Текст книги "Откровенные рассказы странника духовному своему отцу"

Рассказ второй

Долго я странствовал по разным местам с сопутствовавшей мне Иисусовой молитвой, которая ободряла и утешала меня во всех путях, при всех встречах и случаях. Наконец стал я чувствовать, что лучше бы где-нибудь остановиться на одном месте, как для удобнейшего уединения, так и для изучения «Добротолюбия», которое, хотя и понемногу, я читал, приютившись на ночлегах, или при дневном отдыхе; однако же было сильное желание, чтобы постоянно углубляться в оное и с верою почерпнуть из него истинное наставление ко спасению души через сердечную молитву. Но как, согласно сему моему желанию, я нигде, ни в какую посильную работу наняться не мог по причине совершенного невладения левой моей ру кой с самого малолетства, а потому, будучи в не возможности иметь постоянный приют, я пошел в сибирские страны к святителю Иннокентию Ир кутскому с тем намерением, что по лесам и степям сибирским мне идти будет безмолвнее, след ственно, и заниматься молитвой и чтением удоб нее. Так я и шел да беспрестанно творил устную молитву. Наконец через непродолжительное вре мя почувствовал, что молитва сама собой начала как-то переходить в сердце, то есть сердце, при обыкновенном своем биении, начало как бы выговаривать внутри себя молитвенные слова за каждым своим ударом, например: 1) Господи, 2) Иисусе 3) Христе и пр. Я перестал устами говорить молитву и начал с прилежанием слушать, как говорит сердце, помня, как толковал мне по койный старец, как это было приятно. Потом на чал ощущать тонкую боль в сердце, а в мыслях такую любовь ко Иисусу Христу, что казалось, что если бы Его увидел, то так и кинулся бы к ногам Его и не выпустил бы их из рук своих, сладко лобызая, до слез, но благодаря, что Он такое уте шение о имени Своем подает, по милости и любви Своей, недостойному и грешному созданию Своему.

Далее начало являться какое-то благотворное растепливание в сердце, и эта теплота про стиралась и по всей груди. Сие обратило меня в особенности к прилежному чтению «Добротолю бия», чтобы как поверять мои ощущения, так и изу чить дальнейшее занятие внутренней сердечной молитвой; ибо без сей поверки боялся, дабы не впасть в прелесть, или не принять естественных действий за благодатные, и не возгордиться ско рым приобретением молитвы, как слышал я от покойного старца. А потому я шел уже более но ночам, а дни преимущественно провождал в чте нии «Добротолюбия», сидя в лесу под деревами. Ах, сколько нового, сколько мудрого и доселе неве домого открыло мне сие чтение! Упражняясь в нем, я вкушал такую сладость, какой до сего вре мени не мог и вообразить. Правда, хотя некото рые места были и непонятны при чтении глупому уму моему, но последствия, происходящие от сердечной молитвы, разъяснили мне непонимаемое; к тому же изредка видывал во сне и покой ного старца моего, который многое толковал мне и более всего наклонял несмысленную душу мою ко смирению. С лишком два летних месяца я так блаженствовал. Путешествовал более лесами да проселочными дорогами. Если приду в дерев ню, попрошу себе сумку сухарей да горсть соли да налью бурачок воды и опять пошел верст на сто.

По грехам, что ли, окаянной души моей, или по потребности в духовной жизни, или лучшему наставлению и опытности под конец лета нача ли являться искушения. А именно: вышел я на большую дорогу, в сумерки нагнали меня два че ловека, похожие с голов на солдат; стали у меня требовать денег. Когда я отозвался, что не имею ни копейки, они сему не верили и дерзко крича ли: «Врешь! Странники много набирают денег!» Один из них, сказавши: «Да что с ним много гово рить», – ударил меня дубиной в голову так, что я упал без памяти. Не знаю, долго ли я лежал без чувств, но, очнувшись, увидел, что я лежу у леса близ дороги весь раздерганный и сумки моей нет, одни только перерезанные веревки, на коих она была несена. Слава Богу, что не унесли паспорт, который лежал в ветхой моей шапке, на случай скорейшего показания, где требуют. Встав, я горько заплакал, не столько от головной боли, сколько о том, что лишили книг моих, Библии и «Добротолюбия», бывших в унесенной сумке. Ни день ни ночь не переставал я скорбеть и плакать. Где теперь моя Библия, которую я с малых лет чи тал и имел всегда при себе? Где мое «Добротолюбие», из которого я почерпал и наставление, и утешение? Лишился я, несчастный, и первого, и по следнего сокровища в моей жизни, еще не насы тившись оным. Лучше бы меня совсем убили, не жели жить мне без сей духовной пищи! Не могу уже теперь опять приобрести их!

