Текст книги "Английский детектив. Лучшее за 200 лет (сборник)"

– Думаю, я упал, мастер. Я не помню ничего с того момента, как дошел до аллеи, пока не услышал ваши голоса. У меня во рту ничего не было сегодня, кроме глотка воды.

– Вам ничего не дали поесть в том доме, куда вы привели малышку?

Он покачал головой.

– Я видел только ту же женщину, никого больше. Она выслушала меня и даже спасибо не сказала.

Мужчина, поднявшись на ноги, подобрал вертелы, перевязанные веревкой, и палку. Но едва встав, он пошатнулся и упал бы снова, если бы Тод не подставил ему плечо.

– Вот наше призвание, Джонни, – сказал Тод, обращаясь ко мне. – Какая жалость, но хорошая бы вышла картина: Самаритянин помогает обездоленному!

– Я бы не принял помощи, сэр, однако у меня дома болеет дочка и я хотел бы добраться до нее. У меня в кармане лежит кусок хлеба, который мне сегодня дали в коттедже.

– Ваша дочь поправится? – спросил Тод после паузы, гадая, как рассказать о произошедшем так, чтобы смягчить удар.

Мужчина посмотрел вдаль, словно надеясь найти ответ среди далеких звезд, сверкавших на небе.

– Прошлой ночью и сегодня днем она выглядела умирающей, мастер. Но на все воля Господа.

– И порой он забирает детей из милосердия, – добавил Тод. – На небесах им лучше, чем здесь.

– Да, – согласился мужчина, тяжело опираясь на Тода. Он бы никогда не добрался до дома без помощи, если только не полз бы на четвереньках. – Я проболел весь прошлый год, мне было все хуже, и я иногда думал, что, если придет мой черед, я был бы рад, коль мои дети ушли бы раньше.

– О, Тод, – прошептал я в раскаянии, – как мы могли быть такими грубыми с этим бедолагой и обвинить его в том, что он украл Лину?

Однако Тод лишь ткнул меня локтем под ребра.

– Мне кажется, приятно думать о том, что маленький ребенок, которого мы любили, стал ангелом на небе, – сказал он.

– Да, да, – ответил мужчина.

У Тода не хватило храбрости открыть правду. Он же не священник. Он только спросил у мужчины, к какому именно цыганскому племени он принадлежит.

– Я не цыган, мастер. Никогда им не был. Мы с женой не от природы смуглые, такими нас сделала жизнь под открытым небом, однако я англичанин по рождению и христианин. Моя жена – ирландка, но, говорят, у нее есть цыганские корни. Раньше у нас была повозка и мы ездили везде, продавая посуду, но год назад я заболел и слег, мы тогда снимали комнату, так что все вещи пришлось отдать в счет аренды и за долги. С тех пор для нас настали тяжелые времена. Вон моя палатка, мастер, и дальше я доберусь один. Спасибо вам большое.

– Мне жаль, что я так резко говорил с вами сегодня, – сказал Тод. – Вот, возьмите, это все, что у меня есть.

– Я возьму только ради дочери, сэр, может, это прибавит ей сил. Иначе я бы не взял. Мы честные люди, никогда не побирались. Спасибо вам обоим еще раз.

Это был всего шиллинг или два, Тод все истратил, да у него и не было никогда много денег в карманах.

– Хотел бы я, чтобы это был соверен, – сказал он мне, – но мы должны сделать для них что-нибудь более стоящее завтра, Джонни. Уверен, отец меня поддержит.

– Тод, – сказал я, когда мы побежали прочь, – если бы мы поближе разглядели этого человека раньше и поговорили с ним, я бы не стал его подозревать. У него лицо, внушающее доверие.

Тод расхохотался.

– Джонни, опять ты за свое!

Я всегда читал по лицам людей и в соответствии с этим выстраивал свои симпатии и антипатии. Дома меня называли растяпой за это (и за множество других вещей), особенно Тод, но мне казалось, будто я и в самом деле могу читать людей как раскрытую книгу. Даффэм, наш хирург в церкви Дайкли, велел мне доверять этому, как Божьему дару. Однажды, сбив с меня шляпу и проведя пальцами по лбу, он шутливо сказал сквайру, чтобы, когда тому понадобится узнать что-нибудь о характере человека, он спрашивал у меня. Сквайр только рассмеялся в ответ.

