Текст книги "Морские досуги №3"

Юрий Деменьтьев
Самарканд

1977 год. Осень. Ленинград. Военно-морская академия. В редкий вечер я случайно оказался на самоподготовке. Наверное, была моя очередь дежурить по группе. Это святое. Обычно это время я проводил на спортплощадке. Первый курс Военно-морской академии, первый семестр, но я уже пренебрегал. Время близилось к девятнадцати. За окном давно темно. Все уже куда-то слиняли: кто домой, под благовидным предлогом, тем более что кафедра, наконец, устала проверять присутствие слушателей на сампо, другие – бесконечно курить, третьи – в столовку. Остались в классе мы вдвоем. Мы еще не привыкли к изменившейся ситуации: жизнь в большом культурном городе, нет корабля и прелестей корабляцкой жизни, вежливое обращение, демократичный распорядок, отличное снабжение, комната в общаге.

Даже воинская честь не отдается в Академии, а рабочий день (вообще, с ума сойти!) начинается в полдесятого. Рай, да и только. Я втайне чувствовал себя бездельником, не имеющим право на такую роскошь. Но что уж поделаешь: приходится купаться в роскоши.

Итак, сампо и только два офицера-тихоокеанца, два каплея в классном помещении. Играем в нарды или, по-морскому – в кошу. Я в прежней жизни – командир боевой части, он – флажок бригады противолодочных кораблей. Т. е., по-научному, – флагманский связист 202 бригады противолодочных кораблей, что базировалась в бухте Стрелок.

По службе – сосед, когда мы из Владика приходили в Стрелок.

Стрелок – это просто бухта с пирсами и боевыми кораблями, окруженная сопками и приморской тайгой.

Его бригада стояла между Свинячьим и Новым пирсами. А флагманским пароходом у них был вечно привязанный к пирсу модернизированный бывший большой ракетный корабль 57 проекта «Неудержимый». Его в простонародье почему-то звали «Самарканд».

Да, вчера – залив Петра Великого, бухта Стрелок, бетонный пирс, тайга кругом. Сегодня – красивое здание на берегу Малой Невки, метро, библиотека, спортзал, магазины, полные продуктов, размеренная жизнь и культурная программа.

От такого фонтана излишеств в этот вечер учиться не хотелось, и мы убивали время, кидая кости.

Разговор зашел о том, кто и как пришвартовался в Академии. Сошлись на мнении, что жизнь моряка в советском ВМФ – игра случайностей и ирония судьбы.

Мой товарищ, назовём его, Валера, лет через пять после училища, вел жалкую и ничтожную жизнь опального старшего лейтенанта – командира БЧ-4 «Самарканда». Старпом, командир и бригадир драли его каждый день и по восходящей и по нисходящей. Валера мужественно терпел. Но условия существования ввиду отсутствия перспектив становились все мрачнее.

Он начал помалу зашибать, замазывать, принимать на грудь, вздрагивать.

А поскольку сход у него был в лучшем случае раз в квартал, когда отсутствовало начальство или, когда, одурев от лейтенантской крови, оно проявляло невиданное милосердие, то в период несхода и ввиду отсутствия альтернативы вздрагивал Валера исключительно казенным шилом. А это – продукт крайне опасный: вечером принял на грудь полстакана, а утром водички выпил – и опять – хорош. В том смысле, что целый день свободен. Я, например, знавал людей, спившихся от шила в считанные месяцы.

А начальство:

– Мы Вас на парткомиссию!

– Мы Вас с говном съедим! – Старший лей-те-нант, Вы никогда не сойдете на берег! – Ты никогда не получишь каплея!

– Мы тебя на Русский остров отправим. Ты позоришь корабль! И все в таком ключе.

– В общем, Юра, жизнь пошла на конус. Я уже думал, что пропаду, и меня спишут на Русский остров командиром взвода служебных собак. Но как-то ночью, я задумался: неужели эти пидорасы, мудаки схавают меня вместе с ботинками и загубят мою молодую и очень дорогую мне жизнь?

Стало так обидно и за себя, и за свое слабоволие, и свою тупость, и за пьянство, и за жену с детьми. Ну что их ждет при такой обстановке и с таким папой? Я же их единственная опора и, так сказать, – надёжа. И твердо решил я всех моих врагов наебать и поступить в академию!

