Текст книги "Все правители Москвы. 1917–2017"

Получив существенное большинство голосов избирателей во время выборов в Учредительное собрание, правые эсеры надеялись переломить сложившуюся в стране ситуацию в свою пользу. В.В. Руднев был избран в Учредительное собрание (Конституану, как его тогда часто называли) от алтайской организации партии эсеров. Он сыграл ведущую роль в организации фракции правых эсеров в Конституане, был бессменным председателем бюро фракции. Фракцию так и звали – «рудневцы» или «болотная группа». В бюро входили 25 человек, многие из них были опытными партийцами, получившими закалку в революционной борьбе в 1905 и 1917 годах. В.В. Руднева связывали с ними дружеские отношения. Они работали напряженно и слаженно, пытаясь одержать верх над левыми силами в Учредительном собрании.

Весь ноябрь-декабрь 1917 года прошел для Руднева и его московских соратников по думе в постоянных разъездах между Москвой и Петроградом. В Москве они продолжали собираться на заседания Гордумы, хотя после утверждения Советом народных комиссаров декрета МВРК о роспуске думы это было небезопасно. «Рудневцы» лишились всех своих зданий, поэтому в организации и проведении заседаний все время возникали трудности. Приходилось встречаться и на улице. В частности, 3 декабря думцы, среди которых были «старые бойцы» партии В.В. Руднев, О.С. Минор, И.Н. Коварский и другие, собрались перед университетом Шанявского. Но население Москвы уже не верило своим прежним избранникам.

В конце ноября – начале декабря правые эсеры провели в Таврическом дворце в Петрограде свой IV экстренный съезд. Руднев принимал в нем активное участие, выступал в прениях по всем основным вопросам повестки дня, в том числе о задачах правых эсеров, которые предполагалось обсудить на Учредительном собрании. Он поддержал тезисы доклада В.М. Чернова по текущему моменту, призвав оказывать сопротивление большевикам, узурпировавшим власть в стране.

5 января 1918 года В.В. Руднев присутствовал на открытии Учредительного собрания. Он предложил кандидатуру В.М. Чернова на пост председателя, неоднократно выступал с речами и сообщениями. Учредительное собрание отказалось утвердить «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», отказалось также проголосовать вопрос об отношении к мирной политике, проводимой Советской властью. ВЦИК принял декрет о роспуске Учредительного собрания. Руднев подписал протест 109 членов Учредительного собрания против действий большевиков, разогнавших Конституану.

8 января 1918 года состоялось последнее заседание Городской думы, которая приняла по предложению Руднева резолюцию, завершавшуюся словами: «Наступило царство ничем не ограниченного произвола и насилия».

Прежним московским хозяевам пришлось скрываться в подполье. Оставаясь какое-то время в родном городе, В.В. Руднев нелегально сотрудничал в созданном в марте 1918 года Союзе возрождения России. Потом обстоятельства вынудили его перебраться в Киев, откуда он вместе с И.И. Бунаковым-Фондаминским отправился на юг России для установления связи с А.И. Деникиным (воспоминания Деникина о революции и гражданской войне Руднев будет спустя годы рецензировать в зарубежной периодике). В Екатеринодар Владимир Викторович ехал с мандатом так называемого Всероссийского Временного правительства.

В ноябре 1918 года В.В. Руднев, П.Н. Милюков, П.П. Рябушинский, И.И. Бунаков-Фондаминский и другие попытались установить контакт с западными странами. Они участвовали в Ясском (Румыния) совещании с послами Франции, Англии, США, Италии. Делегация из России передала иностранным послам обращение, в котором отмечалось: «Только немедленный приход союзных вооруженных сил может предупредить восстание антисоциальных и узконационалистических элементов, которые повергнут страну в хаос анархии и сделают ее легкой добычей большевиков и лишат русские и союзные силы необходимой базы для развития операций против советской власти».

В конце 1918 года В. В. Руднев оказался в Одессе, где возглавил бюро земств и городов Всероссийского Союза городов. 5 апреля 1919 года в одной группе с А.Н. Толстым, М.А. Алдановым, И.И. Бунаковым-Фондаминским он эвакуировался на остров Халки близ Константинополя. Через Марсель группа попала в Париж. Там началась совершенно новая полоса жизни – эмиграция.

