Текст книги "Морские досуги №4"

– А, ну понятно тогда, значит, надо только дожить до этих гвоздей, – подтвердил Малов главную мысль Коляна.

– Да, да, дожить, – отмахнулся Колян. И тут же напомнил, – Только смотри. Будь тут осторожен. Доживать-то надо бережно, как бы тебе еще самому что-нибудь по башке не прилетело.

Войдя в машинное отделение, Малов был поражён.

Машинное отделение было небольшим, но оно было таким закопчённым, что Малова это сразило наповал. Переборки и борта были тёмного серо-коричневого цвета, а подволок был чуть ли ни черный.

Вниз, к главным плитам вел всего лишь один небольшой трап, и из-под этих главных плит, возвышался, так называемый, «главный двигатель».

На последнем судне Малова дизель-генератор был чуть поменьше размером. Это был восьмицилиндровый «Ланг». Малов вспомнил, что механик-наставник говорил ему, что этот пароходик 1937 года постройки и по репарации отдан в Камчатское морское пароходство после Великой Отечественной войны, и уже достаточно тут отработал в его собственности. Теперь, даже с первого взгляда, можно было понять, сколько людей на нём отработало за это время, как они здесь трудились и как относились к тому, что им не принадлежит.

Судно было чисто каботажное, и народ на нём не держался. Все старались только отсидеться на нём и побыстрее, при первой же возможности, перейти на закордонное судно. Поэтому и вид машинного отделения представлял собой чуть ли не преисподнюю. Всё вокруг было чёрное, мрачное, закопчённое, не мытое и не крашенное.

Да и когда было заниматься мытьём и покраской? Во время коротких переходов по побережью Камчатки экипаж был постоянно занят на самовыгрузках. Трудно было себе представить, чтобы после двенадцатичасовой работы в трюме у кого-то хватило бы сил взять тряпку с ведром и хоть что-либо отмыть с этих переборок.

По одной из переборок Малов провёл пальцем. Под стёртой копотью слегка пробилась белизна от прежней краски.

Малов подошел к главному двигателю и осмотрел его. По сравнению с общим мрачным видом машинного отделения в глаза бросились бронзовые блестящие рукоятки рычагов пуска, реверса и различные маховики, которые находились рядом с постом управления. Видно было, что их крутили чаще остальных, поэтому то они так ярко выделялись на общем фоне разрухи. Колян, был весь в нетерпении, поэтому постоянно теребил Малова: – Потом тебе все второй покажет, а пока иди сюда, я тебе покажу механизмы нашего заведования.

Он показал Малову все насосы и как они запускаются. Клапана, которые надо крутить, вертеть, чтобы они качали в нужном направлении.

Потом он показал Малову, как запустить компрессор и вентиляторы на распределительном щите.

В конце концов, они подошли к котлу.

Колян тут приосанился и, с ещё более важным видом, произнёс:

– Котёл для нас – это самое главное. Кроме тебя никто за него не отвечает. Только вахтенные, когда давление упадёт, запаливают его. Но они бояться его пуще, чем черт ладана.

– А чего боятся-то? – удивился Малов. Котёл, как котёл. Маленький. Без видимых следов сажи из-под обшивки. Водомерные стёкла четко показывают уровень воды. Было видно, что с ним все нормально. Это даже не котёл, а котелок.

В том, как котел был расположен, просматривался один нюанс, который Малову сразу бросился в глаза.

Между фронтальной поверхностью котла, на которой была расположена форсунка, и переборкой котельного отделения – был проход, примерно в метр шириной. Смотровой люк топки с форсункой открывался наружу. То есть, когда ты разжигаешь форсунку, то спиной почти упираешься в эту переборку.

По сравнению со всем машинным отделением, котельное отделение было относительно чистым. Переборка напротив форсунки, была даже почти белой. Наверное, её совсем недавно мыли.

Колян с важностью подошёл к фронтальной переборке котла и похлопал рукой по форсунке.

