Текст книги "Английский детектив. Лучшее за 200 лет (сборник)"

Миссис Генри Вуд (Эллен Вуд)

Весьма странное «двойное имя» при одной фамилии требует объяснений. Эллен Вуд – очень ранний автор, она скорее «предшественница» Конан Дойла, чем его современница, хотя хронологически их жизненные пути отчасти пересекаются, они четверть века прожили в одном времени и в одной стране… Но все же Англия, какой она предстает в творчестве Вуд, – страна преимущественно ранневикторианская, порой даже довикторианская. А в ту эпоху читательская и издательская общественность не очень были готовы признать за женщинами право литературного голоса. Поэтому Эллен сперва публиковалась как бы «от имени» своего мужа, Генри Вуда. Позднее, защищенная успехом, перестала скрываться – но публика уже так привыкла к писателю по имени Генри Вуд, что оказалось проще добавить к нему уточнение «миссис» (вот именно: не мистер!).

Тем не менее, несмотря на столь ранний период, цикл детективов про Джонни Ладлоу имеет явственные признаки «забегания вперед», которые детективная литература начала осваивать лишь через десятилетия. Во-первых, юный Ладлоу – первый из «сквозных» персонажей в истории детектива, появляющийся не в двух-трех коротких рассказах (этот ход был опробован уже и при Эдгаре По), а в обширной серии произведений, образующей единый «мир». Во-вторых, создатели детективов долгое время отдавали прерогативу вести расследование лишь солидным джентльменам, а Джонни – детектив-подросток.

Впрочем, сам он почти ничего не расследует, скорее, наблюдает. Но и это отступление от правил классического детектива (сложившихся много позже) все-таки выглядит сейчас не архаизмом, а словно бы сознательным новаторством…

Потерявшаяся Лина

Бо́льшую часть времени мы жили в поместье Дайк. Прекрасное старинное место, расположенное так близко к границе Уорвикшира и Вустершира, что многие даже не знали, к какому именно графству оно принадлежит. Сам дом был в Уорвикшире, а часть земель – уже в Вустершире. Однако сквайр владел и другим имением – Крэбб-коттеджем, полностью в Вустершире и на много миль ближе к Вустеру.

Сквайр Тодхетли был богат. Но жил он просто, как было заведено его предками в старые добрые времена. Можно даже назвать его тихим затворником, особенно если сравнивать со столь популярным в последние годы образом жизни с обязательными парадами и представлениями. Он был уважаемым человеком, пусть вспыльчивым, импульсивным, однако бесхитростным, щедрым и с таким добрым сердцем, какого больше ни у кого в мире не было. Пожилой уже джентльмен, среднего роста, с дородной фигурой и красным лицом; его волосы – те немногие, что еще остались, – торчали на макушке несколькими светлыми прядями.

Сквайр женился довольно поздно. Его жена умерла через несколько лет, оставив единственного ребенка, сына, названного в честь отца Джозефом. Юный Джо был гордостью усадьбы и отцовского сердца.

Я, тот, кто пишет эти строки, – Джонни Ладлоу. И вы наверняка хотите узнать, что я делал в усадьбе Дайк и почему там оказался.

Примерно в трех милях от поместья располагалась усадьба под гордым названием Двор. Не столь значительное имение, как поместье, но, несмотря на это, приятное место. Оно принадлежало моему отцу, Уильяму Ладлоу. Они со сквайром Тодхетли были хорошими друзьями. Я единственный ребенок, так же, как и Тод, и, подобно ему, тоже лишился матери. При крещении меня нарекли Джоном, но все и всегда звали меня Джонни. Я помню очень многое из своего детства, однако моя память не хранит ни единого воспоминания о моей матери. Она, должно быть, умерла, когда мне было года два, по крайней мере, мне так кажется.