В январе 1921 года в Париже состоялся созванный правыми эсерами и кадетами съезд бывших членов разогнанного большевиками Учредительного собрания, которые объявили себя законными народными представителями России. Из 56 эмигрировавших членов «Учредиловки» на съезд собрались 32. Управляла на съезде троица: правые эсеры Н.Д. Авксентьев, М.В. Вишняк и В.В. Руднев. Они призывали европейских союзников к немедленной новой интервенции против советской России.

В 1922 году в Москве проходил громкий политический процесс против партии социалистов-революционеров. Соратники В.В. Руднева по партии, не успевшие или не пожелавшие покинуть отечество, были осуждены за антисоветскую деятельность на разные сроки заключения. Почти все они погибли в 20-е – 30-е годы, в тюрьмах и ссылках. Дела находившихся за пределами России правых эсеров судебная коллегия Верховного трибунала ВЦИК выделила в отдельное производство. Среди осужденных заочно советским судом был и В.В. Руднев.

В.В. Руднева нередко слышали на педагогических съездах русской эмиграции в Праге, он опубликовал несколько книг, брошюр и статей о школах и других учебных заведениях Русского Зарубежья. Особенно интересны его анализ качества преподавания, содержания учебных курсов, оценка деятельности организаторов системы обучения детей и юношества. Он отдавал должное энтузиазму и бескорыстию русских учителей, продолжавших развивать на чужбине лучшие традиции отечественного образования и воспитания молодежи. Ни один исследователь истории российской эмиграции не обходит вниманием эти публикации В.В. Руднева. К нему справедливо отнести высказывание Николая Струве: «Первая эмиграция сохранила в себе то, чем была Россия до семнадцатого года. Попутно она творила, продолжала творческую линию дореволюционной России».

В Русском Зарубежье Вадима Викторовича знали как издателя, журналиста: он участвовал в издании многих журналов и газет, «пользовался известностью как организатор не только в партийной среде». В 1920 году при его участии в Лозанне вышло 12 номеров газеты «Родина». В Берлине издавалась газета «Дни»; одним из редакторов которой был Руднев. Он работал в парижской эсеровской «Свободе». В 1937-1939 годах при участии В.В. Руднева выходил журнал «Русские записки».

Но больше всего сил, времени и любви отдал он своему детищу – журналу русской эмиграции в Париже «Современные записки». С 1920 по 1940 год увидели свет 70 «толстых» книжек этого уникального издания. Идея его создания возникла в 1919 году у В.В. Руднева, Н.Д. Авксентьева, И.И. Бунакова-Фондаминского, М.В. Вишняка и А.И. Гуковского. Они задумали выпуск общественно-политического и литературного периодического журнала.

Украшением журнала была его художественная часть. В значительной степени благодаря усилиям и «организаторско-техническим» способностям Руднева, о которых неоднократно упоминают авторы воспоминаний о революционных событиях и парижской эмиграции, к сотрудничеству в «Современных записках» удалось привлечь всех известных прозаиков и поэтов Русского Зарубежья. Это были: Алексей Толстой (его новый роман «Хождение по мукам» печатался в первых выпусках «Современных записок»), Иван Бунин, Марина Цветаева, Андрей Белый, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Борис Зайцев, Михаил Осоргин, Марк Алданов, Алексей Ремизов, Владимир Набоков, более сорока авторов.

Гордостью журнала был раздел, посвященный истории России. В нем публиковались статьи и очерки П.Н. Милюкова, В.А. Мякотина, А.А. Кизеветтера. Здесь печатались и работы непрофессиональных историков – участников событий конца XIX – начала XX века.

По словам историка, литературного критика П.М. Бицилли, журнал для многих эмигрантов был «единственным убежищем от того культурного одиночества, которое составляет главное проклятие эмигрантского существования». А.И. Куприн сказал: «Современные записки» выкристаллизовались ныне в периодический журнал – чистый, четкий, любимый публикой, завоевавший доброе доверие, ставший не только уважаемым, но и привычно необходимым». «Следует радоваться, что разделяемые внутренними разногласиями, даже раздорами, идейными, политическими, а нередко и личными, все же можем порою сойтись за одним столом и признать со спокойной гордостью, что поверх всех разногласий мы прочно связаны одним культурным деянием», – говорил В.Ф. Ходасевич. Он же отметил «ту выдержку, ту терпимость, с какою, дирижируя огромным оркестром более нежели ста сотрудников, редакторы достигли того, что ничей голос не оказался заглушен и что, при всем разнообразии высказанных мнений, «Современные записки» являют некое внутреннее единство».