Два дня я едва передвигал ноги, изнемогая от сего горя, а на третий, совсем выбившись из сил, упал под куст и заснул. Вот и вижу во сне, будто я в пустыни в келлии старца моего оплакиваю свое горе. Старец, утешая меня, начал говорить: «Это тебе урок беспристрастия к вещам зем ным для удобнейшего шествия к небу. Тебе это попущено для того, чтобы не впал ты в сластолюбие духовное. Бог хочет, чтобы христианин совершенно отвергался своей воли, хотения и вся кого к оному пристрастия и совершенно предал ся бы в Его Божественную волю. Он все случаи устраивает к пользе и спасению человека. Всем хощет спастися (1 Тим. 2, 4). А потому ободрись и веруй, что со искушением сотво рит Господь и избытие (см. 1 Кор. 10, 13). И ты вскоре утешишься гораздо более, чем теперь скорбишь». При сих словах я проснулся, почувство вал укрепление в силах и в душе как бы какой-то рассвет и успокоение. Да будет воля Господня, сказал я, перекрестился, встал и пошел. Молитва опять начала действовать в сердце по-прежнему, и дня три я путешествовал спокойно.

Вдруг нагоняю по дороге этап колодников, ведомых за конвоем. Поравнявшись с ними, я увидел двух человек, которые меня ограбили, и так как они шли с краю прочих, то я упал им в ноги и убедительно просил их сказать, где мои книги. Сначала они не обратили на меня внимания, а по том один из них начал говорить: «Если что-нибудь дашь нам, то скажем, где твои книги. Дай нам цел ковый». Я побожился, что дам, непременно дам, хоть Христа ради напрошу по миру; вот, коли хо тите, возьмите под залог паспорт мой.

Они ска зали, что книги мои в обозе везутся с прочими обысканными у них воровскими вещами. «Как же я могу получить их?» – «Проси капитана, который нас провожает». Я бросился к капитану и объяснил все подробно. Между прочим он спросил меня: «Не ужели ты умеешь читать Библию?» «Не только умею все читать, – ответил я, – но даже и писать: вы уви дите на Библии надпись, что она моя, а вот и в паспорте моем означено то же имя и прозвание». Капитан начал говорить: «Эти мошенники беглые солдаты, они жили в землянке и многих грабили. Их вчера поймал ловкий ямщик, у которого они хотели отбить тройку. Пожалуй, я выдам тебе твои книги, коли они тут есть, но ты иди с нами на ноч лег; тут недалеко, версты четыре, а то не останав ливать же этап и обоз для тебя». Я с радостью пошел около верховой капитанской лошади да разговорился с ним. Увидел, что он человек добрый и честный и уже не молод. Он спрашивал меня, кто я, откуда и куда иду. Я все отвечал по сущей правде; и так мы достигли до ночлежной этапной избы. Он, отыскав мои книги, мне отдал да и говорит: «Куда ж теперь ночью тебе идти, ночуй вот у меня в прихожей». Я остался.

Получив книги, я так был рад, что не знал, как благодарить Бога; прижал книги к моей груди и держал до тех пор, что руки даже окостене ли. Слезы лились из глаз моих от радости, и серд це сладко билось от восторга!

Капитан, смотря на меня, спросил: «Видно, ты любишь читать Библию». Я от радости не мог ни чего на сие ответить, только плакал. Он продол жал: «Я сам, брат, аккуратно читаю каждый день Евангелие. – При сем расстегнул мундир и снял маленькое Евангелие киевской печати, все окован ное серебром. – Сядь-ка, я расскажу тебе, что к это му меня привело. Да подайте-ка нам ужинать!»