– Сейчас я покажу тебе, как запускается котел. Но только, как я его буду запускать, ты никогда так не делай. Я-то знаю, чем это заканчивается, поэтому только я так и могу делать, – похвастался он.

Важности в его движениях было, хоть отбавляй.

– Для начала мы хорошенько провентилируем топку, – показал он Малову на вентилятор и включил его, – Потом зажигаем факел, – он достал из металлического стакана факел и подпалил его.

– Смотри сюда, а вот так нельзя запаливать котёл, – снова повторил он и приоткрыл лючок у форсунки, – Перед котлом не становись, а то, если топлива нальется в топку больше чем нужно, то на тебя вылетит пламя с дымом.

Малов слушал его внимательно. Ведь на предыдущем судне всё это делала автоматика, и он знал об этих процедурах только чисто теоретически. А вот так, факелом, ему никогда не приходилось запаливать котёл.

– Хорошо – он только кивал головой в знак согласия, что ему понятны все манипуляции Коляна.

– Запаливай только через эту дырку, – он указал Малову на смотровое стекло, которое в данный момент было закрыто на «барашек».

Но, противореча всем своим словам, он приоткрыл лючок у форсунки, запустил топливный насос и через пару секунд сунул туда факел.

Тут как из топки пыхнет…. Как грохнет….

Оттуда вылетел черный клуб дыма с пламенем и обдал, стоящего перед топкой ошалевшего Коляна.

Тот автоматически захлопнул лючок и остался стоять перед котлом, мотая головой.

Самое интересное, что переборка напротив котла была белого цвета. Наверное, совсем недавно кто-то отмывал ее после подобных манипуляций. Может быть того же самого Коляна.

Когда дым рассеялся, то обнаружилось, что Колян был там же – напротив топки.

Он застыл в той же самой позе, что и закрывал лючок. Только стоял он на фоне закопченной переборки чихал и плевался. Лицо его было черное, волосы слегка опалены, а глаза закрыты. На почерневшей переборке за ним просматривался белый человеческий силуэт.

Теперь Малову стало понятно, почему эта переборка так сильно отличается от общего вида всего машинного отделения.

Малов подскочил к Коляну и потряс его за голову:

– Ты видишь хоть что-нибудь?

– Да все я вижу. Все нормально, не переживай. Не в первый раз. Я же глаза специально держал закрытыми, – бормотал он, разлепляя глаза.

От такого нелепого вида своего «учителя» Малова просто разбирал смех. Он его с трудом сдерживал, но всё равно оттащил Коляна от котла:

– Пошли мыться, брось ты этот котел, – приговаривал он, отводя Коляна от топки.

Колян всё ещё не смог прийти в себя после только что перенесенного стресса, но остался по-прежнему таким же упёртым:

– Потом, – он оттирал сажу с лица, – Успею я ещё помыться. Ты лучше сам сейчас зажги его, но только не так, как я тебе показал.

Но Малов ещё был под впечатлением от вида пламени, вырывающегося из топки и чёрного дыма, до сих пор полностью не развеявшемуся в котельном отделении:

– Да ну его в баню, а то он взорвется ещё…, – отмахивался Малов от назойливых предложений Коляна.

– Да не боись ты, я буду всё контролировать, – не отставал от него Колян. Пришлось подчиниться «учителю».

Малов подошёл к котлу и попробовал запустить его, но не так, как говорил Колян, а так, как было написано в правилах технической эксплуатации. Включил вентилятор, провентилировал топку, зажёг факел, открыл топливо, и сунул факел в специальное отверстие для розжига.

Когда пламя зажглось, Малов быстро вытащил факел, и они стали ждать пока давление в котле начнет подниматься.

Колян позвал моториста:

– Котел в работе, – важности Коляна не было предела, не смотря на свой внешний закопченный вид, – Наблюдай за ним, – он кивнул на котёл, – Как только давление поднимется до марки, то останови насос и выключи вентилятор через пару минут. Понял?

Моторист тоже еле сдерживал смех, но кивнул головой;

– Да понял я, понял. Что в первый раз что ли?