Однажды утром, спустя два года, мне тогда было четыре, слуги сказали, что у меня появится новая мама. Я как сейчас вижу ее такой, какой она впервые вошла в дом: высокая, стройная, прямая, с вытянутым остроносым лицом, на котором застыло кроткое выражение, и нежным голосом. Это была мисс Маркс, раньше она играла на органе в церкви и почти никакого дохода не имела. Ханна сказала: ей верных лет тридцать пять – она разговаривала с Элизой, одевая меня, – и они обе согласились, что новая хозяйка вскоре превратится в мегеру, а хозяин мог выбрать кого и получше. Я сообразил, что они имеют в виду отца, и спросил: почему он мог найти лучше? Тогда они встряхнули меня, сказав, что совершенно не имели в виду моего отца, а говорили о старом кузнеце за углом. Ханна зачесала мне щеткой волосы не в ту сторону, а Элиза ушла осмотреть спальню. Детей легко настроить против кого-то, и они настроили меня против новой матери. Оглядываясь назад, с высоты прожитых лет, я понимаю, что хотя она и была бедна, все же оставалась хорошей, доброй женщиной и леди до кончиков ногтей.

Отец умер в том же году. А в конце следующего миссис Ладлоу, моя мачеха, вышла замуж за сквайра Тодхетли и мы переехали в поместье Дайк: она, я и моя няня Ханна. Двор на много лет вперед был сдан в аренду Стерлингам.

Юному Джо все эти перемены не пришлись по душе. Он был старше меня, еще легче поддавался внушению, и его серьезно настроили против миссис Тодхетли. Отец постоянно баловал Джо, как и вся прислуга, поэтому нечего было и надеяться, что он одобрит это вторжение. Миссис Тодхетли навела порядок в богатом хозяйстве, которым прежде управляли слуги. И они, и юный Джо одинаково были возмущены этим, не желая замечать, что все стало куда более удобным, чем раньше, и к тому же расходы уменьшились вдвое.

Потом в поместье появились двое младенцев: сначала Хью, затем Лина. Мы с Джо пошли в школу. По сравнению со мной он был здоровенным, как дом; высокий, сильный, темноволосый, с отличными манерами и властным характером. Я же был белокурым, робким, застенчивым и во всем всегда ему уступал. Он представлял собой личность выдающегося ума и обладал полной властью надо мной. В школе мальчишки сразу, в первый же день, сократили его фамилию с Тодхетли до Тода. Я подхватил эту привычку и с тех пор никогда не называл его иначе.

Так шли годы. Мы с Тодом вгрызались в гранит школьной науки, Хью и Лина выросли в очаровательных малышей. Во время каникул между Тодом и мачехой разгоралась настоящая война. Но, по крайней мере, война эта велась тихо. Миссис Тодхетли всегда была добра к нему, никогда не придиралась, а Тод постоянно спорил с ней, как правило, в саркастически холодной манере.

Мы непрерывно подначивали детей на шалости, и миссис Тодхетли была очень этим недовольна. Вернее, подначивал Тод, а я просто во всем следовал за ним. «Мы же не можем допустить, чтобы Хью вырос маменькиным сынком, верно, Джонни, – говорил он мне. – А так и выйдет, если оставить его под маминым крылышком». Так что вещи Хью находили свою погибель в руках Тода, да и самому Хью приходилось несладко. Ханна, служившая теперь няней Хью и Лины, кричала и бранилась по этому поводу: они с Тодом всегда были на ножах, а миссис Тодхетли со слезами умоляла его быть осторожнее с малышом. Тода при этом, казалось, поражала глухота, и он уходил вместе с Хью прямо у них на глазах. На самом деле он любил детей и защищал бы их, даже рискуя собственной жизнью.

Сквайр разводил и выезжал прекрасных лошадей. Миссис Тодхетли завела легкий открытый экипаж, в который запрягала спокойную ослицу: так безопаснее для детей, говорила она. Тод приходил в бешенство всякий раз, как видел этот экипаж.

Но не всегда случалось так, что Тод оставался безнаказанным и подстрекал детей к непослушанию без всяких последствий. В один прекрасный день он совершил нечто, в чем потом глубоко раскаивался и казнил себя.

Это произошло, когда мы находились дома, на летних каникулах. Как раз прошла пора сенокоса, и голые поля, словно опаленные, сияли белизной в лучах солнца. Мы с Тодом были на треугольном лугу рядом с хозяйственным двором. Тод делал сеть для летучих мышей из марли и двух палок. Накануне юный Джейкобсон показал нам такую сеть, сплетенную им самим, и летучую мышь, которая в нее попалась, в результате Тод решил, что тоже сможет ловить мышей. Но он не очень-то ловко управлялся с сетью и каким-то образом проткнул ее угол заостренным концом палки.