Мы сели за стол, капитан начал рассказывать: «Я с молодых лет служил в армии, а не в гарнизоне; знал службу и любим был начальством как исправный прапорщик. Но лета были молодые, приятели тоже; я по несчастью и приучился пить, да под конец так, что открылась и запойная болезнь; когда не пью, то исправный офицер, а как закурю, то недель шесть в лежку. Долго терпели мне, наконец за грубости шефу, сделанные в пьяном виде, разжаловали меня в солдаты на три го да с перемещением в гарнизон; а если не исправ люсь и не брошу пить, то угрожали строжайшим наказанием. В сем несчастном состоянии я сколь ко ни старался воздержаться и сколько от сего ни лечился, никак не мог покинуть моей страсти а потому и хотели переместить меня в арестантские уже роты. Услышав сие, не знал я, что с собой делать.

В одно время я с раздумьем сидел в казар мах. Вдруг вошел к нам какой-то монах с книж кой для сбора на церковь. Кто что мог, пода ли. Он, подошедши ко мне, спросил: “Что ты та кой печальный?” Я, разговорившись с ним, пересказал мое горе; монах, сочувствуя моему поло жению, начал: “Точно то же было с моим родным братом, и вот что ему помогло: его духовный отец дал ему Евангелие да и накрепко приказал, чтобы он, когда захочет вина, то нимало не медля прочел бы главу из Евангелия; если и опять захо чет, то и опять читал бы следующую главу. Брат мой стал так поступать, и в непродолжительном времени страсть к питию в нем исчезла, и теперь вот уже пятнадцать лет капли хмельного не бе рет в рот. Поступай-ка и ты так, увидишь пользу. У меня есть Евангелие, пожалуй, я принесу тебе”. Выслушав это, я сказал ему: “Где же помочь твоему Евангелию, когда никакие старания мои, ни лекарственные пособия не могли удержать ме ня?” Я сказал сие так, потому что никогда не чи тывал Евангелия.”Не говори этого, – возразил мо нах, – уверяю тебя, что будет польза”. На другой день действительно монах принес мне вот это Евангелие. Я раскрыл его посмотрел, почитал да и говорю: “Не возьму я его; тут ничего не поймешь; да и печать церковную читать я не привык”. Мо нах продолжал убеждать меня, что в самых сло вах Евангелия есть благодатная сила, ибо писано в нем то, что Сам Бог говорил. “Нужды нет, что не понимаешь, токмо читай прилежно. Один святой сказал: если ты слова Божия не понимаешь, так бесы понимают, что ты читаешь, и трепещут; а ведь страсть пьянственная непременно по воз буждению бесов. Да вот тебе еще скажу: святитель Иоанн Златоуст пишет, что даже та самая храмина, в которой хранится Евангелие, устрашает духов тьмы и бывает неудобь приступна для их козней”. Я не помню, что-то дал оному монаху, взял у него сие Евангелие да и положил его в сунду чок с прочими моими вещами и забыл про него. Спустя несколько времени пришло время мне за пить, смерть захотелось вина, и я поскорее отпер сундучок, чтобы достать деньги и бежать в корчму. Первое попалось мне в глаза Евангелие, и я вспом нил живо все то, что говорил мне монах, развернул и начал читать сначала первую главу от Матфея. Прочитав ее до конца, именно ничего не понял; да и вспомнил, что монах говорил: нужды нет, что не понимаешь, только читай прилежно. Дай, думаю, прочту другую главу; прочел, и стало понятнее. Дай же и третью. Как только ее начал, вдруг зво нок в казарме: к местам на койки. Следовательно, уже идти за ворота было нельзя; так я и остался.

Встав поутру и расположившись идти за вином, подумал: прочту главу из Евангелия – что будет? Прочел и не пошел. Опять захотелось вина; я еще стал читать, и сделалось легче. Это ме ня ободрило; и при каждом побуждении к вину я стал читать по главе из Евангелия. Что дальше, то все было легче, наконец, как только окончил всех четырех евангелистов, то и страсть к питию совершенно прошла и сделалось к ней омерзение. И вот ровно двадцать лет я совершенно не употребляю никакого хмельного напитка.

