Текст книги "Морские досуги №4"

– Я – сын Зайцева и я Вам привез ящики для папы.

– Хорошо, а что же ты предварительно не позвонил мне и не сказал ничего? – было уже поздно, и я с семьей уже собирался ехать домой.

Но он, несмотря на то, что в каюте были жена и дети, напомнил мне:

– Папа мне сказал, что я могу здесь отдать Вам его вещи, – деваться было некуда, ведь мы находились уже в порту под выгрузкой и на завтра был назначен отход.

– Хорошо, – нехотя согласился я, – Давай, тащи сюда свои ящики.

Так он притащил не несколько ящиков, а 15 штук огромных ящиков из-под яблок. Наверное, там было по 24 килограмма в каждом ящике. Здоровенные и тяжеленые оказались эти ящики. Он, со своим другом, под моим руководством, забил ими всю ванную комнату. И плюс к тому же было еще два свёрнутых ковра.

Господи, думаю, вот это да, вот это я влетел. Что мне теперь с этими вещами делать? Потом думаю:

– Да ладно, может быть, пронесёт.

Во время того отхода, таможня во Владивостоке особо нас не трясла. Семен Иваныч умер и никто такими ловкими пальцами не лез в карманы пиджаков, чтобы оттуда достать один рубль или лотерейный билет за тридцать копеек, которые могли бы серьёзно подорвать экономику СССР. А после нахождения этого преступления, несчастного морячка, который по пьяне забыл вынуть из кармана советское достояние, лишали визы и возможности совершать заграничные рейсы.

Мы же стояли на линии. Возить ни в Америку, ни из Америки было особенно нечего. Это же не японская линия, когда оттуда сейчас прут всяческое барахло, машины и всё остальное к ним в придачу.

Так оно и вышло. Никто особо нас не досматривал. По каютам таможенники не ходили. Мы заполнили декларации, принесли их в столовую, где, как обычно их собирали при отходах. Этим дело и закончилось. Всё. Так и отошли из Владивостока.

Ну, отошли и отошли. Обычно, я с утра ухожу в машинное отделение на работу, возвращаюсь в обед, после обеда опять пропадаю в машине. Вечером смотрю какой-нибудь фильм по видику, и ложусь спать. Такой был режим работы и отдыха в течение рейса.

Но где-то дня через четыре просыпаюсь ночью от того, что кто-то кукарекает. Странно, интересно, думаю:

– Вот это да! Что у меня, крыша едет, или я дурак какой-то?

Я обошел и осмотрел всё в каюте. Кукареканье раздавалось откуда-то из туалета. Там не было видно, откуда это нечто кукарекает. Потому что уложенные ящики стопками стояли чуть ли не до подволока. Думаю – мне это кажется. Положил голову на подушку, заснул – и все. Больше не слышал кукареканья.

На следующую ночь произошло то же самое. А каждый день, приближаясь к Америке, мы переводили часы – один час через два дня. Получается, что первый раз оно закукарекало в 5 утра, потом в 6 утра, потом в 7 утра.

А из Владивостока в Сиэтл с нами решил проехаться корреспондент одной из американских газет. То ли сан-францисской газеты, то ли сиэтловской газеты. Он неплохо говорил по-русски.

По-английски я тоже тренировался, особенно сейчас, потому что в рейс с нами пошла Галина Степановна – преподаватель английского языка.

Как она нас всех дрючила, бедных и несчастных!

Она вычисляла, где только мы можем находиться, ловила нас, и минимум два часа мы проводили в ее твердых, жестких объятиях преподавателя английского языка. Из этих тисков уже невозможно было никуда вывернуться. Галина Степановна скручивала из нас верёвки и вбивала в нас этот английский язык со страшной силой «П» нулевое, невзирая на ранги и должности.

А тут еще и американец был. Так что те знания, которые вбила в нас Галина Степановна, мы понемножку применяли к этому американцу. С носителем языка велись различные разговоры на всевозможные темы. Ох, и любопытный был этот кореспонденьтик. Иногда использовались слова и выражения, которые Галина Степановна вбивала в нас кувалдой. После этого они залегали в памяти глубоко и надолго.

