Текст книги "Морские досуги №3"

Юрий Ткачев
Флотские лекторы
(побывальщина застойных времён)

В повседневной обыденности военно-морской службы, монотонности корабельных будней, строгом выполнении распорядка дня, накапливается усталость и раздражение. «Живи по уставу – завоюешь честь и славу!» – гласили плакаты Министерства Обороны. А как хотелось пожить, хоть немножко, именно не по уставу!

И вот, вдруг, командировка. Шаг в сторону от протоптанной военной дороги. Как вы думаете, куда могут отправить в командировку лейтенанта береговой базы ракетных катеров? Не знаете? Тогда расскажу, куда направляли меня. За первые полгода офицерской службы на ТОФ я побывал в разных интересных местах. Старшим на уборке овощей в военном совхозе в селе Петровка. Руководил разгрузкой угля для береговой котельной на пирсе мыса Артур и продовольствия в бухте Тихая. На подсобном хозяйстве бригады катеров отстреливал из карабина бродячих собак. Эти твари были жесткими конкурентами персонала продовольственной службы в деле воровства молочных поросят. В общем, даже не командировки, а так, всё больше по мелочам.

А тут мне сразу сказали, что такая честь лейтенанту выпадает очень редко. И сказал не кто иной, как командир бригады катеров капитан первого ранга Пискунов. Он меня срочно вызвал по прямому телефону с береговой базы.

– Ибя…я…я, химик, тебе предстоит очень ответственная поездка в самую глубину матушки России, – междометие «ибя» было коронной фишкой у нашего комбрига, – и ты должен пройти это испытание обычаями и нравами населения Уральского военного округа с достоинством. Показать на что способен офицер-тихоокеанец. Имей в виду, что народ там крепкий и «шило»; водой не разбавляет. Знаю, что говорю, поскольку сам родом с Урала.

Я только, что проводил газоокуривание хлорпикрином; личный состав дивизиона торпедных катеров, а суконная шинель мгновенно впитывает ядовитые испарения и так же быстро отдает их в теплом помещении.

Февраль во Владивостоке довольно прохладен и, поэтому, котельная береговой базы работала во всю мощь, жарко обогревая помещения штаба и кабинеты начальства. Комбриг потер ребром ладони, начавшие щипать глаза, и высморкался в носовой платок.

– Иди, химик, иди! Когда уже от тебя будет нести одеколоном «Жасмин» а не всякой гадостью?

– Служба такая, товарищ капитан первого ранга, – вежливо объяснил я ему, – я же химик, а мы химики, всегда пахнем дымом и хлорпикрином. Вы мне не сказали, что это за командировка?

Пискунов замахал руками. Он уже начал потихоньку плакать.

– Иди, химик, иди! У меня уже нет сил, тебя тут обнюхивать! Чудовский, он все тебе расскажет.

Мой первый командир береговой базы капитан второго ранга Чудовский нравился личному составу тем, что не надоедал своим присутствием в казармах матросов и кабинетах офицеров бербазы. У него в здании штаба бригады был великолепный кабинет со всеми удобствами.

Изредка, как бог Зевс с горы Олимп, командир бербазы величественно спускался по крутой лестнице ведущей из штаба к нам, и испепелял громами и молниями своё огромное хозяйство – склады, котельную, автопарк и медпункт с вечно поддатым доктором Петровым.

Но когда Чудовский не был раздражен подчиненными и потоком заявок от дивизионов катеров, он был вежливый и спокойный. Вне строя мы, офицеры, общались с ним по имени-отчеству. А отчество у него было тоже соответствующее – Королевич.

Я снял свою ядовитую шинель и повесил у него в предбаннике на вешалку.

– Разрешите, Антон Королевич?

– Заходите, Юрий Васильевич, – пригласил меня командир бербазы, – догадываюсь, зачем вы пожаловали. Пискунов вас уже вызывал?

– Вызывал, но конкретно ничего не сказал. Иди, говорит, к Чудовскому, – я пожал плечами, – вроде, как на Урал в командировку отправляют.

