Текст книги "Морские досуги №4"

Ко всему прочему Оля появилась с большущей миской красной икры. Это уже в час ночи, подошел катер, и привез ведро икры. А сейчас этой икрой была наполнена целая эмалированная миска, которая была водружена в центре стола.

Что оставалось делать? Дедов не было, поэтому они по-честному выпили, закусили, чем бог послал и уже ни на какую работу не собирались идти. Какая на фиг работа? С утра принял сто грамм – считай, целый день свободен.

Правда, третьего помощника старпом всё равно вытребовал на мостик. Ему тоже хотелось отведать от щедрот стивидора.

Примерно то же самое повторилось и на второй день, и на третий. Тогда уже Иван Иванович вызвал всех механиков к себе в каюту. Он плотно прикрыл дверь и так залился матом, что такой амбициозной речи Малов не слышал ни до, ни после этого «собеседования».

Загулы прекратились, народ взялся за голову обеими руками и производил небольшие ремонтные работы с механизмами, чтобы судно хотя бы держалось на плаву.

К концу выгрузки рундук у Малова под кроватью был заполнен некоторым количеством бутылок, в том числе коньяком, вином и шампанским. Примерно так же было и у каждого члена экипажа.

Так как боцман больше ни одной бутылки не разбил, стивидоры эти потери как-то куда-то списали, что-то как-то сделали, что у них всё сошлось. Никого это уже не волновало, потому что после выгрузки судно снялись в рейс на Петропавловск.

В Петропавловске судно встало на рейде для продления документов, потому что как раз в это время эксплуатация судна заканчивалось. То есть все судовые документы к Новому году должны были закончиться, и поэтому в рейс надо было сняться до 25 декабря.

Подробности, как оформлялись эти дела, Малова, как четвертого механика не волновали, но все на судне чётко знали, что «Бородин» направляется в Японию на металлолом, и надо было дойти туда своим ходом.

Документы были продлены, и судно снялось в рейс 24 декабря в балласте. Продуктов было разрешено взять только на неделю.

При «крейсерском» ходе в десять узлов до Мурорана надо было идти почти неделю. Поэтому 1-2-го января планировалось прибытие в Японию, в порт Муроран.

По прибытию через неделю в Муроран, судно встало на якорь и начало связываться с портом. Новый старпом, который был направлен в этот последний рейс, очень хорошо говорил на английском языке. Иван Михалычу английский этот был до одного места. У него лучше выходило общаться с помощью второго нашего языка, который он знал в совершенстве. У Малова с английским тоже был полнейший напряг.

* * *

Когда он сдавал аттестацию в пароходстве, то один из пунктов обходного листа, должен был быть подписанным преподавателем английского языка. Преподаватель английского языка требовал от механиков, чтобы было изучено и сдано шесть уроков по Бобровскому за первый год работы в пароходстве, за второй год – надо было сдать аж десять уроков.

У Малова было сдано только шесть уроков. Так что он в совершенстве знал только «yes, it is» и начало Present Indefinite, но это считалось верхом знаний английского языка.

Поэтому познаний в английском языке – что у него оставались после училища, больше никаких не было, тем более что без практики разговора, английский язык забывался почти моментально.

* * *

Старпом сам индивидуально занимался английским и довольно прилично его знал, и вот он, после постановки на якорь в порту Муроран, связался с администрацией порта.

Те были крайне удивлены. Почему это какое-то судно пришло второго января утром в Муроран?

– Мы вас тут не ждали, – был их ответ.

– Как не ждали? Наше пароходство же договорилось с Вашим заводом, что мы придём для сдачи в металлолом.

Тут этот японский диспетчер проинформировал старпома:

– У нас до пятого числа выходные. Поэтому до пятого числа к вам никто не приедет. Не ждите никого. Мы только сможем прислать к вам катер, который привезёт вам правила нахождения вашего судна в территориальных водах Японии.

На самом деле, через пару часов к борту подошёл чистенький скоростной катер, и японец в аккуратной синей форме передал на трапе какой-то пакет вахтенному помощнику.

Что делать? Продуктов на судне было только числа до третьего, четвертого. Правда, спиртного было много, куда его девать – никто не знал. Перед подходом к Петропавловску весь экипаж участвовал в коллективном укрытии всего спиртного от таможни. На свой страх и риск, конечно. Не выливать же его за борт. Это было бы преступлением.

Да и тут не будешь же водку пить и рукавом занюхивать? Надо было что-то кушать.

Услышав такую новость, все пришли в уныние. Продуктов в артелке почти не осталось.

