Текст книги "Гуманитарное знание в структуре высшего образования"

1.6. Ценностно-смысловое измерение патриотизма

Актуальность исследования, связанная с проблематикой формирования и воспитания таких феноменов человеческого бытия как патриотизм, гражданственность, определяется обстоятельствами, в которых законсервировано современное российское общество. Застой во внутренней социально-экономической политике государства неизбежно затрагивает и такие сферы жизни как культуру, образование, науку, а это, в свою очередь, приводит к стагнации, в последующем – к деградации, межличностных отношений граждан. Реже и реже проявляется солидарность людей, проживающих рядом друг с другом, объединенных трудными обстоятельствами жизни; практически отсутствует толерантность как способность понять и принять инаковость другого человека, его способа бытия, мировоззренческие установки и мотивы его поступков. В подобной ситуации стремление объединить различные слои населения, консолидировать общество на основе нравственно-духовных ценностей патриотизма, гражданственности является важной политической задачей, способной не только сформировать социальное единство государства, но и выработать цели развития, придать этому процессу динамичный, векторный характер.

Наиболее значимым аспектом в решении этой проблемы является работа с молодежью, которая в недалеком будущем должна стать главной силой в строительстве сильной, конкурентоспособной державы. Необходимо отметить, что поколение молодых людей родилось в период распада советского государства, характеризующийся девальвацией традиционных ценностей социалистической эпохи. В последнее десятилетие XX века в отсутствие необходимой цензуры на российский рынок хлынула информационная, кинематографическая, публицистическая продукция, в которой не было новых ценностных установок, определенной нравственной системы ценностей. Образовавшийся во внешних условиях существования аксиологический вакуум неизбежно привел к изменению внутренней мотивации поступков, а также к искажению целеполагающих установок практической деятельности.

В этом отношении представляет интерес научное исследование, проведенное в Институте социологии (ИС) РАН под руководством А.Л. Маршака. Целью исследования было выявление гражданской позиции молодежи через актуализацию феномена патриотизма в сознании студентов Пензенского государственного университета. Анализ ценностной мотивации мировоззрения молодого поколения включал несколько аспектов: «самоопределение себя как "патриота", патриотическая жизненная позиция, гражданская самоидентификация, чувство гордости за страну, готовность к труду на благо народа, политическая и социальная активность, отношение к патриотическим организациям и участие в них» [6: 80].

В социологическом опросе приняло участие 250 студентов; из них только 5 % безусловно считают себя патриотами, 44 % идентифицируют себя «скорее» патриотами, чем нет, 3 % однозначно не считают себя таковыми, 33 % затруднились ответить. Удивительно, что трудность возникла и в определении того, что значит быть патриотом. Только 30 % опрошенных студентов смогли сказать, что патриотизм – это беззаветная любовь к Родине. Патриотическая позиция в конкретных жизненных ситуациях проявляется:

– в разговорах на патриотические темы – 2 %;

– в голосовании на выборах за патриотические партии – 1 %;

– в участии в патриотических организациях – 3 %;

– в праздновании исторических событий – 0 %;

– в критике недостатков своей страны – 5 %;

– в работе с полной отдачей по своей специальности – 20 %;

– в укреплении семьи – 31 %;

– в уважении традиций – 38 % [6: 83].

Анализ результатов социологического исследования позволяет сделать вывод, что большинство молодых людей не смогло дать четкую, однозначную оценку своим патриотическим качествам; преобладали ответы «скорее да, чем нет», «затрудняюсь ответить». Это свидетельствует о низком уровне рефлексии – мыслительной способности оценивать себя, свою деятельность и ее результаты, показывает слабое развитие концентрированной личностной позиции, которая, прежде всего, реализуется в речи (студенты не смогли дать определение патриотизма), формирующей, в свою очередь, когнитивный образ дальнейшего поступка.

М.Ю. Лермонтову принадлежит следующая строчка: «На мысли, силою дышащие, как жемчуг нижутся слова» [5: 63]. Этот образ позволяет понять: низкий уровень развития собственно онтологической основы мировоззрения, выраженной способностью к мыследеятельности, обуславливает то, что речевая функция сознания современной молодежи оставляет желать лучшего. Однако положительно следует оценить стремление молодых людей быть патриотами в своей дальнейшей практической деятельности.

Большинство студентов считает, что главными целеполагающими установками жизни является: сохранение культурных традиций; создание крепкой, стабильной семьи; честная, с полной отдачей трудовая деятельность по своей специальности. В то же время гражданская позиция, которая является продолжением патриотической мировоззренческой установки и которая характеризует социально-политическую активность студентов, выражена весьма слабо, пассивно. Всего 3 % респондентов видит возможность участия в патриотических организациях, 5 % участвует в выборах патриотических партий – все это свидетельствует о том, что реальные поступки, формирующиеся усилием воли каждого молодого человека, не соответствуют их стремлениям стать патриотами и ответственными гражданами своей страны.

