Текст книги "Замечательное шестидесятилетие. Ко дню рождения Андрея Немзера. Том 1"

C безумием героев связан и определенный тип любовной комедийной интриги. Ее можно схематизировать следующим образом: герой и героиня дружат в детстве или отрочестве, затем герой уезжает, возвращается, дабы жениться на героине, однако за годы его отсутствия возникает ряд препятствий к браку, герой и героиня по-прежнему любят друг друга и преодолевают эти препятствия благодаря умело разыгранному безумию. Достаточно упрощенный вариант такой интриги мы видим, например, в знаменитых «Les folies amoureuses» («Любовное безумие»5151
  Русский перевод см.: [Реньяр 1960].


[Закрыть]) Ж.-Ф. Реньяра 1704 г., переделке итальянской оперы Строцци «Притворно сумасшедшая» (1645), имевшей много параллелей с комедией Мольера «Любовь-целительница» (L’amour médecin). Пьеса Реньяра многократно ставилась на русской сцене в 1800—1820-е гг. – прежде всего по-французски, при наличии русского переложения – «Притворно сумасшедшей» Я. Б. Княжнина [Княжнин 1818]. У Реньяра препятствием к браку между Эрастом и Агатой служит ревнивый опекун Альбер, стремящийся сам жениться на Агате. Однако его удается обмануть, когда Агата и Эраст по очереди выдают себя за умалишенных, а слуга Эраста Криспен изображает из себя доктора. В итоге, сумасшедшим объявляется сам Альбер.

Более сложные варианты этого же сюжета мы находим, например, в переводной опере-водевиле А. Н. Верстовского «Дом сумасшедших или странная свадьба» 1822 г. [Верстовский 1823]5252
  См. также оперу на схожий сюжет: [Свечинский 1823].


[Закрыть]. Здесь героиня Изора не виделась с женихом десять лет, видит сон о его прибытии, а затем сон реализуется и в действительности. Однако отец Изоры – доктор Крак, лечащий у себя дома сумасшедших – путает прибывшего жениха Эдуарда с знатным умалишенным, уверенным в том, что все женщины, встречающиеся на его пути, суть его невесты. В результате серии комических неузнаваний Эдуард и Изора сочетаются браком, который ускоряется тем, что Крак, не желая противоречить мнимому сумасшедшему, подписывает его брачный договор.

Схожая, хотя и еще более запутанная интрига появляется в комедии Э. Скриба 1818 г. «Посещение Бедлама», шедшей и в Москве [Scribe 1818]. Здесь повторяется тот же ход – расставание влюбленных и возвращение героя, однако воссоединению персонажей на сей раз препятствует не ревнивый опекун или родственник, но сам герой – якобы коварно оставивший героиню. Затем повторяется похожая история – героя разыгрывают, объявляют безумцем, сталкивают с мнимой умалишенной героиней, которая под покровом болезни высказывает ему горькие истины. В конце концов, герои объясняются и мир между ними восстанавливается. Идентичная интрига выстраивается Скрибом в комедии «Безумец из Перонна» 1819 г. [Scribe 1819].

Как мы видим, в «Горе от ума» Грибоедов во многом использует этот сюжетный ход, однако делает в нем одну ключевую перемену – героиня не любит героя, а герой становится тем персонажем, которого устраняют, объявляя умалишенным. Чацкий должен был вызвать ассоциацию не с молодыми искателями руки прекрасной и умной героини, а с ее тюремщиками – ревнивыми опекунами или умалишенными комическими соперниками. Шутка Софии состоит в том, что, распространяя слух о безумии Чацкого, она радикально меняет смысл его амплуа. Свидетельства прочих героев во главе с Фамусовым, которые начинают наделять сумасшествие Чацкого собственными смыслами, приобретают дополнительную комичность именно в силу того обстоятельства, что в традиционной комедии о безумцах именно Фамусов и близкие к нему персонажи, скорее всего, были бы обмануты через мнимое безумие и сами названы умалишенными. Такая перемена значений позволяет увидеть и понять, почему София оставляет Чацкого в дураках, а не делает из него романтического героя, противостоящего порочному московскому обществу.