– Нам пришла разнарядка на химика. Будете в составе группы специалистов флота читать лекции офицерам запаса флота в Уральском военном округе, – сказал Чудовский, – командировочное удостоверение выписано вам в Свердловск;, полетите на самолете. Там запасников соберут, и вы им будете сладко петь про оружие массового поражения и как им, горемыкам, защищаться от него. Возьмите какие-нибудь наглядные пособия. Подготовьте двухчасовую лекцию. Я думаю, что за неделю управитесь.

Вот это да! Светлый лучик в серых буднях военной службы! Прощай бербаза! На недельку, до второго, я уеду в Комарово!

Сбор группы для убытия был назначен на 24 февраля, сразу после мужского праздника.

В небольшой чемоданчик я положил пару чистых военных рубашек, носки, сменное белье, конспект лекций по ядерному и химическому оружию. Туда же поместил учебную аптечку с различными таблетками от отравляющих и радиоактивных веществ и набор плакатиков по оружию массового поражения. Получил небольшой аванс в счет будущих командировочных и сухой паек на путь следования.

Девять лекторов, девять специалистов по всем направлениям военно-морского дела собрались в аэропорту Владивостока. Все с чемоданчиками или портфелями. Вернее сказать, лекторов было восемь, но в группе был обязательный тогда офицер особого отдела.

Погрузились в четырехмоторный ИЛ-18 и отправились в путешествие на Запад.

В штабе Уральского военного округа нас принял старенький, лысый генерал – ответственный за подготовку офицеров запаса.

– Ребятушки, – он, кряхтя, поднялся из-за стола, – сегодня отдыхаете в гостинице, а завтра в путь, военкомы предупреждены и ждут вас.

Тут же дедушка изложил наш дальнейший маршрут по городам Урала – Сыктывкар, Ухта, Печора, Пермь, Челябинск, Миасс, Краснотурьинск, Свердловск.

– В день приезда отдыхаете, а в последующие три дня читаете лекции офицерам запаса в месте, назначенном военкомом, – сказал генерал.

Вот тебе и на недельку до второго…! Мы еще не пришли в себя, как нам выдали новые командировочные удостоверения от УВО; на все это золотое кольцо Урала.

– Вы должны уложиться в тридцать пять суток, – напутствовал генерал, – гостиницы, не ваша забота, военкомы вас обустроят, они все знают. А сейчас идите в кассу, получите суточные на все эти дни.

Мы получили по триста пятьдесят рублей, из расчета по десятке на день. Максимальная зарплата лейтенанта в 1975 году составляла 230 рублей. Короче вышли из штаба округа богачами и решили обмыть это дело в ресторане гостиницы «Исеть», где нас поселили на сутки. Завтра перелёт в столицу Коми АССР Сыктывкар.

– Начнете с «комиков», – сказали нам в штабе округа, – там у вас три города – Сыктывкар, Ухта и Печора. А потом в Пермь.

Двое сразу же откололись от похода в кабак – особист и замполит. По статусу они должны быть выше этих офицерских увеселений и служить нам примером.

…Утром в гостиничной парикмахерской у старшего группы капитана второго ранга Гарькуши украли чемодан со всеми вещами, лекциями и деньгами.

Он, бедолага, туда зашел постричься перед отлётом в столицу Коми, а имущество оставил прямо у входа. Естественно шум, гам, милиция, заявление, свидетели…

Остался наш главный в Свердловске искать свой чемоданчик, а мы улетели в Сыктывкар. И больше Гарькушу мы не видели. Куда он потом делся, нашел ли свой чемодан, или нет, не известно. Но факт, что уральским офицерам запаса не довелось услышать о новых тактических приёмах в ВМФ, чему они особо и не огорчились. Группу возглавил политработник Колунов.

Десять дней в Сыктывкаре и Ухте пролетели незаметно. Дисциплинированные военкомы собирали полные залы слушателей. Моя лекция была последней.

Я выходил к трибуне и целых два часа пугал запасников апокалипсисом термоядерной войны, показывал плакаты с изображениями людей пораженных радиацией, ипритом и люизитом, пускал по рядам аптечку в оранжевом футляре. Эта штука в то время имела гриф «Для служебного пользования». Я переживал, что из зала она ко мне уже не вернется, но она возвращалась в целости и сохранности.