И вот, как-то утром, когда я проснулся от очередного кукареканья, я поднялся на мостик. На мостике, увидев американца, тупо уставившегося в лобовое стекло, я подошел к нему.

Судно было основательное, ледового класса, мощное. Моряки эти суда между собой называли «морковками». Оно имело два мощнейших дизеля. Но мы пока шли только на одном, чтобы было экономичнее. Приближались к Алеутам. Штормило, было пять-шесть баллов, но качки практически не ощущалось из-за солидных размеров нашего судна. Длиной оно было около 180 метров.

Не выдержав тишины мостика, я обратился к корреспонденту:

– Майкл, вы живете в каюте прямо надо мной. Я – старший механик, если Вы помните, – тот утвердительно кивнул головой.

Мы уже с ним неоднократно вели различные беседы на различные темы, в которых то он поправлял мой английский, то я его русский.

Поэтом, убедившись, что он меня понимает и слушает, я продолжал:

– Вас по ночам ничего не тревожит? – он с удивлением приподнял брови, – Потому что расположение вашей каюты примерно такое же, как и мое, – продолжал я, – И туалет и ванная комната у вас находятся так же, как и у меня.

– Правда? А я и не знал об этом. Значит мы по-настоящему соседи? – он изобразил искусственную улыбку на лице.

– Конечно соседи, – не обращая внимания на его эмоции, продолжал я, – Даже и вентиляция из туалета и ванной у нас с вами одна. Так я вот о чём хочу спросить тебя, – мялся я.

Как бы корректнее задать свой вопрос:

– Из вентиляции у тебя кукареканья не слышно?

Корреспондент широко открыл глаза, и они у него округлились до состояния бейсбольного мяча. Он посмотрел на меня с удивлением:

– Нет, ты знаешь, у меня в туалете ничего не кукарекает, может быть, тебе это послышалось? – вежливо предположил он.

– Да нет, – пожал я плечами, – Ночью, то ли в 4, то ли в 5 часов там что-то начинает кукарекать.

– Нет, – решительно по-русски отмел он все мои сомнения, – У меня в туалете ничего не кукарекает.

Когда я узнал, что у него ничего не кукарекает в каюте, я вернулся в каюту. Через полчаса забегает ко мне капитан:

– Дед, ты что, совсем сдурел, что ли! Ты что к этому американцу пристал? Он вообще думает, что у тебя крыша поехала, потому что у тебя там где-то ночью что-то кукарекает.

– Ты знаешь, Владимир Иванович, а оно и в самом деле кукарекает, – попытался я объяснить ситуацию возбуждённому капитану.

– Да не может быть, чтобы кукарекало, – также напирал он на меня.

– Хорошо, – я поднял перед собой ладонь, чтобы успокоить возбужденность капитана, – Тогда я приглашаю тебя на концерт этого кукареканья, – а потом уже спокойнее добавил, – Давай, приходи, посидим, послушаем. Ну, часика через полтора и приходи, – я посмотрел на часы, – Придёшь? – я вновь вопросительно глянул в его возмущенные глаза.

Капитан, немного успокоившись от моих заверений, развернулся и вышел из каюты.

Он и точно пришел в назначенное время.

Я заварил свежий чай, разлил его по фарфоровым чашкам и мы сели, чтобы расслабиться.

Сидим, пьём чай, курим и ждём. Я искоса все время поглядывал на безмятежного капитана.

Но вдруг, на самом деле, послышалось: «Кукареку!».

После первого «Кукареку», капитан подозрительно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Но кукареканье продолжалось с назойливой настойчивостью.

А я, поглядывая на него с ехидцей, спрашиваю:

– Ну и что? Кукарекает? Слышишь?

– Точно! Кукарекает, – озадаченно говорит он. И почесал в ухе пальцем, – Думал сначала, что показалось. А оно, и в самом деле, кукарекает. А где оно у тебя кукарекает? – он уже с любопытством просмотрел на меня. Хмыкнув, я указал ему на спальню:

– Да вон там – за спальней.

А из спальни дверь идет в ванную комнату. Сейчас дверь туда была открыта. Ванная комната была огромной. Там находились ванна, туалет, и еще там можно было бы и в футбол поиграть. Места было достаточно.

Капитан зашёл в ванную и остолбенел – а там все было забито ящиками.