Колян же, не обращая внимания на бормотание моториста и, пытаясь напоследок показать свою власть, продолжал:

– Так! Не балаболь, а возьми ведро, швабру и быстренько приступай к замывке переборки.

Моторист, услышав этот приказ, усмехнулся:

– Колян, ну это ты уже третий раз так торопишься.

Колян, наверное, всё-таки, осознав свою вину, согласился:

– Ну, что делать, если так получилось?

– За три месяца твоей работы здесь, три раза – это много. Я тут уже полгода, а еще ни разу котёл у меня не пыхнул, – моторист многозначительно потряс пальцем перед расстроенной физиономией Коляна.

Колян аж подпрыгнул от негодования:

– Не твое дело, я механик, ты моторист, что хочу, то и делаю. А ты – вообще молчи. Делай, что тебе говорят старшие, – он махнул рукой на моториста и показал Малову жестом, чтобы тот следовал за ним.

Да… Все здесь было на ручном управлении. Никакой автоматики! За всем нужен был только глаз да глаз.

Предыдущее судно у Малова было полностью автоматизировано. Там главный двигатель запускался и контролировался с мостика, по давлению воздуха в баллонах включался и выключался компрессор, по давлению пара включался и выключался котел. Насосы пускались сами на автомате или дистанционно.

Здесь же ничего такого не было. За всем надо было смотреть и полагаться только на свои руки глаза, опыт и интуицию, которая подсказывала правильность действий.

Закончив осмотр машинного отделения, они поднялись в каюту. Колян быстро сгонял в душ и переоделся. Потом перед зеркалом подстригал себе опаленные волосы и ресницы.

В промежутках между матами по поводу «такого нехорошего» котла, он попросил Малова:

– Смотри, деду не проболтайся. А то мне раздолбон тогда будет, да еще и характеристику может послать в кадры о моих козах.

Малов успокоил его:

– Не волнуйся. Ничего не буду говорить. Что тут такого? Ну, случилось. Ну и что? Никого же не убило, – он говорил это спокойно и рассудительно. Слыша его ответ, Колян через плечо посмотрел на Малова с благодарностью. После того как Колян переоделся, они вновь поднялись в каюту деда. Когда они вошли в каюту, то Малов был просто удивлён. Там на диване сидела копия деда. Он выглядел точно так же, как и старший механик, но был только чуть-чуть повыше, но точно такой же дедушка с лысой головой, как биллиардный шар, с такими же остатками волос над ушами, с таким же вздернутым носиком, где у него также были зафиксированы на кончике носа очки.

Увидев нас, Иван Иванович говорит:

– Ну, Иван Михайлович, смотри, а вот это наш новый настоящий инженер, – и ткнул в сторону Малова коротким пальчиком.

* * *

Только много позже Малов понял, почему у него был такой короткий указательный палец. На нем просто не хватало первой фаланги. К тому времени он уже знал, что это «болезнь» многих механиков-паровиков. Как потом ему рассказывали бывалые механики-паровики о том, что на паровых машинах механики на ощупь пробовали степень нагрева подшипников работающих машин. Особенно это касалось крейцкопфных подшипников. Они находились в глубине машины. Так, чтобы узнать их температуру, приходилось вытягивать руку к вращающемуся шатуну и тыльной стороной пальцев проверять этот нагрев. Иной раз от таких «измерений» механики лишались пальцев, если не угадывали такт двигателя. Примерно такой же пальчик и был у Ивана Ивановича.

* * *

Иван Михайлович с любопытством глянул на Малова поверх очков:

– Да ты что? – потом оглядел Малова с ног до головы, встал, обошёл его кругом, а потом встал перед ним и прямо посмотрел в глаза.

От такого жёсткого взгляда у Малова даже не осталось ни малейшего сомнения, что перед ним стоит не маленький лысый дедушка, а настоящий капитан, узнавший тягости и невзгоды морской жизни, который прошёл Крым, Рим и медные трубы.