В Печору прибыли на поезде накануне Женского Дня – седьмого марта. Вечерело. На заснеженном перроне нас встретил печорский военком. Возраст у него был явно пенсионный. «Дембельский», как говорят на флоте. Неподалеку стоял такой же старенький автобус с табличкой «Служебный».

– Завтра я собираю людей в актовом зале школы, и вы проводите с ними занятия, – сказал нам военком.

– Товарищ подполковник, так это… завтра, как бы 8 марта, – растерянно напомнил замполит Колунов, – вы уверены, что соберёте офицеров?

– Это не ваши проблемы, – ответил бравый служака, – начало занятий в девять утра, а сейчас садитесь в автобус и езжайте в гостиницу «Печора». Располагайтесь и отдыхайте. Внизу там есть неплохой ресторан, только аккуратнее с выпивкой и всем…э…э…э…прочим. Не забывайте о завтрашних лекциях.

В Печоре народ, не дожидаясь восьмого числа, уже начал праздновать. Мужики «троились», брали в магазине бутылку местной «Московской» воркутинского розлива, популярные в народе сырки «Дружба», недорогие рыбные консервы и под интимное бульканье водочных струй беседовали о жизни.

Из некоторых дворов слышались отчаянные женские визги и вопли – там суровые печорцы заранее начали «поздравлять» своих жён с 8 марта. Где-то внизу, у самой реки Печоры играла гармошка, и ветер доносил обрывки матерных частушек и звонкий девичий смех.

Вошли в вестибюль гостиницы. На дверях ресторана висело бумажное объявление, приклеенное хлебным мякишем. С трогательным провинциальным простодушием оно извещало: «Ресторан закрыт. Гуляют работницы ресторана». Замполит подергал дверную ручку. Точно, закрыто.

Поужинали, называется.

Поднялись на пятый этаж и расположились в двух четырехместных номерах. Поскребли по сусекам – две банки тушенки, полбуханки черствого хлеба и сто граммов ирисок. Ни водки, ни вина, ни пива.

– Не, я так не могу, мой изнеженный военно-морской желудок требует калорий – жалобно простонал бородатый механик Юра Ковалевский, – химик, ты из нас самый молодой, иди, обаяй «гуляющих работниц» и пробей пару столиков в этом трактире. Если не вернёшься через полчаса, будем считать, что ты добился успеха и мы начнем спуск с вершины.

Я снова переоделся – нейлоновая, белая рубашка, галстук, черная флотская форма, и спустился к дверям ресторана. Сквозь грохот музыки мой настойчивый стук в двери достиг цели. Дверь открылась и необъятно полная женщина возникла в проёме. Сразу видно, что из начальства. За её спиной отплясывало не менее сотни представительниц прекрасного пола.

Имитируя популярного Полада Бюль-Бюль Оглы, волосатый певец на эстраде пел: «Жил в гор. а…ах че-ла-вее…ек, с ба-ра-до…ой, и по имени Шейк…»

Два мужичка, достигшие нужной кондиции, пытались танцевать шейк друг с другом, но их подхватывали разгоряченные водкой молодицы и растаскивали по всем сторонам зала.

Я зачарованно уставился на эту картинку.

– Что желаете, молодой человек? – толстуха удивленно осматривала меня сверху донизу. Морские офицеры нечасто посещали их северный городок.

Я галантно объяснил ей, что восемь посланцев Тихоокеанского флота с удовольствием очарует своим вниманием работниц ресторана и отужинает в их прекрасном заведении.

– Пожалуйста, заходите, только свободных столиков нет. Может, вас устроит банкетный зал? – спросила ответственная дама.

– Ничего, устроит, – сказал я.

Из зала на меня уже с интересом смотрели десятки пар глаз. Карие, серые, зеленые…

Штурман Толя Гранкин пришел через пять минут, после того, как меня разместили в банкетном зале. От входной двери его проводила ко мне худая, высокая дама. Впрочем, Гранкин был маленького роста, и все девушки были выше его. Тем более, что по тогдашней моде они накручивали на голове высокие башни.