– Откуда ящики?!

– Зайцев попросил.

– Ты что, дурак, что ли?! Если бы ты влетел с этими ящиками во Владивостоке, когда таможня нас проверяла, пароход был бы арестован! Ты что натворил!? – возмущению его не было предела.

– Но ничего же не случилось …, – попытался оправдаться я.

– Это тебе просто повезло. Да! Вот это ты учудил, – его возмущению не было предела.

Он сел в кресло, немного передохнул, чтобы сбросить эмоции, и продолжал:

– Ну и дурак же ты, дед! Елки-палки, вот это же надо…! Как это можно! Ты же все судно подставил бы из-за этого Зайцева!

Потом он немного успокоился и, поглядев на стопу ящиков, предположил:

– Может быть, в каком-то из этих ящиков что-то и кукарекает?

– Да я, вроде бы перебирал их – и ничего не нашёл, – оправдывался я. Но кукареканье неслось именно откуда-то с той стороны. Из ванной комнаты.

Капитан быстро поднялся с кресла и, чуть ли не бегом, проследовал в ванную комнату. А там начал простукивать и переворачивать эти злосчастные ящики.

Бац, бац, бац – ниже-ниже…. Стучал он по ящикам.

– Да! Вот он, – радостно вытащил он из кучи один из них, – Вот из этого ящика у тебя и кукарекает.

И на самом деле. Я прислушался к этому ящику. Точно! Этот ящик и кукарекал.

– Да. Там, наверное, находиться сингапурский будильник. Кто-то нажал кнопку на нем при погрузке – и он, поэтому и кукарекает, – предположил капитан.

– Да ты что!? – я был ошарашен от простоты такого решения.

Вытащили мы этот ящик, отнесли его в дальнюю кладовку и оставили там. До конца рейса я так его больше и не трогал. Не заходил в ту кладовку, но кукареканье в каюте прекратилось.

А когда Зайцев пришел в Сиэтле к нам на борт, я его с интересом спросил:

– Что это у тебя в ящике там кукарекает?

– Да, елки-палки, это моя жена, наверное, будильник положила туда, клавишу на нем нажала – вот он и кукарекает – он долго смеялся над моим рассказом и изумлением американского журналиста.

Капитан, немного успокоившись после моего рассказа, и немного охолонил нас:

– Одно только нормально, что у тебя с башкой всё в порядке, и крыша у тебя не съехала. Это доказывает, что ты ещё не чокнулся, хоть и в рейсе находишься больше полугода, и перед любым судом можешь находиться в полном здравии.

И потом рассказал нам, что этот корреспондент пришел к нему очень озабоченный:

– С вашим стармехом проблемы – у него кукареканье в голове слышно, – со смехом рассказывал нам капитан, – А по нашим законам, если моряк находится в море больше 4 месяцев, то этому человеку нужно отдыхать. А вы уже больше полугода в рейсе. Обратитесь в компанию, чтобы ему срочно предоставили отдых. А то, его ни один суд не возьмет свидетелем в случае любого инцидента.

Капитан успокоил журналиста:

– Все нормально, не переживай. Мы уже нашли где у него в каюте кукарекает и устранили причину. Теперь у него в каюте нет проблем, и он ночами спит спокойно.

Но корреспондент не успокоился и перед подходом к Сиэтлу, застав меня вновь на мостике, спросил:

– У вас больше ничего не кукарекает в каюте?

– Да нет, мы нашли этот ящик, из которого неслось кукареканье, там был будильник.

Тогда корреспондент посмеялся и говорит:

– Да, это был один из морских анекдотов. Я, может быть, опишу его в своей хронике.

* * *

И вот, пока я гулял с Нельсоном, этот случай непроизвольно вспомнился мне. Но тут я уже говорю сам себе:

– Но чтобы медвежонок разговаривал со мной, и я это слышу – странно. Когда я вернулся к себе на «Кристину», никого, конечно, у трапа не было. Следов вечернего отдыха под тентом не наблюдалось. Матрос, филиппок, сидел где-то в каюте. Ужин я прогулял. Кразимир, наш повар, оставил мне кое-что покушать. Я залез в холодильник, сделал себе бутерброд и разогрел в микроволновке ужин. Поужинал и поднялся в каюту.