Восприятие Чацкого как не-умного человека и парадоксальное на первый взгляд отсутствие сопоставлений Чаадаева и Чацкого в 1836 г., по-видимому, свидетельствует о том, что значимым референтом мнимого сумасшествия Чацкого была не внеположная тексту действительность, а, напротив, комедийная традиция – отсюда возникает и невозможность обратного «перевода» коллизии «Горе от ума» в ситуации 1836 г.

В целом, подобное явление характерно для восприятия театрального канона, связанного с безумием. Так, начиная с 1780-х гг. на русский язык переводились пьесы, действие которых происходило в домах умалишенных, при том что первый доллгауз возник в России лишь в 1762 г. и никакой осязаемой российской реальности за этим литературным локусом еще не проступало. Комедии о «сумасшедших» должны были прочитываться в рамках культурных кодов, принятых в Западной Европе, соотносились с французским или английским литературным контекстом. Кроме того, в 1823 г., когда были созданы третье и четвертое действия «Горе от ума», Грибоедов жил в Москве и часто встречался с П. А. Вяземским. В силу этого обстоятельства он, вероятно, имел неплохое представление о том, с какими проблемами в тот момент столкнулись друзья сошедшего с ума К. Н. Батюшкова5353
  См. об этом: [Орлов 1946]. О безумном Батюшкове в 1823 г. см. подробнее переписку П. А. Вяземского и А. И. Тургенева: [Остафьевский архив 1901: 335, 337, 340—341, 349].


[Закрыть]. Можно предположить, что сопоставление Чацкого с реальностью безумия (а обвинение в сумасшествии дворян по идеологическим причинам уравнивало в социальном статусе мнимых безумцев и настоящих умалишенных) не входило в планы Грибоедова. В итоге, и более позднее «безумие» Чаадаева едва ли могло уместиться в рамки «снижающей» комедийной интриги.

ЛИТЕРАТУРА

Берелевич 1975 – Берелевич Ф. И. Чаадаев – Чацкий // Тюменский государственный университет. Научные труды. Сб. 14: Вопросы истории и теории литературы. Тюмень, 1975. С. 54—61.

Билинкис 1989 – Билинкис Я. «Горе от ума» в историко-литературной перспективе // А. С. Грибоедов. Материалы к биографии. Л., 1989. С. 220—237.

Браве 1771 – Безбожный. Трагедия в пяти действиях. Г. Браве. Переведена с Немецкого. СПб., 1771.

Велижев 2009 – Велижев М. Б. Петр Яковлевич Чаадаев // Чаадаев П. Я. Избранные труды. М., 2009. С. 5—34.

Верстовский 1823 – Дом сумасшедших или странная свадьба, опера-водевиль в одном действии, переведенный с Французского А. Н. Верстовским. СПб., 1823.

Глинка 1985 – Глинка Ф. Н. Письма русского офицера: Проза. Публицистика. Поэзия. Статьи.

Письма. М., 1985.

Городецкий 1970 – Городецкий Б. П. К оценке Пушкиным комедии Грибоедова «Горе от ума» // Русская литература. 1970. №3. С. 21—36.

Грибоедов 1969 – Грибоедов А. С. Горе от ума. М., 1969.

Данилевский 1970 – Данилевский Р. Ю. Виланд в русской литературе // От классицизма к романтизму. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1970. С. 298—379.

Дмитриев 1825 – Дмитриев Мих. Замечания на суждения Телеграфа // Вестник Европы. 1825. №6. С. 109—123.

Зорин 1977 – Зорин А. Л. «Горе от ума» и русская комедиография 1810 – 1820-х годов // Ученые записки Московского университета. Серия Филология. 1977. Вып. 5. С. 68—82.

Княжнин 1818 – Княжнин Я. Б. Притворно сумасшедшая // Сочинения Якова Княжнина. Изд. 3. Т. 4. СПб., 1818. С. 183—234.

Назиров 1980 – Назиров Р. Г. Фабула о мудрости безумца в русской литературе // Русская литература 1870—1890 годов. Свердловск, 1980. С. 94—107.

Нечкина 1977 – Нечкина М. В. Грибоедов и декабристы. Изд. 3. М., 1977.

Ольга N. 1887 – Ольга N. [С. В. Энгельгардт] Из воспоминаний // Русский вестник. 1887. №10.