Все удивлялись такой во мне перемене: по прошествии трех лет опять возвели меня в офицерский чин, а потом в следующие чины и, наконец, сделали меня командиром. Я женился, жена попалась добрая, нажили состояние и теперь, сла ва Богу, живем да бедным помогаем, по силе мо чи, странных принимаем. Вот уже и сын у меня офицером и хороший парень.

Слушай же, с тех пор, как я исцелился от запоя, дал себе клятву: каждый день во всю мою жизнь читать Евангелие, по целому евангелисту в сутки, невзирая ни на какие препятствия. Так теперь и поступаю. Если очень много бывает де ла по должности и утомлюсь очень сильно, то ве чером, легши, заставлю прочесть надо мною це лого евангелиста жену мою или сына моего и так неопустительно выполняю сие мое правило. В благодарность и во славу Божию я это Евангелие оправил в чистое серебро и ношу всегда на груди моей».

Со сладостью я выслушал сии речи капитана да и сказал ему: «Такой же пример видел и я. В на шем селе на фабрике один мастеровой был очень искусный в своем деле, добрый и дорогой мастер, но, по несчастью, тоже запивал, да и часто. Один богобоязненный человек посоветовал ему, чтобы он, когда захочется ему вина, проговаривал по тридцать три Иисусовых молитвы в честь Пресвятой Трои цы и по числу тридцатитрехлетней земной жизни Иисуса Христа. Мастеровой послушался, стал это исполнять и вскоре совершенно кинул пить. Да еще что? Через три года ушел в монастырь».

«А что выше, – спросил капитан, – Иисусова молитва или Евангелие?» «Все одно и то же, – отвечал я, – что Евангелие, что Иисусова молитва, ибо Божественное имя Иисуса Христа заключает в себе все евангельские истины. Святые отцы гово рят, что Иисусова молитва есть сокращение всего Евангелия».

Наконец мы помолились. Капитан начал читать Евангелие от Марка с начала, а я слушать и творить в сердце молитву. Во втором часу за полночь капитан окончил евангелиста, и мы разошлись на покой.

По обыкновению моему, я встал рано поутру; все еще спали, и как только начало светать, я ки нулся к моему любимому «Добротолюбию». С ка кой радостью я раскрыл его! Как будто увиделся с родным отцом, бывшим в далекой стороне, или как бы с другом, из мертвых воскресшим. Я ло бызал его и благодарил Бога, возвратившего мне оное. Немедленно я начал читать Феолипта Фи ладельфийского во второй части «Добротолюбия». Удивило меня его наставление, в котором он предла гает в одно и то же время одному и тому же чело веку отправлять три разнородные дела: сидя в трапезе, говорит он, телу давай пищу, слуху чте ние, уму же молитву. Но воспоминание о прошед шем всерадостном вечере опытно, на самом деле разрешило мне мысль сию. И мне открылась здесь тайна, что ум и сердце не одно и то же.

Когда встал капитан, я вышел, чтобы поблагодарить за его милости и проститься с ним. Он напоил меня чаем, дал мне целковый и простился. Итак, я пошел в путь мой, радуясь.

Пройдя с версту, вспомнил, что я обе щал солдатам целковый, который неожиданно те перь у меня есть. Отдать ли мне его им или нет? Одна мысль говорила мне: они тебя побили и ограбили, да и употребить его им в свою пользу нельзя, ибо они под стражей. А другая мысль представляла другое: вспомни, что в Библии на писано: аще убо алчет враг твой, ухлеби его (Рим. 12, 20). Да и Сам Иисус Христос говорит: любите враги ваша (Мф. 5, 44) и еще: хотящу ризу твою взяти, отдаждь ему и срачицу (см. Мф. 5, 40). Убе дившись сим, я вернулся, и только что подхожу к этапу, всех колодников вывели, чтобы гнать на следующую станцию; я скоренько подбежал, су нул в руки бывший у меня целковый да сказал: «Кайтеся и молитеся. Иисус Христос человеколю бив, Он вас не оставит!» и с сим удалился от них и пошел в другую сторону по своей дороге.