– Вот это гаремчик! – у Толика масляно блестели глазки, – ой, чую, что-то будет!

Как только мы выпили первую рюмку за восьмое марта, через весь банкетный зал тяжелой поступью людоедки к столику подошла знакомая мне толстушка.

– Разрешите пригласить вас на дамский танец! – сказала она, глядя на меня в упор.

– А…а…а…может, его? – я бессовестно показал пальцем на Толю Гранкина. Грезилось о более миниатюрной партнёрше по танцу.

– Нет, не его, – однозначно ответила мне дама, – Вас.

Я обреченно пошел с ней в общий зал, как барашек на заклание. Она оказалась главным бухгалтером ресторана «Печора» и ответственной за праздник. Звали её Эммой Петровной. Главбухша закинула меня в общество своих товарок как камень пращой. И всё. Назад, в банкетный зал пути не было.

Меня потащили по всем столикам, и за каждым из них надо было поздравить женщин рюмкой водки, а других напитков закаленные северянки не признавали.

Я пел, я свистел… впрочем, повторяю Райкина. Я танцевал все танцы подряд, вплоть до аргентинского танго, со всеми женщинами, которые меня приглашали.

Танцевать я никогда не умел, но отказать, значило кровно обидеть. Оттоптал ботинками не одну пару женских ножек. Выпил море водки и съел три килограмма деликатесной ресторанной пищи.

Как сквозь туман, я видел всех наших лекторов, танцующих, жующих, пьющих и поющих что-то за чужими столами. Я даже не видел, когда они просочились в общий зал. Эмма Петровна несколько раз пыталась отбить меня от сотрудниц, и перетащить за свой столик, но потерпела крах. Никогда еще я не пользовался такой популярностью у женского пола.

– Всех уволю, на хрен! – пьяно кричала главбухша на своих подчиненных, – верните моего моряка!

Она уже плохо держалась на ногах, но душа просила праздника.

Наконец, утихла музыка, женщины постепенно начали покидать кабак. Шустрые официантки убирали продукты со столов. Как всегда после русских застолий, продуктов осталось много, зато спиртное было выпито до последней капли. Перед моими глазами всё кружилось, двоилось и троилось…

… Я стоял среди зала, меня под руку держала какая-то совсем молоденькая девушка и знакомила со своими родителями. Хоть убей, как её звали, откуда она взялась, я не помнил.

– Мама и папа, это Юра, – девушка слегка картавила, получалось «Юла», – мы идём ко мне в гости в общежитие пить чай.

Потом выяснилось, что она студентка, а это никакие не родители, просто знакомая семейная пара из ресторана «Печора».

«Пить чай» с нами вместе пошли Юра Ковалевский с такой же юной студенткой из общаги. Мы шли по морозной ночной Печоре, игривое кабацкое настроение нас не оставляло, а тут еще молодые девушки под боком, а до лекций целая ночь впереди! Эх, хорошо! Пели песни, потом начали играть в футбол жестяной банкой.

– Куда? Назад! – у входа нас тормознула пожилая, строгая вахтерша, – мужчинам сюда нельзя!

– Тетя Даша, да они только чай попьют и уйдут, – умоляли суровую блюстительницу нравов девчонки.

– Знаем мы ваши «чаи», – тётя Даша загородила нам проход шваброй, как шлагбаумом, – ходите потом, паразитки, аборты делаете.

Мы пытались тоже что-то сказать вахтерше, но в тепле нас снова развезло, и весь этот лепет был неубедителен и двусмыслен.

– Идите, идите, а то я завтра позвоню в речное училище и все расскажу вашему начальству.

Бабка приняла нас за курсантов – речников Печорской мореходки. Те тоже носили черные флотские шинели. В знаках различия она не разбиралась.

Утром 8 марта с больными головами от вчерашнего корпоративного праздника, со шлейфами густого перегара, вся наша группа собралась в учительской средней школы.