Выход 70-го номера «Современных записок» совпал по времени с началом фашистской агрессии против Франции. Русская эмиграция, не желавшая подвергнуться интернированию, вынуждена была покинуть Париж. Вадим Викторович Руднев с женой намеревались выехать в Соединенные Штаты Америки. Они выбирались из французской столицы через Пиренеи. В городке По Вадим Викторович слег – у него обнаружили рак. Почти год он тяжело хворал, потом его оперировали, но безуспешно. Яновский пишет: «Умер, как полагается русскому человеку, революционеру, в ссылке, непрестанно хлопоча о других (помогал и мне с визою)».

Вадим Викторович Руднев прожил 66 лет, оставив значительный, но еще не до конца осмысленный и оцененный вклад в политическую и культурную историю России. Он стремился жить в соответствии со своими кодексом чести и своими патриотическими убеждениями. Не всегда его взгляды и действия отвечали требованиям времени. Однако нельзя усомниться в благородстве и честности этого человека.

1. Руднев В.В. Двадцать лет тому назад // Современные записки. 1934. – № 56.

2. Зензинов В.М. Пережитое. Нью-Йорк: 1953.

3. Спиридович А.И. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886 – 1916. Изд. 2-е, доп. Пг. 1918.

4. Вишняк М.В. Дань прошлому. Нью-Йорк: 1954.

5. Московская власть: городские головы (1782-1997). Иллюстрированные биографии руководителей городского самоуправления / Вып. I. М.: 1997.

6. Руднев В.В. Больной город («Красная» Москва) // Современные записки. 1922. – № 9.

8. Красный архив. 1933. – № 6.

9. Суханов Н.Н. Записки о революции. Т. 3. М.: 1992.

10. Луначарский А.В. Бывшие люди: Очерк истории партии эсеров. М.: 1922.

11. Русские во Франции. Справочник. Париж: 1937.

12. Ильин И.А. Родина и мы. Белград: 1926.

13. Ильин И.А. О грядущей России: Избранные статьи / Под ред. Н.П. Полторацкого. М.: 1993.

Николай Митрофанов. Скиталец мест окаянных. Виктор Павлович Ногин

Как-то, вспоминая прошлое, он подсчитал количество тюрем, известных ему по личному сидению в них. Таких тюрем он насчитал 50.

Виктор Павлович обладал замечательной чертой характера – он никогда не политиканствовал, не лицемерил, не интриговал. Свои сомнения, думы он выкладывал наружу, не считаясь со вкусами других. В своих ошибках никогда не боялся признаться. Дружба с ним доставляла удовольствие – никакой натянутости, фальши, лицемерия, скрытности и хитрости.

Н.И. Муралов

Виктор Павлович Ногин.

2(14).02.1878 – 22.05.1924.

На вершине московской власти с 25.09. по 13.11.1917

Виктор Павлович Ногин родился в Москве 2 (14) февраля 1878 года в семье приказчика. Принятый в городское училище, Виктор показал себя серьезным мальцом. Учился с большим интересом, не ленился. Довольно рано пристрастился к чтению книжек о путешествиях по неизведанным материкам, о плаваниях к дальним островам, о приключениях отважных покорителей суровых земель, о таинственных явлениях природы, об извержениях вулканов, о землетрясениях и северных сияниях.

Зимой 1893 года родные определили Виктора на ткацкое предприятие Арсения Морозова в городе Богородске. Здесь, на берегу Клязьмы, в небольшом фабричном поселении он осваивает премудрости ткацкого производства. Виктор дотошно вникает в тонкости красильного дела, собирает необходимую специалисту его профиля рецептуру, с интересом вгрызается в рассуждения народнических литераторов о механике эксплуатации бедных людей богатыми. Позже он встретит единомышленников на фабрике Карла Паля в Санкт-Петербурге, куда поступит подмастерьем в 1896 году. Быстро найдет дорогу к рабочим кружкам, где узнает о недавних активных действиях социал-демократов, создавших в северной столице «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Руководителем этой нашумевшей организации стал брат казненного народовольца Александра Ульянова Владимир.