Процесс разрушения аксиологических основ государственности есть не что иное как проекция разрушения нравственных основ личности во внутреннем мире современного человека. Исследование, проведенное учеными ИС РАН, показывает, что где-то в глубине сознания молодежь искренне понимает необходимость любить свою страну, свой народ, стремится реализовать это понимание в повседневной жизни, но до конкретных дел, а тем более до деятельного комплекса таких дел, они не доходят. Эта ситуация очень наглядно демонстрирует нарушение риторического закона, сформулированного в свое время Аристотелем, по которому должна строится и преобразовываться из хаоса в космос сознательная жизнь: мысль, слово, дело неразрывно, последовательно связаны друг с другом, определяя целостность человека [6].

Мысль, в которой зафиксировано личностное понимание смысла патриотизма, выражается, или, как говорит Л.С. Выготский, совершается в слове, программируя когнитивную модель поступка, который реализуется в конкретной практической ситуации, завершая процесс мыследеятельного активного участия человека в социально-гражданской жизни. Из анализа социологического исследования, проведенного А.Л. Маршаком и Л.В. Рожковой, следует, что разрыв или кризис наблюдается уже на уровне связи «мысль – слово». Интуитивно понимая патриотизм как нечто ценностное и значимое в личной жизни, студенты с трудом могут выразить в грамотной речи свое понимание, им некомфортно находится в пространстве мысли, «нанизывая» на нее, как на нить, адекватные слова, складывающиеся в определение патриота.

Разумеется, если в сознании не формируется вербальная конструкция чувственно переживаемого феномена патриотизма, то нет и внутренне значимой концепции патриота, с которой человек пока только на уровне личностного опыта идентифицировал бы себя. Не случайно большинство студентов не смогло однозначно ответить на вопрос, считают ли они себя патриотами. Нет вербальной, личностно значимой концепции патриотизма как внутреннего идеала, эталона гражданственности, нет и оценки самого себя в этом качестве. Обращает на себя внимание, что большинство как бы причисляет себя к патриотам, но наверняка никто из таких студентов не смог бы объяснить, по каким параметрам происходит самоопределение себя в этом качестве, в какой мере осуществляется внутренняя патриотическая убежденность.

Отсутствие глубоко осознанного и выраженного в форме вербальной концепции представления о феномене патриотизма неизбежно деформирует и связь «слово-дело». Действительно, зафиксированная в речи отвлеченная мысль становится личностно значимой, она встраивается в содержание мировоззрения и неизбежно характеризует активную жизненную позицию. Такая позиция обусловлена когнитивной моделью, которая формируется на основе речевой концепции. Представляя и вербально зная, что такое патриотизм, человек начинает создавать проекцию своей деятельности, для того чтобы воплотить свои мировоззренческие установки в конкретные дела. В этой ситуации неизбежно значимая и представленная в форме слова мысль будет выступать деятельным, активным источником изменений собственной воли, а через нее и причиной преобразования внешней реальности.

Ответы студентов демонстрируют, что интуитивные переживания феномена патриотизма, не выраженные вербально, не способны создать стойкую личностную позицию, которая организует гражданское пространство общества. Трудиться по специальности с отдачей предполагает, что этот труд будет вознагражден в денежном эквиваленте, сильная и стабильная семья – это опора для полноценной трудовой жизни. Не случайно большинство опрошенных студентов считают, что основными консолидирующими факторами должны стать повышение уровня жизни (86 %) и улучшение состояния экономики страны (76 %), в то время как развитие гражданственности и патриотизма составляют соответственно 43 % и 47 %. Представленные факты свидетельствуют о том, что практическая жизнь подрастающего поколения молодежи детерминируется не внутренними феноменальными качествами, такими как патриотизм и гражданственность, а внешними условиями экономического характера. Внутренний кризис как разлад на уровне «мысль-слово» является причиной отрыва человечной сущности от человеческого существования, которое окончательно раскалывает связь «слово-дело», тем самым подчиняя жизнь человека отвлеченным от его нравственного бытия категориям.