– Не думаю, что марля достаточно прочная, Тод.

– Боюсь, ты прав, Джонни. Подержи-ка. Я пойду в дом, посмотрю, не найдется ли чего получше. У Ханны должно быть что-нибудь.

Он побежал мимо стога, перепрыгнул через небольшую калитку, ведущую во двор, – высокий, сильный парень, который мог бы перепрыгнуть и реку Эйвон. Через несколько минут я вновь услышал его голос и пошел навстречу. Тод возвращался из дома вместе с Линой.

– Тод, ты достал марлю?

– Ни кусочка, старая ведьма и смотреть не стала, сказала, что у нее нет времени. Она у меня попляшет. Пойдем, Лина.

«Старой ведьмой» он называл Ханну. Как я и говорил, они с Тодом были на ножах. Ханна постоянно жаловалась на его дурной характер, а Тод в лицо говорил ей гадости. Зайдя в дом, чтобы спросить про марлю, он застал ее одевающей Хью и Лину для прогулки, и Ханна просто выставила его из детской, велев не беспокоить ее своей марлей и дурацкими просьбами. Лина побежала за Тодом – она любила его больше, чем всех нас вместе взятых. На ней было голубое шелковое платье, белая шляпка с венком из ромашек, ажурные чулки на маленьких чудесных ножках. Судя по всему, ее хотели взять с собой на праздник.

– Что ты собрался с ней делать, Тод?

– Я собираюсь спрятать ее, – решительно ответил он. – Стой где стоишь, Джонни.

Лина наслаждалась этим бунтом. Через минуту или две Тод вернулся один. Оставив ее между двумя стогами на треугольном лугу, он велел ей не выходить оттуда. Затем Тод пошел к дому, а я задержался в сарае, разговаривая с Маком, который стучал молотком по железным частям тележных колес. Вскоре появилась Ханна. Женщина была нарядно одета, так же как и Хью.

– Мисс Лина!

Нет ответа. Ханна позвала снова, а потом обошла двор, ища девочку.

– Мастер Джонни, вы не видели малышку?

– Какую малышку? – Я не собирался портить затею Тода и рассказывать ей правду.

– Мисс Лину. Она куда-то запропастилась, а хозяйка ждет ее в выездном экипаже.

– Я ее только что видел с мастером Джозефом, – сказал Мак, прекратив стучать молотком.

– Где? – спросила Ханна.

– Да здесь, туда вон пошла.

Он указал на изгородь и калитку, отделявшие треугольный луг от двора. Ханна побежала в том направлении и остановилась, оглядываясь. Стоги были в двух шагах, но Лина сидела тихо. Ханна снова позвала, окинув взглядом пустое поле.

– Малышки здесь нет. Куда могло подеваться это несносное создание?

Няня пошла, как в старой загадке, в дом, по дому и из дома. Я веселился, глядя на нее. Миссис Тодхетли и Хью терпеливо сидели в открытом экипаже перед главным входом, гадая, что так задержало Ханну. Тод, игравший с ушами смирной ослицы, посмеивался про себя, любезно разговаривая с мачехой. Я обошел дом. Сквайр уехал верхом в Ившем, карлик Джайлс, несмотря на свои тридцать пять лет, изящнейший маленький грум, сидел у него за спиной.

– Я нигде не могу найти мисс Лину! – воскликнула Ханна, выходя из дома.

– Не можете найти Лину! – эхом откликнулась миссис Тодхетли. – Что это значит, Ханна? Вы ее не одевали?

– Я одела ее первой, мэм, прежде чем мастера Хью, и она выбежала из детской. Ума не приложу, куда она подевалась. Я все обыскала.

– Но, Ханна, мы должны немедля найти ее, ведь я уже опаздываю.

Они направлялись во Двор, на детскую вечеринку у Стерлингов. Миссис Тодхетли вышла из экипажа и присоединилась к поискам.

– Я лучше приведу ее, Тод, – прошептал я.

Он согласно кивнул. Тод не был злопамятным и, полагаю, решил, что с Ханны довольно поисков на сегодня. Я побежал через двор к стогам и позвал Лину:

– Выходи уже, маленькая дурочка.