Орлов 1946 – Орлов Вл. Художественная проблематика Грибоедова // Литературное наследство. Т. 47—48. М., 1946. С. 3—76.

Осповат 2010 – Осповат А. Л. К рецепции «Горя от ума» в пушкинской среде // Пермяковский сборник. Ч. 2. М., 2010. С. 182—186.

Остафьевский архив 1901 – Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 2. СПб., 1901.

Пиго Лебрен 1789 – Опасность излишней мудрости, повесть г. Пиголта. Перевод с французского. М., 1789.

Пиксанов 1969 — Пиксанов Н. К. Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума» // Грибоедов А. С. Горе от ума. М., 1969. С. 251—324.

Пиксанов 1971 – Пиксанов Н. К. Творческая история «Горе от ума». [1928] М., 1971.

Пушкин 1937 – Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. 13. М., Л., 1937.

Реньяр 1960 – Реньяр Ж. Ф. Комедии / Пер. М. Донского. М., Л., 1960.

Свечинский 1823 – Свечинский И. Отец и дочь, опера в трех действиях, с хорами. СПб., 1823.

Тынянов 1946 – Тынянов Ю. Н. Сюжет «Горя от ума» // Литературное наследство. Т. 47—48. М., 1946. С. 147—188.

Училище ревнивых 1786 – Училище ревнивых, опера. Переведена с Италианского. Музыка Г. Сальери. [СПб.], 1786.

Фомичев 1983 – Фомичев С. А. Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума». Комментарий. М., 1983.

Desfontaines-Lavallée 1782 – L’Amour et la Folie, opéra-comique en 3 actes, en vaudevilles et en prose. Paris, 1782.

L’amour et la folie 1755 – L’Amour et la folie. Comedie en un acte et en vers. Representé pour la première fois en 1754. Paris, MDCCLV.

Molière 1815 – Oeuvres de J.B. Poquelin de Molière. Tome II. Paris, 1815.

Quénet 1931 – Tchaadaev et les Lettres Philosophiques. Contribution à l’étude du mouvement des idées en Russie. Par Charles Quénet. Paris, 1931.

Scribe 1818 – Scribe E. Une visite à Bedlam, comédie en un acte, mêlée de vaudevilles. Paris, 1818.

Scribe 1819 – Scribe E. Le Fou de Péronne, comédie en un acte, mêlée de vaudevilles. Paris, 1819.

Роман Войтехович

Тартуский университет, Эстония

Издатель Марина Цветаева

Два года М. И. Цветаева была фактической хозяйкой5454
  Номинально отвественным лицом был С. Я. Эфрон.


[Закрыть] издательства «Оле-Лукойе», в котором выходили книги трех авторов: Марины Цветаевой, Сергея Эфрона и Максимилиана Волошина. Выпускалась как поэзия (сочинения Цветаевой), так и проза – сочинения Эфрона и Волошина. Была представлена и художественная проза (повесть Эфрона «Детство»)5555
  Эфрон С. Детство. М.: «Оле-Лукойе», 1912. Рец. М. Кузмина [Летопись: 47].


[Закрыть], и эстетическая публицистика (книга Волошина «О Репине»)5656
  Волошин М. О Репине. М.: «Оле-Лукойе», 1913.


[Закрыть]. Книги здесь не только издавались, но и переиздавались. Так, сборник Цветаевой «Из двух книг» (1913)5757
  Цветаева М. Из двух книг. М.: «Оле-Лукойе», 1913. Рец.: И.Л. (И. Ларского), П. Перцова, З. Бухаровой-Казиной, Н. Новинского, В. Нарбута [Летопись: 54, 58].


[Закрыть] представлял собой частичное переиздание «Волшебного фонаря» (1912), выпущенного в том же издательстве5858
  Цветаева М. Волшебный фонарь: Вторая книга стихов. М.: «Оле-Лукойе», 1912. Рец.: <А. Амфитеатрова?>, Икара (Б. Ивинского), П. Перцова, С. Городецкого, М. Цетлина, Б. Сергеева (Б. Лавренева), Н. Гумилева, В. Брюсова, С. Логунова, В. Ходасевича, М. Шагинян, Н. Львовой [Летопись: 47, 49, 51, 65, 67].