Получив от В.И. Ленина первый номер «Искры», Ногин тут же посылает свой подробный обзор газеты. Ленин откликается 5 февраля 1901 года: «Ваше внимание к «Искре» подкрепляет мою надежду, что мы будем вместе работать для нее». И такая работа вскоре наладилась. В июле 1901 года Ногин по новому подложному паспорту прибыл в Россию, чтобы в главных ее городах Москве и Петербурге продвигать к читателю новую нелегальную газету.

Подпольные кружки, митинги, стачки – стремглав мчалось время, менялись города: Екатеринослав, Ростов-на-Дону, Москва, Николаев. В начале марта 1904 года после провала николаевской типографии, Виктор Ногин под фамилией Соколова снова оказывается в заключении.

Октябрьская амнистия 1905 года опять открыла ему дорогу домой. Он снова в Петербурге, работает во главе большевистской военной организации столичного комитета РСДРП(б).

Вот как он сам рассказывал в автобиографии о своей революционной деятельности: «В августе 1906 г. был членом Московского Комитета, сперва работал в Рогожском районе, а потом стал организатором партийной работы в профессиональных союзах, был избран председателем Московского Центрального Бюро союзов. Московской организацией был избран на Лондонский съезд партии, на котором был избран членом Центрального Комитета партии, в качестве такового был арестован 1 октября 1907 г. на объявленной конференции профсоюзов и присужден к 3 месяцам заключения, по отбытии которого был выслан из Москвы и поселился в Петербурге. В апреле 1908 г. нелегально прибыл в Москву и принимал участие в I Всероссийском Кооперативном съезде, на котором и был арестован. Просидев 4 месяца в тюрьме, был приговорен к ссылке в Тобольскую губернию, по прибытии в Березовский уезд через неделю бежал оттуда. В феврале 1909 г. был арестован на границе Финляндии и к лету 1909 г. возвращен в Березовский уезд в то же село, откуда через 4 дня вновь бежал.

С осени 1909 г. до мая 1910 г. работал как член ЦК, ездил в Париж и принимал участие в последнем пленуме Центрального Комитета, избранного на Лондонском съезде и 13 мая 1910 г. был арестован, через 4 месяца отправлен опять в Тобольскую губернию, на этот раз в г. Туринск, оттуда, также, бежал через несколько дней, поселился в Туле, где производил работу по восстановлению Центрального Комитета партии».

В Туле же его арестовали в очередной раз и отправили по этапу аж в славный город Верхоянск, носивший также имя – Окоянск.

…Его ссылка кончилась раньше – по царскому манифесту ему скостили целый год.

Но в Москве жить В.П. Ногину не позволили. Он обосновался на родине жены в Саратове, где стал издавать газету большевистского направления под загадочным названием «Наша газета». После ее закрытия вместе с И.И. Скворцовым-Степановым и М.С. Ольминским создал в Москве «Литературное общество» – по сути книгоиздательскую фирму.

Февральская революция сразу востребовала Виктора Павловича, как опытного организатора и народного вожака. Он участвует в создании Московского Совета рабочих депутатов, избирается членом его исполкома и товарищем председателя. Ногин решительно стоит за продолжение забастовки, «раскачавшей» ситуацию в Москве: «Имеем ли мы право заставить рабочих сложить оружие? Забастовка – единственное их оружие, – заявляет он на заседании Московского совета рабочих депутатов вечером 2 марта 1917 года. – Сложим оружие только тогда, когда мы будем точно знать, что созыв Учредительного собрания обеспечен». На следующий день Ногин ратует за такое разделение Москвы на районы, которое было бы обусловлено расположением в городе промышленных предприятий. Он содействует освобождению из московских тюрем политзаключенных, участвует в формировании московской милиции. И каждый день выступает на многочисленных московских митингах, на рабочих собраниях, в солдатских казармах.