Да, вот так, поставил себе задачу максимум! Для меня это было, как олимпийскую медаль завоевать! Не больше и не меньше, и, как видишь, «И небывалое возможно»! Думал, неужели выпускник ВВМУРЭ не найдет выхода в окружении этих …. из Фрунзы или ТОВВМУ!

– И, понимаешь, я придумал!

Наш разговор продолжался между бросками костей. Я уверенно проигрывал, мне грозили марсы. Секретные чемоданы стояли нераспакованные, зато кости стучали по доскам исправно. Вот партия закончилась естественной победой Валеры.

– Учись, студент!

И он продолжил свою поучительную историю.

– Я стал искать причину неудач, кернзетце, как говорят немцы. А причин было две – физическая и психологическая. Все в физическом смысле упиралось в пару стального полевого телефонного кабеля, полёвки, япона мать, которая была брошена на бетон пирса от телефонной коробки к кораблю. Каждый день кабель рвался по нескольку раз, и я узнавал об отсутствии основного канала связи посредством громкого мата начальства.

О психологической стороне догадаешься сам.

Итак, я начал боевые действия!

Один против всего мира!

И еще никто об этом не знал!

Я начал войну без объявления войны! Вот так, япона мать! Банзай!

И начал я с тактического проигрыша, с форы начальству, ожидая момента нанести смертельный удар.

Прибегает как-то ко мне в каюту рассыльный и передает, что меня вызывает комбриг. Ух, как я ждал этого момента!

– Ага, – думаю, – Опять нет связи, сейчас комбриг ебать будет. Да и на роже рассыльного все давно написано: – Сейчас уконтропупят старлея.

Он же, холуйская морда, полгода у каюты комбрига рассыльным терся. Я так лениво тяну:

– Хорошо сейчас приду.

А как только рассыльный ушел, вскочил я с койки, присел раз десять и с максимальной скоростью добежал метров пять до трапа, слетел по нему с грохотом на палубу ниже, стукнул громко пару раз в дверь и уже в каюте комбрига.

Потом задыхающимся голосом и преданно в глаза:

– Товарищ капитан первого ранга… – Старший лейтенант, я Вас арестую…Вы – неисполнительный офицер, почему у тебя, старший лейтенант, никогда нет связи? Сколько можно говорить одно и тоже…

Прямо скрежещет зубами, съесть меня без соли желает. Ебал он меня так несколько минут, а я не огрызаюсь, стою по стойке смирно, молчу и, не мигая, смотрю на него преданно. Сам оху@аю, думаю, а как сил не хватит! Но креплюсь.

Когда он выдохся, я: – Разрешить исполнять?

– Идите!

Я по трапу вверх как на 100 метров, грохот от ботинок мертвого разбудит. Потом опять бегом по коридору до каюты.

Там я лег в койку, выдохнул резко: первый раунд за мной! И вызвал по громкой дежурного телефониста.

Я, чтобы по пустякам не мотаться, «Каштан» себе в каюту установил. («Каштан» – в то время грокоговорящая связь на кораблях ВМФ, – автор) – С этого дня, говорю ему, – я пересматриваю свое отношение к телефонной связи. Никто из БЧ-4 в отпуск не поедет, пока не наладится связь. Стальная полевка рваться не должна. Думайте, что делать, вашу мать, а сейчас исправить! Срочно исправить, доложить, а вечером ко мне с предложениями.

Матросик убежал, потом доложил об устранении.

Я, как только докладик получил, опять десять раз быстро присел и бросок к каюте комбрига повторил. Стучу два раза, одновременно дверь открываю и уже стою в каюте. Делаю два шага четким строевым и на одном дыхании громко и быстро:

– Товарищ капитан первого ранга! Старший лейтенант Сахаров. Разрешите доложить!

– Ну? – ревом утробным комбриг меня встречает.

И смотрит на меня как солдат на вошь.

– Ваше приказание выполнено, неисправность устранена. Прошу разрешить мне доложить Вам предложения по нормализации телефонной связи.

Комбриг уже смотрит на меня как удав на бандерлога. И ни хера не понимает. Говна объелся, что ли, этот лейтенант старший?