Хмурые и недовольные слушатели постепенно заполнили актовый зал. Понятно, кому же охота сидеть здесь полдня в праздник? Печорскому военкому можно было дать орден – в женский день 8 марта он собрал почти всех офицеров запаса, согласно списку.

Такая высокая дисциплина была достигнута тремя обстоятельствами: во-первых, военкому оставался месяц до увольнения в запас и он лез из кожи перед вышестоящим начальством, во – вторых, он довел до сведения слушателей, что тех, кто не явится, ждет месячная переподготовка на кораблях и подводных лодках Тихоокеанского флота. Причем поедут они туда за свой счет. В – третьих, он предупредил, что нарушители будут лишены очереди на квартиру, годовой премии или вообще уволены с работы.

Вполне реально для того советского периода.

Я вошёл в заполненный зал в 11.00, когда все уже были утомлены предыдущими ораторами. Моя лекция была последней на сегодня.

На задних рядах народ тихо дремал. Несусветно трещали мозги, но надо было говорить.

Хорошо ещё, что военком, до этого сидевший в первом ряду ушел, не дождавшись окончания занятий. Может, уже сидел за праздничным столом.

В 12.00 наступил перерыв на обед, остался еще час моей лекции. Столовая находилась в двух шагах от школы. В буфете ко мне подсели два мордатых «студента».

– Лейтенант, давай с нами? – они достали завернутую в газету бутылку и деловито подвинули граненый стакан.

– Мужики! Мне же еще целый час вам читать лекцию! – взмолился я.

– Ничо, мы – то потерпим, – ответили мудрые аборигены Северного Урала, – а тебе, браток, надо было ещё с утречка принять граммов сто, легче было бы.

Наверно, по моему виду они поняли, что я вчера «злоупотребил». А, была, не была! В стакане оказался чистый спирт. Тогда он продавался в невзрачных бутылках с надписью на голубой наклейке «Спирт питьевой».

Обжёг себе всё нутро, схватил стакан с компотом и затушил огонь. Зажевал буфетным пирожком с ливером. Вроде, полегчало. Волна благодушия накрыла меня. Думаю, зачем мучить мужиков? Пусть идут по домам, праздновать. Тем более, что военкома уже нет.

После перерыва я вышел на трибуну и объявил, что в честь праздника второго часа не будет, и все могут идти поздравлять своих женщин. Таких аплодисментов еще не удостаивался ни один артист.

Сразу же по приезду в Пермь пропал Юра Ковалевский. Но, по крайней мере, мы знали, где он обретается. На целых три дня нашего механика ангажировала местная официантка Люся. Она увела его при свидетелях из гостиничного ресторана, а вернуть к утру забыла.

Механику было не до лекций, он решал более актуальные задачи. По всей видимости, получалось у него неплохо, потому что Люся взяла себе отпуск и проехалась с ним по оставшемуся нашему маршруту – Челябинск, Миасс, Краснотурьинск, Свердловск.

Через сорок два дня наш круиз завершился мягкой посадкой самолета в аэропорту Владивостока. По прибытии подвели итоги командировки: – провели занятия почти с двумя тысячами человек почти по всем флотским специальностям;

– двое «лекторов» (их фамилии строго засекречены) заработали неприличную болезнь в легкой форме. Которую, впрочем, быстро излечили лошадиными дозами бициллина.

Ещё один неприятный итог был подведен через месяц. Оказывается, что особист майор Горбенко собрал обширное досье на всех нас. Ему работалось легко и непринужденно, потому, что мы расслабились и потеряли всякую бдительность.

Болтали, чего не надо, про общественный строй, да про генсека анекдоты травили. И он ведь тоже, провокатор, рассказывал политические анекдоты в нашей компании.

А я приобрел приличный опыт проведения занятий с мужественными и лихими уральцами по защите от оружия массового поражения. Но спирт неразбавленным пить так и не научился.

Конспект тех лекций я до сих пор храню как память о той замечательной командировке.

Ткачев Юрий Васильевич

Родился в 1952 году в городе Тихорецке Краснодарского края. В 1969 году поступил на химический факультет Каспийского высшего военно-морского училища в городе Баку, который тогда еще не был заграницей. С 1974 года по 1995 служил Советскому Союзу и России на Тихоокеанском флоте на разных офицерских должностях – Владивосток, Сахалин, Вьетнам.

