Текст книги "Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун (сборник)"

Я перебралась в Гуандун тринадцать лет назад. Очень часто во снах я видела грохочущий поезд, перед глазами покачивался мой худосочный бегущий силуэт, раздавалось тяжелое дыхание, и словно множество ног торопливо оставляли отпечатки на моем спящем лице. Порой я просыпалась в незнакомом городе, где не имела постоянного жилья и стабильного заработка, а компанию мне составляла лишь тень. Сидеть в одиночестве в четырех стенах страшно, ты чувствуешь, как стены начинают сдавливать тебя со всех сторон, сжиматься, и в конце концов ты остаешься в удушливом склепе. Мне нужно было растрястись, пробежаться, нужно было безостановочно двигаться. Каждый раз, когда я оказывалась в незнакомом городе и снимала жилье, то выбирала места рядом с какими-то открытыми пространствами, например микрорайоны, где имелась баскетбольная площадка, круговая беговая дорожка или бульвар. В 2008 году я работала в Дунгуане в отделе маркетинга крупного торгового центра. Тогда я уже стала писательницей Сай Жэнь, в творчестве я нашла другой способ побега от реальности, сочинительство помогло мне пройти через личный мрачный ад и достигнуть райской прозрачности. Однако, хоть я и обнаружила, что путем сочинительства можно развеять одиночество, надо мной по-прежнему нависала огромная масса свободного времени. Я не сильна в том, чтобы заводить друзей, поскольку это требует много общаться и часто выходить из дома; я не смотрю телевизор, поскольку помехи и мельтешение на экране обнажают одиночество. Что до чтения, то книга может взбудоражить меня так, что я сама не своя, посреди ночи то хохочу, то рыдаю, бешено хлопаю себя по колену, колочу кулаками по кровати, но порой я внезапно соскакиваю с постели, а потом тело вспоминает о беге, и в этот момент мне нужно выйти на улицу. Да, я и правда странная особа.

На какой-то период времени мое расписание стало бессистемным, в восемь вечера меня клонило в сон, и я спала до часа ночи. После пробуждения сил было полно, я включала компьютер, и слова словно бы текли из пальцев, я ощущала мощное, как струи водопада, воодушевление, которое давало творчество. Но иногда я не могла написать и слова, и тогда надевала свободную пижаму, выходила на улицу и бежала на баскетбольную площадку. Девушка, с которой мы вместе жили, как-то раз сказала, что я могла бы найти успокоение в сексе. Она тоном первого учителя с загадочным видом сообщила мне, что раз уж я писательница, то сексуальный опыт принесет плоти и душе такую огромную радость, какую словами и не опишешь. А бегом делу не поможешь. Все потому, что она никогда не видела, чтобы я приводила на ночь парня, да и в фирме никто из молодых людей за мной не ухаживал. В ответ на ее предложение я по-дружески рассмеялась. Я и правда не чувствовала необходимости делиться своими воззрениями на секс с посторонней женщиной. Лично я считаю, что половой акт – это высшая степень одиночества. Даже если речь идет о двух любящих людях. Я считаю, что во время секса двое могут стать единым целым и в этот момент можно смешаться с жизнью и кровью своего партнера. Укусы, щипки, исступление и нежная ласка; невзирая ни на что твое тело проникает в тело партнера, вы становитесь единым целым. Это не просто физиология – в этот момент мы страстно хотим заключить в объятия души друг друга. Но после секса повисает молчание, чувствуется огорчение, поскольку полностью осознаем, что мы не один человек, ты – это ты, я – это я, как левое ухо и правое, два отдельных организма, и одиночество никуда не делось. Но мне, чтобы надолго стать с кем-то единым целым, нужно черпать от него тепло, чтобы мы стали частью жизни друг друга, превратиться в его крестраж[36]36
  Крестраж – в книгах о Гарри Поттере – волшебный артефакт, в котором заключена часть души темного мага.


[Закрыть], войти в его судьбу. Я раз за разом повторяла: «Давай еще, давай еще, я хочу еще, хочу снова вот так вот умирать». Это была Хун; или же секс и любовь из мира, каким его воспринимала Сай Жэнь, – печальный, насквозь пропитанный одиночеством, опасный наркотик. Помимо этого, я излишне увлекалась игорными домами; я всегда жила, считая время своим врагом. В грязных, прокуренных частных клубах для игры в мацзян[37]37
  Игра в кости.