Перспективным, на наш взгляд, является ретроспективное экзистенциально-философское исследование, которое показывает динамику изменения состояния внутреннего мира человека с течением развития цивилизации. Другими словами, интересно проследить, какие состояния сознания возникают и формируются в пространстве разлада внутреннего мира на уровне связи «мысль-слово». Если обратиться к истокам возникновения философской мысли, к VII в. до н. э., то из истории известно, что в этот период произошел поворот сознания человечества от непосредственного созерцания метафизической сферы бытия к чувственно-рациональному познанию материально-природной реальности. Называя этот период «феноменом осевого времени», К. Ясперс пишет: «в это время происходит много необычайного. В Китае жили тогда Конфуций и Лао-цзы, возникли все направления китайской философии…В Индии возникли Упанишады, жил Будда…в Иране Заратустра учил о мире, где идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки…в Греции – это время Гомера, философов Парменида, Гераклита, Платона… Новое, возникшее в эту эпоху в трех упомянутых культурах, сводится к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы… Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения» [11: 33].

Поворот сознания стал возможен, по мнению К. Ясперса, в связи с тем, что человек в процессе созерцания увидел собственную непричастность гармонии мироздания, сама способность видения указывала на границы личностного бытия и пропасть, разделяющую его от природы. В этот момент целостность бытия раскололась надвое: на «Я», которое актуализировалось в осознании самостоятельности и отдельности человека от материальной реальности, и на остальную действительность, противопоставленную в качестве «не-Я». Видение себя как независимое от мира существо вызвало во внутреннем мире человека состояние удивления красотой, гармонией мироздания. Платон в диалоге «Теэтет» писал, что «философу свойственно испытывать… изумление. Оно и есть начало философии, и тот, кто назвал Ириду (в греческой мифологии богиня радуги – С.К.) дочерью Тавманта (в греческой мифологии «удивляющийся бог» – С.К.), знал толк в родословных» [7: 208].

Состояние удивления пробудило творческие способности, которые проявились в стремлении познать закономерности красоты и гармонии, выявить и обосновать первоначало, первоисточник бытия, пронизывающее каждое явление мироздания и создающее согласованный космос. Таким образом, изумление как чувственно-эмоциональное состояние внутреннего мира запускает механизм познавательного процесса, первым актом которого является вопрошание. М. Хайдеггер, анализируя первые метафизические системы древнегреческих мудрецов, утверждает, что устойчивость и равновесие человека в условиях разрыва с бытием мира сущего возможны при условии возникновения и жесткой фиксации новых связей с этим миром, которые рождаются творческим гением философов в вопрошании: «Вопрошание есть настоящий, верный и единственный способ достойной оценки того, что из высшего чина удерживает в своей власти нашу сиюбытность» [9: 163].

Поиск ответов на вопросы о существовании мира, о его качественном бытии и процессе развития – это возможность установить новую целостность, в которой человек утратит чувство тревоги и опасности и возвратится в потерянное когда-то состояние единства с космосом. Однако постепенно цели познания изменялись, и если первые философы, создавая свои учения, обосновывали красоту и гармонию ценностно-нравственными причинами, тем самым объясняя невозможность использовать знания в корыстных потребительских целях, то к началу эпохи Нового времени знания стали необходимы для добывания природных богатств, чтобы удовлетворить возрастающие потребности человечества. Все реже и реже в философских системах XVII–XVIII веков встречаются рассуждения о внутренних позитивных состояниях сознания, потому что изменилось значение ценности человека, он стал пониматься как субъект, все возможное многообразие деятельности которого сводится к единственной функции – познавать реальность.

К середине XIX века С. Кьеркегор создает учение экзистенциализма, в котором обосновывает пребывание человека, осуществляющего жизнь с целью стать субъектом познавательного процесса, в состоянии отчаяния. Рассматривая различные формы отчаяния, философ пишет о том, что их источником является неудовлетворенность человека образом жизни, ориентированном на стремление к рациональному познанию реальности, в том числе и познанию собственной жизни, экзистенции, которая ускользает от анализа. Известны слова С. Кьеркегора, утверждавшего: «Мысль в экзистенции находится в чуждой среде». Все многообразие мотивов и целей существования, которые зависят от личностных предпочтений каждого человека, приходящего в мир и проживающего свою уникальную жизнь, невозможно свести только к одному ориентиру – познавать, чтобы затем использовать, удовлетворяя свои психофизиологические потребности.

Если это происходит, то внутренний мир человека погружается в отчаяние. Однако, согласно С. Кьеркегору, отчаяние характеризует активную позицию человека, не случайно философ обосновывает различные уровни отчаяния, демонстрируя как осуществляется движение и развитие в содержании сознания, как меняется мировоззрение личности: «Чтобы отчаяться по-настоящему, нужно на самом деле желать отчаяния; но если по-настоящему желают отчаяться, то поистине оказываются выше отчаяния; если же по-настоящему выбрали отчаяние, то поистине совершили выбор отчаяния: выбрали самого себя в вечном смысле своего бытия. Лишь в отчаянии личность обретает покой; абсолют достижим не по необходимости, а лишь в свободе, и только в этом» [4:298].