[Закрыть].

Издательство имело определенную программу: в 1913 г. анонсировалась книга Цветаевой «Мария Башкирцева» [Волошин 1913: 66]. Книги, вышедшие в «Книгоиздательстве „Оле-Лукойе“», имели хорошую прессу, получали много откликов, в том числе весьма именитых критиков. Все это позволяет говорить о том, что издательство «Оле-Лукойе» – не фикция, а реальное явление в культуре начала 1910-х гг. Но это было довольно скромное явление, поскольку за все время своего существования издательство выпустило всего четыре книги (все они перечислены выше). Объем продукции не превышал двух книг за год, и три четверти ее составляли публикации членов семьи Эфрон. Даже Волошин не был совсем посторонним для семьи человеком, поскольку его мать, Е. О. Кириенко-Волошина, приходилась крестной матерью Ариадне Сергеевне Эфрон – дочери издателей и ровеснице предприятия.

Было ли это издательство просто семейной «шуткой», как квалифицируют его исследователи?5959
  См.: «Символическое издательство под маркой андерсеновского героя возникло как шутка в двух юных умах…» [Саакянц: 31]; «Жизнь и впрямь оборачивалась волшебной сказкой, верно поэтому они назвали свое издательство андерсеновским именем – тем самым Оле-Лукойе, который по ночам приходит рассказывать детям сказки» [Швейцер: 101]; «Было придумано фиктивное издательство „Оле-Лукойе“, что уже означало литературную игру; смысл ее <…> состоял в ироническом обыгрывании правил „серьезной“ литературы» [Шевеленко: 48]. Возможно, это мнение восходит к утверждению А. С. Эфрон: «„Оле-Лукойе“ – просто шутка из Андерсеновского арсенала, причём шутка – мамина, а не отца…» [Эфрон 2: 224].


[Закрыть] Если и шуткой, то несколько затянувшейся. В изданиях «Оле-Лукойе» указывался адрес издательства (Б. Полянка, Малый Екатерининский пер., д. Эфрона.) – подлинный дом С. Я. Эфрона, приобретенный им в 1912 г. При всей эфемерности этого проекта нельзя забывать, что Эфрон не был лишен издательской «жилки» и впоследствии редактировал эмигрантский журнал «Версты». Однако очевидно, что если техническую организацию дела он мог взять на себя, то идейную программу определяла Цветаева, что отчасти повторилось позднее и с «Верстами» (это были уже третьи «Версты», первыми двумя были сборники Цветаевой 1921—1922 годов)6060
  Цветаева М. Версты: Стихи. М., 1921; Цветаева М. Версты: Стихи. Вып. 1. М., 1922.


[Закрыть].

Конечно, элемента «шутки» в выборе названия для издательства нельзя отрицать, как нельзя отрицать и существования самого издательства. Вопрос в том, зачем Цветаевой понадобилось изобретать эту издательскую марку для столь узкого круга авторов? Почему те же четыре книги не могли быть изданы сами по себе, как первый сборник Цветаевой «Вечерний альбом» (1910)? В любом случае, собственной типографией издательство не располагало и пользовалось услугами скоропечатни А. А. Левенсона.

Ответ на поставленные вопросы заключается, по-видимому, в том, что Цветаева, как бы она этого ни отрицала позднее, с самого начала имела определенные литературные амбиции и хотела быть услышана. Другие издательства для этого мало подходили, и она создала свое.

Важно и то, что издательства нередко играют организующую роль. Цветаева входила в круг литераторов, близких к издательству «Мусагет», но там ее книги не выходили. Круг авторов издательства «Оле-Лукойе» тоже – подобие литературного объединения. Питательной средой для этой группировки послужила компания «обормотов», сложившаяся в поле притяжения семей Волошиных и Эфронов6161
  В этот круг входили сестры С. Я. Эфрона – Е. Я. Эфрон и В. Я. Эфрон, их друзья по Коктебелю и театральным курсам С. В. Халютиной, актеры Камерного театра. По свидетельству М. Кузнецовой, название было дано А. Н. Толстым [Воспоминания 1: 70].


[Закрыть].