Но тут его словно подменили и он, как и Иван Иванович, погрозил Малову пальчиком:

– Ну, смотри, инженер, чтобы у тебя тут все нормально было. А то Кольку иной раз и котел опаливает, и насос он может загробить, потом у нас в туалетах воды не бывает. Ты смотри, инженер, тут за всеми делами. У нас пароход старый, но очень хороший. Мы его, – он поглядел в сторону Ивана Ивановича, – Очень любим.

Малову стало предельно ясно, что спуска ему за все его козы тут не будет, и будут тут спрашивать с него всё по полной программе. Поэтому и оставалось, что ответить:

– Да понял я. Всё понял.

Иван Михалыч дружелюбно улыбнулся на такие слова и потрепал Малова по плечу.

– Ну, вот и замечательно. Иди, работай, – и вышел из каюты.

Иван Иванович сразу подписал Коляну акт о пересдаче дел. Тот быстро собрался и побежал к третьему помощнику, выписал у него бумаги, и с первым же рейдовым катером, исчез с борта. Как и из оставшейся жизни Малова.

Малов остался один. Каюта была маленькая. В ней было не разгуляться. Она была предназначена только для отдыха, но никак не для других «заседаний». В ней была только кровать, установленная поперёк судна, под иллюминатором находился небольшой диванчик, на который могли бы сесть только два человека. Напротив кровати находился небольшой столик и над ним полка для инструкций. В ногах кровати, за занавеской прятался очень маленький умывальник, где можно было только сполоснуть руки. Под кроватью был встроен рундук, в который Малов и сложил свои небольшие пожитки.

Устав от событий сегодняшнего дня, Малов присел на диванчик и с любопытством осматривал свои новые «владения».

Тут в дверь неожиданно постучали, и в щель приоткрытой двери просунулась голова третьего помощника.

Он посмотрел с любопытством на Малова:

– Что осваиваешься? – а потом, увидев потухший взгляд собеседника, подбодрил его, – Не расстраивайся. Бывают пароходы и похуже. А тут смотри – у тебя в каюте есть даже умывальник. А то все остальные моются в общем умывальнике, а вот у механиков есть свои. Зато душ для всех общий. Пошли, я проведу тебя по судну, – неожиданно предложил он, – А то Колян, наверное, забыл это сделать?

Малов встал и пошел с третьим. Посмотрел душ, надстройку, поднялись на мостик, и уже оттуда можно было подробно рассмотреть два трюма с лебёдками и стрелами и всю палубу.

Понемногу становилось понятно, куда же занесла судьба Малова и что он должен будет делать.

Но он обнадежил себя:

– А оно и правильно! Никогда не надо отчаиваться от создавшейся ситуации. Надо просто ситуацию брать за рога и вертеть ею туда, куда тебе будет надо.

На следующий день пароход снимался в рейс. Самое интересное было то, что Иван Иванович в машину не спускался. Он только отдавал приказания. Всем занимался второй механик. Иван Иванович только бегал по палубе, периодически заглядывая в полуоткрытую дверь машинного отделения.

– Ох и боится дед, что «главный» развалится при очередном пуске, – на ухо прокричал Малову второй механик, когда тот с ним отсоединял валоповоротку.

Второй был невысоким мужичком, тоже в возрасте, лет за пятьдесят. Такой крепыш невысокого роста, с внушительным брюшком.

После того, как была отсоединена валоповоротка, второй подошёл к пульту управления и вновь прокричал Малову на ухо. Из-за работающих рядом дизель генераторов приходилось только кричать:

– Смотри, что я буду делать и запоминай.

Иван Иванович стоял около входной двери машинного отделения, держа её приоткрытой. То есть на один трап выше крышек главного двигателя. Он руководил запуском «главного двигателя» – этой динамки, в понимании «опытного» механика Малова.

Малов сразу понял, что запускать главный двигатель надо чрезвычайно осторожно, а то тот от старости и в самом деле сможет развалиться.