[Закрыть] я тусовалась вместе с проститутками, содержанками, женами всяких богатеев, состоятельными бездельницами; сутки напролет я проводила за игрой, путая день и ночь, проигравшись до того, что у меня оставалось лишь мое перезрелое тело. С карточки исчезала целая куча денег. Испытывая страдания, словно от режущей боли, я начала искать работу в фирме, писала всякие бумажки, поддерживая свое существование. Но не прошло и полугода, как у меня случился рецидив игромании, я опять продула значительную сумму денег и снова оказалась в порочном кругу. Я не знаю, почему моя жизнь постоянно теряла контроль, но отчетливо понимаю, что любви, азартных игр и творчества достаточно, чтобы подтолкнуть меня к погибели. Стоит человеку к чему-то пристраститься, как он тут же теряет контроль над своей жизнью. Но странно, что за столько лет я редко когда встречала глупца, которому хотелось бы поклониться до земли; того, кто нырял бы в смертельную веру и несся бы навстречу погибели, такие люди существуют лишь в длинном списке выдающихся гениев: Ван Гог, Сань Мао[38]38
  Сань Мао (1943–1991) – трагически погибшая тайваньская писательница 70-80-х гг. XX в.


[Закрыть], Кавабата Ясунари[39]39
  Кавабата Ясунари (1899–1972) – японский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1968), погиб, отравившись угарным газом.


[Закрыть], Джек Лондон, Акутагава Рюноскэ[40]40
  Акутагава Рюноскэ (1892–1972) – знаменитый японский писатель, классик новой японской литературы. Летом 1927 г. покончил с собой, приняв смертельную дозу веронала.


[Закрыть], Толстой, Хэмингуэй, Хай-цзы[41]41
  Хай-цзы (1964–1989) – китайский поэт, покончил с собой, бросившись под поезд.


[Закрыть]. А мы живем так рационально и заурядно, умеем останавливаться на краю пропасти, держать нос по ветру, просчитывать наперед плюсы и минусы. Мне суждено быть неудачницей из-за неизлечимой зависимости и утраты контроля. Но я все-таки не гений, а обычный человек, поэтому я ни за что не стану кончать жизнь самоубийством, я хочу нахально и банально жить. В лучшем случае окружающие станут тыкать мне в спину и называть психованной. Но бег – единственный способ возродить надежду, снова и снова гордиться собой, клянясь, что жизнь – это духовное путешествие; я бежала в ночной темноте и становилась смелее, хваталась за веру в жизнь и раз за разом вырывалась из бездны.

Я проснулась в половине второго ночи. Снова надела чистую пижаму, спортивную обувь и поспешила на баскетбольную площадку под окнами моего общежития. Но в тот раз я опять обнаружила, что там уже кто-то бегает. Это оказался коллега, разработчик из отдела планирования Сяо Ло. Я трижды окликнула его, и только тогда он заметил меня. Мне не хотелось насиловать чужой взор своими пробежками, раз место занято, то придется идти на пустырь. Но внезапно Сяо Ло замедлился, подошел ко мне и спросил, смогу ли я сходить с ним перекусить. От такого приглашения трудно было отказаться, мне кажется, никто в нашей фирме не отказался бы сопровождать Сяо Ло.

Это было в августе 2008 года, разработчик отдела планирования Ло Минвэнь приехал из уезда Вэньчуань, что в провинции Сычуань. Его жена и семилетняя дочь погибли в том ужасном землетрясении[42]42
  Речь про разрушительное землетрясение, произошедшее 12 мая 2008 г. в провинции Сычуань, его эпицентром как раз стал уезд Вэньчуань.


[Закрыть]. Компания собрала для него деньги, но он их не взял. С тех пор Сяо Ло увяз в огромном горе, из лап которого невозможно было вырваться, редко появлялся в офисе, часто напивался вдрызг. Несмотря на это, руководство компании не уволило его, напротив, несколько раз начальники приходили к нему в общежитие с подарками, чтобы утешить и справиться о здоровье. Все коллеги разговаривали с Сяо Ло с большой осторожностью, чтобы нечаянно не коснуться оголенного нерва, но в случае с Сяо Ло он весь был одним таким оголенным нервом.

Мы пошли в ресторан, где готовили хого[43]43
  Так называется способ приготовления блюда, при котором нужно самим забрасывать ингредиенты в кипящий бульон.