Но Лина не отозвалась. Семь стогов стояло рядом друг с другом, и я обошел все пространство между ними. Лину я не увидел. Это было довольно странно, и я обыскал поле, и тропинку, и рощу, выкрикивая имя малышки.

– Мак, ты не видел, чтобы мисс Лина заходила домой? – Возвращаясь, я остановился, чтобы задать этот вопрос.

Но нет, Мак ее не видел, и я вновь пошел к фасаду дома и шепотом рассказал все Тоду.

– Ну ты и растяпа, Джонни! Она прямо там, между стогами! Ничего страшного, если она выйдет, несмотря на то что я велел ей прятаться.

– Но ее там точно нет, Тод. Иди да сам посмотри.

Тод побежал прочь, его длинные ноги, словно оленьи, так и мелькали, пока он несся к стогам.

Опущу подробности – Лина пропала. Исчезла. Дом, дворовые постройки, сад – всё обыскали, и нигде ее не нашли. Миссис Тодхетли сперва испугалась, что она могла упасть в один из прудов, но было невозможно, чтобы девочка нашла там свою погибель, поскольку оба пруда прекрасно просматривались от двери сарая, где находились мы с Маком. Тод признался, что спрятал ее между стогов, однако и представить не мог, будто она пропадет. Наиболее правдоподобным выглядело предположение, что она убежала от стогов, услышав, как Ханна зовет ее, и спряталась в роще.

Тода трясло, будто в лихорадке, он громогласно угрожал Лине неслыханной поркой, чтобы скрыть, как на самом деле испуган. Ханна покраснела, мисс Тодхетли побледнела. Я стоял рядом с Тодом, когда пришла кухарка – грубая женщина с красно-коричневыми глазами. Мы звали ее Молли.

– Мистер Джозеф, – сказала она, – я слышала, цыгане крадут детей.

– Ну и? – Тод повернулся к ней.

– Ошивалось тут одно цыганское отродье, давненько уже, наглость такая. Может, мисс Лина…

– Куда пошла эта цыганка? В какую дверь стучала? – обрушился на нее Тод.

– Это был мужчина, сэр. Он вошел в кухонную дверь, прямо внутрь, наглый донельзя, уговаривал меня купить у него несколько деревянных вертелов, которые он вырезал, и говорил что-то про больного ребенка. Когда я сказала ему, чтобы проваливал и что мы тут нищим не подаем, он хотел что-то ответить, да я просто захлопнула перед ним дверь. Обычный цыган, как по мне, – продолжила Молли. – Темнокожий, волосы лохматые, черные как смоль. Может, в отместку он украл нашу маленькую мисс.

Тод представил себе это и побледнел.

– Не говорите ничего миссис Тодхетли, – сказал он Молли. – Мы должны обыскать деревню.

Но, уходя от кухонной двери, цыган никак не мог пройти к стогам иначе, нежели через двор. А во дворе его не видели. Правда, Лина могла сбежать и попасться цыгану на дороге. К несчастью, никого из мужчин не было дома, за исключением Мака и старого Томаса. Тод послал их в разные стороны; миссис Тодхетли в своем легком экипаже поехала осмотреть аллею, предполагая, что малышка могла заблудиться там; Молли и служанки искали где-то еще; а мы с Тодом понеслись что есть мочи по тропинке, которая шла прямо от кухонной двери. Никто не мог бы угнаться за Тодом, он шел очень быстро, а я вовсе не был таким же высоким и сильным, как он. Однако я увидел то, что в спешке не заметил Тод, – смуглого мужчину со связкой вертелов и крепкой палкой, шагавшего по ту сторону изгороди. Я свистнул Тоду, чтобы он вернулся.

– Что еще, Джонни? – спросил он, тяжело дыша. – Ты видел ее?

– Нет. Но погляди. Это, должно быть, тот цыган, о котором говорила Молли.

Тод прорвался сквозь изгородь, словно через простую паутину, и подошел к цыгану. Я последовал за ним с куда большей осторожностью, и все равно оцарапал лицо.

– Это вы приходили в большой дом попрошайничать совсем недавно? – набросился на него Тод в ужасном гневе.

Мужчина развернулся к Тоду с наглым выражением лица. Я говорю «с наглым», потому что он сделал это как-то очень уж независимо, но на его лице не было высокомерия, скорее печаль, и он выглядел совсем больным.