К нашему счастью, знакомый нам джентльмен как раз проезжал мимо на двуколке, когда мы спустились с холма. Это был старый Питчли. Он довез нас до дома, и я еле смог слезть с повозки, настолько задеревенел.

Лина лежала в постели, цела и невредима. Она не пострадала, если не считать испуга и пропавших вещей. Как мы поняли, женщина, забравшая ее, уже пряталась между стогами, когда Тод привел туда сестру. Лина рассказала, что женщина очень быстро поймала ее, схватила и зажала рот ладонью, все, что она успела сделать, – лишь вскрикнуть один раз. Я мог бы услышать этот крик, если бы Мак не шумел так сильно, стуча по железу. Насколько далеко в поля женщина унесла ее, Лина сказать не могла. «Мили!» – вот и все ее слова. Потом грабительница бросилась к маленькой рощице из нескольких деревьев, сорвала там с малышки одежду, завернула девочку в старую поношенную юбку и крепко привязала к дереву. Лина думала, что и сама могла бы освободиться, но была слишком напугана, а потом пришел этот мужчина, Джек.

– Он хороший, – сказала Лина. – Он нес меня всю дорогу до дома, чтобы я не поранила ножки, но иногда ему приходилось присесть и перевести дух. Он сказал, у него есть бедная маленькая девочка, у которой с одеждой все так же плохо, как у меня, но ей сейчас не до того – она очень больна. Он сказал, надеется, что мой папа найдет эту женщину и посадит в тюрьму.

Именно это и намеревался сделать сквайр, если ему выпадет шанс. Однако он вернулся домой незадолго до нас, когда все уже успокоились, – и это было к лучшему.

– Полагаю, вы во всем вините меня? – воскликнул Тод, обращаясь к мачехе.

– Нет, Джозеф, вовсе нет, – ответила миссис Тодхетли. Она почти всегда звала его Джозефом, ей не нравилось его прозвище так, как оно нравилось нам. – Дети обычно играют на треугольном лугу среди стогов, и никто никогда не думал, что им может что-то угрожать, я не считаю, будто ты в чем-то виноват.

– Мне очень жаль, что я так поступил, – сказал Тод. – Я до самого последнего вздоха буду помнить, как испугался.

От миссис Тодхетли он повернулся прямо к Молли с тем редким выражением лица, которое никогда не хотел бы увидеть никто из слуг. К Тоду все домашние относились с почтительностью. Если его старый добрый отец покинет этот мир, Тод станет хозяином. Что он сказал Молли, никто не слышал, но она еще три дня после этого гневно грохотала медной посудой.

Но когда мы вернулись, чтобы помочь Джеку и его семье, было слишком поздно. Джек, палатка, живые люди и мертвый ребенок – все исчезло.

Музыка ангелов

Как сквайр согласился на эту затею – просто уму непостижимо. Тод выразился очень резко, назвал детей всеми бранными словами, которые только можно найти в словаре, и заявил, что лучше уйдет переночевать куда-нибудь еще. Но он этого не сделал.

– Совсем как она! – возопил он, взмахивая рукой в сторону миссис Тодхетли. – Вечно придумываешь всякую ерунду и прочее, чтобы только развлечь этих маленьких змеенышей!

«Маленькими змеенышами» он называл детей из школы Северного Крэбба. Обычно на Рождество они получали угощение, и в этом году миссис Тодхетли решила – они должны получить его у нас, в Крэбб-коттедже, если сквайр не будет возражать против того, что дети немного пошумят вечером. Сквайра целый день заверяли, будто он ничего даже не услышит, и он (к нашему удивлению) сдался и сказал: дети могут прийти. Но только девочки, ведь мальчики должны были получить угощение позже, когда вдоволь набегаются на свежем воздухе. После того как разрешение отца было получено, миссис Тодхетли и школьная учительница мисс Тимменс, словно две трудолюбивые пчелки, все свое время посвящали подготовке предстоящего мероприятия.

Вечер, на который они его назначили, был последним в старом году и выпадал на четверг. А приготовления, как мне кажется, развернулись в полную силу еще в предыдущий понедельник. В среду Молли испекла свои сливовые пирожки и булочки, в четверг, после завтрака, ее хозяйка пошла на кухню, помогать ей с пирожками со свининой и тарталетками. Судя по количеству приготовленного, школе этого должно было хватить на неделю.