На одной из вахт вахтенный моторист Малова Василий Петрович подошел к нему:

– Слышь, четвертак, а давай ка после вахты возьмем фонари и слазим в трюм, все равно там будут деревянные переборки разбирать, может, там какие консервы и найдем?

А что? Идея была хорошая. Всё равно делать было нечего, поэтому так и сделали.

После вахты Малов с Василием Петровичем взяли фонари и полезли в трюм, прихватив с собой ломики и молотки.

Позвали третьего помощника с его матросом и принялись за «инспекцию» кормового трюма. Борта трюма на одну треть по высоте были зашиты добротными досками. Пришлось попотеть по демонтажу этих досок. В трюме было холодно, там была температура наружного воздуха, но при такой работе, холод почти не ощущался. И они были возблагодарены. Труды «разведчиков» были не напрасны.

Отодрав несколько досок, обнаружилось, что между деревянной обшивкой и бортом скопилось некоторое количество каких-то продуктов.

Если отодрать нижнюю доску, то можно было увидеть, какой мусор находится за обшивкой.

Отдирать доски было не сложно. Сложность была в выгребании мусора. А там, среди мусора, находилось довольно-таки достаточное количество рыбных консервов всяких разных наименований. В одном месте даже была найдена тушенка, видать, когда-то раньше ее тоже развозили по портам. В другом месте были обнаружены даже компоты в железных банках.

К четырем утра «разведка боем» была завершена. Все собранное добро было разложено по мешкам. Там были различные рыбные и мясные консервы, тушенка, компоты. То есть всё, что было найдено, было затарено в мешки. Возможно, сроки хранения этих консервов давно истекли. Но, кто бы на них смотрел, когда кушать очень сильно хочется. Да, и качество приготовления консервов советской промышленностью, гарантировало их пригодность для употребления в пищу, даже и с просроченным сроком хранения. Как раз была уже вахта старпома. Вот с мешками этого барахла, «разведчики» и припёрлись на мостик.

Старпом был несказанно удивлён добытому товару. Он даже как-то повеселел:

– Откуда это всё у вас? – с интересом говорил он, заглядывая в мешки.

– Мы во втором трюме всё это нашли. Надо и первый обследовать, – пытался объяснить старпому третий помощник, – Тогда нам хватит продуктов, чтобы перекуковать это время, пока японцы не пришли и не выселили нас с судна. А то мы можем так и подохнуть тут от голода. Ну, если не подохнем, так голодать будем точно, – хохотнул он.

Тут все принялись пробовать добытое «богатство» и даже очень остались им довольны.

Матросы с утра тоже вооружились ломами, и пошли разбирать переборки в первом трюме. Там они тоже нашли ещё много чего завалившегося за время долгой работы «Бородина» по обеспечению порт пунктов Камчатки генеральными грузами.

Побеспокоился о своем экипаже «Бородин» напоследок. Этими консервами народ питался 3, 4, 5 числа.

6-го числа утром приехали японцы обсудили с капитаном порядок нашей репатриации. Иван Михайлович только говорил:

– Да, это правильно твою м…. Нет, это неправильно б…. Хорошо, мы это сделаем на х…. Нет, мы это делать не будем к е…. матери, – а старпом всё это переводил, конечно, без смачных добавлений.

Старпом был очень большим дипломатом, и все выражения капитана он полностью не переводил, потому что после каждого слова у капитана вставлялся какой-нибудь международный термин, который понимал только русский человек.

Когда без этих промежутков и без вставок речь капитана была полностью переведена, то японцы пообещали:

– Седьмого числа мы у вас заберем судно. Но только вы должны сами встать к причалу.

Но, седьмого числа у японцев что-то было не готово, и они перенесли постановку к причалу на восьмое января.

Они откуда-то узнали, что на судне очень напряженно с продуктами, поэтому после обеда к борту судна подошел катер, на палубе которого лежало несколько каких-то ящиков.

Поднявшийся на борт японец объяснил старпому, что эти ящики – это подарок директора завода экипажу.

Ящики были подняты на борт. Как же все были удивлены, когда в них обнаружилось мясо, овощи, крупы и даже фрукты.

Повариха моментально приготовила из этих сокровищ обед. Их хватило еще на ужин и на завтрак.

8 числа утром второй механик вместе с Иван Ивановичем завели в последний раз «главный двигатель».

Иван Иванович делал это сам. Он бережно крутил барашки всех клапанов, двигал ручку реверса и топливную рукоятку. А потом, когда телеграф был поставлен на самый полный вечный «стоп», он подошёл к тёплой картерной стенке «главного двигателя» и прижался к ней.