В Тихорецк вернулся в 1995 году.

Алексей Травин
Рота, подъем!

Военкомат… Как много в этом слове для тех, кто понимает о чём я сейчас. Не сказать, что до призыва на военную службу я только и жил мыслями о том, что вот-вот придёт повестка и будет, как в кино: «Аты, баты, шли солдаты». Вовсе нет, ведь невозможно предугадать, когда она окажется у тебя на руках. А на временном отрезке, когда я поступил в университет и закончил его, о призыве на военную службу думать приходилось меньше всего. Хотя после любой сессии существовала вероятность быть отчисленным и в скором времени получить повестку, и примерить на себя военную форму. Но не успел я оглянуться, как закончился последний курс университета. И быть может, это покажется странным, но я стал ждать, когда настанет час Родине послужить. Как-то, возвращаясь с работы, домой (после окончания университета я успел самую малость поработать), по привычке запустил руку в почтовый ящик, проверить, не пришло ли чего. Рука нащупала конверт, а в нем повестка…

Бдам-с! – как будто что-то прозвенело. Но то был не звонок в дверь у нас в квартире. Это у меня в голове так бумкнуло, когда я увидел повестку в военкомат. Нет, я, конечно, знал, что доля сия меня не минует, это так же неотвратимо, как девчонок, превращающихся в девушек не минуют «критические дни», так и юноша, превращающийся в мужчину не минует цепкие руки наших вооруженных сил. Нет, есть, конечно, маменькины сынки, что при слове «повестка» падают в обморок и пытаются спрятаться под мамину юбку, но у меня даже и мысли не было, чтобы «откосить» Мужчина должен быть мужчиной. А как им еще стать? Убивать чертей в касках в компьютерных играх из бесконечного пулемета? Ходить на пейнтбол и гордо рассказывать знакомым девушкам, какой ты непревзойденный тактик-вояка и герой – супер-круть? Можно, конечно и так, только вот это больно по-детски. Плюшевый какой-то боец получается. И мужчина какой-то хм… понарошечный, что ли…Слово ненастоящий здесь не употребляю, ибо человек не всегда становится настоящим мужчиной только в армии. В общем, армии я не боялся и твердо решил для себя, что «косить» не буду…И то, что раньше казалось важным и нужным ушло и оказалось совершенно не заслуживающим внимания. Был и стыд на медкомиссии. Ну, кто придумал включать в состав медкомиссии молодых красивых девушек, перед которыми надо дефилировать голышом?! То ли таков «утонченный» армейский юмор. То ли «легкий» военный стриптиз, не поймешь, чего больше. Все это было разбавлено непонятными и смутными чувствами, как у пассажира вагона, который уезжает из родного города.

С одной стороны – жалко оставлять такую знакомую жизнь, привычную и обыденную до пресноты, с другой стороны – предчувствие встречи с чем-то новым и неизведанным, вызывающее жуткое любопытство.

А вагоном в моем случае был автобус, который в день отправки уже фырчал и как будто бы сам ждал, когда его загрузят под завязку и он тронется в путь. Был пасмурный день, 15 ноября. Шел дождь, и было +5 градусов. Вполне необычно для ноября в Ленинградской области. И так, военкомат. Стояли призывники и люди их провожающие. Последние наставления от отца, причитания мамы. Раздается команда: «В автобус!» Мы все, как один забежали в автобус, каждый занял свое место. Так же, как говорят «лед тронулся», задрожал всем телом и поехал автобус. Начался путь в другой военкомат, находящийся в г. Санкт-Петербург. Все дальше и дальше удалялись огни моего города. Мыслей в голове была уйма, и вместе с ними было и беспокойство, скорее даже неопределенность что ли. Очень хотелось попасть в ВМФ, но по опыту своих знакомых знал, что просить военных в военкомате бесполезно, и во всем нужно было полагаться на судьбу. А пока…пока мы ехали в автобусе, знакомились и ели все домашние припасы, которые так заботливо приготовили наши мамы и бабушки. Схарчить всё не помогли даже те три часа, за которые мы доехали до здания военкомата, который находился (и находится сейчас) на Набережной реки Фонтанка, 90. Выходим и строимся, как полагается. Сдаем вещи и те продукты, которые не успели доесть. Повторная медкомиссия и ожидание…