Дед махнул рукой второму механику. Тот поставил ручку телеграфа на «Малый вперёд» и крутанул какой-то клапан, потом другой и двинул топливную рукоятку. Дернул ещё какую-то ручку и двигатель, натужно сделав несколько оборотов, завелся.

Раздалось похрюкивание работающих цилиндров. Тюх-тюх-тюх, и двигатель начал потихоньку разгоняться. Тут же вновь зазвенел телеграф. На нём была команда «стоп».

Второй поставил топливную рукоятку в «0» и опять крутанул какой-то клапан.

После этого раздался свисток на переговорной трубе с мостиком. Это была медная, надраенная до блеска труба со свистком. Если в нее дунули на мостике, то свисток свистел в машине.

Второй вынул пробку из трубы, подставил под неё ухо, послушал, что ему там говорят, сказал что-то в трубу и заткнул её обратно тем же свистком. То есть, таким образом, была получена какая-то очередная команда.

Малов стоял и с интересом смотрел на все эти манипуляции, потому что на предыдущем его судне двигатель запускался с мостика. Там было всё очень просто. Механики только готовили двигатель к запуску и передавали управление им на мостик. Там двигали ручку телеграфа, и автоматика сама запускала главный двигатель.

Тут же приходилось делать все вручную. Это было так необычно, так интересно! Малов наблюдал за руками второго механика и за всеми его манипуляциями, стараясь запомнить, как это все делается.

Он уже не так стал замечать грязь машинного отделения и его, измазанных солярой, плит.

Плиты на других пароходах были выкрашены зеленой краской, а тут наоборот – плиты были намазаны солярой и отдраены до воронёного цвета стальными щетками.

В машине стоял запах соляры, дышать было тяжеловато от такого ухода за этими плитами. Эта вся грязь стекала в льяла, и Малов, когда заглядывал туда, видел, какие они грязные и замазученные.

На предыдущем пароходе льяла были светло-серого цвета, и если туда спуститься в чистой робе, то вылезали оттуда, практически не испачкавшись. Но тут, не дай Бог, туда залезть. Тем более, что высота от деки до плит была всего лишь сантиметров 70, не больше.

Потом-то Малову пришлось лазить туда ни один раз. То ключ упадет, то отвертка, то сами льяла надо было чистить от скопившейся за много лет грязи.

Но тут Иван Иванович через дверь прокричал:

– Запускаемся на «самый малый вперёд»!

Второй механик быстро проделал все манипуляции для запуска и запустил двигатель на «самый малый вперёд», хотя телеграф звенел на «задний ход». Иван Иванович прокричал в открытую дверь:

– Не давай задний ход!

Потом Иван Иванович выскочил из двери, посмотрел наружу, что там делается, вернулся и вновь прокричал:

– Так и работай!

Тут на телеграфе возник ход «стоп» и «самый малый вперед».

То есть, Иван Иванович угадал, что и как надо делать, потому что он, наверное, лучше капитана чувствовал, куда ему надо швартоваться, и как тому надо было отходить.

Но, больше всего, как потом оказалось, он боялся резких реверсов. Ему мерещилось, что от этих реверсов старенький «главный двигатель» может просто развалиться и собрать его не будет никакой возможности. Запасных частей на него уже просто не было.

Двигатель по-прежнему работал самым малым ходом, когда Иван Иванович прокричал в дверь:

– Ну-ка, давай средний ход.

Второй механик добавил чуть-чуть топлива топливной рукояткой, двигатель заработал натужнее и потихоньку начал разгоняться.

Иван Иванович спустился вниз, схватил стетоскоп – «слухач», как мы его звали, и начал прикладывать его то к одному, то к другому месту на главном двигателе, прослушивая работу подшипников. Потом побегал вокруг «главного двигателя» и, довольный результатами осмотра, опять поднялся к своему посту управления на выходе из машинного отделения.

Потом он вновь выскочил на палубу и, вернувшись к двери вновь прокричал: – Давай полный.

Второй механик осторожно начал разгонять «главный двигатель» до полного хода.