С первых дней мирного развития революции начался сложный процесс «притирки» Московского Совета рабочих депутатов и демократически избранного Комитета Московских общественных организаций. Нетерпеливое давление масс и их радикально настроенных представителей, возникшее двоевластие мешали формированию демократически полноценного гражданского сотрудничества, создавали предпосылки острых противостояний в рамках городского организма и управляющих структур. Проявления враждебности к классово невоспринимаемым или искусственно отторгаемым ценностям, к разъяснениям ближайшего пути развития России, даже к самим носителям культуры, представителям новых властных органов и уж тем более к людям «бывшим», «цензовым», «буржуазным», располагавшим определенной материальной базой, постепенно только обострялись и углублялись. Общественный климат отравлялся нехватками продовольствия и товаров. Трудности гармонизации общественной жизни, по существу, никем не разрешались. Советы не могли сколько-нибудь существенно повлиять на улучшение снабжения населения всем необходимым. Переломный период был очень непрост для осмысления самыми, казалось бы, подготовленными в своем социальном секторе людьми. Вовлеченность в борьбу за захват власти Советами поглощала внимание многих из них. Как человек, исповедующий принципы здравого смысла, народной нравственности, В.П. Ногин был сторонником мирных действий, сопряженных с убеждением людей в правоте тех или иных общественно-политических устремлений. Но как истый большевик, он, разумеется, демонстрировал жесткий и рельефный стиль поведения, приверженность марксизму, как единственно верной теории и руководству к практическим действиям, непримиримость к «эксплуататорам», «оппортунистам», ко всему, что противостояло завоеванию власти Советами.

29-31 марта он председательствует на первом после революции Всероссийском совещании партийных работников. Столкновения разных точек зрения на реальности текущей политики Советов помогают ему разобраться в хитросплетениях политических действий сторонников советской власти, понять, как они осознают свои цели. «Это позволяет ему остро выступить на тему об отношении большевиков к Советам на Апрельской конференции РСДРП(б): «Быть может, т. Ленин обмолвился, сказав, что диктатура пролетариата осуществляется», – говорил Ногин. – Я против той постановки, что мы уже сейчас творим социализм. Можно творить жизнь, но можно и творить легенды. Это значит – закрывать глаза на то, что есть. Нам не надо легендарных убеждений. Может быть, мы совершаем много ошибок, но наш коллективный опыт говорит, что наша работа в Совете (Московском. – Н.М.) идет совершенно верно». В резолюции конференции обосновывался лозунг: «Вся власть Советам!». Конференция выдвинула курс на мирное развитие революции, на завоевание власти Советами. Насколько будет возможно добиться того и другого, не пуская в ход какие-либо средства и орудия уничтожения противника, в тот момент никто не знал.

Ногин в этот период действует напористо. Он руководит фракцией большевиков в советских органах. На первом съезде Советов его избирают членом ЦИК. Теперь он в постоянных переездах между Москвой и Питером. Решая массу дел, он старается действовать взвешенно, искать компромиссы, не «пережимать» ситуацию. И хотя иногда слышит упреки в примиренчестве, не реагирует на них. Впрочем, реагирует – делом, идя порой на неординарные поступки.

3 июня Ногин выступает на заседании Московского комитета РСДРП(б) и говорит, что ЦК большевистской партии, не исключая перехода власти к Советам после ухода из Временного правительства кадетов, решил «держаться выжидательной тактики, никаких демонстраций не устраивать». Тем не менее, когда такая демонстрация рабочих и солдат 4 июля становится неизбежной, он поддерживает ее проведение.

Развитие революции приводит к кризису в руководстве Московского Совета рабочих. депутатов. 9 сентября его председатель меньшевик Л.М. Хинчук слагает с себя полномочия. На пост председателя Президиума Исполкома Московского Совета рабочих депутатов 19 сентября избирается В.П. Ногин.

Так совпало, что в предыдущие дни он заседал по поручению большевистского руководства в Демократическом совещании, после чего 21 сентября высказался за участие большевиков в образованном им Предпарламенте. Узнав о том, что сторонников такого участия набирается много, Ленин тут же резко высказывается за бойкот: «У нас не все ладно в «парламентских» верхах партии; больше внимания к ним, больше надзора рабочих за ними; компетенцию парламентских фракций надо определить строже. Ошибка нашей партии очевидна». Ногин соглашается с мнением о выходе из Предпарламента. Тоже малоприятный урок для ветерана рабочей партии и лидера одного из важнейших центров России.

В силу своего положения Ногин совершал частые переезды из Москвы в Петроград и потому прекрасно знал положение в обоих городах. Безусловно, он постоянно задавал себе вопросы на тему: как практически будет завоевываться власть Советами? Политическая база революции широка, но как она будет себя вести в период крайнего обострения борьбы за высоты государственного, хозяйственного, военного управления? Имущие классы, хоть и выбитые частично из колеи, просто так не отдадут своего. Какие вооруженные силы будут на стороне противника, кто им будет противостоять? Скольких жертв все это будет стоить?