[Закрыть]. Сяо Ло заказал ломтики говядины с жирком, говяжьи фрикадельки, говяжий желудок и китайскую капусту. Я рассмотрела его лицо, сухое и пожелтевшее, впалые щеки, обтянутые кожей, потускневшие глаза с сеточкой красных сосудов, обветренные потрескавшиеся губы. Жирные длинные волосы свисали на лоб. Поскольку Сяо Ло только что закончил бегать, от него сильно разило потом, но я не отворачивалась. Наклонившись над горячим паром, он выловил для меня две фрикадельки.

– Не хочу погружаться в сон, только поэтому встал и пошел бегать, – смущенно объяснил он. – Даже алкоголь не помогает избавиться от этих страшных снов, только когда набегаюсь так, что валюсь с ног, могу заставить себя чуток поспать.

Я не хотела смотреть ему в глаза и не спрашивала, что ему снится, но Сяо Ло сам принялся рассказывать. Он поведал мне, что тела жены и дочки так и не нашли, наверное, их погребло под завалами. А еще он описал мне свой странный сон, сказал, что я, как писательница, должна разобраться. Действие сна происходит на разрушенном старом заводе, пустынном, словно кладбище, Сяо Ло лежит на животе на полу и смотрит в щель, а там его жена и дочь; они просовывают в щель руки, моля о спасении, и полными ужаса глазами смотрят друг на друга, вернее нет – они полными ужаса глазами в упор смотрят на смерть, однако не слышно никаких криков. Сяо Ло сказал, что до них рукой подать, но в то же время не достать; потом он исправился, сказав, мол, во сне он знает, что жена и дочь уже в другом мире, щель маячит перед глазами, но до родных не дотянуться, они уже на том свете.

Я, остолбенев, уставилась на него, удивляясь, что сон настолько конкретен, а Сяо Ло внезапно повысил голос:

– Понимаешь? Я уже пережил ужасную погибель…

Поскольку в завалах была щель, туда проникал воздух, поэтому жена и дочка так долго умирали, и весь этот процесс Сяо Ло, находясь в другом мире, переживал с ними, каждую минуту и каждую секунду. Внезапно он начинал задыхаться и только тогда просыпался в собственной постели весь в поту. Сяо Ло прикрыл глаза и сказал:

– Писательница, хочу, чтоб ты мне кое в чем помогла.

Через два дня, пятнадцатого числа седьмого лунного месяца[44]44
  В этот день в Китае отмечается Праздник голодных духов.


[Закрыть], по обычаям его родного уезда нужно было приносить жертву предкам. Поскольку полагалось запускать петарды и жечь жертвенные деньги, церемонию можно было проводить только в захолустных уголках, где мало кто живет. Сяо Ло попросил меня написать молитвенный текст для поминания покойных, но я никогда в жизни ничего подобного не писала. Колеблясь, я все же согласилась. Все потому, что я вспомнила похожий эпизод в романе «Сон в красном тереме», когда Оугуань сжигала ритуальные деньги, принося жертву душе покойной Яогуань, и за этим занятием ее застала в саду пожилая служанка, а Баоюй, ставший свидетелем происходящего, заступился за девочку[45]45
  Сцена из пятьдесят восьмой главы.


[Закрыть]. Я отлично понимала, что для поминовения покойных нужно подготовить довольно торжественный текст, многие люди опускают эту часть обряда, но в этот раз Сяо Ло непременно нужен был молитвенный текст, как же я могла его огорчить.

В тот день я пошла вместе с ним. Как только стемнело, мы отправились за стройплощадку неподалеку от подножья гор, где не было других жилых домов. Там нашлось место, где были свалены в кучу деревянные рейки и стальные балки. Сяо Ло поставил столик для курильницы, а на него два вида фруктов, рыбу и мясо. Разложил две маленькие пачки ароматной бумаги на земле, на которых я увидела напечатанные иероглифы «Упаковка загробных денег[46]46
  Бумажные «деньги», стилизованные под настоящие банкноты, выпускаются для ритуальных целей, поскольку по китайской традиции родные передают деньги (путем их ритуального сжигания) родственникам в загробный мир, чтобы те пользовались там большими благами.