Уже к концу XX века сознание человека делает очередной «поворот», и философы пишут о волевой пассивности личности, о «бегстве от свободы» (Э. Фромм), о скуке, которая законсервировала внутренний мир. По мнению норвежского философа Л. Сендсена, состояние скуки свойственно сознанию современного молодого человека. С чем это связано? Дело в том, что сейчас стало очень заметно ускоренное движение времени, которое уже не просто течет, а мчится со скоростью, адекватной скорости света. В единицу времени делается масса инновационных открытий, которые, еще не успев воплотиться в конкретный продукт цивилизации, уже устаревают и складываются в «музеефицированные» хранилища (Г. Люббе). Обесценивается значимость не только потребительски необходимых вещей и благ, утрачивается ценность тех или иных произведений искусства, которые возникли в культуре за последнее время.

Возникает сложность в понимании смысла этих произведений и, как следствие, практически невозможно выявить их актуальность и значимость для дальнейшего развития социокультурного пространства. Получается, что современные предметы цивилизации, с одной стороны, не принадлежат никакой культурной традиции прошлого, а с другой, сами не являются культурным основанием для развития будущего. Бесконечная смена возникающих и тут же обесценивающихся форм, не имеющих никакого смыслового и темпорального содержания, напоминает беспрерывный замкнутый цикл, в котором что-то движется, но ничего не меняется.

Л. Свендсен утверждает, что ощущение нехватки времени связано еще и с тем, что в свободное время молодежь не знает, чем заняться, поэтому проще всего время «убить», меняя увлечения. «Парадокс состоит в том, – пишет философ, – что это вроде бы плотно занятое время кажется пугающе пустым… Скука связана с движением времени, которое скорее открывает горизонты для возможностей, чем двигается само» [8: 10]. Время, которое перестает быть наполненным, «умирает» (Х.Г. Гадамер), оставляя иллюзию движения. Если в единицу времени возникает множество инновационных научных открытий, то почему время оказывается «пустым» и «умирает»?

Содержательность и жизненная динамика времени определяются тем, насколько оно занято собственно человечными смыслами, то есть смыслами нравственно-духовного характера, проявляющегося в заботливом отношении к бытию. Л. Свендсен убежден в том, что «в отсутствие персонального смысла все возможные развлечения могут послужить компенсацией, замещающей его. Скука связана не с физическими потребностями, а именно с духовной жаждой. Скорее всего, с жаждой переживаний. Только переживания представляют интерес» [8: 12].

Стало быть, пустота времени детерминирована отсутствием личностного, жизненного смысла и отсутствием переживаний нравственного характера. В этом случае неизбежно во внутреннем мире человека возникает и заполняет все пространство сознания состояние скуки, которое он не старается изменить, преобразовать, но стремится от него убежать в развлечения, в виртуальное пространство компьютерных игр, имея одну цель: создать непрерывность времени из дифференцированных осколков мимолетных психофизиологических удовольствий. «Скука, – поясняет Л. Свендсен, – источник злоупотребления наркотиками, алкоголем, табаком. Скука провоцирует обжорство, тягу к азартным играм, вандализм, депрессию, агрессию, вражду, насилие, самоубийства, рискованные авантюры» [8: 5]. Бегство от себя в иллюзорное пространство развлечений и создает представление о мчащемся времени, в котором, однако, отсутствуют жизненные смыслы и их необходимое обновление от поколения к поколению.

В качестве промежуточных выводов можно сказать следующее. Во-первых, пассивность в нравственно-личностном отношении оборачивается активностью в феномене отчуждения от самого себя, которое проявляется в погоне за развлечениями. Во-вторых, возникающая пустота времени порождает во внутреннем мире человека состояние скуки, в котором он, пребывая, не способен нравственно переживать и осмысливать самое важное и ценное – свою жизнь. И наконец, в-третьих, соучастное, заботливое отношение к бытию мира сущего является содержанием нравственного переживания, которое в свою очередь актуализирует процесс создания личностного смысла. Переживания и смысл содержательно наполняют время, радикально изменяя состояния сознания человека.

Не случайно в практике преподавания философии используется работа с текстами культуры. Согласно философской герменевтике, каждый объект искусства может быть представлен в виде текста. Текст культуры – это связанная, согласованная последовательность знаков, символов, растянутая по стреле времени, обладающая содержанием, в котором заключен смысл, доступный пониманию [2]. Может возникнуть закономерный вопрос: почему на философии студенты должны заниматься исследованиями текстов культуры?