Пройдя верст пятьдесят по большой дороге, вздумал я для большего уединения и удобнейшего чтения свернуть на проселок. Долго я шел ле сами, изредка кое-где попадались и небольшие деревни. Иногда по целому дню просиживал в ле су, прилежно читая «Добротолюбие»; многое и див ное познание почерпал я из него. Сердце мое рас палялось к соединению с Богом посредством внутренней молитвы, которую изучить я стремил ся при руководстве и проверке «Добротолюбием», и вместе с сим скорбел, что не нахожу еще пристанища, где спокойно можно было бы посто янно заняться чтением.

В сие время также читал я и мою Библию и чувствовал, что начал понимать ее яснее, не так, как прежде, когда весьма многое казалось мне непонятным и я часто встречал недоумение. Справедливо говорят святые отцы, что «Добротолю бие» есть ключ к отверзению тайн в Священном Пи сании. При руководстве оным я стал отчасти по нимать сокровенный смысл слова Божия; мне на чало открываться, что такое внутренний потаен ный сердца человек, что истинная молитва, что поклонение духом, что царствие внутрь нас, что неизреченное ходатайство совоздыхающего Духа Святого, что – будете во Мне, что – даждь Ми твое сердце, что значит облещися во Христа, что зна чит обручение Духа в сердцах наших, что взыва ние сердечное «Авва! Отче!» и пр. Когда при сем я начинал молиться сердцем, все окру жающее меня представлялось мне в восхититель ном виде: древа, травы, птицы, земля, воздух, свет – все как будто говорило мне, что существует для человека, свидетельствует любовь Божию к чело веку и все молится, все воспевает славу Богу. И я понял из сего, что называется в «Добротолюбии» «ведением словес твари», и увидел способ, по коему можно разговаривать с творениями Божиими.

Много времени я так путешествовал. Наконец зашел в такое глухое место, что дня три не попадалось ни одной деревни. Сухари мои все вышли, и я гораздо приуныл, как бы не умереть с голоду. Как скоро начал молиться сердцем, уныние прошло, весь я возложился на волю Божию и сделался весел и покоен. Несколько пройдя по дороге, лежавшей возле огромного леса, я увидел впереди меня выбежавшую из оного леса дворную собаку; я поманил ее, и она, подойдя, начала около меня ласкаться. Обрадовался я и подумал: вот и милость Божия! Непременно в этом лесу пасется стадо, и, конечно, это ручная собака пастуха или, может быть, охотник ходит за охотою; так ли, сяк ли, но, по крайней мере, могу хотя мало выпросить хлеба, ибо другие сутки не ел, или же могу расспросить, где поблизости есть селение. Повертевшись около меня и видя, что нечего у меня взять, собака опять побежала в лес по той узенькой тропинке, по коей выходила на дорогу. Я последовал за ней; пройдя сажен двести, между деревьями увидел, что со бака ушла в нору, из коей, выглядывая, начала ла ять.

Вот из-за толстого дерева выходит мужик, худой, бледный, средних лет. Он спросил меня как я сюда зашел. Я его спросил, зачем он тут находит ся. И мы ласково разговорились. Мужик позвал меня в свою землянку и объявил мне, что он по лесовщик и стережет этот лес, проданный на срубку. Он предложил мне хлеб и соль, и завелась между нами беседа. «Завидую я тебе, – сказал я, – что ты так удобно можешь жить в уединении от людей, не так, как я: скитаюсь с места на место да толкусь между всяким народом». «Если есть охота, – говорит он, – то, пожалуй, и ты здесь живи, вон недалеко есть старая землянка прежнего сторожа, она хотя пообвалилась, но летом-то еще жить можно. Паспорт у тебя есть. Хлеба с нас будет, мне приносят каждую неделю из нашей деревни; вот и ручеек, который никогда не пересыхает. Я сам, брат, лет уже десять ем толь ко один хлеб да пью воду и больше никогда ни чего. Да, вот в чем дело: осенью, как отработают ся мужики, то наедет сюда человек двести работников и этот лес срубят, тогда и мне здесь бу дет не у чего, да и тебе не дадут жить здесь.