Через минуту на телеграфе появилась команда – «полный ход».

Судно выходило из Авачинской губы. Как оно оттуда выходило Малов, и понятия не имел, потому что всё это время находился в машинном отделении, наблюдая, как второй механик обслуживает главный двигатель во время ввода в режим полного хода. Как он регулирует температуры, какие клапаны крутит и на каких холодильниках.

Для Малова это было новое судно и ему на нём было всё интересно.

Судно шло в Находку. Если на «Чите» в Находку приходили на четвертый – пятый день, то тут «Бородин» дошел туда только на седьмой день.

Там судно почти сразу же поставили на выгрузку на жестянобаночную фабрику, где производилась выгрузка консервов.

Пока выгружали консервы, Малов упросил Иван Ивановича разрешить ему съездить на пару дней во Владивосток.

Иван Иванович весь этот небольшой рейс присматривался к Малову. Он по-своему оценил его работу. Поэтому дал Малову разрешение проведать семью.

Малов видел, что деду нравится, как он работает в машинном отделении с мотористами, как несет вахту. За эту неделю дед создал свое мнение о Малове, и на одном из ужинов, когда весь комсостав сидел в кают-компании, он обратился к капитану:

– Да… четвертак у нас инженер, соображает, – со значением, глядя перед собой, произнес он.

Капитан посмотрел на него и весомо добавил:

– Да… инженер – это хорошо, – и вновь уткнулся в тарелку.

Так они постоянно переговаривались между собой. Один сидел на одном конце стола, другой на другом конце этого длинного стола.

Они были как братья-близнецы и говорили примерно одинаково. Если один что-то говорил, то другой, это же самое повторял. Мысли у них были тоже одинаковые. Если один важно говорил:

– Да! Это надо сделать!

То другой, немного подумав, отвечал:

– Да, надо это сделать, – и это дело потом делалось.

Они много лет проработали вместе, и им лишних слов не надо было произносить. Они понимали друг друга с полуслова.

* * *

Ходили даже слухи о виртуозности капитана. Малов о них слышал еще, когда сидел на «бичу».

На восточном побережье Камчатки в Пенжинской губе отливы иногда достигают 10 метров. Так Иван Михайлович на этом «Бородине» подождал время максимального прилива и пошёл к берегу, где должна была производиться самовыгрузка.

Только по одному из известных ему ориентиров, он бросил якорь и оставил судно в таком положении. Когда произошёл полный отлив, то оказалось, что судно просто легло на песчаный пляж, вокруг которого торчали острые скалы. С берега после отлива к судну подъехали грузовики, на которые и был выгружен груз. Питание на электростанцию подавалось от носового дизель генератора, который имел воздушное охлаждение.

* * *

После выгрузки консервов, судно было поставлено в торговый порт, чтобы грузить спиртное. Рейс был запланирован на Усть-Камчатск.

Как только судно встало к причалу, то на него сразу прибежали сто миллионов тысяч куч стивидоров. Они стояли около трюмом и вагонов, проверяли каждый строп, считали все бутылки, ящики, чтобы оттуда ничего не пропало.

Грузчики все равно должны были поживиться, чем либо, потому что там же была водка. К каким только уловкам они не прибегали, но ничего из этого у них не получалось. Заслоны из стивидоров были выставлены надёжно. Ведь товар был жидкий и очень даже востребованный. Поэтому стивидоры никому ничего не давали. Грузчики были на них очень обозлены, но погрузку трюмов завершили за двое суток. Все ящики с бесценным грузом были аккуратно погружены, трюма надёжно законопачены, и судно опять отправилось в рейс, но уже на Усть-Камчатск.

Обычно на Камчатку капитаны прокладывали курс через пролив Лаперуза, но сейчас, в конце ноября, Иван Михайлович решил идти через Сангарский пролив. Потом надо было пройти вдоль всех Курил и почти всю Камчатку. Для «Бородина» и это было значительным испытанием. С его ходом в десять узлов судно дочапало до Усть-Камчатска чуть ли не за десять дней.