Многие ребята, те, которые приехали из других городов области, были уже распределены кто куда. Кто-то в инженерные, а кто и в железнодорожные войска. Многие выходили обескураженные, озабоченно почесывая голову, а другим было все равно. Наш черед настал вечером. Объявляется построение и наступает пауза. Объявляют фамилии тех, кого будут отправлять на флот. Доходит и до меня очередь. Радости не было предела. Ведь моя мечта осуществилась. Дальше было получение формы. Пока «зеленки» (она же «стекляшка», она же «деревяшка»), по новой моде от Юдашкина. Мне она была великовата, зато с размером обуви угадали. В моем поколении 45-й размер ноги был довольно редкий и на «гражданке» меня предупреждали, что с этим могут быть проблемы. Но все обошлось. С этого момента и начался мой путь становления, как военнослужащего. От военкомата нас 44-х человек вели строем до метро «Пушкинская». И вот как раз в метро я испытал необыкновенное чувство. Ведь совсем недавно я был студентом. Ездил до университета и обратно, а сейчас уже разнашиваю берцы – это такие высокие военные ботинки на шнурках, за плечами вещевой мешок, а не папка в руках с отчетами и записями студента, да и одежда резко отличается от гражданской. На фоне всех остальных людей мы, по всей видимости, смотрелись контрастно и необычно. Ответ был прост. Мы были в военной форме. Впрочем, это все роилось лишь в моей голове. Кто из моих новоиспеченных сослуживцев думал также, знать, мне не дано. Но, во всяком случае, с девчонками никто не заигрывал и не пытался познакомиться. Все были серьезные до невозможности, каждый размышлял о чем-то, не отвлекаясь на окружающий мир.

Но нас объединяло лишь одно. Все мы ехали в метро до станции «Балтийская», чтобы уже оттуда ехать в г. Ломоносов. Доехали буквально за час и с вокзала сели в «ПАЗик», который помчал нас в «17-й флотский экипаж». К слову сказать, когда-то здесь службу начинал и мой дед.

Когда приехали, был уже поздний вечер. Вещи, те, которые остались от дома, перешерстили. Все «ненужное» военному человеку забрали. Оставили, лишь уставное и без чего все-таки обойтись было нельзя – зубную щетку и бритву. Далее снова построение и «шагом марш» в учебный класс – писать психологические тесты и тесты на профпригодность. На моей памяти, писал я его уже третий раз и каждый раз одно и то же. Тесты пройдены, очередь за флюорограммой. На территории части стоял «КАМАЗ», а там «флюшка». И абсолютно у каждого, кто заходил в этакий импровизированный «кабинет» спрашивали, кто хочет остаться в этой воинской части, у кого какая специальность, образование и тому подобное. Еще на гражданке дед дал мне совет: «Молчи, за умного сойдешь, от службы не бегай, но и на службу не напрашивайся». Я не преминул воспользоваться его советом, отвечал односложно. И только поэтому не остался в этой воинской части, ибо не улыбалась мне перспектива ходить в «сухопутных». После было фотографирование в «фотоателье» по-военному. Было что-то вроде конвейера – все под копирку. Были мы как те два молодца из ларца, одинаковых с лица. Но нас было сорок четыре. Хотя было бы забавней, если бы несколько рот (именно столько было в здании казармы) стояло в такой очереди. Думаю, что никого не удивлю, если скажу, что форма, которая на фотографии ниже – имитация.

Иными словами накидка, которая застегивалась сзади. Гюйс, тельняшка, а «тельняшкой» был кусок ткани, пришитый с внутренней стороны «формы» – все было единым целым. А низ одежды так и был «зеленкой». Но больше всего, что меня удивило в этой фотографии впоследствии, глаза. В них читался то ли испуг, то ли неопределенность.