Посадил на иллюминатор Нельсона со словами:

– Ну, Нельсон, все. Теперь мы будем вместе с тобой путешествовать. Будем вместе работать. Теперь ты будешь моим товарищем. Постарайся всегда создавать мне хорошее настроение. Ты согласен? – Нельсон как будто вдруг моргнул глазами и кивнул головой:

– Да – согласен, – вот тут у меня, и в самом деле, непроизвольно мурашки пошли по спине и непроизвольно вырвалось:

– Вот это да!

Я снял комбинезон, принял душ и лёг в кровать. Наверное, это был один из тех редких случаев за последние почти пять месяцев, когда я ложился раздетым в постель.

Обычно я спал, не раздеваясь, на диванчике или в своём знаменитом кресле в ЦПУ.

Первый месяц на «Кристине» был для меня полным кошмаром. Комбинезон я вообще не снимал. Спал, где придётся. Комбинезоны я просто менял. Один на мне, другой стирается, а остальные сушатся. Как-то раз старпом Валерка заскочил в ЦПУ и, увидев меня, скорчившегося на стульчике за столом, предложил:

– Дед! А не сделать ли нам для тебя достойное лежбище, – я был не против его предложения.

– Но как это сделать? – я был немного озадачен его вопросом.

– Не переживай. Всё сделаем быстро, – Валеркин энтузиазм меня всегда поражал.

При первой же стоянке в Авенмаусе, Валерка попросили Майкла, чтобы он отвёз его на ближайшую автомобильную разделку.

Майкл – пенсионер. Ему далеко за семьдесят. Он одинок и скрашивает свою жизнь тем, что ходит по судам и помогает морякам. Просто так, от души. Помогает и всё. Я ему, иной раз наливаю за его доброту душевную, по паре канистр дизельного топлива, которым Майкл заправляет свой «Лэнд Ровер». Денег у Майкла достаточно. И поэтому и машина у него очень даже приличная. Но, он немного экономит на топливе. Ну и что? Пусть, если ему так хочется. Меня этой дизелькой раз в месяц регулярно заправляют по сорок тонн. Так что сорок литров для Майкла всегда находится. Зато ни у меня, ни у матросов никогда не возникает проблем с посещением берега. Майкл даже возит капитана и Кразимира раз в месяц в супермаркет за покупкой продуктов. Хозяин экономит на шипчандлере. Так его, в какой-то степени, заменяет Майкл.

Майкл отвёз нас на разделку, на которой мы за несколько часов отыскали пару шикарных автомобильных кресел. Хозяин разделки, конечно же, не бесплатно, но по божеской цене, отдал нам эти кресла и привёз нас с ними обратно на судно.

У Валерки появилось занятие. Он несколько вечеров пилил и строгал постаменты для этих кресел. Одно из них было установлено на мостике, а другое у меня в ЦПУ.

Кресло и в самом деле было шикарное. Оно крутилось на 360 градусов, регулировалось и по высоте и по ширине. Его можно было поддуть и отрегулировать наклон спинки и подголовника. А можно было просто разложить, как кровать. Вот тут-то и наступили мои блаженные вахты. Можно было полностью разложить кресло и спать, спать и спать, находясь, как и прежде, в ЦПУ.

Иной раз Кразимир приносил мне еду прямо в ЦПУ, так как покинуть его не было никакой возможности во время длительных отходов из Авенмауса или подходов к Ватерфорду. Видя, как я мирно сплю в таком кресле от усталости, он не будил меня, а оставлял тарелки с едой на столе.

А что может сделать один человек в машинном отделении?

Вход в Авенмаус до 12 часов, выход до 8 часов, переход 8 часов и вход в Ватерфорд 8 часов. Стоянка в Ватерфорде 10 часов и вновь отход. Когда поспать? Когда отдохнуть? Только механически совершаешь какие-либо действия, интуитивно, наработанные тобой за много лет. Или от усталости валишься на кресло. Про поход в каюту и поспать там, на кровати приходилось просто забыть.

Из-за постоянных отходов и приходов, я вынужден был большую часть времени проводить в машинном отделении, где осуществлял все пуски механизмов и постоянно контролировал и обслуживал их.