Выслушав все это, я так возрадовался, что так бы и упал ему в ноги. Не знал, как благода рить Бога за такую ко мне милость. О чем скор бел, чего желал, то теперь неожиданно получаю. До глубокой осени еще с лишком четыре месяца, и потому я могу в это время воспользоваться без молвием и спокойствием, удобным к внимательному чтению «Добротолюбия» для изучения и достижения непрестанной молитвы в сердце. Итак, я с радостью остался до времени жить в указанной мне землянке. Мы еще более разговорились с сим приютившим меня простым братом. Он стал рассказывать мне свою жизнь и свои мысли.

«Я был, – говорил он, – в деревне своей не послед ний человек, имел мастерство, красил кумач да синил крашенину и жил в довольстве, хотя и не без греха: много обманывал по торговле, божил ся понапрасну, ругался по-матерну, напивался и дрался. Был в нашем селе старый дьячок, у кото рого была старинная-престаринная книжка о Страшном Суде. Он, бывало, ходит по православ ным да и читает, а ему за это дают деньги; ха живал и ко мне. Бывало, дашь ему копеек де сять, так и будет читать от вечера да вплоть до петухов. Вот я, бывало, и слу шаю, сидя за работой, а он читает, какие нам бу дут муки в аду, как изменятся живые, и мертвые воскреснут, как Бог сойдет судить, как Ангелы в трубы затрубят, и какой огонь, смола будут, и как червь грешников будет есть. В одно время, когда я слушал это, мне стало страшно, я поду мал: “Уж муки мне не миновать! Постой, примусь душу спасать, может быть, и отмолю мои грехи”. Подумал-подумал да и бросил мой промысел, избу продал и, как был одинок, пошел в полесов щики с тем, чтобы мир давал мне хлеб, одежду да восковые свечи на богомолье.

Вот так и живу здесь более десяти лет. Ем только по разу в день и то один хлеб с водой; каждую ночь встаю с первых петухов и до свету кладу земные поклоны; когда молюсь, затепливаю по семи свечек перед образами. Днем же, когда обхаживаю лес, ношу вериги в два пуда на голом теле. По-матерну не бранюсь, вина и пива не пью и не дерусь ни с кем, баб и девок от роду не знаю.

Сначала мне так жить было охотнее, а под конец нападают на меня неотступные мысли. Бог знает, грехи-то отмолишь ли, а жизнь-то трудная. Да и правда ли в книжке-то написано? Где, кажет ся, воскреснуть человеку? Иной уже умер лет сто или больше, его уже и праху-то нет. Да и кто зна ет, будет ли ад, нет ли? Ведь никто с того света не приходил; кажется, как человек умрет да сгни ет, то так и пропадет без вести. Может быть, книжку-то написали попы да начальники сами, чтобы устрашить нас, дураков, чтобы мы жили поскром нее. И так и на земле-то живешь в трудах и ничем не утешишься, и на том свете ничего не будет, так что же из этого? Не лучше ли хоть на земле-то пожить попрохладнее и повеселее? Сии мысли борют меня, – продолжал он, – и боюсь, не принять ся бы опять за прежний мастеровой промысел!»

Слушая это, я жалел о нем и думал сам себе: «Говорят, что одни ученые и умные бывают вольнодумцами и ничему не верят, вот и наша братия, простые мужики, какие замышляют неверия». Видно, темному миру попущено ко всем иметь доступ, а на простых-то, может быть, он напада ет и удобнее. Надо сколь можно умудряться и укрепляться против врага душевного словом Божиим.