[Закрыть] на праздник Чжунъюань», а дальше приписку от руки: «Для покойной жены рода Ло». Сяо Ло разложил стопочки для жены и для дочки. Он сидел на корточках и с очень набожным видом перебирал бумагу, аккуратно и нежно. Должно быть, он принял душ, волосы были чистыми, а еще он надел белую футболку. Я практически чувствовала исходивший от Сяо Ло запах мыла. Он достал три курительных свечи, держа их вместе, поджег, затем встал на колени, несколько раз поклонился, воткнул свечи в грязь и поднялся. В этот раз мы не произнесли ни слова. Сяо Ло вытащил несколько петард, жестом велел мне отойти и не стоять слишком близко; я сделала два шага назад и закрыла руками уши. Прокатилась череда взрывов, по земле стелился густой дым от курительных свечей. Сяо Ло снова присел на корточки и начал жечь ритуальную бумагу. Я передала ему молитвенный текст. Когда Сяо Ло дочитал до слов «я бы страстно хотел отправиться за вами под землю, чтобы снова воссоединиться с семьей», то внезапно зарыдал. У меня тоже на глаза навернулись слезы. Пламя разгоралось. Сяо Ло, судорожно всхлипывая, дочитал текст, а потом бросил его в огонь.

Я положила на землю красные кирпичи; мы сидели перед костром, пепел кружился в воздухе, оседая на волосах. Потихоньку огонь догорел, ритуальные деньги, потрескивая, съежились. Сяо Ло вдруг заговорил:

– Знаешь, почему я только что так громко рыдал?

Я с недоумением уставилась на него: неужели не от горя? Ло повернулся ко мне лицом и продолжил:

– В прошлый раз я рассказал тебе о своем сне, но на самом деле это еще не все. – Он снова не выдержал и заплакал. – Когда я просовываю ладонь в ту щель, то чувствую, что меня тянет вниз какая-то сила, и тут я наталкиваюсь на холодную как лед руку. И во мне бьется одна только мысль: я не хочу умирать вместе с ними! Я хочу убежать, не хочу умирать! Я тут же отдергиваю руку. Но… Почему даже во сне я раз за разом не могу притвориться, что хочу пойти вместе с ними? Этот сон каждый день мучает меня, мне стыдно жить, симулируя горе от утраты жены и дочери. Чтобы поверить в себя, я даже несколько раз забирался на крышу… Но я по-прежнему хочу жить…

Вот он, настоящий источник боли. Я понимала этого мужчину, устраивавшего пробежки посреди ночи. Это жизненное противоречие ранило его. Нельзя испытывать натуру перед лицом катастроф и смерти. Когда он успокоился и привел мысли в порядок, то столкнулся с упреками и позором, которым сам себя и подверг. Бег – это своего рода герметичная анестезия, кратковременная ссылка, а сон после физического измождения давал передышку и его душе.

Так что излишне было волноваться о Сяо Ло, врожденные инстинкты велели ему жить дальше, пусть даже всю жизнь неся на своих плечах тени ушедших близких, хотя лично я верила, что рано или поздно и для Сяо Ло наступит весна, снова пробьются свежие ростки, снова расцветут яркие цветы.

Я все реже видела Сяо Ло на баскетбольной площадке. Однако мой случай, очевидно, куда безнадежнее. Я не могу объяснить, почему я, в жизни не испытавшая настоящей боли, ощущала ее разлитой вокруг себя.

Осенью прошлого года я брала интервью у одного чудака из Дунгуаня. Звали его Сюэ Цзюнь, и работал он на обувной фабрике. В 2012 году он стартовал из города Жуйцзинь в провинции Цзянси и за сто сорок один день пробежал двадцать пять тысяч ли[47]47
  Ли – китайская мера длины, равная половине километра.


[Закрыть], которые преодолела Красная армия во время Великого похода[48]48
  Легендарный поход 1934–1934 гг. армии китайских коммунистов из южного Китая через труднодоступные горные районы в Яньаньский округ провинции Шэньси.


[Закрыть] через луга и пять заснеженных гор. СМИ тут же раздули эту новость. Меня вообще не особо интересовали постоянные сообщения в прессе, а уж ярлыки, которые навешивали журналисты, вроде «китайский Форрест Гамп» или «маньяк-марафонец» и вовсе, как мне казалось, заслоняли истинную природу вещей. Этот человек заинтересовал меня только из-за бега. Я смутно ощущала, что у нас с ним найдутся какие-то тайные точки соприкосновения, должно быть что-то общее. Во время интервью он сказал: «Я бежал как безумец по дороге, а народ бросался врассыпную, поскольку меня считали сумасшедшим…» Этот низкорослый уроженец провинции Хэнань, от которого веяло крестьянским духом, оказался очень словоохотлив. Он без конца говорил со мной о гордости, решимости и воле, но я все это не слишком воспринимала, пока он не упомянул, что его тело словно охвачено огнем, и с каждым днем этот огонь разгорается все сильнее. Это была единственная наша общая черта, которую я уловила в ходе интервью – огонь внутри.