В машине я был один. У меня не было ни моториста, ни механика, ни электрика. Всё приходилось делать самому. Самому и мыть и красить и заниматься ремонтом. Так что в моём машинном отделении можно было ходить по плитам и без обуви, просто в носках, не боясь испачкать их. Такая у меня была чистота. Хозяин после двух месяцев моей работы, увидев такую чистоту, даже поднял мне оклад почти на двести долларов.

Но бывали и грязные работы, после которых приходилось всё заново перемывать. А если нужно было произвести какой либо ремонт, то мне помогали или старпом, или Ромио.

Ромио работал со мной на предыдущем моём судне, балкере. Длина того балкера была 250 метров. Не чета, этой «Кристине» в 100 метров и осадкой в четыре метра.

А если были ночные отходы из Авенмауса, да ещё и во время прилива, то моё нахождение в ЦПУ продлевалось часов на 6. Потому что отливы и приливы в Бристольском заливе достигают 9 метров. А против прилива «Кристина» ползла по 9 узлов, вместо 19 по отливу.

А если ночью на ходу срабатывала какая-нибудь сигнализация, а я в это время находился в каюте, то приходилось стремглав лететь в машину для выявления устранения причин срабатывания сигнализации.

Поэтому-то я и находиться большее время суток в ЦПУ и мне приходилось возлежать в этом знаменитом кресле в ЦПУ, а не в каюте. Я был очень благодарен Валерке, за его заботу обо мне.

* * *

А тут – в кровати, на свежих простынях – я моментально уснул, как будто провалился в глубокую и тёмную яму. Только услышал утром, сквозь сон, что звонит будильник. Я поднялся, встал, протер глаза и пошёл умываться. Нельсон так же, улыбаясь, сидел на иллюминаторе. Я помахал ему рукой и сказал:

– Привет, Нельсон! Как дела? – он как будто меня понял и стал улыбаться еще шире. Улыбка его была все такой же, как и прежде, веселой и обаятельной. До конца контракта оставалось почти два месяца. В зависимости от того, как наше круинговое агентство пошлет мне замену. Надо собрать оставшиеся силы и продержаться всё это время.

Тяжело давался мне этот рейс. Ой, как тяжело. Я согласился пойти на него только из-за Алёши, своего старшего сына. У него были проблемы. Он связался с какой-то нехорошей компанией, влез в какие-то дела. Я еле-еле его выпутал из одной сложной истории. И его мать упросила меня, чтобы я взял его с собой в рейс.

Я и так уже собирался в декабре в рейс. О чём уже вёл переговоры с Питером Борчесом из Гонконга и круинговым агентством в лице его представителя. Тогда, в ноябре, я пришёл к Наталье и говорю:

– Все, все свои дела я уже закончил. Ты смотри за Алёшей, чтобы он никуда опять не вляпался. Чтобы опять чего-нибудь не натворил.

– Сделай хоть что-нибудь, сделай так, чтобы его устроили на работу, – слёзно молила она меня.

Тогда я пошел в свое агентство и попросил своего агента:

– Сын у меня есть, закончил мореходку. Он с дипломом штурмана и хочет работать.

– Да, но у него и опыта-то нет никакого, – отнекивался от меня агент.

– Да пусть хоть матросом поработает. Для работы матросом – есть у него опыт, я его брал с собой в рейс на шесть месяцев, мы ходили с ним на линии Хайфон – Сингапур, он там проявил себя замечательно, со всей своей лучшей стороны. Капитан ему даже похвальное письмо написал и в пароходство и в мореходку. Можешь посмотреть.

– А, я помню, когда это было, – недовольно мямлил агент. Так ему не хотелось приобретать на свою голову новые заботы.

– Если ты всё помнишь, то какие проблемы у тебя сейчас? Давай, оформляй его на работу. Пусть парень становиться на ноги. Не дай ему скатиться до уровня его друзей, которые только и знают, что у баньдюгов быть в охране, да наркотики трескать, – пытался я убедить агента.

– Пусть сначала принесет мне свои документы, – уже пошёл на попятную агент, – Для начала ему же визу хотя бы открыть надо, сделать паспорт моряка и сделать все морские документы.