– О чем вы спрашиваете меня, мастер?

– Я спрашиваю, ты ли это только что попрошайничал в особняке? – яростно повторил Тод.

– Я был в большом доме, предлагал вертелы на продажу, если вы об этом, сэр. Я не попрошайничал.

– Называй, как хочешь, – сказал Тод, снова бледнея. – Что ты сделал с девочкой?

Как видите, Тод был во власти мысли о том, что цыган действительно украл Лину, и говорил с ним соответствующе.

– Я не видел никакой девочки, мастер.

– Видел. – Тод топнул ногой. – Что ты с ней сделал?

Не ответив, мужчина развернулся и пошел прочь, бормоча что-то себе под нос. Тод отправился следом, обзывая его вором и другими подобными словами, но ничего большего от него так и не добился.

– Он не мог забрать ее, Тод, иначе она была бы с ним сейчас. Не съел же он ее, верно?

– Он мог отдать ее сообщнику.

– Зачем? Для чего цыгане крадут детей?

Тод в гневе остановился и поднял руку.

– Если ты будешь мучить меня этими бессмысленными вопросами, Джонни, я тебя ударю. Откуда мне знать, что они делают с украденными детьми? Возможно, продают. Я бы отдал сотню фунтов из своего кармана сию же секунду, если бы узнал, где остановились эти цыгане.

Внезапно цыган исчез. Тод наблюдал за ним издалека. Растворился ли он в воздухе или провалился в кроличью нору – Тод не знал, но так или иначе, он исчез.

Мы с Тодом шли по одной тропинке, потом по другой, по болоту, промчались через выгон. День угасал, а мы уже раз десять сменили направление – наверное, не очень-то это было разумно.

Солнце уже садилось, когда мы прошли ворота Рагли, чтобы наконец-то попасть на дорогу в Ольстер. Тод собирался сделать то, с чего стоило начать: сообщить о пропаже в Ольстер. Кто-то ехал по дороге на коренастом пони. Это оказался Ворчун Блоссом, конюх Джейкобсонов. Его прозвали Ворчуном за вздорный нрав. Он дотронулся до шляпы, приветствуя нас (это было самое вежливое, на что он был способен), и подстегнул своего грузного пони. Но Тод махнул ему рукой, и он был вынужден остановиться и выслушать.

– Цыгане украли мисс Лину! – воскликнул старый Блоссом, утратив свою мрачность. – Ну и дела! Десять к одному, что вы найдете ее в ближайший год.

– Но, Блоссом, что они делают с детьми, которых крадут? – спросил я, ужасно страдая.

– Они остригают им волосы, красят кожу в темный цвет и забирают их на сходки бродячих певцов, – ответил Блоссом.

– Но зачем им это, у них что, своих детей нет?

– А почем я знаю, – сказал старый Блоссом. – Может, их собственные не такие хорошенькие – мисс Лина-то хорошенькая.

– Ты слышал, чтобы где-нибудь здесь стояли цыгане? – спросил Тод.

– Сейчас нет, мистер Джозеф. Пять или шесть месяцев назад большой табор стоял на земле маркиза. Но не очень долго.

– Не мог бы ты поездить тут вокруг и поискать малышку, Блоссом? – попросил Тод, вкладывая что-то ему в руку.

Старый Блоссом сунул руку в карман, кивнул и уехал. Как мы потом узнали, он несколько часов ездил по округе.

В Ольстере Тод направился прямиком в полицейский участок и рассказал свою историю. В участке не было ни души кроме Дженкинса, одного из констеблей.

– Я никого подозрительного тут не видел, – сказал Дженкинс, который за минуту до нашего прихода, кажется, что-то ел. Это был крупный мужчина с короткими черными волосами, зачесанными на лоб. Он имел обыкновение задирать голову, словно рассматривая свой нос – массивное торчащее под прямым углом украшение на лице.

– Ей чуть больше четырех лет, очень прелестная малышка с голубыми глазами и хорошенькими каштановыми кудряшками, – говорил Тод, все больше нервничая.

Дженкинс записал это.

– Фамилия – Тодхетли. Как ее зовут?

– Аделина, сокращенно Лина.

– Опишите ее одежду, сэр.