Малову показалось, что у него даже выкатилась слеза, которую он невзначай смахнул куском ветоши, который у него постоянно был в руках. Его он доставал из кармана своих вместительных штанов, как только заходил в машинное отделение, а выходя – прятал там же.

Малов никак не мог предположить, что этот лысенький кругленький дедушка способен на такую сентиментальность.

Это трудно понять обычному человеку. Такое мог сделать только настоящий механик, который всю жизнь верил в надёжность своего друга и всегда старался заботиться о нём.

* * *

Только много позднее, лет через тридцать, когда Малов прощался со своей «Леди Беллой», то тогда и у него возникали точно такие же слова и чувства к своему верному другу и помощнику – ГЛАВНОМУ ДВИГАТЕЛЮ, который выгребал его из самых невероятных ситуаций и не единожды спасал ему и его друзьям жизнь.

* * *

После постановки к причалу приехал автобус, отвёз весь экипаж в контору капитана порта, где всем были выданы береговые паспорта, а потом этим же самым автобусом экипаж был перевезен в гостиницу.

Никто из экипажа в гостинице такого сорта до этого, наверное, никогда не был, потому что гостиница эта была чисто японского стиля.

Экипаж был поделен на «пятерки». Каждой «пятерке» была предоставлена отдельная комната.

Когда «пятерка» Малова зашла в пустую комнату, то все были поражены ее пустотой и чистотой.

По углам в комнате стояли только ящики.

Не ожидав такого интерьера, все с интересом остановились у дверей.

– Чё встали, – подбодрил Малов своих спутников, – Проходим, знакомимся с местностью и ищем место ночлега.

Василий Петрович и в машине славился своим любопытством, а тут вообще осмелел и прошел к ящикам, которые горкой стояли в углу.

Там оказались матрасы с постельным бельём, халаты, тапки, полотенца и еще чего-то, что с первого раза сразу не попалось на глаза.

Со смехом и радостью, что не надо будет ютиться на голом полу, каждый достал по матрасу, подушке, в виде валика и, расстелив матрасы, все уселись на них. Было хоть и жестко, но поспать на них можно было без труда. В других ящиках были халаты, тапки, и после того, как все переоделись в кимоно и тапки, в комнату вошел вежливый японец и жестами предложил пройти за ним.

В коридоре уже толпился почти весь экипаж.

Старпом тут же всех предупредил:

– А сейчас мы приглашены в баню. Не стесняясь, проходим за этим человеком, – старпом указал на молча стоявшего невдалеке японца. Тот, наверное, поняв слова старпома, продолжил жестами пройти за ним. Правда, трудно это было назвать приглашением. Это только были поклоны и жесты, предлагающие всем пройти в таком-то направлении. Но пройдя в указанном направлении, все оказались именно в бане.

В помещении было много пару. Из-за того, что в верхних бассейнах была горячая вода, и она стекала каскадами вниз, то внизу она была немного прохладней.

Какое это было удовольствие зайти на верхний каскад, попариться там, а потом медленно спускаться в более прохладные бассейны. Малов блаженствовал. Не меньшие ощущения, наверное, испытывали и остальные. Наплюхавшись наверху, потом все сидели в нижних бассейнах, отходя от жара.

Настроение у всех поднялось, а Малову так не хотелось покидать этот рай. Но, не век же там сидеть. Из бани все вышли довольные и счастливые. Тут же появился «руководитель» и также жестами показал, что надо пройти на обед.

Все, одетые в просторные халаты, прошли за «руководителем» и расселись перед маленькими столиками в соседней комнате. Столики были настолько низкие, что приходилось за ними устраиваться, то на корточках, а то и по-турецки.

Для начала были принесены миски с розовой водой и поставлены перед каждым членом экипажа. Никто не мог понять, зачем эти миски вообще нужны. Малов тоже ломал себе голову, зачем они вообще нужны. Он взял миску обеими руками, приподнял ее к лицу и понюхал эту розовую воду. Она пахла какими-то цветами.

Василий Петрович даже хлебанул из неё со словами:

– Что-то она каким-то ароматом отдает, то ли цветами, то ли каким-то одеколоном.

А когда через пару минут в комнату вошли пару японцев с полотенцами, то со смехом все поняли, что это миски были не для питья, а для мытья рук. Руки были вымыты, полотенца возвращены японцам и только после этого был принесен рис, лапша и множество салатов в небольших тарелочках. Все это надо было есть палочками. Но палочками никто не умел пользоваться и старпом попросил «руководителя», чтобы были принесены ложки. Видя беспомощность русских, японцы улыбались, но принесли ложки, и тогда уже можно было спокойно есть, запивая всю еду пивом и саке, которое в небольшом количестве была тоже выставлена на столы.