Сквайр отбыл в Айслип по каким-то делам, прихватив с собой Тода. Наши малыши, Хью и Лина, проводили день с ребятишками Летсомс, которые должны были вместе с ними позже прийти на угощение, так что дом был полностью в нашем распоряжении. Белая деревянная гладильная доска растопырила железные ноги возле окна на кухне, а перед ней Молли и миссис Тодхетли колдовали над тестом и раскладывали его по формам. Я сидел на краю доски, глядя на них. Наконец маленькие острые пирожки были сделаны и, загруженные все разом на один противень, поставлены печься, поэтому Молли то и дело бросалась к стоявшей во второй кухне печи проверить, не готовы ли они.

За последние два дня снег укрыл все вокруг толстым слоем и продолжал сыпаться крупными хлопьями. Повсюду, куда ни кинь взгляд, пейзаж был белым и сияющим.

– Джонни, если ты продолжишь есть варенье, мне придется тебя прогнать!

– Тогда поставьте банку с другой стороны, милая матушка.

– Ах! Да не съест мастер Джонни все варенье, хватит и на тарталетки, оставьте его в покое! – перебила Молли миссис Тодхетли тоном еще более жестким, чем ее печенье, когда я заявил, что лишь обмакнул в варенье обратную сторону вилки раза три или четыре. Варенье было не ее.

– Не думаю, что стоит давать детям хлеб с маслом, – заметил я, увидев краем глаза сквозь приоткрытую дверь ряд бесконечных намазанных маслом кусочков хлеба. Молли только вскинула голову.

– Кто это там пробирается через метель? – воскликнула вдруг матушка.

Развернувшись к окну, я обнаружил, что это миссис Тревин – кроткая маленькая женщина, видавшая лучшие дни. После смерти мужа она пыталась зарабатывать на жизнь шитьем. Миссис Тревин была весьма плоха с тех пор, словно так и не отошла от шока. Однажды утром ее муж, как обычно, вышел из дома и отправился на работу – он служил клерком в конторе, – а домой его принесли мертвым. Погиб в результате несчастного случая. С тех пор прошло полтора года, но миссис Тревин все еще носила траур.

Не особо церемонясь, миссис Тодхетли велела ей пройти на кухню, а сама продолжила заниматься тарталетками, пока они беседовали. Миссис Тревин шила платье для Лины и пришла сказать, что кружев не хватило. Матушка ответила: она была слишком занята, чтобы уследить за этим, и ей ужасно жаль, что ради подобного пустяка миссис Тревин пришлось идти сюда в такой снегопад.

– Не шибко-то и далеко, мэм, – возразила та. – Мне все равно надо в школу, забрать домой Нетти. Тропинка такая скользкая, мальчишки делают на ней катки, и мне совсем не по душе, чтобы моя малышка ходила туда-сюда одна.

– Как будто Нетти что-то может навредить, миссис Тревин! – вмешался я. – Если она и упадет, то это будет только рождественская шалость.

– Несчастные случаи бывают так неожиданны, сэр, – ответила она, и на ее печальном лице промелькнула тень.

Поняв, что напомнил ей о смерти мужа, я тут же пожалел о своих словах.

– Мы вас ждем сегодня вечером, вы помните, миссис Тревин? – сказала матушка. – Не опаздывайте.

– Вы были так добры, пригласив меня, мэм, – благодарно откликнулась та. – Я это сказала и мисс Тимменс. Уверена, ваша вечеринка окажется весьма необычной. Моя бедная малышка Нетти тоже будет в восторге.

Пришла Молли, тащившая противень с пирожками со свининой, который только что достала из духовки. Матушка велела миссис Тревин взять пирожок и предложила ей стакан пива.

Но та не стала есть угощение, а завернула его в бумагу, чтобы забрать домой, и отказалась от пива, дескать, у нее от него вечером разболится голова.

Так что миссис Тревин ушла, и, пока все отвлеклись, я добыл себе еще один пирожок со свининой. О, они были великолепны! После этого утро вновь пошло своим чередом, а вместе с ним – приготовление тарталеток.