Итак, чтобы сколько можно помочь и поддержать веру в сем брате, я достал из сумки «Добротолюбие», отыскал 109-ю главу преподобного Исихия, прочел и начал ему растолковывать, что воздержание от грехов страха ради мук неуспеш но и неплодно, и невозможно душе освободиться от мысленных грехов ничем иным, кроме хра нения ума и чистоты сердца. Итак, все это при обретается внутренней молитвой, и не только, прибавил я еще, страха ради адских мук, но даже и желания ради Царства Небесного, если кто ста нет совершать спасительные подвиги, то и это святые отцы называют делом наемническим. Они говорят, что боязнь муки есть путь раба, а же лание награды в Царствии есть путь наемника. А Бог хочет, чтобы мы шли к Нему путем сыновним, то есть из любви и усердия к Нему вели себя честно и наслаждались бы спасительным соедине нием с Ним в душе и сердце.

Сколько ни изнуряй себя, какие хочешь проходи телесные труды и подвиги, но если не будешь иметь всегда Бога в уме да непрестанной Иисусовой молитвы в сердце, то ты никогда не успокоишься от помыслов и всегда будешь удобопреклонен к греху, при малейших даже случаях. Примись-ка, брат, беспрестанно творить Иисусову молитву. Ведь тебе это можно и удобно в сем уединении, ты скорую увидишь пользу. Не будут и помыслы безбожные приходить, откроется тебе и вера, и любовь к Иисусу Христу; узнаешь, как и мертвые воскреснут, и Страшный Суд покажется тебе так, как истинно он будет. А в сердце-то бу дет такая легкость и радость от молитвы, что ты удивишься и не будешь уже скучать да смущать ся спасительным житием твоим.

Далее, как мог, я растолковал ему, как на чать и как продолжать беспрестанно Иисусову молитву и как заповедует о сем слово Божие и поучают святые отцы. Он, по-видимому, как бы изъ являл на то согласие и поуспокоился. После сего я, расставшись с ним, затворился в указанной мне ветхой землянке.

Боже мой! Какую я почувствовал радость, спо койствие и восхищение, как только переступил за порог этой пещеры или, лучше сказать, могилы. Она представлялась мне великолепным царским чертогом, исполненным всякого утешения и весе лия. С радостными слезами благодарил я Бога и размышлял: вот теперь-то уже, при таковом покое и тишине, надо пристально заняться своим делом и просить от Господа вразумления.

Итак, начал я, во-первых, читать «Доб ротолюбие», все по порядку, с начала до конца, с великим вниманием. В непро должительном времени прочел все и увидел, ка кая мудрость, святыня и глубина в нем содержат ся. Но как в нем писано о многих и разных пред метах и разнообразными наставлениями святых отцов, то я и не мог всего понять и свести в одно место всего того, что хотелось мне узнать в особенно сти о внутренней молитве, дабы почерпнуть из того способ к изучению непрестанной самодействующей молитвы в сердце. А этого очень хоте лось, по заповеди Божией через апостола: рев нуйте же дарований больших (1 Кор. 12, 31), и еще: Духа не угашайте (1 Фес. 5, 19).

Думал-думал, как быть? Ума моего не хватает, понятия тоже, растолковать некому. Начну докучать Господу молитвой; авось Господь и вразумит как-нибудь. После сего я целые сутки ничего не делал, как только был в непрестанной молитве, не переставая ни на малейшее время; мысли мои успокоились, и я заснул.

И вот вижу во сне, будто я в келлии покойного старца моего и он толкует «Добротолюбие» да и говорит: «Сия святая книга исполнена великой мудрости. Она есть таинственное сокровище разумений сокровенных судеб Божиих. Не по всем местам и не каждому она доступна, однако по мере каждого разумевателя содержит тако вые наставления: для мудрых – мудрые, для простых – простые. А потому вам, простецам, должно читать ее не тем порядком, как расположены в ней книги святых отцов одна за другою. Там этот поря док богословский; а неученому человеку, хотя щему научиться из “Добротолюбия” внутренней мо литве, должно читать его следующим порядком: во-первых, прочесть книгу Никифора монашествующего; потом книгу Григория Синаита всю, кроме кратких глав; преподобного Симе она Нового Богослова о трех образах молитвы и Слово о вере и за сим книгу Каллиста и Игна тия. В сих отцах содержится полное наставление и учение о внутренней молитве сердца, понятное для каждого. А если еще понятнейшее наставление о молитве желаешь видеть, то найди в четвертой части образ молитвы вкратце святейшего патриарха Константинопольского Каллиста.