– Ты же сам знаешь, Юра, что старший лейтенант самая ненавистная категория для начальства.

– Завтра после обеда доложишь. – Есть доложить!

Я опять четкий поворот кругом сделал, строевым вышел, бегом изо всех сил по трапу и опять в койку.

Поспал часок, потом выбрался на пирс и посмотрел, что там можно сделать. Смотрю, мои долбоёбы так бросили пару, что как раз едет хлебовозка и элементарно рвет провода вновь. Ну не ёперный театр! Я к кораблю. А там уже рассыльный мечется, как в жопу ужаленный, меня ищет. Я опять к комбригу на всех парах.

И все опять повторилось: комбриг опять меня е@ет, я терплю, молчу, потом с ху@ми вослед выхожу строевым, гоню по трапу и шлепаюсь в койку.

Вызываю телефониста. Прибегает телефонист. И все повторяется. Но теперь я уже прилично отодрал телефониста за тупость, неисполнительность, форму одежды и выражение лица. Только на этот раз, когда я повторно доложил комбригу об устранении, он уже так не орал.

Ночью мои телефонисты спионерили где-то кусок водопроводной трубы. Мы её в БЧ-5 аккуратно обрезали по ширине пирса, протянули в трубе эту несчастную пару и еще две других, завели их на телефонную коробку, а с нашей стороны пирса уложили так, чтобы по этим долбанным парам топтались минимально. Трубу же втиснули в щель между бетонными плитами пирса. Раньше у меня был всего один телефонный номер: параллельно у комбрига, дежурного, командира и старпома. Конечно, как порвется кабель, и все без связи. И все, естественно, меня е@ут. А я один. Но сейчас я кардинально менял картину бытия.

У меня на юте выгородка была с телефонной коробкой, я быстренько три пары по каютам с коммутировал, только старпома и дежурного на одной оставил: не хер баловать. А комбригу и командиру – индивидуально, конечно.

Потом позвонил дежурному по проводам вмб «Стрелок». Я их всех знал. И попросил за проставу в три литра шила выделить постоянно еще два телефонных номера.

Мигом с флотилии, несмотря на позднее время, приехал УАЗик и шило забрал. Я еще и закуски добавил от души. Ну, телефонисты на узле связи все с коммутировали, я комбригу аппарат заменил, а комбриговский командиру поставил. Но связь им пока приказал не подавать.

А телефонисту я приказал к подъему быть в образцовом виде.

Наступает новый день. Меня с утра пораньше командир вs@бал по привычке. Я молчу.

Идет день, связь работает без замечаний, один, понятно, общий на всех телефонный номер. А их у меня уже три! Наступает обед – все по-прежнему – провод не рвётся. После обеда повторяю спектакль. Красный, вспотевший и усталый заваливаюсь к комбригу. Ну, не просто так, а с шумом по трапу… Как вчера, в общем.

Стучусь, влетаю, докладаю:

– Товарищ капитан первого ранга, старший лейтенант Сахаров по вашему приказанию прибыл!

– Я тебя не вызывал!

– Никак нет! Вы вчера приказали мне прибыть после обеда с предложениями по улучшению проводной телефонной связи!

А он забыл все и смотрит на меня уже как баран на новые ворота. Потом изобразил напряженную работу мысли.

– Докладывай…те!

– Замечаешь, уже на Вы. Я же говорю: лень губит человека. Чего мне раньше не догадаться?

Я ему доложил свои предложения, но говорю, что для того, чтобы ему персональный номер дать, мне нужно пять литров шила!

Я удивился:

– Валера, ты не переборщил?

– А не хера! Играть так с риском и максимумом правдоподобия.

Поверил, комбриг, однако:

– Возьми у старпома!

– Товарищ комбриг! Вы же знаете, что у него снега не выпросишь на вершине Эвереста. А Вам не только телефонный номер выделить можно, но пару от пирса до телефонного центра нормальную можно организовать. Ведь не все от меня зависит. База – хозяин кабелей за пределами пирса, а там заплатка на заплатке, нормальных пар мало. Вы же в курсе. (Это я так доверительно с намёком на высокий интеллект комбрига произнес.) Но на телефонном центре у меня есть возможность.