– Если б я не бегал, то был бы простым крестьянином.

Услышав это признание, я рассмеялась. Сай Жэнь, если бы ты не писала, то с помощью чего подтверждала бы собственное существование? Однако Сюэ Цзюнь стал героем, ему казалось, что в остальном жизнь лишена смысла. Он бежал к успеху. Бег – это его своеобразный бизнес. Я отличаюсь от него тем, что даже если бы не превратилась в Сай Жэнь, то существование Хун по-прежнему казалось бы мне чрезвычайно значимым и состоятельным.

Однажды во время литературного салона ко мне подошел незнакомец и спросил, не доводилось ли мне жить в уезде Лунмэнь. Я, кивнув, ответила, что прожила там два года. Он представился, сказал, что увлекается фотографией и хотел бы подарить мне несколько снимков. Он передал мне пачку фотографий, и когда я перебирала их по одной, то на глаза навернулись слезы. Сняты они были, вероятно, году в 2006, я тогда как раз жила в Лунмэне. На снимках я посреди ночи бегу по площади, закусив губу, с маленьким надутым личиком, такая недовольная, а красный свет уличных фонарей бьет в глаза. Я похожа на дикого зверька, столь же свирепая и злая. На мне облегающая футболка, но нет лифчика; грудь, увенчанная двумя выпуклыми точками, гневно выставлена и вызывающе вздымается, почти вырываясь из-под одежды. Да, вот она, убегающая Сай Жэнь: дикая, необузданная, а внутри тела – мотор. Она мчится в темноте, пробудившись в бесконечном одиночестве, плотно сжимает кулаки, бежит в сторону двери, которая принадлежит ей.

Ли Ланьни. В пустоши никого. История болезни одного пациента с депрессией

В пустоши никого. Твое тело, душа, твои составляющие хунь и лин[49]49
  По представлениям китайцев, человек состоит из нескольких иньских и янских душ, одними из которых являются души хунь (ответственная за эмоции и ментальные процессы) и лин (жизненное начало как таковое).


[Закрыть] расходятся и блуждают в долине, покрытой мраком смерти. Эта пустошь не имеет ни границ, ни предела, в ней нет счета дням и месяцам, и ты находишься не в реальном мире – ты в этой пустоши. У тебя есть глаза, но они не видят, есть уши, но они не слышат, есть рот, но он безмолвен. Ты передвигаешься на ощупь, ползком. Ты касался лица смерти и знаешь, что это лицо имеет точёные черты, оно свежее, гладкое, здоровое, юное, с ощутимыми контурами улыбки.

Раковую опухоль оперировали три раза, провели пять курсов лечения. С апреля 2003 года и вплоть до сего дня нужно постоянно принимать антидепрессанты: сероксат, буспирон, тафил. Каждый день на ум приходит мысль – жить тяжелее, чем умереть.

И каждый день ты должен стирать из своей памяти эту постоянно возникающую фразу.

Люди часто спрашивают:

– Что ты сейчас пишешь?

Ничего не пишу.

– Тогда чем же ты занимаешься?

Я мысленно отвечаю: изо всех сил стараюсь жить!

То, что я вошла в кабинет врача-специалиста по психогигиене в больнице Пекинского университета в городе Шэньчжэнь, было совершенной случайностью. В регистратуре отдела специальной медицины маленькая медсестра с маленькими глазами и маленьким лицом сказала, что в больнице недавно появилось правило: чтобы получить рецепт на снотворное, необходимо посетить врача.

Ли Ланьни стояла перед психиатром, табличка в регистратуре свидетельствовала о том, что он имел степень доктора наук.

– Я пришла сюда не на осмотр. Хочу, чтобы мне выписали снотворное. Я в нем часто нуждаюсь. Прошу, выпишите мне побольше.

– Я могу выписать лишь на семь дней.

– Тогда выпишите мне дозу побольше. Назначьте мне за раз принимать две таблетки. Эуродина, например, мне однажды пришлось принять целых четыре штуки, а на следующий день я не могла нормально ходить по комнате, пошатывалась, натыкалась на стены, не могла поворачиваться.

– То, о чем вы говорите, симптомы бессонницы.