Направление издательства «Оле-Лукойе» проглядывает в содержательной однородности изданий, сосредоточенных на теме детства (и в этом плане название повести Эфрона оказалось наиболее показательным), а также в том, что третий сборник Цветаевой, изданный под этой маркой, имел программное предисловие, – случай уникальный в практике Цветаевой, если не считать «Два слова о театре» (1922) предваряющих книгу «Конец Казановы» [СС4: 669—670], но драматургия – самостоятельная сфера.

Заметим, что в предисловии Цветаевой сквозят явные и подспудные переклички с двумя другими авторами «Оле-Лукойе». Во-первых, оно подписано «Марина Эфрон, урожд. Цветаева», а во-вторых, само содержание предисловия отсылает среди прочего и к идеям Волошина, о чем нам уже приходилось писать достаточно подробно в связи с диалогом и полемикой Волошина с В. Я. Брюсовым [Войтехович: 262—266].

Совершенно в духе символистской «теории соответствий», восходящей к Бодлеру и Рембо, которой и сам Брюсов отдал почтительную дань в «Сонете к форме» («Есть тонкие властительные связи / Меж контуром и запахом цветка…»), Цветаева призывает: «Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох! Но не только жест – и форму руки, его кинувшей; не только вздох – и вырез губ, с которых он, легкий, слетел. Не презирайте «внешнего»! Цвет ваших глаз так же важен, как их выражение; обивка дивана – не менее слов, на нем сказанных. <…> Нет ничего не важного! Говорите о своей комнате: высока она, или низка, и сколько в ней окон, и какие на них занавески, и есть ли ковер, и какие на нем цветы?.. Цвет ваших глаз и вашего абажура, разрезательный нож и узор на обоях, драгоценный камень на любимом кольце, – все это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души» [СС5: 230].

Это не просто «поэтика быта», как определил ее М. Л. Гаспаров [Гаспаров: 7], это символистская поэтика быта, пронизанная «соответствиями», которые должны быть закреплены в слове, а слово – и есть «тело», в котором будет жить душа поэта после смерти (топос горацианского «памятника»).

В свое время Волошин подспудно апеллировал к той же теории соответствий, отстаивая свое право давать портрет Брюсова, в котором также нет ничего неважного: «В каждой статье я стремлюсь дать цельный лик художника. Произведения же художника для меня нераздельны с его личностью. Если я, как поэт, читаю душу его по изгибам его ритмов, по интонации его стиха, по подбору его рифм, по архитектуре его книги, то мне, как живописцу, не меньше говорит о душе его и то, как сидит на нем платье, как застегивает он сюртук, каким жестом он скрещивает руки и подымает голову. … Отделять книгу от автора ее, слово – от голоса, идею – от формы того лба, в котором возникла она, поэта – от его жизни… как поэт Валерий Брюсов может требовать этого?» [Волошин 1989: 721].

Вопрос о том, как Брюсов может чего-то не понимать, волновал и Цветаеву. Более того, все три первые книги Цветаевой создавались в расчете на восприятие Брюсова, а вторая и третья – в состоянии прямой полемики с ним. Появление «Из двух книг» (1913) – с единственным в практике Цветаевой предисловием – сама Цветаева называла прямой реакцией на негативную рецензию Брюсова, которой сопровождалась публикация второй книги «Вечерний альбом» (1912)6262
  «Рипост был мгновенный. Почти вслед за „Волшебным фонарем“ мною был выпущен маленький сборник из двух первых книг, так и называвшийся „Из двух книг“, и в этом сборнике, черным по белому: В. Я. БРЮСОВУ Я забыла, что сердце в Вас – только ночник, Не звезда! Я забыла об этом! Что поэзия ваша из книг И из зависти – критика. Ранний старик, Вы опять мне на миг Показались великим поэтом» [СС4: 25].


[Закрыть]. И это при том, что были и другие не самые похвальные рецензии на книгу.

Цветаевой важна реакция именно Брюсова: ему она посвящает единственное новое стихотворение в третьей книге («В. Я. Брюсову» – «Я забыла, что сердце в вас – только ночник…»). В «Волшебном фонаре» есть прямое посвящение («В. Я. Брюсову» – «Улыбнись в мое «окно»…»), и ряд косвенных обращений («Милый читатель, смеясь как ребенок…», «Эстеты», «Литературным прокурорам» и др.). А началось все с «Вечернего альбома», в который было включено прямое, хотя и не раскрытое шутливое обращение («Недоумение»); экземпляр дебютной книги был почтительно отправлен старшему поэту для ознакомления.