Последнюю ложку паштета использовали по назначению, была открыта последняя банка варенья, и часы подсказывали, что уже почти час дня, когда явилась еще одна гостья – мисс Тимменс, школьная учительница. Она вошла, стряхивая на коврик снег с башмаков, ее тощую фигуру покрывал старый длинный плащ из сукна, а вечно красное лицо стало почти багровым.

– Фу ты! Ну и денек, мэм, ну и денек! – воскликнула она.

– И что вас заставило идти через метель? – спросила миссис Тодхетли. – Вы пришли по поводу скамеек? Зачем же, я ведь велела Люку Макинтошу передать вам, что они будут готовы к двум часам.

– Он вообще не пришел, – ответила мисс Тимменс, возмущенная такой нерадивостью. – Совершенно никчемный человек этот Макинтош! Какие аппетитные тарталетки! – воскликнула она, садясь. – И как их много!

– Попробуйте одну, – предложила матушка. – Джонни, передай их мисс Тимменс, и тарелку тоже.

– Эта дурочка Сара Тревин пришла и грохнулась, – заявила мисс Тимменс, поблагодарив меня и взяв тарелку и тарталетку. – Шла-шла и поскользнулась на льду возле школы. Какая восхитительная тарталетка!

– Сара Тревин! – воскликнула матушка, поворачиваясь к учительнице от гладильной доски. – Как так, она же была здесь час назад? Она сильно ушиблась?

– Всего лишь синяки на одной стороне, черные и синие, от плеча до лодыжки, – ответила мисс Тимменс. – Эти несносные мальчуганы понаделали катков повсюду, мэм. И Сара Тревин, должно быть, пошла по одному из них, не глядя под ноги, вот что я думаю. Они только-только вышли из класса вместе с Нетти.

– Боже мой! Она и так слаба, а теперь еще и это!

– Конечно, могло быть и хуже, хотя бы кости целы, – заметила мисс Тимменс. – А Нетти испугалась до беспамятства, расплакалась и плачет до сих пор. Никогда не видела столь боязливого ребенка.

– Сара Тревин сможет прийти сегодня вечером?

– Не думаю, мэм. Она пролежит в постели еще несколько дней. Хотела бы я проучить этих мальчишек! Понаделали своих катков прямо на дороге и рискуют жизнями людей! Никол и вполовину не так строг с ними, как стоило бы, и я уже устала говорить ему об этом. Невыносимые невоспитанные обезьяны! Не то чтобы мои девочки были намного лучше: они обошли все катки в приходе, что с них взять! Из-за них и этих завиральных идей нового пастора, я уверена, моя жизнь – сплошная мука.

Матушка улыбнулась, не отрываясь от печенья. Мисс Тимменс и пастор, общавшиеся безукоризненно вежливо, на самом деле были на ножах друг с другом.

В ту пору, о которой я пишу, еще не распространилось возникшее позже движение за одинаковое образование для всех, но мировоззрение нашего нового пастора в Крэббе опережало время. Для многоопытной мисс Тимменс, как и для множества других проницательных людей, лучшим словом, обозначающим подобные воззрения, было «завиральные».

– Он пришел вчера, когда уже сумерки сгустились, – продолжала мисс Тимменс. – У меня как раз шел урок Слова Божьего. «Что сегодня в программе обучения, мисс Тимменс?» – спросил он тоном мягким, как свежее масло. Все девочки вытаращились на него, широко раскрыв глаза. «Чтение, и письмо, и счет, и правописание, и шитье, – ответила я, рассказывая ему весь учебный план. – И сейчас я пытаюсь научить их исполнять свой долг перед Богом и друг другом. И по моим старомодным понятиям, сэр, – подвела я итог, – если каждая из этих бедняжек тщательно изучит все эти вещи, они будут куда больше приспособлены к той жизни, которую уготовил им Господь (как сказано в катехизисе), чем если вы станете учить их жеманности и гордыне этой вашей поэзией, рисованием и вышивкой». О, я всегда найду что ответить, мэм.

– Мистер Брюс – добрый человек, просвещенный и все такое, – сказала миссис Тодхетли, – но он в самом деле выходит за границы разумного, пытаясь воплощать свои идеи, особенно когда это касается тех бедных крестьянских детей.