И все это веско и неторопливо излагаю.

Добавил:

– Товарищ комбриг, Вы же знаете: на флотилии всегда лимит номеров и хороших пар, отдадут кому-нибудь, потом жди.

Комбриг жмет кнопку. Рассыльный прибегает.

– Старпома ко мне!

Приходит старпом, меня видит. И думает, что опять меня е@ут, а его заставят этот процесс продолжить. И радуется заранее.

– Старпом, немедленно налить старшему лейтенанту 5 литров спирта. И самого лучшего, а не из какой-нибудь сраной бочки, где он пополам с мочой молодого поросенка. Помнишь, что ты налил проверяющему из штаба флота? Это надо, так сказать, интеллект иметь! Он отравился, а потом в своей ракетной управе такого наговорил, что у нас с тобой, а больше у тебя, конечно, очень светлое будущее.

Мне флагманский ракетчик с десятой эскадры Леушин вчера звонил. Онто не врет: он с этим проверяющим в Академии вместе учился. Смотри, обосрешься на стрельбах, разжалую!

Потом он помолчал, тупо так смотря в стол. Поднял голову, увидел меня. Вспомнил и с угрозой говорит старпому:

– Как нальешь старшему лейтенанту, лично мне доложишь.

Старпом хотел что-то возразить, пожаловаться на бедную жизнь, но вник в ситуацию и не стал жаловаться.

Мы вышли, старпом, ни слова не говоря, точно в две трехлитровые банки пять литров отмерил.

Я вызвал телефониста:

– Ровно через тридцать пять минут проверишь все пары со «Спартаком» с коробки, потом скоммутируешь комбрига и проверишь связь из его каюты, скажешь, что налаживаешь канал с телефонным центром Спартака, а через три минуты с ним должен проверить связь телефонист Спартака! Ни минутой раньше и позже. Сделать, как сказал, иначе отпуска не видать, как обезьяне слоновьего @уя, а дмб задержится на полгода!

– Да знаю я.

– Товарищ матрос! Не «знаю», а «есть», повторить приказание!

И как ебану кулаком в дверцу шкафа. Она и прогнулась. Стакан с края умывальника слетел и разбился.

Я еще подумал:

– К удаче!

Таким меня давно не видели.

– А по еблу? Смерти хочешь. Ты, блин, вник, или куда?

Матрос вник мгновенно и убежал. У меня, все же девяносто семь кило.

Через сорок одну минуту связь с комбригом была установлена и проверена со Спартака. Телефонист сидел у коробки, подключился параллельно и был в курсе. О чем и доложил, как я ему приказал.

Спектакль надо было закончить достойно. Я присел двадцать раз, смочил волосы водой, сдвинул галстук чуть набок, приказал телефонисту тихонько ждать меня у каюты комбрига. Потом опять изо всех сил грохочу ботинками, скатываюсь по трапу, стучусь, влетаю в каюту:

– Товарищ капитан первого ранга! Командир БЧ-4. Разрешите проверить связь? – Да её только проверяли со Спартака.

– Так точно, мне это известно! Но прошу разрешить убедиться лично: для бригады – это самый ответственный канал. А телефонист должен знать состояние Вашего персонального аппарата. Я приказал вам установить новый, югославский. Но проверить нужно.

– ???? Ну, давай…

– Старший матрос Петров! Войдите и проверьте связь командира бригады. Петров все сделал, как положено. И, надо же, догадался: надел белейшую робу, надраил хромачи и постригся! Вот так. Понял, подлец, что дмб может отодвинуться на неопределенный срок, а здоровье пошатнуться.

Вот классический пример творческой и вдумчивой воспитательной работы с личным составом. И все за полчаса!

И что ты думаешь, жизнь моя как-то сразу изменилось. И каплея я получил, потом флагманским назначили, и со второго захода в Академии оказался.

И комбриг и командир дали нормальные характеристики. И зашибать как-то само-собой перестал.

Валера подошёл к окну, смотрел на темные воды Малой Невки, на автомобили, на черные деревья парка через речку. На скамейку, темнеющую у уреза воды на песчаной полоске. В классе и коридоре четвертого этажа было тихо.