А она как раз и состояла в том, что в тот первый день все еще не было понятно, что будет дальше. И самое интересное – стрижка. Нас не стригли в первые дни. На часах уже было часа два ночи, когда нас повели в баню. Из армейских фильмов, а примером тому может быть фильм «Десант», я примерно представлял, какая она эта армейская баня. Раздевалка, моечное отделение. Но уж никак ни я и ни кто-либо другой не ожидал, что вода будет холодная. Это и была первая «встряска». В принципе я был готов к подобным вещам. И если честно, даже улыбнулся, захотелось запеть песню Злого «Теперь ты в армии нах…».

 
Ооо-у-оо, теперь ты в армии, нах…
Кругом затылки пацанов
Тебе подобных блестят
И мысль одна на всех снует по ним
Теперь ты в армии, нах…
 

Первый день вне дома заканчивался, а по часам уже начался второй. Спать мы ложились в три часа. Давно отбой и вставать нужно было в шесть…Как гром среди ясного неба: «Рота, подъем!» Что? Какой подъем, зачем? – вскакивая с койки, спрашивал я сам себя. Спустя секунды был найден ответ: «Я же в армии, на мне военная форма». Таким было первое пробуждение в армейских стенах. Дальше – больше. Бегом (вообще в армии все нужно делать быстро) до умывальника и в гальюн. И тут, батюшки…Унитазы, как дома. Видели когда-нибудь в гальюне (разве что на подводных лодках) унитаз? Вот и я не видел, и на мгновение стало даже радостно. Но радость длилась недолго, а разочарование было впереди.

– Роте построиться для следования на завтрак!

– Напра-во! На выход шагом марш!

И все, а это уже не сорок четыре человека, а человек пятьсот идут в столовую для приема пищи. Меню незамысловатое:

– каша гречневая;

– кусок белого хлеба;

– чай.

Если честно, то вполне себе неплохой завтрак. К такому завтраку я был привыкший еще с детского сада. Поели, снова построение. К курилке. Покурили, и каждое подразделение отправилось по своим местам. И такой распорядок дня был ровно сутки, пока не приехали представители из другой воинской части, набиравшие матросов и морскую пехоту для дальнейшего прохождения службы. Вечером 17 ноября выдавали вместо ставшей уже привычной «зеленки», рабочую и парадную одежду моряков. И тут вышел казус. Вместо 45-го мне вынесли 43-й размер обуви.

– Всем все подошло?

– Никак нет, товарищ мичман. Прогары не подошли.

– Примерь…

– Не подходят.

Пауза…

– Что с тобой делать, держи 44-го размера.

– Вроде подошло.

Потом это «вроде» мне аукнется, но это будет потом. А пока, облачившись в рабочую одежду и прогары (военные ботинки с резинками вместо шнурков и дубовой кожаной подошвой) нашего военно-морского флота, мы стали ждать отправки в другую воинскую часть. Остаток дня прошел относительно спокойно. Но, на следующий день, 18 ноября началась суета. Проверка военной формы – наличие полных комплектов одежды: тельняшек зимних и летних, бескозырок, шапок, нательного белья, пилоток и кокард. Снова повторная медкомиссия и наконец, построение у казармы с последующим ожиданием отправки. Стоим час, стоим два… Вроде бы и недавно завтракали, а животы уже забурчали. Мы – тоже. Появляется запыхавшийся мичман. – Кому ворчим? Еще мамкины пирожки в брюхе не переварились, а они уже снова жрать хотят! Ну, желудки… Ну, проглоты…

– Да мы ничего, товарищ мичман…

– Ничего?

– Да, все нормально! И кушать почти не хочется…Холодно немного только… – Ага! Холодно говорите? И кушать не хочется? Щас поправим! И согреетесь и аппетит заодно нагуляете. Все равно автобус сломался. По направлению к вокзалу, бегом марш! Бежали метров сто. Запыхались. От разгорячившихся тел повалил пар, все же навешано на нас добра было неприлично много. Это не с тощим конспектом торопиться на лекцию.