«Всегда спокойный, на первый взгляд, немного педантичный и даже суховатый, В.П. Ногин обладал редко встречающимся, чрезвычайно мягким, отзывчивым сердцем», – говорил о нем П.Г. Смидович. Может быть, здесь коренится некая отгадка, важная для полного понимания этой фигуры?

Ногин занимал осторожную позицию в вопросе о подготовке вооруженного восстания. Он хорошо понимал, что для удержания захваченной власти понадобится большое искусство. И поддержка социалистических партий! Ему казалось, что без нее обойтись будет невозможно. А значит, надо рассчитывать на терпеливые поиски взаимоприемлемых решений, улаживание конфликтов мирным путем. С этим мыслительным багажом Ногин и входил в Октябрь.

Утром 25 октября в Москве получили телефонограмму В.П. Ногина и В.П. Милютина о победе сил революции в Петрограде: «Переворот произошел совершенно спокойно, ни одной капли крови не было пролито, все войска на стороне Военно-революционного комитета».

Ногин еще не успел сесть на московский поезд, как в гостинице «Дрезден» на Тверской улице под определяющим большевистским влиянием создался Временно-революционный комитет Москвы. В него вошли от большевиков: А. Ломов (Г.М. Оппоков), Г.А. Усиевич, Н.И. Муралов, А.Я. Аросев, П.Н. Мостовенко и другие.

Виктор Павлович ехал с глубоким убеждением, что на открывшемся без него II Съезде Советов избранные представители всех социалистических партий выступят дружно. Утром 26 октября Ногин с вокзала прибыл на второе заседание ВРК. Он энергично выразил свое мнение: если победа в Петрограде оказалась легкой и если есть надежда на создание там власти, признаваемой всеми партиями, входящими в Советы, то надо сделать так, чтобы в Москве не произошло кровопролития. Кончить дело миром – вот чего больше всего хотел Ногин!

Очевидно, в эти часы далеко не все разделяли его желание. Кому-то не терпелось воспользоваться оружием из кремлевского Арсенала, захватить имущество явно зашатавшегося демократического режима. Впоследствии отдельным соратникам Ногина показалось удобным говорить о его нерешительности и даже растерянности, трактовать факты таким образом, будто его позиция не встречала тогда одобрения Московского ВРК. Свои критические стрелы выпускали потом в сторону В.П. Ногина отдельные историки, для них он был объектом безопасного осуждения. Как миротворец и неординарная личность, он не интересовал тех, кто специализировался на восхвалении «ястребов» и высокопоставленных ортодоксов, людей без человеческого лица. Хлопот с ним было очень много – кто рискнул бы в недавнюю пору по-иному взглянуть на его оппозиционное «капитулянтство», добровольный уход из ленинского окружения?..

Точка зрения В.П. Ногина была воспринята Военно-революционным комитетом, который пошел на переговоры с командующим Московским военным округом полковником К.И. Рябцевым. Они велись Ногиным и лично, и по телефону. По крайней мере дважды он появлялся с сопровождающими 26 октября в Кремле. Атмосфера вокруг встреч была нервозной, результаты их были неощутимы.

Когда в Москве стало известно, что в Петрограде эсеры и меньшевики ушли со II Съезда Советов, Ногин выразил свое возмущение «этой предательской изменой наших вчерашних товарищей». Однако он по-прежнему оставался твердым приверженцем мирного разрешения противостояния вражеских сил в Первопрестольной столице.

Хотя переговоры с Рябцевым еще шли, телеграмма из Питера, утверждавшая, что единственное спасение революции в передаче власти Советам, земли – народу и в объявлении демократического мира, наталкивала на мысль: нельзя больше уповать на решения упомянутого съезда, надо захватывать власть для передачи ее Советам. И ВРК призвал к самочинному взятию власти, не вуалируя его никакими оборонительными мотивами. Однако и после этого сторонники активных действий были в меньшинстве. По районам вскоре была разослана телефонограмма, отменявшая прежнее распоряжение и предписывающая «занять строго выжидательную позицию». Районы возмутились, но подчинились: «…Поставленное перед альтернативой – без колебаний объявить восстание или искать каких-то компромиссных решений, руководство революционными силами, во всяком случае значительная его часть, избрало второй путь», – пишет об этом моменте А.Я. Грунт. Во главе сторонников мирного урегулирования обстановки был В.П. Ногин. Ему, Е.М. Ярославскому и В.М. Смирнову ВРК поручил продолжить переговоры с Рябцевым. Но линия на «мирное соглашение» никак не давала результатов! Более того, 27 октября Рябцев предъявил ультиматум о роспуске центра восстания и на повторные предложения ВРК все уладить мирным путем, ответил отказом.