– Платье из светло-голубого шелка, соломенная шляпка с венком из ромашек, ажурные белые чулки и мягкие черные туфельки, белые панталоны, – перечислил Тод так, словно он выучил этот список наизусть.

– Плохо. Плохой наряд, – сказал Дженкинс, откладывая ручку.

– Почему плохой?

– Очень уж привлекательный. Половину детей украли только затем, чтобы получить то, что на них надето. Бродяги и им подобные готовы рискнуть ради голубого шелка, но не ради коричневого полотняного передника. Каштановые кудри, – добавил Дженкинс, тряся головой, – тоже очень заманчивы. Я знал детей, которых возвращали домой обритыми. Какие-нибудь украшения, сэр?

– К счастью, только маленькая цепочка с крестом. Совсем маленькая, она стоит сущие гроши, Дженкинс.

Полицейский задрал нос – не надменно, просто такая уж у него была привычка.

– Для вас гроши, сэр, вы можете такие хоть каждый день покупать, но для профессионала-похитителя – лакомый кусочек. Крест был из коралла или какого-нибудь другого камня?

– Маленький золотой крестик и тоненькая цепочка. И их можно увидеть, только если снять с нее плащ. Ох, я забыл про плащ, белый, из шерсти ламы, кажется, так про него говорили. Она собиралась на детский праздник.

Еще несколько вопросов и ответов, большинство из которых Дженкинс записал. Афиши будут напечатаны и развешены, и наутро объявлена награда, если до этого времени Лина не найдется. Мы выслушали это и ушли, больше в участке делать было нечего.

– Тод, может, лучше бы Дженкинс пошел искать ее, рассказал бы всем о пропаже, вместо того чтобы все это записывать?

– Джонни, если мы сегодня ее не отыщем, я сойду с ума, – вот и все, что ответил Тод.

Широко шагая, он пошел вниз по Ольстер-стрит; не бежал, но шел очень быстро.

– Куда ты теперь? – спросил я.

– Буду бродить по горам и долам, пока не найду цыганский табор. Если ты устал, Джонни, можешь идти домой.

До самого полицейского участка я не чувствовал усталости. Я был слишком взволнован. Теперь она обрушилась на меня, но я не собирался сдаваться и ответил Тоду, что останусь с ним.

– Хорошо, Джонни.

Прежде чем мы покинули Ольстер, нам попался Бадд, земельный агент. Он выходил из трактира на углу. Уже сгущались сумерки. Тод перехватил его.

– Бадд, вы всегда все знаете обо всех закоулках и потайных тропах, может, видели какой-нибудь цыганский табор между поместьем и Ольстером?

По своим делам земельного агента Бадд много где бывал, даже в самом захолустье.

– Цыганский табор? – повторил он, уставившись на нас обоих. – Насколько мне известно, сейчас здесь нет ни одного. Весной большой табор имел наглость осесть на землях маркиза…

– Ох, это я знаю, – перебил его Тод. – Теперь ничего подобного нет?

– Я видел одну жалкую палатку вверх по дороге в Кук-хилл, – ответил Бадд. – Это могли быть цыгане или странствующие лудильщики. Кто бы это ни был, они не стоят внимания.

Тод напрягся как пружина.

– Где? – только и спросил он.

Бадд объяснил, и Тод пулей помчался прочь, а я – вслед за ним.

Если вам знаком Ольстер или вы бывали в Рагли либо где-то рядом, то должны знать длинную зеленую аллею, ведущую в Кук-хилл. Ветви деревьев заслоняют свет, так что на ней темно, и по всей длине дорога идет в гору. Мы прошли по этому пути – Тод впереди, я за ним, – поднялись на вершину и повернули в том направлении, в котором, по словам Бадда, стояла палатка.

Нельзя сказать, что было темно, летние ночи никогда не бывают темными, а на западе яркие лучи света мерцали сквозь деревья. На опушке леса, в небольшой низине, мы увидели палатку, совсем крошечную, словно перевернутая воронка. Из нее доносились какие-то звуки, и Тод прижал палец к губам, пока мы слушали. Но мы были слишком далеко, и, сняв ботинки, Тод начал подкрадываться ближе.