Если в Японском море погода была спокойная, волнение было не больше трех баллов, то на входе в Сангарский пролив ветер достигал почти шести баллов. Но он был попутным, так что «Бородин» «несся» почти по двенадцать узлов. Да если ещё учесть, что течение Куросио тут достигает иногда больше трех узлов, то «Бородин» был, как глиссер.

В туманной мгле просматривались оба берега островов Хоккайдо и Хонсю. Выйдя на палубу, уже можно было ощутить запах Японии. Поперёк пролива сновали паромы, от которых очень умные судовые штурмана легко уклонялись. Малов с любопытством всё это рассматривал только с главной палубы. В такие напряжённые моменты четвёртым механикам не место на мостике. Он сделал несколько снимков своим «Зенитом». На нём был установлен объектив «Гелиос», поэтому Малов надеялся, что красоты Японских берегов запечатлеются надолго.

Хорошо, что проход проливом шел после его вахты, и он смог полностью его просмотреть. А это было всего лишь четыре часа прохода.

Как ему потом с гордостью показывал второй помощник на карте, что судно ни на кабельтов не вышло из зоны разделения.

Циклон, из-за которого Иван Михайлович избрал такой курс, ушёл на север Охотского моря и бушевал где то в районе Магадана, а «Бородину» после его прохода досталась только небольшая бортовая океанская зыбь, которую он ощутил после выхода их пролива.

Хоть каютка была и маловата и приспособлена только для отдыха, но всё равно зыбь в ней было переносить нелегко.

Многими телами механиков, которые работали здесь до Малова, в матрасе была продавлена яма и поэтому, если правильно в неё уложиться, то можно был хоть как то спать. Надо было вытянуть вперед руки, упереться ими в спинку кровати, найти в яме матраса нижайшее место, упереться ногами в заднюю стенку кровати и как-то попробовать заснуть. А так как кровать была длиннее Малова, то приходилось снимать подушку с дивана и укладывать её в ноги и уже тогда продолжать, так называемый сон. Иногда крен достигал десяти градусов с периодом в пятнадцать секунд, но судно и при такой болтанке всё равно шло со своими десятью узлами.

А утром после такой ночи всё равно приходилось вставать, идти на завтрак и выходить на вахту.

На завтрак очень даже хотелось идти, потому что его накрывала несравненная Ольга, наблюдая за прелестями которой у всех присутствующих отвисали челюсти.

И вот после таких семи суток болтанки, судно пришло в Усть-Камчатск. Оно встало на рейде Усть-Камчатска и бросило там якорь. Стивидоров, которые сопровождали груз, сейчас можно было увидеть на палубе. А то во время перехода они больше предпочитали район туалета.

На каждый трюм их было по три человека и один главный, то есть семь человек дополнительно. Где они ютились, и как они ютились – Малов не знал, потому что у него была своя каюта, и туда он не собирался никого пускать.

На рейд приехали уже береговые стивидоры. Они осмотрели трюма и пожелали, чтобы команда их открывала.

Это сейчас трюм открывается с помощью ручки только одного гидравлического манипулятора, а на «Бородине» это была целая эпопея. Вначале надо было снять брезенты, потом настроить стрелы и с помощью их снимать деревянные рыбинсы. Боцман с матросами занимались этим открытием трюмов несколько часов. Когда трюма были открыты и береговые стивидоры убедились, что ящики с драгоценным пойлом целые, только тогда выгрузка бесценного груза была разрешена.

Боцман, спокойный мужик в возрасте, подошёл к главному стивидору и мирно предложил:

– Слышь, ты бы экипажу дал хоть ящичек, мы тут страдаем от того, что столько добра, а никто ничего даже не попробовал.

Но стивидор обозлился на боцмана из-за его наглости. Отвернулся от него со словами:

– Никаких ящиков! Все будет выгружено по правилам!