Холодное отношение Брюсова было «незаживающей раной» для начинающего поэта, и все это говорит в пользу предположения, что создание собственного издательства было своеобразной формой защиты и мобилизации близких литературных сил для отстаивания собственных литературных позиций во враждебной литературной среде, где центральной фигурой виделся Брюсов. Именно поэтому Волошин, автор наиболее ценимого Цветаевой отклика на ее первую книгу, был совсем не случайной фигурой в образовавшемся трио.

Заметим, что брошюра Волошина «О Репине» была идеологически близка воинственному инфантилизму Цветаевой. Волошин считал, что Репин сам виноват в покушении Абрама Балашова на его картину «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Волошин утверждал: «Ей не место в Национальной картинной галерее, на которой продолжает воспитываться художественный вкус растущих поколений. Ее настоящее место в каком-нибудь большом европейском паноптикуме вроде Musée Grevin. <…> Но, так как это невозможно, то заведующие Третьяковской галереей обязаны, по крайней мере, поместить эту картину в отдельную комнату с надписью „Вход только для взрослых“» [Волошин 1913: 55]. Волошина Цветаева воспринимала как защитника мира детства, не зря и писала ему: «Безнадежно взрослый вы? О нет!» [СС1: 101]. Брюсов же, «ранний старик», требовал от нее взросления.

Болезненность этого требования заключалась в том, что Цветаева и так считала себя рано повзрослевшей. В Брюсове она, безусловно, ценила «взрослое» содержание и была уверена, что он оценит в ее первой книге небывалую зрелость. Брюсов оценил, только подошел с обратной стороны: в не по годам зрелом авторе он заметил слишком много детского. Несомненно, в жесткости его первой рецензии сказался и личный момент, поскольку в стихотворении «Недоумение», к нему обращенном и напоминавшем о неприятном инциденте в городском транспорте (когда Ася Цветаева начала читать вслух его стихи за спиной у автора, и Брюсов сбежал на первой же остановке) Цветаева напрямую его упрекала: «О, поэт, тебе да будет стыдно!» [СС1: 172].

Этот упрек ему адресовала та же Марина Цветаева, которая уже стыдила его по другому поводу: подслушав разговор Брюсова с продавцом в книжном магазине, она упрекнула его в недостаточно почтительном отношении к Эдмону Ростану [СС6: 37—38; СС4: 22], а эпиграфами из Ростана были украшены два раздела первой книги Цветаевой. Все это не могло не раздражать поэта, который всегда славился своей неприступностью (Блок боялся попросить у него поэму «Конь Блед», мотивируя это тем, что Брюсов может «укусить»6363
  А. А. Блок – П. П. Перцову 10 мая 1904: «Если еще напишете мне, при случае, вложите в письмо брюсовского „Бледного коня“, <…> если просить Брюсова, он укусит» [Блок: 101].


[Закрыть]).

Между тем, Цветаева Брюсовым была очень увлечена, что не раз подчеркивал О. А. Клинг [Клинг], и цветаевский шедевр «Мне нравится, что Вы больны не мной…» написал по мотивам стихотворения Брюсова «Мне грустно оттого, что мы с тобой не двое…» (1900).

Реакция Брюсова на «Вечерний альбом» привела к тому, что Цветаева, которая отнюдь не была столь инфантильна и чадолюбива (Аля Эфрон позднее записывала в дневнике: «Марина маленьких детей не любит» [Эфрон 3: 29]), но просто в силу своей молодости располагала только детскими воспоминаниями, вынесла тему детства «на щит» и последовательно инфантилизировала свой образ в поэзии. В «Волшебном фонаре» тема детства звучит усиленно до назойливости, а в сборнике «Из двух книг» – сгущена до «концентрата». В предисловии Цветаева требует «закреплять» каждый миг, но в самой книге текущие «миги» опущены, мы видим только прошлое: автор как жена и мать на страницах сборника совсем не представлена.