В палатке кто-то словно выл от боли. И хотя все чувства Тода, казалось, омертвели и он не мог мыслить достаточно ясно, все-таки, должно быть, сразу понял, что ни Лина, ни другой ребенок того же возраста не мог издавать подобных звуков. В этот вой вплетались слова, произносимые женским голосом с ужасным акцентом, почти неразборчивые, и звучали они невероятно печально.

– Еще немного! Еще немного, Корри, и он бы вернулся! Ты должна была позволить нам! О-ох, если бы ты подождала еще чуть-чуть!

Она говорила не в точности так, как я написал, я не знаю, как это вообще можно записать: половину слов мы просто угадывали. Вновь побледнев, Тод надел ботинки и откинул полог палатки.

Никогда прежде я не видел ничего подобного и, думаю, никогда больше не увижу. Примерно на фут от земли возвышался помост, густо устланный темно-зеленым камышом, формой и размером он напоминал могильную плиту. Маленький ребенок возраста Лины лежал на помосте, накрытый белой тканью, что едва касалась столь же белого застывшего лица. Ярко пылающий и дымящий факел был воткнут в землю и освещал всю эту сцену. Личико казалось абсолютно белым еще и потому, что при жизни оно было смуглым. Мертвое лицо кого-нибудь из нас выглядело бы не так страшно, как цыганское. Контраст между бледным лицом, одеждой ребенка и зеленой постелью из камыша, на которой он лежал, был поразительным. Молодая женщина, тоже смуглая и достаточно красивая для того, чтобы привлечь к себе внимание на ярмарке, стояла на коленях, подняв руки к небу. На одном из ее пальцев было безвкусное кольцо, такие продают пенсов за шесть, оно сверкало в свете факела. Тод подскочил к мертвой малышке и смотрел на нее добрых пять минут. Я думаю, он сперва решил, что это Лина.

– Кто это? – спросил он.

– Моя умершая дочь, – ответила женщина. – Она почила, так и не дождавшись своего отца!

Но Тод мог думать только о Лине. Он огляделся вокруг.

– А еще дети здесь есть?

Словно в ответ на его слова из угла поднялась куча тряпок и заныла. Это был мальчик лет семи, наше появление разбудило его. Женщина опустилась на землю и посмотрела на нас.

– Мы потеряли ребенка, маленькую девочку, – объяснил Тод. – Я думал, ее могли привести сюда или она заблудилась.

– Я потеряла мою девочку, – сказала женщина. – Смерть забрала ее.

С нами она говорила куда более внятно, чем когда была одна.

– Да, но наша малышка пропала, потерялась где-то на улице! Вы ничего не видели? Не слышали?

– Я не могла ничего ни видеть, ни слышать, мастер. Я была здесь, в палатке, одна. Если бы кто-нибудь пришел мне на помощь, Корри сейчас была бы жива. Но у меня не было ничего, кроме воды, которой я весь день смачивала ей губы.

– Что с ней случилось? – спросил Тод, наконец убедившись, что Лины здесь нет.

– Она давно болела, все хуже с тех пор, как луна стала прибывать. Болезнь началась летом, и силы стали покидать ее. Джек тоже заболел. Он не мог пойти за помощью, и у нас ничего не было.

Джек, как мы поняли, был ее мужем. А под помощью она подразумевала еду или деньги, чтобы купить ее.

– Вчера он весь день просидел, вырезая вертела, руки его так ослабели, что он едва мог сделать это. Сказал, возможно, продаст их хоть за несколько пенсов, и ушел утром, чтобы попытаться принести домой хоть немного еды.

– Тод, – прошептал я, – надеюсь, бессердечная Молли…

– Придержи язык, Джонни! – резко оборвал он меня. – Джек – это ваш муж? – спросил у женщины.

– Да, и отец моих детей.

– Джек бы не стал воровать ребенка, не так ли? – нерешительно промолвил Тод.

Женщина посмотрела на него, словно не понимая, о чем он говорит.

– Воровать ребенка, мастер? Зачем?

– Не знаю, – ответил Тод. – Я думал, он так поступил и привел ребенка сюда.

Еще один удивленный взгляд.

– Мы не можем прокормить собственных, зачем нам нужны чужие дети?

– Ну, Джек стучался в наш дом, чтобы продать вертелы, и сразу после этого пропала моя маленькая сестра. Я до сих пор ищу ее.