А что оставалось делать боцману? Он пожал плечами и пошёл на конроллеры лебёдок:

– Хорошо, по правилам – значит, по правилам, – бубнил он себе под нос. Портовые грузчики, которые спустились в трюм, нагрузили на сетку ящики с водкой, и скомандовали боцману поднимать. Боцман потихоньку осторожно стал принимать строп. Строп натянулся и приподнялся над комингсом трюма. С океана шла небольшая зыбь и под её воздействием судно немного покачивало.

Боцман немного подождал, чтобы судно выровнялось, но судно раскачивалось где-то на 5 градусов, то есть каждые 10–12 секунд был крен на борт – туда пять и обратно пять градусов.

Затем он стал медленно выводить строп с водкой за пределы борта, и остановил его над баржой. Но остановил строп он как-то неловко. Почти у самого борта. Потом чуть-чуть приспустил его, и во время очередного крена, борт судна ударил по стропу. Тут же из ящиков сразу полилась нектарная жидкость. Стивидор схватился за голову и начал орать во всю глотку: – Ты что делаешь, вредитель?! Зачем ты это делаешь?!

Боцман отпустил рукоятки контролеров лебедок, поднял руку к уху, и как будто ничего не слышит, тоже прокричал стивидору:

– Чё говоришь-то?

В это время пока он переспрашивал стивидора, борт судна ударил по стропу второй раз, и еще больше бутылок разбилось. Со стропа хлынула ещё большая струя нектарной жидкости на палубу баржи. Грузчики не растерялись. Под эти струи были подставлены каски. Так что и им кое-что перепало.

Видя такой беспредел, стивидор взмолился:

– Сколько хочешь?

Боцман, поняв состояние стивидора, был доволен:

– Это уже другой разговор.

Борт приближался третий раз, когда стивидор закричал во весь голос:

– Я тебе дам все, что ты хочешь, только больше не надо экспериментов. Боцман мирно согласился:

– Понял.

Он быстренько взялся за рукоятки контролеров, и третьего удара уже не последовало. Строп плавно опустился на палубу баржи, где грузчики принялись разгружать его.

После этого инцидента в течение выгрузки больше ни одна бутылка, ни один ящик не были разбиты или повреждены. Народ был доволен, что боцман так проучил стивидора.

Но утром, за завтраком, получилась непонятная история.

На завтраке в кают-компании на столе стоял большой белый чайник, заварник с заваркой и хлеб для бутербродов. Каши сегодня не было. На большой тарелке посередине стола была навалена накромсанная колбаса с огромными кусками хлеба.

Обычно Малов завтракал вместе с третьим помощником. Им обоим надо было заступать на вахту с восьми утра. Поэтому они всегда дружно усаживались за стол, перекидываясь впечатлениями после прошедшей ночи. По привычке Малов взял чайник, чтобы налить себе в стакан кипятка. Но чайник почему-то оказался холодным. Тыльной стороной ладони он потрогал заварник – тот тоже был холодным. Ничего не понимая, Малов с третьим переглянулись непонимающими взглядами.

– Оля! – чуть ли не в один голос позвали они буфетчицу, – Почему чай холодный?

Оля – звезда нашей кают-компании, видя наше замешательство, подбодрила нас:

– А вы пейте, пейте. Не стесняйтесь. За всё уплочено. Боцман нам всем сегодня сделал подарок.

Язык у Оли что-то как-то подозрительно заплетаться, глаза были враздрай, и было непонятно её приподнятое настроение:

– Что наливать-то? Чай холодный, – третий помощник уже стал в серьез возмущаться.

– А ты лей, лей. Потом разберётесь, где что холодное, а где горячее, – показывала рукой Ольга, как надо наливать «чай».

Ничего не понимая, Малов открыл крышку чайника и понюхал его содержимое. Чайник оказался полным водки.

Как потом выяснилось, это боцман дал Оле водку, и она набрала ее в чайник, а в заварник налила египетский ликер «Абу-Симбел».

Теперь, чтобы позавтракать, надо было просто налить немного заварки, то есть «Абу-Симбела», разбавить его водочкой, быстренько выпить, и закусить бутербродом.