Я поехал к агенту, взяв с собой Алешу.

– Вот он – сын мой. Вот его паспорт. Делай с ним что хочешь, но мне нужно, чтобы он был, как можно быстрее готов был выйти в рейс. А ты сам-то готов? – я уже обратился я Алёше. На что получил только утвердительный ответный кивок от своего сына.

Он, вообще-то и по жизни, был не очень то разговорчив.

– Я хочу позвонить Питеру Борчесу в Гонконг, – продолжал агент, – Поговорю с ним, и тогда будет известно, возьмет он его на работу или нет. Но мы его можем взять только в ту компанию, в которой ты работаешь, потому что в других компаниях у нас перебор, своих людей навалом, очень много желающих идти работать под флагом. Просто работать, даже за те деньги, что платит эта компания, – он с пониманием посмотрел на меня. Ну, матросу, насколько, я знал, платят 800–900 долларов в месяц. Больше 1000, по-моему, сейчас не платили.

Поняв, что дело сдвинулось с мёртвой точки, и агент сделает всё возможное, я поручился за сына:

– Да он и за эти деньги пойдет. Мне надо его услать подальше от этой компании, в которую он тут ввязался. Вытащить его из этого болота, – я многозначительно посмотрел на сына.

Хорошо, что я тогда это сделал, потому что его друзья, которые были в этой компании, почти все сели в тюрьму, стали наркоманами, а один, последний из его «друзей» – наркоман, умер лет через 10 от передоза. Но Лёшика это не коснулось, потому что я его, хоть и со скрипом, но вытащил оттуда.

Этим же вечером я позвонил в Гонконг Питеру Борчесу, долго ему объяснял всю создавшуюся ситуацию. В конце концов, он понял всё и согласился со мной:

– Напиши мне все это в письме и отправь его по e-mail.

Я тут же отправил ему письмо. Питер мне ответил буквально через 5-10 минут и позвонил на домашний телефон со словами:

– Я прочитал твоё письмо. Хорошо, я согласен взять его на работу. Ты как хочешь, чтобы вы работали вместе?

– Я хочу, чтобы он вместе со мной пошел на судно и был под моим присмотром.

– Ну, не знаю, получится это или нет, но, во всяком случае, сейчас на одном судне освобождается место старшего механика и матроса. Мы попробуем это сделать. Но это будет ближе к Крисмасу.

– Я согласен на все, я готов, – горячо подтвердил я Питеру и поблагодарил его за участие в судьбе моего сына.

Я быстренько скрутил Лёшку в охапку. Тут же, за две недели ему сделали визу, он получил все сертификаты, но на всё это пришлось дать ему денег, чтобы он все это прошел побыстрее.

Перед Крисмасом, компания купила билет только на меня, чтобы я ехал на судно. Для Алёши билета не было. Я был очень удивлён этим и вновь позвонил Питеру Борчесу:

– В чем дело, почему билет только мне, а не сыну?

Тот что-то замялся, говорит:

– Не переживай, я его все равно устрою на работу.

И я поехал на эту «Кристину О» до Москвы, из Москвы в Лондон.

Выхожу в Лондоне из самолета, тут же проверка. Таможня. Таможенник спрашивает:

– Вы зачем сюда приехали?

– У меня письмо от агента. Вот оно, – я вынул сопроводительное письмо из портфеля и показал его таможеннику, – Я приехал на судно.

– Вы на работу приехали?

– На работу по контракту на судно.

– Понятно.

Не задавая больше лишних вопросов, он поставил мне печать в паспорт. Все, допущен в Англию без права на работу на берегу, без права найма на работу. Я посмотрел на него, говорю:

– Хорошо.

Вышел из здания аэровокзала и осмотрелся. Первый раз в Лондоне. Куда идти, что делать дальше – не знаю. Решил позвонить агенту. Телефон агента мне дали ещё во Владивостоке. Я позвонил агенту и доложил, что я уже приехал, что я уже в Хитроу.

Сегодня уже 24 декабря, никому не нужна головная боль по устройству какого-то старшего механика, поэтому агент и отфутболивает меня: – Садись на автобус.

– А где тут автобус? – я понятия об этом не имел, – Я первый раз в Англии. Как к нему пройти? – попытался я хоть что-то выяснить у агента.

