Текст книги "Все правители Москвы. 1917–2017"

Явилось ли это простым совпадением или нет – но только на этом заседание было закрыто.

На следующий день, вечером, в комнате № 36 Смольного состоялось заседание ЦК РСДРП(б), на котором Ленин еще жестче разбирается с инакомыслящими сподвижниками. Текст внесенной им резолюции «по вопросу об оппозиции внутри ЦК» должен «разоблачить» несогласных и указать им их место: «Сложившаяся внутри ЦК оппозиция целиком отходит от всех основных позиций большевизма… Без измены лозунгу Советской власти, нельзя отказываться от чисто большевистского правительства». Тут же говорилось, что оппозиция приглашается к переносу своей дискуссии и своего скептицизма в печать и к отстранению от практической работы, в которую «они» не верят. Вождь иронически подчеркивает запуганность оппозиции, ее отречение не только от Советской власти, но и от демократизма, подчиненность ее анархии, склонность к провоцированию повторных ультиматумов российских социалистов. Словом, первым оппозиционерам советской эпохи досталось на орехи. 4 ноября «Правда» публикует этот документ, но настоящая экзекуция оппозиционеров еще впереди. Зная о новом пополнении их отряда, Ленин подготавливает ультиматум большинства ЦК РСДРП(б) «меньшинству». Позиция этого «меньшинства» (Л.Б. Каменев, А.И. Рыков, В.П. Милютин, Г.Е. Зиновьев, В.П. Ногин) была кратко изложена в их заявлении, представленном в этот день на партийный суд:

«ЦК РСДРП(большевиков) 1 ноября принял резолюцию, на деле отвергающую соглашение с партиями, входящими в Совет рабочих и солдатских депутатов для образования социалистического Советского правительства…

Мы считаем, что создание такого правительства необходимо ради предотвращения дальнейшего кровопролития, надвигающегося голода, разгрома революции калединцами, обеспечения созыва Учредительного собрания в назначенный срок и действительного проведения программы мира, принятой II Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов.

Неимоверными усилиями нам удалось добиться пересмотра решения ЦК и новой резолюции, которая могла бы стать основой создания Советского правительства. Однако это новое решение вызвало со стороны руководящей группы ЦК ряд действий, которые явно показывают, что она твердо решила не допустить образования правительства советских партий и отстаивать чисто большевистское правительство во что бы то ни стало, и каких бы жертв от рабочих и солдат это ни стоило бы.

Мы не можем нести ответственность за эту гибельную политику ЦК, проводимую вопреки воле громадной части пролетариата и солдат, жаждущих скорейшего прекращения кровопролития между отдельными частями демократии.

Мы складываем с себя поэтому звание членов ЦК, чтобы иметь право откровенно сказать свое мнение массе рабочих и солдат и призвать их поддержать наш клич: «Да здравствует правительство из советских партий!» Немедленное соглашение на этом условии.

Мы уходим из ЦК в момент победы, в момент господства нашей партии, уходим потому, что не можем спокойно смотреть, как политика руководящей группы ЦК ведет к потере рабочей партией плодов этой победы, к разгрому пролетариата. Оставаясь в рядах пролетарской партии, мы надеемся, что пролетариат преодолеет все препятствия и признает, что наш шаг вынужден сознанием долга и ответственности перед социалистическим пролетариатом».

В этом же номере газеты «Известия» от 5 ноября печаталось еще более резкое заявление В.П. Ногина и его коллег по государственной работе:

«Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни. Мы полагаем, что, вне этого, есть только один путь сохранения чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет Народных Комисссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны. Нести ответственность за эту политику мы не можем и потому, слагаем с себя пред ЦИК звание Народных Комиссаров».

Ногин подписался первым под этим документом. За ним свои подписи поставили: А.И. Рыков, В.П. Милютин, И.А. Теодорович, Д.Б. Рязанов, Н.И. Дербышев, С.В. Арбузов, К.К. Юренев, Ю. Ларин.

Ответный ультиматум, вышедший из-под пера Ленина, требовал от оппозиционеров подчиниться партдисциплине и проводить политику ЦК. Однако Ногин, Рыков, Милютин и Теодорович вышли из Совнаркома.

Выступая 4 ноября вечером на заседании ВЦИК с упоминанием о «капитулянтстве» Ногина и Рыкова, Ленин употребляет чрезвычайно резкие выражения. Кипя от возмущения, он считал, что они «встали на платформу, ничего общего с большевизмом не имеющую. Но московские рабочие массы не пойдут за Рыковым и Ногиным».