Ли Ланьни с подозрением подумала: «Я трачу столько времени впустую, полдня нужно выпрашивать несколько таблеток…»

– Мне трудно засыпать. Даже после приема лекарства засыпаю только в час-два ночи, а около четырех просыпаюсь и потом уже не могу заснуть.

Доктор неожиданно выпрямился, а затем подался вперед. Его глаза блестели. Будто сотрудник наркоконтроля почуял подозрительный запах.

– И сколько уже продолжаются такие ранние пробуждения?

– Где-то… Более двух месяцев, наверное. Уже больше года у меня проблемы со сном, постоянно снятся кошмары. И после пробуждения чувствую себя настолько уставшей, будто совсем не спала.

– У вас не просто бессонница. Вам лучше пройти психологический тест.

– Нет-нет-нет… Мне нужен от вас лишь рецепт.

– Если после пробуждения вы не можете вновь заснуть, и это длится больше пятнадцати дней, то есть вероятность, что у вас депрессия. Вы знаете, что это?

– Депрессия? Не совсем понимаю.

– Это психическое расстройство. У больного депрессией наблюдаются по меньшей мере три симптома, и раннее пробуждение, и невозможность заснуть являются одними из них. Конечно, еще имеет место быть и чувство печали…

– Мне не о чем печалиться. Во-первых, мне не нужно заботиться ни о ком из старшего поколения, во-вторых, у меня нет детей, о которых нужно беспокоиться. Я могу не ходить на работу, на меня не давит рабочая нагрузка, и друзей у меня много. Денег я зарабатываю достаточно, чтобы тратить их на себя.

– Однако… учитывая вероятность депрессии…

Ли Ланьни хвастливо сказала:

– Когда мне оперировали рак, я ни слезинки не проронила. Когда узнала, что появились метастазы и нужно делать химиотерапию, я не заплакала. Все мои знакомые говорят, что я очень оптимистичный человек. О какой печали может идти речь? Один мой друг сказал: «Ли Ланьни заболела раком, но не стала скрывать это, а повсюду говорила о болезни так, будто выиграла в лотерею».

– Вы хорошо умеете контролировать себя, не так ли?

– Да. С детства я была очень самостоятельной и умела особенно хорошо себя контролировать. Многие люди приходили ко мне, чтобы излить душу, мне же со своей стороны не о чем было плакаться. Я с рождения не люблю плакать.

– Чем лучше человек себя контролирует, тем больше он похож на лук, его тетива постоянно туго натянута и натягивается все сильнее и сильнее, все сильнее и сильнее… А потом – бац! – и рвется. Днем вы можете держать все под контролем, но ночью вы никак не контролируете свое подсознание, поэтому вам постоянно снятся кошмары.

У Ли Ланьни будто ком в горле застрял. После операции раковой опухоли ей снился сон, в котором она плакалась своему другу: «Цюцю, у меня рак!» Точно, она плакала один раз, во сне. Но утверждение, что ее печаль на самом деле превратилась в болезнь, слишком притянуто за уши и просто смешно.

– У депрессии есть еще два симптома: первый – ничто не приносит человеку воодушевления, то, что нравилось делать больше всего на свете, по необъяснимой причине делать не хочется; второй – в голове появляется… появляется мысль о самоубийстве.

– Я ни разу не думала о самоубийстве! Я говорила с главврачом, рак меня никогда не страшил! Если у меня депрессия, то боюсь, что больше чем у половины населения земли она тоже есть. – Ли Ланьни засмеялась. – Пусть даже у всех людей в провинции будет депрессия, такого человека, как я, она не коснется.

Ли Ланьни не хотела говорить врачу, что в последнее время ей плохо удается концентрироваться. Вставать и ложиться, двигаться – все эти действия похожи на хождение во сне или на движения умственно отсталого. Ее мысли путались. Одолевала слабость. Бессонница, бессонница, бессонница, кошмар, кошмар, кошмар.

Доктор сказал:

– Попробуйте принимать антидепрессанты.

Ли Ланьни совсем не верила ни в какую депрессию. Но из всех симптомов, которые упомянул врач, два постепенно становились все более явными.

Мозг будто существовал отдельно от тела. Я видела, как голова покачивается из стороны в сторону, руки и ноги висели, как у обезглавленной лягушки, тело было пустым. Мозги. Кровь. Кожа на лбу. Две жемчужины глаз. Все будто парило в воздухе, туда-сюда… Раньше я не понимала живопись Пикассо, но сейчас я была одной из его картин. Тело и душа расходились и рассеивались, фрагмент за фрагментом, кусочек за кусочком, они были обернуты в розовое мясо и сеть из голубых вен; кости, морщинистые пальцы цвета земли, скальп, разделенный на две части белым и черным цветом… Все это было невозможно связать, собрать воедино, эти составляющие просто парили в воздухе.