Потом он повернулся, согнул руки в локтях ладонями вперед и сделал что-то вроде физкультурного движения:

– Я, честно говоря, думал, что подохну на этом «Самарканде». Но не судьба, и мы вполне можем после сампо выпить по кружке пива.

Мне останется только добавить, что в Академию мы с Валерой поступали вместе. Нас всего было четыре человека на четыре места. И все радовались: спокойно и без проблем дружно едем в Ленинград. Но такой расклад не устроил ребят на кафедре связи № 43 в Академии: скорее всего, нужно было кого-то своего взять. Поэтому приказали зачислить только три человека: двоих, сдавших лучше всех экзамены, а третьим – старшего лейтенанта с подводной лодки, у которого был орден.

Поэтому этот парнишка (у которого была еще и лапа, а иначе, откуда орден?) пелевал на все. Он сдавал экзамены на тройки, а по вечерам отдыхал в кабаках. Парень он был компанейский!

К финалу сложилась картина: я набрал 24 балла из 25, второй – 17 баллов – тоже не слабая лапа, Валера – 16, а подводник – 15.

Думать нечего, Валера выпадал из колоды. Но он об этом не знал. А капитан 2 ранга И., бывший флаг-связист 201-й бпк, а тогда – старший преподаватель ТОВВМУ, знал, потому что получил приказание составить списки успешно сдавших экзамены на утверждение Главкома ВМФ. Он составил их как положено по уменьшающемуся ряду, но не как приказали. Хотя его инструктировали, япона мать, о необходимости нарушить числовой ряд.

Он просто забыл об указиве не брать Валеру Сахарова. Выкинуть его, так сказать, за борт жизни. А выкинул чисто формально парнишку-подводника. Ошибся нечаянно офицер И.!

Списки отправили, утвердили у Адмирала Флота Советского Союза С.Г.Горшкова, а когда спохватились, было уже поздно. Кто изменения к ним Главкому подавать будет в позе пингвина? Мол, возьмите другого, который плохо сдал экзамены, ошибочка вышла-с.

В общем, поезд ушел из Владика и прибыл в г. Ленинград, но с другим пассажиром.

Эту историю с зачислением мне рассказал сам капраз И. во Владивостоке уже после окончания Академии.

А парнишку-подводника я встретил через пару лет на аэровокзале в Москве, когда возвращался из отпуска. Он был весел и, как прежде, беззаботен: он-то летел в отпуск.

Валера после Академии служил в ТОВВМУ, стал начальником кафедры и капразом. Где он сейчас я не знаю.

Но … молодость прекрасна. И воспоминание греет душу.

Дементьев Юрий Викторович

Родился в 1948 году в семье военнослужащего. Закончил 11 классов с золотой медалью в г. Кишиневе. В 1971 году закончил Высшее военно-морское училище радиоэлектроники имени А.С.Попова, по специальности «радиосвязь». С 1971 по 1977 год служил на многих кораблях Тихоокеанского флота в должностях от командира группы связи надводного корабля до помощника флагманского связиста оперативной эскадры кораблей Тихоокеанского флота. В 1979 году закончил Военно-морскую академию имени маршала Советского Союза А.А.Гречко (факультет радиоэлектроники). С 1982 г. служил в Калининградское высшем военно-морском училище, закончил службу доцентом кафедры боевого применения средств связи. В 1994 году был уволен в запас.

Юрий Ткачев
Толстуха Элла

Такси везло по ночному Владивостоку троих флотских гуляк. Гуляли они до самого закрытия в любимом военными моряками ресторане «Зеркальном» по поводу получения месячного жалования на береговой базе катеров.

Старшего лейтенанта, специалиста ракетно – технической части и неутомимого ловеласа Саню Клопнева везли домой в Большой Улисс, а лейтенантам – вещевику Вите Гузин и начпроду Коле Токареву предстояло ехать дальше – продолжать вечер у Гузина в район бухты Тихая. По его словам, у него дома были почти целая бутылка водки и нестарая одинокая соседка. У всякой соседки, как известно, всегда найдётся подружка для компании.

Когда «тачка» проезжала мимо какой – то, мрачной, в свете уличных фонарей, девятиэтажки, Саня затыкал пальцем в окно.