– Разумного! – повторила за ней мисс Тимменс, ухватившись за слово, и в волнении потерла свой острый нос. – Как же! Хуже всего, что ничего разумного в этом нет. Ни на йоту. Пастор слегка повредился умом, мэм, в чем я твердо убеждена. Для юных леди такое возвышенное учение будет в самый раз, но где бы его могли использовать эти бедняжки? Что хорошего принесут им его таланты, его великолепное образование? Его конхиология[46]46
  Раздел зоологии, изучающий раковины, преимущественно моллюсков. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и метеорология, а также все остальные «логии»? Какую службу они им сослужат в будущем?

– Ну, моя-то жизнь точно была бы лучше, если бы я учила все эти вещи, – саркастически вставила Молли, не в силах больше держать язык за зубами. – Прекрасная бы из меня вышла кухарка! Надолго бы сохранила свое место – любое из мест, которые у меня были. Я бы не стала с такими странными разговорчиками приходить к сквайру, мисс Тимменс.

– Так люди говорят, не только я, – вспыхнула учительница, обратив весь свой гнев на Молли. – Такое уж мнение. Тебе бы лучше заняться выпечкой, Молли.

– Что я и делаю, – ответила та. – Выпечка больше мне по душе, чем все эти нездешние штучки. Но хорошо бы я знала, как это делать, если бы моя голова была забита изучением всего того, что подходит только лордам и леди.

– Разве это не то, о чем я говорю? – парировала мисс Тимменс, оставляя за собой последнее слово, после того как Молли вернулась к печи. – Бедняжки посланы в мир работать, мэм, а не изображать из себя великих ученых, – вставая, добавила она. – А если это новое веяние в образовании когда-нибудь утвердится, уж будьте уверены, вся страна перевернется с ног на голову!

– Уверена, такого не будет, – мягко ответила матушка. – Возьмите еще одну тарталетку, мисс Тимменс. Вот эти с малиной и смородиной.

Гости начали прибывать в четыре часа. Снегопад утих, вечер был прекрасным, чистым и холодным, на небе ярко светила луна. Большую кладовую в задней части дома освободили и устроили в ней огромный камин. Стены украсили еловыми ветвями, свечи расставили в оловянные подсвечники, под ними расположили скамейки из школы. Это была главная игровая комната, но и все остальные помещения в доме тоже открыли. Миссис Хилл (бывшая миссис Гарт, которая слишком быстро потеряла своего беднягу Дэвида) и Мария Лис, коих пригласила мисс Тимменс, пришли помогать с детьми. Пришла бы и миссис Тревин, если бы не упала на катке. Мисс Тимменс явилась во всем великолепии: фиолетовое шелковое платье с красной лентой на талии, кружевной чепец украшен красными ягодами остролиста. Дети, поначалу оробевшие, расселись на скамьях и притихли как мышки.

По всей видимости, самой застенчивой была девочка лет семи, одетая словно леди: белое платье, черный кушак и ленты на рукавах. У нее были утонченные черты лица, голубые глаза, вьющиеся золотистые волосы. Звали ее Нетти Тревин. Намного превосходившая остальных детей, она оглядывала их – и сразу становилось ясно: ей совсем не место среди столь грубых натур. Ее маленькие ручки дрожали, когда она цеплялась за платье мисс Тимменс.

– Глупая крошка, – воскликнула та, – чего бояться в этой прекрасной комнате, где собрались все ее добрые друзья! Верите ли, мистер Джонни, я с трудом привела ее сюда. Говорит, страшно идти без мамы!

– О, Нетти! Ну что ты, тебе будет очень весело! Твоей маме стало лучше к вечеру?

– Да, – прошептала Нетти, набравшись смелости и взглянув на меня сквозь мокрые от слез ресницы.

Порядок предстоящего вечера был таким: сперва чай, к которому детям полагалось так много хлеба с маслом и сливовых пирожков, сколько они могли съесть, затем – игры. Позже – мясные пирожки и тарталетки, и все закончится тортом, а если они не смогут съесть его, то заберут домой.

После того как чай был выпит, пришли наши соседи, семья Кони, и мы, сидя на полу, сыграли несколько раундов в «Отними туфлю». Я, решив порисовать подальше от шумной компании, обнаружил, что мисс Тимменс высказала сквайру свою жалобу относительно того, что пастор вмешивается в школьные дела.