– Перейдешь дорогу, пойди направо, там увидишь автобусную остановку. Купи себе билет до Бристоля. До Бристоля и поедешь. От Бристоля возьмешь такси и доберешься до Авенмауса, где и стоит твое судно. Понял? Не забудь взять чек у таксиста, который мы потом тебе оплатим. Понял? – явно чувствовалось, что агенту не до меня, но он хоть так выполнил свой долг.

– Понял, – для меня хоть что-то прояснилось, – Хорошо, и я пошел к автобусной остановке.

Автобус отходил минут через 40. Я разменял доллары на фунты, потому что доллары в Англии не берут, а только фунты. Поменял сразу 100 долларов. Меньше купюр у меня с собой не было. Купил за 18 фунтов билет на автобус. И у меня еще оставалось около 50 фунтов. Сел в автобус. Хороший такой, мягкий автобус. Со мной рядом сел парень, засунул себе наушники в уши, и так два с половиной часа он и ехал с этими наушниками.

А напротив сидели две женщины. Ну, я не знаю, как про одесситок, их я видел в знаменитой Одессе. Но я впервые видел, чтобы английские женщины были такие же болтливые, как наши одесситки. Два с половиной часа они без умолку о чем-то говорили, наверное, у них был какой-то общий интерес. Они были так увлечены своим разговором, что вообще ничего не видели и не слышали вокруг.

А для меня была интересна сама дорога. Вокруг было очень влажно, туман, морось. К этому мне не привыкать. Во Владивостоке с мая по июль стоит точно такая же погода. А тут декабрь.

Интересно было то, что руль у всех машин английский, и естественно, движение не так как у нас. Но и к этому мне не привыкать. Во Владивостоке почти все машины с правым рулём. И сам я езжу на такой же праворульной тачке. И, не знаю даже, как бы я сел за руль леворульной машины…. Как бы я на ней поехал? Интересные разъезды, развязки, а дорожные знаки почти не отличаются от наших. Я с интересом смотрел на дорогу, кто как кого обгоняет, какие машины тут ездят.

Во Владивостоке мы ездили только на японских машинах, с таким же рулём, поэтому особо я не был удивлен этим, но чтобы движение было таким!.. Ну, английское и есть английское движение. Хотя я и по Японии и по Индии ездил, вернее меня возили. Но всё равно быть первый раз в стране и наблюдать за всем – это интересно. Обязательно найдёшь что-либо, что тебя удивит.

И вот мы так и доехали до Бристоля.

* * *

Я всегда вспоминаю тот случай, когда мы с Инной были в Одессе и спросили у одной женщины в трамвае:

– Скажите, пожалуйста, а где у вас здесь кассы, в которых можно купить билет в оперный театр?

Одесситка сразу так встрепенулась:

– А зачем вам оперный театр?

– Ну, мы хотим оперу послушать, – я был немного в недоумении от такого вопроса.

– Вы хотите купить билеты в оперный театр? – уже более заинтересованно спросила эта очень аккуратно одетая женщина.

– Да, мы хотим купить билеты в оперный театр, чтобы послушать, что там в этом оперном театре у вас есть. И это все, что мы хотим, – мне стало немного не по себе от такой заинтересованности.

– Хе, граждане, вы посмотрите, они хотят купить билеты в оперный театр… – на весь трамвай, который шел по проспекту Красной Армии, громогласно возвестила дама, – И они его хотят купить его посреди улицы Красной Армии! Доехали бы до самого театра и купили их там. Там где именно эти билеты и продаются. Что? Так трудно доехать до этого оперного театра? Тут и пересаживаться не надо. Ехай себе да ехай.

Я умоляюще смотрю на возбуждённую одесситку и пытаюсь, ну хотя бы ненамного снизить тембр её голоса:

– Женщина…, – уже, прошу я её, стараясь говорить тише. И Инна тоже просит громогласную мадам:

– Но мы же просто хотим купить билеты. Вы скажите. Где это можно лучше сделать?