28 октября стало очень тяжелым положение руководящих органов восстания, находившихся в здании Моссовета на Скобелевской площади. Некоторые предлагали покинуть Моссовет и, перебравшись в районы, перейти к обороне. К этому склонялся и Ногин, считавший необходимым также постепенный перевод «на периферию» штаба восстания. В связи с этим он обратился к московскому ВРК с просьбой: «Я теперь здесь совсем не нужен, т. к. время действий, а я не военный».

Утвержденный II Съездом Советов в качестве члена правительства, народного комиссара торговли и промышленности, В.П. Ногин, как это бывало не раз и прежде, вместе с новым повышением своего статуса получил огромную порцию неприятностей. В целом обнадеживающее развитие восстания в Москве, конечно, уводило в тень несообразности, допущенные им в начале борьбы с противниками Советов. Но он не мог спокойно относиться к возникшей ситуации в высшем руководстве страны.

Прибыв в северную столицу, Ногин договаривается о срочной посылке подкреплений в Москву. И к своему удивлению, обнаруживает чрезвычайно обострившуюся обстановку в большевистских верхах. На заседании ЦК РСДРП(б) 1 ноября ему становится ясно, что Ленин, Троцкий и их ближайшие сподвижники («руководящая группа ЦК») не хотят допускать в социалистическое Советское правительство другие социалистические партии. Ленин приходит в негодование от первых же возражений соратников: «Зиновьев и Каменев говорят, что мы не захватим власти (во всей стране). Я не в состоянии спокойно выслушивать это. Рассматриваю как измену… Я не могу говорить об этом серьезно. Троцкий давно сказал, что объединение невозможно. Троцкий это понял и с тех пор не было лучшего большевика», – говорит Ленин на заседании Петербургского Комитета большевиков 1 ноября. Кстати, минутой раньше вождь достаточно прохладно отозвался о действиях большевиков в Москве, заметив: «Были часто чересчур добродушны».

Ногин с горьким чувством узнает, что А.В. Луначарский хочет выйти из правительства, получив известия о разрушениях памятников культуры в Москве во время октябрьских боев. Противоречивые размышления тревожат Виктора Павловича. Хоть он и большевик, но как бы ни хотел, не может одобрить намерения представлять советскую власть чисто большевистским правительством. Он решительно использует трибуну ЦК РСДРП(б), чтобы в присутствии Ленина и «лучшего большевика» Троцкого заявить о своей позиции:

«Вопрос о том, какая у нас революция, есть вопрос решенный, и говорить о нем не приходится сейчас, когда наша партия добилась власти. Но можно ли так: кровь проливать вместе, а править порознь? Можно ли отказать солдатам во власти? Гражданская война продлится целые годы. По отношению к крестьянам на штыках далеко не уедешь…

Товарищам слишком опротивело слово «соглашение». Дело не в соглашении, а вопросе: как быть, если мы оттолкнем все другие партии? Социалисты-революционеры ушли из Совета после революции, меньшевики – также. Но это значит, что распадутся советы. Такое положение вещей при полной разрухе в стране, кончится крахом нашей партии через короткий срок…».

Высечь Ногина за его выступление взялся Троцкий. Конечно, не называя его имени. Доводы за коалицию для него были безнадежным старьем: «Всякая власть есть насилие, а не соглашение, – торжественно провозглашает Троцкий. – Наша власть есть насилие большинства народа над меньшинством. Это неизбежно. Это есть азбука марксизма. Мне сообщить в Москву о нашей победе по железнодорожному проводу они не дали, затем они пропустили ударников. Они предают нас в самый острый момент борьбы, а когда мы победили, нам предлагают их ввести в крепость власти».

Но Ногина не так-то легко было послать в нокдаун, ссылаясь на мудрость марксизма. Сразу после этих слов Троцкого он провел свой удар: «Мы, большевики, признали, что революция наша – не буржуазная. Но мы победили не одни, а вместе с крестьянами. Поэтому то, что добыть удалось кровью рабочих и солдат: власть, – должно быть общим их достоянием. Наша партия должна быть самой дисциплинированной».