– Этот дом далеко отсюда?

– Несколько миль.

– Тогда Джек упал от слабости где-нибудь на дороге и не может вернуться назад.

Уткнувшись головой в колени, она начала рыдать и стонать. Ребенок – тот, что был жив, – принялся вопить, иначе это назвать нельзя, и тянуть зеленый камыш.

– Он знал, что Корри больна и слаба, когда уходил. Он бы уже вернулся назад, если бы силы не оставили его, хотя мог не подумать, что она умрет. Тише, тише, Дор, – добавила женщина, обращаясь к мальчику.

– Не плачь, – сказал Тод малышу, у которого были самые большие и яркие глаза, какие я когда-либо видел.

– Хочу к Корри, – ответил он. – Куда она ушла?

– Она ушла к Господу, – очень мягко ответил Тод. – Она стала маленьким ангелом на небе.

– Она прилетит ко мне? – спросил Дор, глядя на Тода сверкающими сквозь слезы глазами.

– Да, – подтвердил Тод, который имел собственную теорию на этот счет и с детства полагал, что его мать всегда рядом с ним, как один из ангелов Господних, хранящих его от зла. – И когда-нибудь, ну, если ты будешь хорошим, ты отправишься вслед за Корри и тоже станешь ангелом.

– Благослови вас Господь, мастер, – подхватила женщина. – Он всегда так будет думать.

– Тод, – сказал я, когда мы вышли из палатки, – не уверен, что эти люди могли украсть ребенка.

– Кто знает, на что способны люди, – возразил Тод.

– Человек, у которого дома умирает свой ребенок, не стал бы причинять вреда чужому.

Тод не ответил. Он застыл на мгновение, размышляя, куда теперь идти. Назад, в Ольстер, где наемный экипаж мог бы отвезти нас домой? В пользу этого говорила усталость, охватившая нас обоих вместе с разочарованием. По крайней мере, я едва мог переставлять ноги. Или же отправиться вниз по главной дороге в надежде на то, что кто-нибудь проедет и подберет нас? Или пойти через поля и изгороди, более коротким путем к дому, но без малейшего шанса на то, что кто-нибудь нас подвезет? Решившись, Тод отправился назад по дороге, которой мы пришли. Он шел впереди, и я увидел, как, внезапно остановившись, Тод повернулся ко мне.

– Погляди-ка, Джонни!

Я присмотрелся, насколько позволяла ночь и деревья, и увидел что-то на земле. Мужчина, упавший, по всей видимости, от истощения. Темное лицо было бледным, как у мертвого ребенка. Палка и вертелы валялись рядом.

– Видишь его, Джонни? Это цыган.

– Он без сознания?

– Либо без сознания, либо притворяется. Интересно, нет ли где-нибудь поблизости воды?

Но тут мужчина открыл глаза, возможно, наши голоса вернули его к жизни. С минуту или две он разглядывал нас, а затем медленно приподнялся на локтях. Тод, у которого только одна мысль была на уме, сказал что-то про Лину.

– Малышку нашли, мастер!

Тод, кажется, аж подпрыгнул. Его сердце, думаю, уж точно.

– Нашли!

– Уже давно дома и в безопасности.

– Кто ее нашел?

– Я, мастер.

– Где она была? – спросил Тод куда более мягким тоном. – Расскажи нам.

– Я возвращался назад из города, – (мы решили, что он имел в виду Ольстер), – и заблудился, эти места мне не знакомы. Перебираясь через ручей, выглядевший так, словно никуда не ведет, я услышал детский плач. Здесь была девочка, привязанная к дереву, раздетая, и…

– Раздетая! – взревел Тод.

– Раздетая догола, сэр, только старая грязная юбка была обернута вокруг нее. Она сказала, что какая-то женщина привела ее сюда, украла всю одежду и оставила ее здесь. Зная, откуда ее украли, – поскольку вы обвиняли в этом меня, мастер, – я отвязал ее и хотел было отвести домой, но ее ножки не привыкли к грубой земле, так что пришлось мне нести ее. Почти две мили, и мне это далось нелегко. Я оставил ее дома и пошел назад. Вот и все, мастер.

– Что вы делали здесь? – спросил Тод так учтиво, как если бы он говорил с лордом. – Отдыхали?