– Это перевернет правильный и естественный порядок вещей, как мне видится, – говорила она, – давать столь возвышенное образование тем, кто должен зарабатывать на хлеб в поте лица своего, подобно слугам, и ничего более. Как вы считаете, сэр?

– Согласен! Конечно согласен! – почти выплюнул сквайр, принимая, как обычно, эту тему близко к сердцу. – Для них хорошо уметь читать и писать, складывать цифры и знать, как шить и убирать, стирать и гладить. Такое образование им нужно, если они хотят провести жизнь, прислуживая какой-нибудь семье или став женой рабочего.

– Да, сэр, – согласилась мисс Тимменс, вся светившаяся от удовольствия, – но некоторые, например, мистер Брюс, пытаются перешибить здравый смысл. На днях он… Ну что опять, Нетти! – внезапно прервала свою речь она, не закончив, поскольку малышка, одетая в белое, подошла к ней на цыпочках и спрятала голову в складках фиолетового платья, надеясь найти убежище. – Никогда не видала столь застенчивого ребенка! Оставишь ее играть с остальными – она убегает. Что тебе еще надо? – весьма рассерженно продолжала мисс Тимменс. – Неужели ты думаешь, господа съедят тебя, а, Нетти?

– Тебе нечего бояться, малышка. Что это за ребенок? – добавил сквайр, пораженный ее внешностью.

– Скажи сквайру, как тебя зовут, – властно промолвила мисс Тимменс.

Девочка взглянула своими прекрасными голубыми глазами на сквайра с таким выражением, словно умоляла не кусать ее.

– Нетти Тревин, сэр, – прошептала она.

– Боже мой! Эта бедняжка – дочь Тревина! Она так похожа на отца. Такая нежная девочка.

– И такая глупая, – добавила мисс Тимменс. – Ты пришла сюда играть, Нетти, знаешь ли, а не прятаться ото всех. Что делают сейчас остальные? О, они хотят играть в «Кошку в углу». Ты тоже можешь поиграть, Нетти. Эй, Джен Брайт! Забери Нетти и присмотри за ней. Найди ей какой-нибудь уголок, она вообще ни во что не играла!

Подошла высокая нескладная девочка: сутулые плечи, низкий лоб, грубые черты лица, взлохмаченные жесткие волосы, толстые ноги в грубых сапогах – мисс Джен Брайт. Она схватила Нетти за руку.

– Да сэр, вы правы, малышка очень нежная, изящная, такой контраст с большинством этих девочек, – продолжила мисс Тимменс разговор со сквайром. – Посмотрите хоть на ту, которая увела Нетти: она такая же, как все остальные. У них, то есть у большинства из них, конечно, недалекие родители, и какое бы образование ни попытались вбить в их головы, ничего не изменится. Как я сказала тогда мистеру Брюсу… Ну, я никогда не закончу! Теперь он здесь!

Ей на глаза попался молодой пастор, маячивший вдалеке. Длинный плащ, высокий жилет, никакого белого воротничка на обнаженной шее – он выглядел весьма модно. Но ни модный вид, ни свежие идеи мистера Брюса не находили понимания в Северном Крэббе.

Сквайр, изначально столь возражавший против вечеринки, оказавшись в самой ее гуще, весь сиял от удовольствия. Выбрав нескольких детей, включая наших и малышей Летсомс, мы захватили гостиную, чтобы поиграть в «Поймай свисток». Сквайр случайно заглянул туда, как раз когда мы готовились начать, и мы позвали его быть охотником. Никогда в жизни я этого не забуду. Мне кажется, ни разу прежде я так не смеялся. Сквайр не знал игры, ее хитростей: он кружился вокруг своей оси, заслышав, как кто-то подул в свисток за его спиной, ухватившись за этот звук, веря, что кто-то из малышей держит свисток в руках, и убежденный в этом, не представляя, что свисток прикрепили к задней пуговице на его пиджаке. Его озадаченное лицо, пока он гадал, куда же свисток мог подеваться и как он ускользнул от него, было незабываемым зрелищем. Взрывы смеха, вероятно, разносились далеко за оврагом. Тод смеялся так, что ему пришлось сесть на пол, хватаясь за бока, Том Кони сотрясался от хохота.