Ли Ланьни уже было начала опрашивать всех знакомых ей врачей, не имевших отношения к психиатрии: «Один доктор сказал мне, что у меня депрессия, как думаете, есть вероятность?» И все ответы, которые она получала, были без сомнения отрицательными. Друг помог Ли Ланьни связаться с заведующим в клинике.

Медсестра позвала Ли Ланьни и пригласила ее сесть за компьютер в маленькой комнате, чтобы заполнить анкету. Приблизительно на сотню вопросов необходимо было ответить в течение трех минут. Ли Ланьни быстро заполняла опросник, инстинктивно обходя вопросы-ловушки. Она знала, как именно нужно ответить, чтобы избежать проблем. Она закончила отвечать за минуту с лишним, чем удивила медсестру. Специалист усталым взглядом прочел ответы. Ни один из подозрительных пунктов не показался ему достойным внимания.

Ли Ланьни спросила:

– В таком состоянии мне ведь не нужно принимать антидепрессанты?

– Кроме бессонницы и слабости, что еще вас беспокоит?

– Ничего! Все, кто меня знает, говорят, что я совсем не похожа на депрессивного человека. И многие меня предупреждают, что, если есть возможность, ни в коем случае не надо принимать антидепрессанты, они очень токсичные.

– Бывали ли у вас мысли… ну, например, о суициде, о том, что жизнь не имеет смысла, или подобные им?

– Нет-нет, не было. Я очень жизнерадостная, друзей у меня – море. Возможно, бессонница – это у меня профессиональное, слабость, вероятно, из-за того, что я проходила химиотерапию, действие лекарства очень токсичное. Сердце у меня не выдерживает, при пульсе сто двадцать уже нужно вызывать скорую…

Специалист просмотрел опросник и, совместив все с жалобами пациента, сделал для себя выводы. Ли Ланьни спешно добавила:

– А, у меня вот такая проблема – я боюсь есть. Допустим, меня кто-нибудь приглашает пообедать, я начинаю сильно волноваться. Иногда соглашаюсь, но постоянно жду, что этот человек скажет, что у него нет времени, и он все отменит.

Специалист улыбнулся, выписывая рецепт:

– Это ничего не значит. На депрессию не очень похоже.

Ох! Алпразолам – я знаю, что это. Одна таблетка перед сном поможет улучшить его, а также снимает состояние тревоги. Ли Ланьни, будто получила амнистию, схватила рецепт и, не проронив ни слова благодарности, выскочила из кабинета; включив телефон, она доложила другу:

– У меня нет депрессии! Мне не нужно принимать антидепрессанты!

В тот же день в вечерних новостях по Гонконгскому телеканалу транслировали новость о смерти Лесли Чуна[50]50
  Лесли Чун (китайское имя Чжан Гожун) – гонконгский актер и певец.


[Закрыть], который совершил самоубийство, прыгнув с крыши здания. Лесли Чун из-за депрессии покончил с собой! Вот говорит корреспондент, затем очевидцы, затем ведущий; пустили отрывок из его песни, показали фрагмент фильма с ним в главной роли… Вечно молодой Лесли Чун улыбался с экрана телевизора, его глаза слегка прищурены, в них было немного надежды, немного озорства, немного усталости, взглядом он будто говорил: «Сегодня первое апреля! Давайте сыграем в убийственную игру! Я уже определил одного игрока, кто еще желает? Кто же еще? Пойдемте вместе. Вы еще медлите? Ну-ка, собираемся!»

Каждый год в это время постоянно совершают самоубийства люди, серьезно страдающие депрессией. Но смерти обычных людей так не освещаются в новостях, они будто маленькая слезинка – едва появляются и сразу испаряются, в полной тишине, не оставляя после себя ни следа. Лесли Чун с помощью одного резкого прыжка превратился в вечный образ в мыслях множества людей. И то потрясение, которое вызвал этот образ, стимулировало просвещение общества о том, что такое депрессия.

Ли Ланьни насторожилась.

Запись на прием. Специализированный медицинский центр. Три отделения. Заведующий отделением гинекологии:

– У вас нет синдрома менопаузы, я не могу выписать вам гормональные.