Позднее Цветаева разграничивала свои «детские» и «юношеские» стихи, проводя границу по 1913 г. Знаменательно, что границей стало двадцатилетие автора. Цветаева придавала большое значение круглым датам. В конце 1913 г. после смерти отца ей исполнится 21 год, и «детские» стихи окончательно отойдут в прошлое, уступая потоку «юношеских стихов» (1913—1915). Но перемена эта вызвана не тем, что именно в 1913 г. Цветаева резко повзрослела, а тем, что «детская» тема как ориентир окончательно себя исчерпала. В стихах к дочери уже нет никакого инфантилизма: Цветаева сразу видит в ней только будущее, детские черты никак не подчеркнуты.

В этой ситуации марка издательства «Оле-Лукойе» оказывается просто изжившей себя. Цветаевой хватило трех лет противостояния Брюсову для того, чтобы выжать максимум из детской темы. Кроме стихов она пишет и прозу о детстве («То, что было»), и через прозу вернется к детской теме позднее.

Рассмотрим в заключение сборник «Из двух книг» – последний проект издательства «Оле-Лукойе» – несколько подробнее. В отличие от двух первых сборников, он почти не изучался. Между тем, в его поэтике литературная программа ранней Цветаевой проявляется довольно заметно.

Цветаева взяла пятнадцать стихотворений из своей первой книги, которую критика оценила достаточно высоко, и двадцать пять стихотворений из второй книги, которую критики оценили намного ниже. В этом можно увидеть жест протеста, но вернее будет сказать, что в этих пропорциях сказалась объективная оценка сделанного, поскольку в отношении поэтического мастерства стихотворения «Волшебного фонаря» существенно сильнее стихотворений «Вечернего альбома», в них уже встречаются и формулы «юношеского» периода. Однако полемический тон Цветаевой и превращение детской темы в предмет и средство полемики крайне не понравилось критикам, они ощутила это как фальшь и искусственность6464
  Ср.: З. Бухарова-Казина: « <…> иногда в наивности сквозит сознательность, деланная манерность, как в последнем стихотворении, и настроение пропадает» [Критика 1: 55]; В. Нарбут: «Самым уязвимым местом в сборнике «Из двух книг» является его слащавость, сходящая за нежность…» [Критика 1: 58—59]. И т. д.


[Закрыть].

Отчасти реакция критиков была связана с тем, что в «Волшебном фонаре» Цветаева сознательно устроила «художественный беспорядок». Это проявлялось даже на уровне внешней архитектоники. Если в «Вечернем альбоме» были ясные пропорции (35, 35 и 40 стихотворений), то во второй книге можно было увидеть пародию на эту пропорциональность. Нумерация отброшена, но первый раздел был как в первой книжке (минус один текст) – 34 стихотворения (и назывались они похоже: «Детство» и «Деточки»), второй в два раза меньше, чем первый (минус один), – 16 стихотворений (соответственно, «Любовь» и «Дети растут»), а третий – в два раза больше, чем первый (минус один), – 67 стихотворений («Только тени» и «Не на радость»).

Цветаева сознательно и вполне рационально «разболтала» структуру второй книги. Если в первой внутренние связи текстов легко просматривались и подчинялись ясной периодичности (тексты шли тематическими «трилистниками» в духе Анненского, но без внешней выраженности), то во второй книжке этот ритм расшатан.

Цветаева не поступилась своим тщательно просчитанным хаосом даже для того, чтобы соединить явно подобное. Так, второй раздел «Дети растут» сосредоточен на теме детской любви, но масса текстов той же тематики вытеснена в другие разделы. «Любовь» не только изгнана из названия (эта часть – эквивалент раздела «Любовь» первой книги), но и зрительно уменьшена в общих пропорциях, так что два стихотворения, посвященные Володе Миллеру, оказались разлучены, не уместившись в прокрустово ложе второго раздела (это только один из множества примеров).

В третьей книге мы видим не просто соединение, а синтез и материала, и принципов построения первых двух книг. Результатом же оказывается единство нового уровня.

В третьем сборнике внутренних разделов нет, но внешние пропорции определенным образом заданы: Цветаева берет сорок стихотворений, причем в пропорциях (15 / 25) довольно определенных, как было в первой книге.