Я как будто, держа в руках мое «Добро толюбие», начал отыскивать сказанное наставление, но никак не мог вскоре найти оное. Старец сам, перевернув несколько листов, сказал: «Вот оно! я тебе его замечу», – и, подняв с земли уголь, подчеркнул оным на поле книги против найденной статьи. Все, что старец говорил, я внимательно слушал и старался как можно тверже и подробнее помнить.

Проснулся я, и как еще не рассветало, то лежал и повторял в памяти все виденное мною во сне и что говорил мне старец. Наконец начал размышлять: «Бог знает, душа ли покойного старца является мне или собственные мысли так подстраиваются, ибо я часто и много думаю о “Добротолюбии” и о старце?» С сим недоумением я встал, начинало уже светать. И что же? Вижу на камне, который был вместо стола в моей землянке, разо гнутое «Добротолюбие» на том самом месте, которое указывал мне старец, и подчеркнутое уголь ком точно так, как я видел во сне, даже и самый уголь лежал при книге. Это изумило меня, ибо твердо помню, что с вечера книги тут не было: она свернутая лежала у меня в головах и также верно знаю, что прежде никакой заметки на пока занном месте не было.

Сей случай уверил меня в истине сновидения и в богоугодности блаженной памяти старца моего. Вот я и принялся читать «Добротолюбие» по тому самому порядку, который указал мне старец. Прочел раз, прочел то же и в другой, и сие чтение распаляло в душе моей охо ту и усердие, чтобы все прочтенное испытать на деле. Мне понятно и ясно открылось, что значит внутренняя молитва, какие средства к достиже нию оной, и что от нее бывает, и как она наслажда ет душу и сердце, и как распознавать сию сла дость, от Бога ли она, или от естества, или от пре лести.

Итак, прежде всего я приступил к отыскиванию места сердечного, по наставлению преподобного Симеона Нового Богослова. Закрыв глаза, смотрел умом, то есть воображением, в сердце, желая представить себе, как оно есть в левой половине груди, и внимательно слушал его биение. Так занимался я сперва по получасу, несколько раз в день. Внача ле ничего не примечал, кроме темноты. Потом в скором времени начало представляться сердце и означаться движение в оном; далее я начал вво дить и изводить Иисусову молитву вместе с дыханием в сердце, по наставлению святых Григо рия Синаита, Каллиста и Игнатия, то есть, втяги вая в себя воздух, с умственным смотрением в сердце воображал и говорил: «Господи Иисусе Христе», а с испущением из себя воздуха: «поми луй мя». Сперва я сим занимался по часу и по два, потом чем дальше, тем чаще стал так упражнять ся и, наконец, почти целый день провождал в сем занятии. Когда нападала тягость, или леность, или сомнение, я немедленно начинал читать в «Добротолюбии» те места, кои наставляют о сердечном делании, и опять являлась охота и усердие к мо литве. Недели через три начал чувствовать боль в сердце, потом некую приятнейшую теплоту в оном, отраду и спокойствие. Это возбуждало и заохочивало меня более и более с прилежностью упражняться в молитве, так что все мысли мои были сим заняты и я ощущал великую радость.

С сего времени я начал чувствовать разные повре менные ощущения в сердце и в уме. Иногда бы вало, что как-то насладительно кипело в сердце, в нем такая легкость, свобода и утешение, что я весь изменялся и прелагался в восторг. Иногда чувствовалась пламенная любовь к Иисусу Христу и ко всему созданию Божию. Иногда сами собой лились сладкие слезы благодарения Господу, милующему меня, окаянного грешника. Иногда прежнее глупое понятие мое так уяснялось, что я легко понимал и размышлял о том, о чем прежде не мог и вздумать. Иногда сердечная сладост ная теплота разливалась по всему составу моему, и я умиленно чувствовал при себе везде присут ствие Божие. Иногда ощущал внутри себя вели чайшую радость от призывания имени Иисуса Христа и познавал, что значит сказанное Им: Цар ствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21).