– Я здесь был в гостях у одной официантки с «Зеркалов», – сказал он.

– У толстой Эллы, что – ли? – спросил Коля Токарев. – Бывал, как – же.

– Третий этаж, с площадки налево, длинный коридор, пятая дверь справа? – оживился Витя Гузин. – Так я у неё тоже ночевал.

Все трое удивленно уставились друг на друга.

– Привет «молочным братьям»! Поздравляю! – ехидно сказал старший лейтенант. – А что вы там делали?

Вопрос, конечно, интересный. Что можно делать у женщины, пригласившей тебя скоротать ночку? Наверно же не школьное задание у её детишек проверять.

Официантке Элле было почти сорок лет, и она бескорыстно любила возить из ресторана к себе домой молодых морских офицеров. Слабость к ним она питала. «Снимала» их пьяненькими и увозила. Завсегдатаи «Зеркального» это знали.

– Только, по – честному, – предупредил Саня Клопнев, – я тоже, пока едем, расскажу об этой удивительной ночи. Жуть просто, даже сейчас дрожу.

Рассказ Коли Токарева.

– Ну, что? Прошлой зимой, в январе, я пришел в «Зеркальный». До этого командир бербазы Плужник отодрал за недостачу консервов на продовольственном складе, поросёнок с подсобного хозяйства ушел в самоволку со свинарем матросом Рахмановым, жена, сука, снюхалась с флагманским физкультурником. Сами понимаете, никакого настроения. Ну, сел за стол, сижу мрачный. Элла подошла за заказом вся накрахмаленная, в завитушках. Заказал, как обычно графин водки и салат оливье. Выпил быстро два фужера, ковыряюсь вилкой в тарелке. Думаю, заказать ещё графинчик или не заказывать? Тут Элла подошла с запотевшим графинчиком. Сама догадалась, что не хватило. Салата ещё много осталось, почти полная тарелка, поэтому закусь больше не заказывал. Как она меня зацепила, как увозила с «Зеркалов» – вообще полный провал. Пока ехали, немного стал соображать. Помню, приехали, в район Мальцевской переправы, поднялись на третий этаж, вошли в её гостинку. Она помогла мне снять шинель и предложила прилечь в комнате. Ну, я не такой дурак, тут только приляг, сразу уснёшь! Никакой е… У меня уже сто раз так было. Спрашиваю, где душ? Думаю, искупаюсь, протрезвею и завалю, голубушку. Пошел, а там, блин, воду отключили. В этом «нашенском»[4]4
  Из фразы В.И. Ленина «Владивосток далеко, но ведь это город нашенский»


[Закрыть] городе, когда – нибудь воду нормально дают? Тут толстуха на кухню зовёт. Пошёл. Накатила она мне стакан, и себе в рюмку. Закуску, утащенную с кабака, на тарелки разложила. Отбивные, горошек с майонезом, рыба какая – то, то, сё. Выпили с ней. Потом ещё по разику. Я и поплыл. Куда же столько водки жрать. Она говорит, ложись, я сейчас приду. Ну и прилёг. Проснулся в девять утра, лежу один. Смотрю ключ на стуле и записка. Я её храню, как память о той целомудренной ночи. Вот читайте:

«Я к тибе пришла на конец а ты никакой. Импатент. Ключь отдай сосетке Кате с 311 комнаты. Я пашла на работу. Забыла как тибя завут».

– Ишь ты, слово какое умное знает, «импатент»! – засмеялся Витя Гузин, – а теперь я расскажу.

Рассказ Вити Гузина.

– У меня примерно так же было, только столько выпить, как начпроду, комплекция не позволяет. Во мне ведь весу, как у барашки. А в «Зеркальный» мы поехали с втроем. Расписали пульку в преферанс, начфин, как обычно нахапал взяток на мизерах, да ещё на тройных «бомбах».

Повез он нас с химиком Юркой Грачевым обмывать свой проигрыш. Столик наш толстая Элла обслуживала.

Сидим, пьём, закусываем, культурно музыку слушаем. Беседуем. Химик, что – то врёт про баб, как обычно. Я пошел размяться, сплясал с толпой быстрый танец.