Ленин беспримерно энергично углубляет разгром вчерашних коллег, которых сам же пару недель назад выдвигал в Совнарком. Для него эти «отдельные товарищи, недостаточно стойкие и твердые в деле борьбы с врагами народа», «дрогнувшие и бежавшие из нашей среды» – это причина ликования буржуазии и ее пособников, кричащих о развале, пророчащих гибель большевистского правительства. «Ушедшие товарищи поступили как «дезертиры», – припечатывал Ленин «отколовшихся» и заявлял: «…Никаким ультиматумам интеллигентских группок, за коими массы не стоят, за коими на деле стоят только корниловцы, савинковцы, юнкера и пр., мы не подчинимся». Ленин сам назовет потом эту полемику в печати со стороны ЦК «крайне ожесточенной», будет поминать и в 1920 году факт демонстративного ухода «пятерки», как ошибку, поучительную для других компартий.

29 ноября в ЦК обсуждалось заявление Рыкова, Каменева, Милютина и Ногина об обратном приеме их в ЦК партии. В этом им было отказано по инициативе Ленина.

Звезда Ногина закатилась быстро. Вернувшись из Петрограда, он решил расстаться с председательствованием в Моссовете, не дожидаясь, пока ему накидают надуманных упреков и обидных поучений. Ему ли было не знать партийные обычаи? Его отчет Московскому Совету 9 ноября 1917 года, в котором он подробно осветил октябрьские проблемы Москвы, был воспринят еще прохладно-доброжелательно. Но когда, 13 ноября, в связи с объединением Советов рабочих и солдатских депутатов в МК партии, заговорили об их едином руководителе, фигуры В.П. Ногина и А.И. Рыкова неожиданно вызвали возражения. Впрочем, такие ли уж неожиданные?

И.А. Пятницкий заявил, что Московская большевистская организация должна выразить им порицание за выступление, которое дало повод говорить о расколе в партии. Р.С. Землячка настойчиво обращала внимание на «существующее мнение» о необходимости исключить их из организации. Желание отлучить Ногина от партийной и советской деятельности нашло откровенных сторонников, не стеснявшихся присутствия самого В.П. Ногина. Ему ставилось в вину то, что исполком Московского Совета часто не разделял точку зрения МК партии, а, значит, и не выражал мнение масс (М.Ф. Владимирский, А.А. Сольц, Г.Я. Беленький). М.М. Костеловская взялась, кроме того, доказать, что Ногин не пользуется популярностью в Совете, отчего он не был даже избран в Московский ВРК. Был тут же изобретен ярлык: «Работа тов. Ногина в нашей организации уже давно была больным местом».

Однако у В.П. Ногина было немало и защитников. «В Совете рабочих депутатов тов. Ногин работал с начала революции и пользуется большим влиянием» (Е.Н. Игнатов); «С чисто деловой точки зрения оставление тов. Ногина на посту председателя необходимо» (М.В. Буровцев); «Совет рабочих депутатов питает к тов. Ногину доверие, а потому, сменять его нельзя» (А.С. Борщевский). Правда, сил поддержки оказалось меньше. Это не удивительно: явно выраженное начальственное недовольство сыграло свою роль. И хотя голосов в его пользу подано было мало, прозвучало предложение послать его все-таки в Совет, если он публично заявит о своем возвращении в ЦК. На это тут же отреагировала бурно Розалия Землячка (наст. Залкинд): «Не надо посылать Ногина в Совет!» Большинством голосов на пост главы Совета был рекомендован М.Н. Покровский.

11 ноября 1917 года Ногин был назначен комиссаром труда г. Москвы и губернии, с апреля 1918 года он стал заместителем наркома труда, а затем членом Президиума ВСНХ. В этом качестве Ногин весной 1920 года ездил с Л.Б. Красиным в Англию для завязывания необходимых российским текстильщикам связей.

В конце 1923 года он снова выехал за границу, на этот раз в США по тем же хлопковым делам. Проделал за короткое время огромную работу, а когда в декабре собрался домой, почувствовал себя плохо. Донимала головная боль, а также боли в желудке. Его еле уговорили лечь в госпиталь на обследование. Сделать его было крайне необходимо: чуть более года назад В.П. Ногину была сделана серьезная операция в Берлине – ему удалили желчный пузырь с камнем величиной немного меньше голубиного яйца. После выхода из американской лечебницы В.П. Ногин был потрясен вестью о смерти Ленина и заторопился домой в Москву.