Цветаева старается взять равное число стихотворений из трех разделов первой книги, но из втрого раздела «Любовь» берет на один текст больше (6) за счет третьего раздела «Только тени» (4). В «Волшебном фонаре» пропорции перекошены, поэтому из первых двух разделов («Деточки» и «Дети растут») она берет только по два текста, а 21 стихотворение (больше половины «Из двух книг»! ) взято из раздела «Не на радость».

Нумерации в сводной книге нет, но единственное дополнительное стихотворение «В. Я. Брюсову» она помещает на 13-ю позицию. Цветаева была неравнодушна к семантике этого числа. В письмах она его избегала (или подчеркивала), регулярно заменяя на 12bis.

На уровне внутренней композиции она возвращается к поэтике «Вечернего альбома» и группирует тексты триадами, хотя и не так отчетливо.

Как и в разделе «Любовь» первой книги (и в значительной мере в «Не на радость» второй), основной принцип движения мотивов хронико-биографический (хотя есть заметные анахронизмы), и в проступающем сюжете можно проследить всю жизнь главных героинь, Аси и Марины. У них общее детство, мама и детский рай «на Оке». Они дружат с мальчиками, особенно с одним, имя которого (Владимир) позднее откликнется в имени главного мужского героя книги. Они увлечены чтением, одинокими принцессами и принцами, преданы миру старых московских «домиков», которым грозит уничтожение (в этом угрожающем контексте появляется и образ Брюсова), затем взрослеют и предчувствуют столкновение с манящим и опасным миром мужчин. Далее сюжет достигает кульминации в истории любви сестер к одному и тому же герою (прототип – В. Нилендер). Это их первое настоящее счастье и первое настоящее горе. За этим следует опустошение и размышление о смысле жизни и разных жизненных этапов. А кончается все вступлением во взрослую жизнь и расставанием сестер. Муж Цветаевой появляется завуалированно под именем «бабушкиного внучка», а затем уже открыто – в последнем стихотворении, где героиня предлагает ему и в браке остаться детьми.

Структура книги противоречит ее названию, словно намекающему на отсутствие единства. По степени согласованности частей – это самая цельная из трех первых книг Цветаевой, «роман в стихах» о муках взросления. Следующим шагом – через год – станет написание мемуарной поэмы «Чародей», но это была уже ироническая («онегинская») поэма, где «детская» героиня окончательно отделилась от образа повзрослевшего автора.

ЛИТЕРАТУРА

Блок – Блок А.. Собр. соч. в 8 тт. Т. 8. Письма 1898—1921. М. 1963.

Войтехович – Войтехович Р. С. Марина Цветаева и античность. М.; Тарту, 2008.

Волошин 1913 – Волошин М. О Репине. М.: «Оле-Лукойе», 1913.

Волошин 1989 – Волошин М. Лики творчества. Л., 1989.

Воспоминания 1 – Марина Цветаева в воспоминаниях современников: [В 3 т.]. Рождение поэта. М., 2002.

Гаспаров – Гаспаров М. От поэтики быта к поэтике слова // Марина Цветаева. Статьи и тексты: Wiener Slawistischer Almanach. Wien, 1992. Sbd. 32. S. 5—16.

Клинг – Клинг О. А. Художественные открытия Брюсова в творческом осмыслении А. Ахматовой и М. Цветаевой // Брюсовские чтения 1983 года: сб. ст. Ереван, 1985. С. 235—247.

Критика 1 – Марина Цветаева в критике современников: В 2-х ч. Ч. 1. 1910—1941 годы. Родство и чуждость. М., 2003.

Летопись – Коркина Е. Б. Летопись жизни и творчества М. И. Цветаевой. [В 3 ч.] Ч. I: 1992—1922. М., 2012.

Саакянц – Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М., 1997.

СС1—7 – Цветаева М. И. Собрание сочинений: В 7 т. / Сост., подгот. текста и коммент. А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. М., 1994—1995.

Швейцер – Швейцер В. А. Марина Цветаева. 2-е изд. М, 2003.

Шевеленко – Шевеленко И. Д. Литературный путь Цветаевой: Идеология – поэтика – идентичность автора в контексте эпохи. М., 2002.

Эфрон 1—3 – Эфрон А. С. История жизни, история души: В 3 т. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р. Б. Вальбе. М., 2008.