– Эм, мистер Тодхетли, как вы считаете… – растягивая слова в своей обычной манере, начал Брюс, поймав сквайра, все еще разгоряченного и раскрасневшегося после «Охоты на свисток». – Могу ли я собрать этих малышей на четверть часа и прочесть им небольшую лекцию по пневматике? Я немного изучил данный предмет.

– Будь проклята эта пневматика! – взорвался сквайр и, увидев озадаченное лицо пастора, продолжил, скорее твердо, чем вежливо: – Дети пришли сюда играть, а не замусоривать себе мозги. Или не быть застреленными, если я правильно понимаю, что такое «пневматика». Извините меня, Брюс, я знаю, вы хотели как лучше.

– Пневматика! – повторил старик Кони, пытаясь понять, что это за слово. – Вы не думаете, дорогой пастор, что это скорее в ведении королевского астронома?

После «Охоты на свисток» требовалась передышка. Я прислонился спиной к стене в большой комнате, наблюдая, как длинные живые цепочки, состоящие из детей, яростно тянут друг друга в разные стороны: шла игра в «Апельсины и лимоны». Миссис Хилл и Мария Лис сидели бок о бок на одной из скамеек, обе выглядели ужасно печальными, без сомнения, вспоминая о своем прошлом. Никто не видел улыбки на лице Марии Лис с тех пор, как столь трагически погиб Даниель Феррар.

Ба-бах! С полдюжины «лимонов», тянувших «апельсины» слишком сильно, к несчастью, упали на землю. Мария пошла спасать их.

– Я все думаю о моем бедном Дэвиде, сэр, – сказала миссис Хилл со вздохом. – Как бы он наслаждался этим зрелищем: ярким и веселым.

– Но он в месте куда более лучшем, нежели это, вы же знаете.

– Да, мастер Джонни, я знаю. – Слеза скользнула по ее щеке. – Там, где он сейчас, все прекрасно.

В свои лучшие дни миссис Тодхетли напевала песню, первые строки которой были такими:

 
Все яркое померкнет, чем ярче, тем быстрее.
Исчезнет первым то, что было нам милее.
 

Слова миссис Хилл заставили меня вспомнить эту песню, а вместе с ней и то, что в мире ничто не длится вечно, ни удовольствие, ни веселье. Все померкнет или умрет, но в грядущей лучшей жизни все будет вечным. И Дэвид уже вступил в эту жизнь.

– Ну и где же эта глупая маленькая Нетти?

Столь неласковые слова обронила мисс Тимменс. Однако хотя язык у нее и вправду был злым, сердце было добрым. Дети собрались за длинным столом, уставленным мясными пирожками и тарталетками, но, оглядывая их, мисс Тимменс заметила, что Нетти пропала.

– Джен Брайт, пойди отыщи Нетти Тревин.

Не смея ослушаться, однако со взглядом, полным ужаса от мысли, что ее долю столь вкусных угощений съедят в ее отсутствие, Джен Брайт удалилась. Она вернулась почти в тот же миг, сказав, что Нетти «тут нет».

– Мария Лис, где Нетти Тревин? – спросила мисс Тимменс.

Мария развернулась к ней.

– Нетти Тревин? – повторила она, ища девочку глазами. – Не знаю. Должно быть, где-то в другом месте.

– Ради всего святого, найдите ее!

Мария Лис нигде не смогла ее отыскать. «Нетти Тревин!» – раздавалось то тут, то там, но ответа не было. Слуг послали поискать наверху, однако тоже безрезультатно.

– Она застеснялась и спряталась где-нибудь, – сказала мисс Тимменс. – Уж я ей покажу!

– Не могла ли она забраться в бочку для дождевой воды? – предположил сквайр. – Молли, иди проверь.

Вряд ли она могла быть там: высота бочки составляла шесть футов. Но, поскольку сквайр однажды сам забрался в нее, будучи ловким мальчуганом и имея все причины полагать, что его ждет порка, естественно, он первым делом подумал об этом.

– Ну она же должна быть где-то! – воскликнул он, пока мы смеялись над ним. – Не могла же она сквозь пол провалиться.

– Кто видел ее последним? – повторила мисс Тимменс. – Вы слышали, дети? Перестаньте есть хоть на минуту и отвечайте.