Я понял, что тут сейчас начнется ужасающе странное представление. Весь трамвай начал обсуждать, где нам лучше выйти и купить билеты в этот «ёперный» театр. Тогда я взял Инну за руку, и мы выскочили из этого трамвая, так ошарашенные и обалдевшие от тех коллективных советов, который давал нам весь трамвай и, наверное, ещё и пол Одессы. Трамвай тронулся, но, по-моему, одесситы еще там и дальше обсуждали, как и где лучше купить билеты в оперный театр. Я тогда сказал Инне:

– Инночка, мы тут больше так никого не будем спрашивать, потому что здесь такие люди, которые все хотят узнать от нас и во всем нам хотят очень сильно помочь. Давай лучше разберемся сами, где купить билеты в оперный театр, – но билеты в оперный театр мы тогда так и не купили. Просто театр был в этот год на ремонте.

И вот, по приезде на автовокзал в Бристоле, меня чёрт дернул обратиться к этим двум женщинам. Я вежливо спросил их:

– Дамы, вы не знаете, как мне пройти на остановку такси?

Я получил тот же самый ответ:

– А что вам надо на этой остановке такси? – я был так ошарашен тем, что тут так чётко была проведена связующая линия между Одессой и Бристолем, которая крепкими узами братства связала два этих города навеки. У меня слов даже не хватило. Я говорю им:

– Вообще-то, я хочу взять такси, чтобы доехать до Авенмауса.

– А!.. Такси…. Послушайте! – дамы уже обращались ко всему автобусу, – Он не знает, где лучше взять такси! Что может быть проще в этом городе. Вам просто надо завернуть за угол, и там будет остановка такси.

Англичане люди более скромные, чем одесситы, гвалта в автобусе не получилось, но сразу с помощью ко мне обратилось еще три человека, и парень, который сидел рядом со мной. Он снял наушники, и они стали вшестером объяснять мне, как мне повернуть за угол, как там выйти на соседнюю улицу, потом там еще раз свернуть налево – и там будут стоять такси. Подойти к первому из такси, которые стоят в очереди, и что надо сказать этому таксисту, чтобы он отвёз меня по назначению. Я поблагодарил всех своих советчиков и с облегчением вздохнул, когда наконец-таки покинул автобус.

Следуя четким указаниям шестерых доброжелательных англичан, я прошел к остановке такси. Там, и правда, стояло несколько машин. Я подошел к первой машине, сказал таксисту, как мне и советовали доброжелатели, куда мне надо ехать.

А те попутчики в автобусе поняли сразу, что я иностранец и мне трудно будет сориентироваться в чужом городе. Поэтому, наверное, они мне так подробно и доходчиво всё объясняли. Но тогда мне показалось, что говорили они не со мной, а скорее между собой. Когда эти две женщины разговаривали между собой, то они тарахтели так, что из пяти слов можно было понять едва одно. А тут они разговаривали со мной медленно, доходчиво и я понял все их слова. Потом я так же медленно попросил шофера довезти меня до Авенмауса. Он поинтересовался, чем я буду платить. Я говорю:

– Наличкой, но мне нужен чек.

– Хорошо, поехали.

Таксист услужливо открыл дверь, уложил мой багаж в багажник, и мы поехали в Авенмаус. Времени это заняло не больше тридцати минут, может быть, чуть больше. Когда такси подъехало к проходной порта, то полицейские в красивых высоких шапках сделали отмашку, открыли шлагбаум, и на такси мы въехали в порт.

Это тоже интересно, потому что в наш порт на такси просто так не въедешь. Для этого нужно специальное разрешение, в которое вписывается номер паспорта. К тому же надо было ещё заплатить деньги в кассе, чтобы въехать в порт, взять пропуск и показать его охраннику на проходной. Процедура длилась бы минут 15–20 минимум, если бы не было очереди на проходной в кассу, где записываешься на получение пропуска.

А тут полицейский просто махнул рукой, и таксист въехал в порт. Мы объехали почти всю бухту. Как потом оказалось, это был огромный док, который запирался специальными воротами, чтобы уровень воды в доке не зависел от колебания приливно-отливных течений. Наконец-то подъехали к доку, в котором стояла моя «Кристина». Когда я впервые увидел её сбоку, то оказалось, что это был небольшой пароходик на два трюма, метров 100 длиной с небольшой надстройкой на корме. «Кристина» стояла у контейнерного терминала.