Начфин Петя много проиграл, денег мы с него не брали, но выпить– закусить он заказал прилично. Поэтому засели мы надолго. Люди все культурные за столом собрались. Водку графинами не жрали, как некоторые тут. Но, конечно, до кондиции дошли. Тут сваливает химик, вспомнил, что должен был заступать дежурным по бербазе и там на вторые сутки пошёл Толя Зубов. А вы же знаете, наш начальник службы ГСМ, псих и дурак. Хорошо, что ему с оружием не разрешают дежурить. Но химика он конкретно порвёт за причинённый стресс. Ну, ладно. Потом финансист знакомится с какой то подругой, платит Элле за стол и уезжает с нею. И остался я один. Все уже разошлись, полночь. Элла подходит и приглашает к себе. Ого – го! Я по сравнению с ней моська. В ней весу полтора центнера, отъелась на ростбифах и котлетах ресторанных. Но, дома меня никто не ждёт, со Светкой, к тому времени я уже развелся, поехали, говорю. Едем, а в такси я всё думаю, как я с нею управлюсь? Не облажаться бы. Хотел было соскочить на светофоре, но она меня обхватила и не выпустила из машины. Поднялись к ней на третий этаж, а у неё племянница туалет красит. Это в час ночи! Краской несёт на всю квартиру. А девчонка краски надышалась, балдая стоит совсем. Улыбается мне. Я на неё засмотрелся, по возрасту, чуть от меня моложе. Элла быстренько её куда – то спровадила, чтобы я не соблазнился. По – моему племянница в этой же девятиэтажке жила, не успел спросить. Иди, говорит мне Элла, раздевайся и жди меня. Я, мол, сейчас приду.

Ну, разделся, трусы даже заранее снял, дружка размял, чтобы быстрее покончить с этим делом и спать. А она не идет и не идет. Возится на кухне, корова, посудой гремит, песню мычит, потом в туалет, видимо, пошла, потому, что звуки слышу, какие человек там обычно производит. В этих панельных домах слышимость великолепная. Фу. у, думаю. Уши заткнул, чтобы эротический настрой не сбить. Правда, какой уж тут настрой. До утра бы дожить.

Лежу в темноте, глаза таращу и жду. Специально не сплю, мужской долг ведь надо исполнить. Потом и в кабак не пустит, если усну и ей пистона не вставлю. Тут ярко вспыхивает лампочка на потолке, слепит глаза, и она передо мной стоит во всей красе, голая, с пудовыми прелестями, слоновьими ножищами. По бокам жир висит толстыми складками. Афродита Японского моря! Мужики, поверите? Мало того, что в ту ночь у меня с Эллой ничего не вышло, как я не старался. У меня от испуга так всё там сжалось, так втянулось! На целую неделю потенция пропала. Думал, вообще никогда не появится.

Так, что я тоже, как и начпрод, невинности её не лишал.

Твоя очередь, Саня, рассказывай!

Рассказ Сани Клопнева

– Мужики, прелюдия перед походом в гости к толстой Эллочке у нас у всех одинаковая. Как к ней попадают? Пути два – через неумеренное питие, либо по глупости (он покосился на Витю Гузина). Я – то человек женатый и всегда из ресторана стремлюсь домой, даже на автопилоте. Зачем мне скандалы? Ладно, пожурит моя Люся за то, что выпивши пришел. Но ведь пришел! А не ночевать дома женатому – это ругань, битие посуды, размахивание шваброй, стандартные угрозы типа «уйду с детьми жить к маме» и, как апофеоз, прибытие шустрой тёщи для семейной разборки.

В тот февральский вечер, мы с замом по строевой части мотались по Владивостоку, мне надо было решить вопросы в штабе флота, подписать документы на Гайдамаке в техническом управлении, а Зюров ездил со мной за компанию. Он уже все вопросы порешал и ждал, когда я управлюсь со своими, чтобы ехать на Улисс, на бербазу.