Кто-то предложил выйти погулять на веранду, но после такого сытного обеда, медленно перешедшего в ужин, Малову не то что ходить, а и шевелиться было лень.

Он осторожно пробрался в «свою» комнату, с трудом устроился на жестком матрасе, подложив под голову такой же жесткий валик, и улетел в царствие Морфея.

Утром никто не орал подъем. Все, кому было надо, прошли в знакомую комнату, где уже был накрыт завтрак.

А вот уже после завтрака поступил приказ собираться и грузиться в автобус, который шел до Саппоро.

Потом был перелет до Токио и оттуда уже на пассажирском судне «Байкал» экипаж привезли в Находку, где для Малова и закончился такой необычный рейс.

После этого весь экипаж вернулся в Петропавловск, а Малов ещё на неделю остался со своей молодой женой во Владивостоке.

Макаров Алексей Владимирович. Сорок лет своей жизни после окончания ДВВИМУ посвятил морю. Последние 27 лет работал в должности старшего механика. Несмотря на то, что из-за многочисленных заболеваний, полученных в течение работы на флоте, был выкинут за борт жизни, не поддался превратностям судьбы и вновь нашёл себя в жизни, написав эти рассказы.

https://www.litres.ru/aleksey-vladimirovich-makarov/

Сергей Балакин

Сказ про то, как царь Пётр флот создавал

Быть иль не быть? – It is a question.

Постановили: флоту – быть!

Из Шекспира спёрто

Три дня и три ночи заседала Боярская дума, кроя из шкуры неубитого медведя смету на царёв каприз. Порешили: с миру – по нитке, с бору – по сосенке, с каждого двора по пятаку собрать, но морским судам быть!

– Боярам теперь не отбояриться! – потирал руки довольный Пётр. – Деньги из заначки – на бочку!

Так юный монарх, сам того не ведая, стал зачинателем идей чучхе. То есть опоры на собственные силы. Что нам стоит флот построить? Нужен лишь топор повострее, кулак потяжелее да кнут подлиньше…

Царь Пётр Алексеевич был не только долговяз да дальновиден, но и натурой широк. Приструнить, а тем более взнуздать его было немыслимо, ибо норов он имел необузданный. Или разнузданный – и так и сяк назвать оный можно. Рубил он обычно сплеча: бороды, головы, шпангоуты – всё, что под руку попадёт. Он мечтал сделать из России свою любимую Голландию. Только на деле у него получился Гондурас… Впрочем, мы отвлеклись от темы.

Потешился царь потешной флотилией, да и захотелось ему викторий всамделишных. Внутренний голос позвал его в поход, и он пошёл на зов. На Азов. Но взамест виктории конфузия вышла: турки-то оказались не лыком шиты и не пальцем деланы. Побили оне войско государево – так, что самому царю пришлось, как Чапаю, через Дон ретироваться – едва не утоп.

Уразумел Пётр: «Всякий потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет. А который и флот имеет, обе руки имеет». Но чтобы потентат мог свою потенцию реализовать, одних рук мало, нужен ещё один орган. Репрессивный. Взлелеял царь орган сей и начал трахать им своих подданных во все дыры. А оказывались на пути турки со шведами – и тем доставалось… Однако вернёмся к флоту.

Под стук топора, свист кнута и визг пилы осваивали новое для страны дело птенцы гнезда Петрова – его соратники да сподвижники.

– Пилите, Шура, пилите! – напутствовал царь своего любимца князя Меншикова, ответственного за распил бюджета. Птенцы с задачей справились: и верфь под Воронежем соорудили, и себя не забыли.

Только хочешь – верфь, хочешь – не верфь, но дело шло вкривь да вкось. И шпангоуты, и бархоуты ни в какие ворота не лезли, не то что в шкелет корабельный. Строили фрегат «Божье Предначертание», а вышло «Недоумение Господне»… Почесал государь кадык да высказал высочайшее благоволение пригласить из-за границы спецов по бодибилдингу – так по-аглицки постройка корабельных корпусов зовётся. А за одного иноземца царь приказал двух соотечественников давать. В том смысле, что иностранцу за ту же работу платить вдвое больше, чем россиянину. Прослышав про то, понаехали в Россию немцы, на деле оказавшиеся голландцами, шотландцами да прочими проходимцами. Стали они шпангоуты выпрямлять да свою линию гнуть. Корабли при них подорожали вдвое, отчего и уважение к флоту зело выросло.