Отвечая на этот вопрос, уместно вспомнить, что о единстве философии и искусства писали мыслители прошлого. Например, Аристотель еще в IV в. до н. э. считал, что «искусство – это органон философии», то есть искусство точный язык, который передает философский смысл бытия [12]. Немецкий философ XIX в. Шеллинг был убежден, что искусство выше философии, потому что в предметах искусства выражается субъективная идея в объективных, доступных пониманию формах, в то время как философия раскрывает объективную идею весьма ограниченными субъективными средствами [10]. Российский филолог, философ Я.Э. Голосовкер считал, что философия и искусство суть одно, потому что и философия и искусство – это две формы мыследеятельности человека, которые анализируют смыслообразы. В философии актуализируются смыслообразы, а в искусстве происходит воплощение смысло-образов [3].

В сложившейся кризисной ситуации, связанной с проблемой формирования патриотизма в сознании молодежи, перед преподавателями философии стоит задача выработки таких методов, которые позволят вовлечь учащихся в творческий процесс мыследеятельности. Но в силу специфики философского знания, которое в своей отвлеченности, системности вызывает трудности для восприятия молодежи, необходимо такое знание включить, встроить в процесс их личной жизни. И в этом помогает искусство. В качестве примера работы студентов с текстами культуры можно сказать следующее.

Студентам 2 курса экономического института было предложено для анализа две картины: «Подвиг молодого киевлянина при осаде Киева печенегами 968 году» А.И. Иванова, и «Оборона Севастополя» А. Дейнеки. Задание было одно: попытаться на основе анализа картин ответить на вопрос: «Что такое подвиг?» Что заставляет молодых людей в сложной, непредсказуемой ситуации отдать самое ценное, что у них есть – жизнь? Ответы студентов можно свести к нескольким тезисам:

– «подвиг – это нравственное преодоление самого себя, своего страха, своего эгоизма»;

– «совершая подвиг, человек руководствуется принципом ’’никто, кроме меня"»;

– «подвиг осуществляется от чистого сердца, без ожидания награды, признания, и не для себя, а для будущего»;

– «подвиг есть проявление внутреннего состояния любви, распространяющееся не только на родных и близких, но и на всех людей Родины, которые составляют единый народ».

Необходимо заметить, что процесс формирования сознания молодежи в его нравственном, человечном содержании не может быть быстрым и максимально эффективным. Даже если все преподаватели гуманитарных дисциплин во всех вузах страны, используя методику преподавания, основанную на анализе текстов культуры, будут работать со студентами по единому плану, остается довольно высокая вероятность того, что не каждый представитель молодого поколения захочет прикладывать волевое усилие для формирования нравственных качеств, в частности, патриотизма. Таким образом, процесс внутреннего совершенствования в большей степени зависит от личностной позиции и ценностной целеполагающей установки студентов. Безусловно, это не может служить причиной преподавательской инертности, отсутствия заинтересованного отношения к процессу воспитания. Необходимо помнить, что сеять разумное, доброе, вечное – тяжелейший труд, который сродни подвигу, и еще – дорогу осилит идущий.

Литература

1. Аристотель. Риторика / Пер. Н. Платоновой / Античные риторики. – М., 1978.

2. Брудный А.А. Психологическая герменевтика. – М.: Лабиринт, 1998.

3. Голосовкер Я.Э. Имагинативный абсолют. – М., C-Пб.: «Центр гуманитарных инициатив», «Университетская книга», 2010.

4. Кьеркегор С. Болезнь к смерти / С. Кьеркегор Страх и трепет. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб; Республика, 1998.

5. Лермонтов М.Ю. Журналист, читатель и писатель / М.Ю. Лермонтов. Стихотворения / Поли. собр. соч. Т. 1. – М.: Художественная литература. 1957.

6. Маршак А.Л., Рожкова Л.В. Ценности патриотизма в структуре ценностей современной студенческой молодежи // Научный журнал «ПОИСК». – 2014. – № 1(42).

7. Платон. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 2. – М.: «Мысль», 1993.

8. Свендсен Л. Философия скуки. – М.: Прогресс-Традиция, 2003.

9. Хайдеггер М. Введение в метафизику. – СПб: НОУ «Высшая религиозная философская школа», 1998.

10. Шеллинг Ф.В.Й. Философия искусства. – М.: Мысль, 1966.

11. Ясперс К. Смысл и назначение истории. – М., 1991.

12. Hintikka K.J. Time and Necessity. Studies of Aristotle’s Theory of Modality. Oxf., 1973.