Заведующий отделением традиционной медицины:

– В вас ослабли инь и ян. Выпишу вам три дозы отвара зизифуса[51]51
  Кустарниковое растение, распространенное в Юго-Восточной Азии. В китайской традиционной медицине используются его листья, плоды и семена. Известен также под названием «китайский финик» и жужуба.


[Закрыть]. Но с помощью этого можно попробовать лишь замедлить процесс.

За дверью главная медсестра прокричала:

– Ли Ланьни! В кабинет психиатра.

Выходя из медицинского центра, я держала в руках два маленьких бумажных пакета – доза антидепрессантов на неделю. Давай признаем: тебе говорили, что ты болеешь, а ты не верила. Разве ты не играла со смертью, когда обманывала врача?

Доктор наук из Англии Сьюзан Олдридж так описывала в своей книге клиническую депрессию: «Один успешный телепродюсер говорил: „Утром просыпаешься, и страх заполняет твое нутро, будто морская вода заполняет тонущий корабль. Ты не можешь встать с кровати, ты не можешь прожить этот день“. Один биолог сказал: „Это еще страшнее, чем видеть, как твоя жена умирает от рака. Мне стыдно от того, что мне было гораздо труднее признать, что я в депрессии, нежели смириться со смертью жены, но это правда“. Лев Толстой, страдая от депрессии, всерьез задумывался о самоубийстве: „И вот тогда я, счастливый человек, вынес из своей комнаты шнурок, где я каждый вечер бывал один, раздеваясь, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления от жизни“[52]52
  Лев Толстой «Исповедь» (1882).


[Закрыть]».

Прочитав это, я осознала смысл одного из моих привычных действий. Каждый раз после использования ножа для фруктов, неважно, насколько далеко лежал чехол от него, я всегда искала его, чтобы спрятать нож. И если вечером было слишком поздно, чтобы искать его, я прикрывала лезвие толстой книгой. Когда я находилась одна в комнате, то всегда осознавала присутствие рядом острого лезвия этого ножа. Я раз за разом воображала, как нож медленно разрезает кожу и сосуды. Я с самого начала поддавалась этому соблазну.

Для Ли Ланьни принимать антидепрессанты семь дней было труднее, чем пройти курс химиотерапии. Кожу на голове и лице вплоть до самой шеи сильно жгло, Ли Ланьни рвало, от пищевода до желудка все сводило судорогой. Руки и ноги были холодными, их тоже сводило. Сильное головокружение, все тело беспрестанно дрожало, его бросало то в жар, то в холод. Язык высох настолько, что немел и горел от боли. Она пила воду, но это не спасало от жажды, а наоборот, вызывало рвоту. Начались проблемы с мочеиспусканием, сидя на унитазе, она не могла выдавить ни капельки, зато по ее телу струился холодный пот. Казалось, что в конечностях и шее кипела кровь, которая, будто горячий воздух в котле, обжигала кожу и мышцы. Голова ощущалась большой-большой, словно вовсе не была ограничена черепом; комнату как будто беспорядочно раскачивал пьяный демон, который получил разрешение от самого Неба расшатать тут все. Ли Ланьни легла грудью на диван, прижав вплотную живот к двум диванным валикам, чтобы унять боль. Через некоторое время она стояла, упершись коленом в диван, в обнимку с пластиковым тазиком, сдерживая рвотные позывы. Еще через некоторое время, зацепившись за спинку дивана ногой, свешивалась вниз и билась головой об пол так, чтобы довести свой мозг до бессознательного состояния. Ли Ланьни с надеждой смотрела на настенные часы, считая каждую минуту…

Пока она терпела это очищение, появлялась четкая тень смерти. Она как принц, бегущий вслед за каретой, чтобы догнать Золушку. «Прыгни. Перила балкона невысокие, если обопрешься на обе руки, то залезешь. Иди со мной. Взлетай. Ты бабочка. Лети же!» Этот голос был такой отчетливый, такой мягкий, такой заботливый, такой терпеливый. На решетке балкона имелся маленький аварийный выход. Ли Ланьни нашла ключ от него. Нет необходимости надевать новую одежду, можно надеть что-то свободное, не новое и не старое, кроссовки со шнурками, чтобы прохожие не видели торчащие из-под белой простыни тошнотворные красно-пурпурные ноги. Нужно выглядеть опрятно. Выбрать время посреди дня, когда никого не будет. Она хотела, чтобы последним, что отпечатается в ее сознании, было ясное небо.