Тем временем царь Пётр окно в Европу прорубил и первым делом показал через него европейцам большой брандскугель. Прорубить дверь самодержец поостерёгся. С той поры у нас и повелось внешние сношения осуществлять через форточку, а внутренние – через задний проход. По-другом реформы на Руси никогда не делались.

Ну, а реформ Пётр Алексеевич замутил с избытком. Столицу новую на болоте воздвиг, думу разогнал, стрельцам головы поотрубал, сотников да воевод упразднил, лейтенантов и фейерверкеров ввёл. Полки в камзолы да парики одел и – шагом марш к ценностям западной цивилизации! Но что-то мы опять отклонились от канвы нашего повествования…

Работа на вновь созданных адмиралтействах забурлила, закипела, запузырилась… Новоявленные корабелы трудились как ошпаренные – канаты из конопли варганили, паруса из сермяги шили. Бояре мало дуба дали – пришлось строить из ели. Еле-еле успели. Львов, русалок и прочие куншты корабельные топорами вырубили и под крики «ура!» очередной корабль на воду спихнули.

Особо торжественно спускали 60-пушечный «Святой Мегерманланд» – с песнями, плясками, балалайками, медведями и ритуальным разбиванием о форштевень морды пьяного боцмана… Царь не скупился: мальвазия текла рекой, щи хлебали лаптями, чёрную икру – ушатами. К вечеру завезли стерлядей под шубами, и застолье превратилось в оргию. Куролесили, куромарсили и куробрамсили до самого утра.

Пушкарь Шумов вылакал четверть хлебного вина, и захотелось ему отлить. За ночь он отлил дюжину медных шестнадцатифунтовых пушек, и уже утром те палили салютом в честь пробуждения царя-батюшки. Водка – вот катализатор прогресса!

Пётр, протрезвев, прослезился, проникся к пушкарю любовию, одарил его золотой табакеркой, тринадцатой зарплатой да кафтаном с царского плеча. Вооружение для «Мегерманланда» всего за пять дней изготовили – никакому Стаханову такое не снилось!

Деятельный государь лично постройкой кораблей ведал, топором махал – благо, его руки к сему инструменту с давних пор привычные были. Недруги его так звали: царь-плотник. У-у-у, злыдни! В ту пору так про самодержца сказать – всё равно, что ныне главу государства президентом-сантехником обозвать.

Пётр Великий закладывал не только корабли, но и вековые традиции. Например, традицию строить корпуса судов из сырого леса. В итоге в Российском флоте парусники служили лет по пять-шесть, а в британском – по пятьдесят-шестьдесят. Эвона на каком старье бедняжкам англичанам плавать-то приходилось!..

Впрочем, гений Петра заключался вовсе не в этом. А в том, что дальновидный монарх задолго до пресловутых англичан понял принцип, который те позже назовут «fleet in being». Флот нужен вовсе не для того, чтобы на нём воевать. Воевать будет солдат Ванька – на суше. А флот хорош для парадов, и потому на нём должно быть много золота, блеска, флагов, шума, пыли, порохового дыма… Чтоб, с одной стороны, супостата впечатлить, а с другой – бюджетные средства освоить.

– Поднять якоря! – скомандовал со шканцев «Мегерманланда» царь Пётр, совмещавший в одном лице должности шхипмана, флагмана и вымпелкома. Тотчас же застучали по палубе матросские пятки, зашевелились якорные канаты, заскрипели ванты да топенанты… Пахнуло смолой и перегаром. Зазевавшийся вице-адмирал Крюйс высокой чести удостоился: царь самолично своея монаршей рукой ему в харю дать соизволил. Флот в линию кордебаталии кое-как выстроился и в море поплёлся – на честном слове, чухонских бурлаках да берёзовых вёслах. И долго над Финским заливом витал большой загиб – Петра творенье…

Балакин Сергей Анатольевич

Родился в 1957 г. в Москве, с 1963 г. живёт в Химках. В 1979 г. окончил механический факультет Московского института инженеров железнодорожного транспорта, в 1985-м – факультет художников печати Университета рабкоров им. М.И.Ульяновой. Работал инженером, старшим научным сотрудником, затем редактором в журналах «Моделист-конструктор», «Морская коллекция», «Морская кампания», «Морской сборник», «!Оcean» и других. Автор трёх десятков книг, брошюр, многочисленных статей и иллюстраций по истории флота и кораблестроения, а также романа в жанре саркастической альтернативной истории «Союз Трёх Императоров» http://www.morkniga.ru/p833064.html).

Стихи автора можно прочитать здесь: http://www.stihi.ru/avtor/morkol

Рисунки и немного живописи:

http://himkiart.ru/picture_m.php?pap=balakin&jj=0