Много споров, сомнений, переспрашиваний. Собравшиеся, казалось, были глупы как куры. В конце концов, насколько это было возможно, удалось выяснить, что никто из них не видел Нетти с тех пор, как они играли в «Кошку в углу».

– Джен Брайт, я сказала тебе отвести Нетти играть с остальными и найти ей уголок. Что ты с ней сделала?

Вместо ответа Джен Брайт попыталась тайком откусить кусочек от своего пирожка. Мисс Тимменс перехватила ее посреди этой попытки и заставила отвернуться от стола.

– Ты меня слышала? Ну же, не стой как дурочка! Просто отвечай!

Джен Брайт и правда выглядела на редкость по-дурацки: рот широко открыт, глаза округлились, лицо совершенно растерянное.

– Пожалуйста, госпожа учительница, я ничего с ней не делала.

– Ты должна была сделать хоть что-то, ведь держала ее за руку.

– Я ничего не делала, – повторила девочка, флегматично качая головой.

– Ну, так не пойдет, Джен Брайт. Где ты ее оставила?

– В углу, – отвечала та, по всей видимости отчаянно пытаясь вспомнить. – Когда я была кошкой и побежала на другую сторону, вернулась – ее уже не было.

– Она же не могла ускользнуть от всех и сбежать домой! – воскликнула миссис Кони.

Учительница ухватилась за эти слова.

– Именно об этом я и думаю последние несколько минут, – призналась она. – Да, миссис Кони, можете быть уверены, так оно и есть. Она убежала по снегу и вернулась к матери.

– Тогда она ушла без своих вещей, – вмешалась Мария Лис, войдя в комнату с черным плащом и шляпкой в руках. – Дети, это же вещи Нетти?

Дюжина ребятишек одновременно произнесли «да», подтверждая, что это и в самом деле одежда Нетти.

– Значит, она должна быть в доме, – решила мисс Тимменс. – Она не настолько глупа, чтобы выйти на улицу в такой холод, не прикрыв шею и руки. У этого ребенка есть капля здравого смысла. Она сбежала, спряталась и, наверное, уснула где-нибудь.

– Она, поди, залезла в трубу, – прокричала Молли из дальнего угла комнаты. – Мы везде уже посмотрели.

– Лучше посмотреть еще раз, – сказал сквайр. – Возьмите побольше света – две или три свечи.

Все это было очень странно. И, пока продолжался разговор, мне в голову пришла история старой Модены, про поэта Роджерса и прекрасную молодую наследницу Донатисов, которая воплотилась в нашей песне «Ветвь омелы». Не могло ли это робкое дитя застрять в таком месте, откуда ей не выбраться самой? Сходив на кухню за свечой, я поднялся по лестнице и сперва направился на чердак, заставленный коробками и разнообразной рухлядью, а затем уж в комнаты. Нигде я не мог найти ни малейшего следа Нетти.

Войдя в кухню, чтобы вернуть свечу, я обнаружил Люка Макинтоша, бледного как смерть. Спиной он опирался о шкаф Молли, его руки тряслись, а волосы встали дыбом. Тод стоял перед ним, едва сдерживая смех. Макинтош только что ворвался в заднюю дверь, отчаянно напуганный, и заявил, что видел призрака.

Не в первый раз я становился свидетелем трусости этого человека. Веря в призраков и гоблинов, духов и ведьм, он едва ли мог ночью согласиться пересечь овраг Крэбб, потому что там иногда видели свечение. Здравомыслящие люди говорили ему, что этот свет (и правда, никто не знал, откуда он брался) – всего лишь блуждающие огоньки, болотные огни, возникающие от испарений, но Люк не слышал голоса разума. В этот вечер случилось так, что сквайр отправил Макинтоша с поручением на почту в Тимбердейл, и тот только что вернулся.

– Я и огонь видел, сэр, – говорил он Тоду испуганным голосом, запуская трясущуюся руку в волосы. – Он плясал на краю оврага, больше всего на свете похожий на блуждающий огонек. Мне это совсем не понравилось, сэр, так что я со всех ног бросился прочь от оврага и направился прямиком к дому, сюда, накрыв голову и не желая больше ничего видеть из тех ужасов, которые могли мне встретиться. Весь белый, такой он был.