На бербазу, конечно, мы не поехали, потому, что дела завершили около пяти вечера, спустились на Луговую и пошли в «Зеркальный». Василь Василич до этого получку жене отдал, и заначка жгла ему ляжку. У меня, как и у всякого уважающего себя флотского офицера, заначка тоже имелась. Зашли, разделись в гардеробе, в черных тужурках, в рубашках с галстуками, поднялись в зал. Как всегда полно офицеров– морских пехотинцев. Они сверху с сопки спустились и заняли почти все столики в «Зеркалах». Ну, вы сами знаете. С учений, потные, в пыльных сапогах, рожи бандитские. И комендатура их не брала в ресторане за нарушение формы одежды, как нас корабельных. Зюров, ведь строевик, не смог удержаться. Служака, едри его маму. Сделал им замечание, мол, хотя бы сапоги почистили, культурное, как – никак, заведение.

Ну и вывели они нас в гальюн, даже мы за стол не успели сесть. Меня за компанию только раз по уху съездили, хорошо не сопротивлялся, а Зюрову накостыляли, мама не горюй. Комендатура приехала, Зюрова увезли в госпиталь раны лечить, а морпехи догуливать поехали куда – то дальше. А кто им что сделает? Они же кучей и комендатуру вместе с патрулями заметут.

Сел один за стол. Ресторан пустой. Морпехи всех посетителей распугали, а сами ушли после перепалки с комендатурой. В ухе звенит, на ощупь оно большое и горячее, как чебурек. Главное, получил ни за что. Черт бы его побрал, Зюрова нашего, с его служебным рвением. Подошла толстая Элла, принесла какую – то примочку, чтобы я держал на ухе. Я заказал ей ноль пять водки и поесть, на её усмотрение. Одной рукой примочку держу, другой наливаю в стопку. Элла рядом сидит и с вилки закуску в рот подает. А что, работы нет, вот и сидит, кормит. В общем пьянею потихоньку, смотрю на Эллу и она мне всё больше и больше нравиться начинает.

Заботливая, думаю. В общем допился, пока Элла, стала меня возбуждать, как женщина, и после закрытия «Зеркалов», поехали с нею по вашему, товарищи лейтенанты, маршруту.

Приехали, к ней, она нашаривает выключатель, зажигает свет. Посреди комнаты стоит гроб. В гробу покойник, дед какой – то. На хрена, думаю она сюда меня привела? Какой тут может быть трах в комнате с мертвецом? Меня как – то такая перспектива не возбуждала. Более того, даже угнетала. Смотрю на толстую Эллу, а она себя хлоп по лбу! Ой, забыла, говорит сегодня же моя очередь с покойником сидеть! Вот соседи мне его и принесли. Не понял, говорю, как это? Выяснил, что у них на этаже много одиноких старых людей, которые часто мрут. А гроб на ночь ставят в гостинки согласно графика, вывешенному на этаже. Так сказать, посторожить до утра. Утром гроб соседи и родственники, если таковые есть, выносят во двор и там до полудня все прощаются с усопшим.

А как же они занесли, спрашиваю, ты, что дверь не запираешь? Так я ключ у соседки Катьки всегда оставляю. Мало ли пожар или ещё чего.

Я говорю ей, всё, пошёл домой. Покойников мне, на ночь глядя, только не доставало. Ой, не уходи, я одна боюсь, говорит Элла и хватает меня за руку. Мы, говорит, тихонько на кухне посидим до утра. Выпьем, закусим. У меня, мол, полный холодильник всяких деликатесов и водка есть.

Ну, вот сели мы на кухне и до утра сторожили покойника. Какой тут секс, когда там свечки горят (Катька занесла и зажгла) и гроб стоит с мертвым стариком?

Хорошо, что у толстухи Эллы водки хватило, чтобы не так жутко было охранять гроб. Так и не получилось у меня с ней покувыркаться в кровати…

Когда уже проехали Малый Улисс, Саня Клопнев вдруг похлопал по плечу водителя.

– Слышь, шеф, поворачивай! Меня на Мальцевской высадишь, у девятиэтажки – сказал он водителю, – а лейтенантов в бухту Тихая оттуда отвезешь.

– А как же тёща, жена, а Саня? – спросил Витя Гузин, – Не страшно?

– Страшно будет, если Элле опять принесут гроб в комнату, и мне придется снова с нею сторожить его.

Такси остановилось, и Саня Клопнев нетвердой походкой вошёл в, знакомый всем троим, подъезд.

– За нас там тоже долги верни! – только и успели крикнуть ему лейтенанты.