Его госпитализировали (опять-таки едва уговорив) в Воздвиженскую лечебницу 11 апреля 1924 года. Операцию постоянно откладывали из-за ослабленного состояния пациента. Наконец, 17 мая известнейший хирург В.Н. Розанов оперировал В.П. Ногина в Солдатенковской (впоследствии Боткинской) больнице. Операция была проведена удачно. Но начался перитонит, состояние больного резко ухудшилось, и 22 мая 1924 года он скончался.

Похоронили В.П. Ногина на Красной площади у Кремлевской стены.

В палатах Конгресса Соединенных Штатов по поводу смерти В.П. Ногина были произнесены речи. Один из крупнейших бизнесменов заявил, что если бы в Америке побывало десять Ногиных, то Россия была бы скоро признана.

Через два дня после его смерти в «Dayli News Record» появился такой отзыв о Ногине: «Мистер Ногин привлекал к себе всех своею искренностью, умом и деликатностью. Он приобрел себе много друзей на Востоке и Юге. В работу он внес практический ум, желание учиться и любовь к людям (humansympathy). Только в редких случаях можно встретить соединение этих черт в одном человеке».

Комиссия по увековечиванию памяти В.П. Ногина обратилась к трем скульпторам: И.Д. Шадру, Н.А. Андрееву и С.Д. Меркурову с предложением создать памятник Ногину. Его торжественная закладка состоялась 23 ноября 1924 года на Варварской (площадь Ногина, ныне Славянская) площади напротив «Делового Двора», в котором был кабинет Виктора Павловича. Однако по результатам конкурса, подведенным 9 апреля 1925 года, ни один проект не получил окончательного одобрения. Только подход И.Д. Шадра показался комиссии наиболее перспективным, и скульптору предложили продолжить над ним работу. Но осуществить удалось другое – при открытии станции метро «Площадь Ногина» (теперь «Китай-город») в ее подземном вестибюле был установлен бюст В.П. Ногина (скульптор А.П. Шлыков), который находится там поныне.

1. Всеобщий иллюстрированный путеводитель по монастырям и святым местам Российской империи и Афону. Сост. А. А. Павловский. Н.-Н.: 1907.

2. Ногин В.П. Фабрика Паля. Л.: 1924.

3. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 46.

4. Политические партии в России. Конец XIX – первая треть ХХ в. Энциклопедия. М.:1996.

5. Старый большевик В.П. Ногин (Макар). 1878 – 1924. Сборник воспоминаний. М.: 1924.

6. Факел. Альманах.

7. Троцкий Л.Д. Сталинская школа фальсификаций. Берлин. 1932. М.: 1990.

8. Седьмая (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП (большевиков). Протоколы. М.: 1958.

9. Советы в Октябре. Сборник документов. М.: 1928.

10. Триумфальное шествие Советской власти. Ч. I. Материалы и документы. М.: 1963.

11. Красин Л.Б. Странички воспоминаний о В.П. Ногине // Исторический архив. 1962. – № 2.

12. Текстильщики памяти В.П. Ногина. М.: 1925.

Анатолий Чернобаев. Гладиатор. Михаил Николаевич Покровский

Лица, схожие с ним, отмеченные печатью напряженного умственного труда, внутренней борьбы, исканий, упорной воли и мышления, смотрят на нас с многих полотен Репина и других великих реалистов-душеведов.

Г.И. Серебрякова

Михаил Николаевич Покровский.

17(29).08.1868 – 10.04.1932.

На вершине московской власти с 14.11.1917 по 19.03.1918

В длинном ряду высших должностных лиц Москвы советского периода ее истории первым стоит Михаил Николаевич Покровский. 14 ноября 1917 года он был единодушно избран председателем объединенного Московского Совета рабочих и солдатских депутатов. На многолюдном пленуме Моссовета лишь меньшевики воздержались при голосовании его кандидатуры. Председателем Моссовета Покровский стал на 50-м году жизни. За плечами этого немолодого уже человека была непростая жизнь русского интеллигента – ученого и революционера.

Родился М.Н. Покровский 17 (29 по н. ст.) августа 1868 года в Москве. Здесь прошли его детство и юность, формировались жизненные идеалы. Большое влияние на будущего ученого оказал отец – статский советник Николай Михайлович Покровский, долгое время служивший помощником управляющего Московской складочной таможни, как называлась тогда таможня Николаевского (ныне Ленинградского) вокзала. Отношение отца к властям, вспоминал Покровский, «было весьма реалистическое, чтобы не сказать более. С детства я наслушался всевозможнейших рассказов о злоупотреблениях администрации, о малопоучительной жизни высших сановников и царской фамилии и т. п. Благодаря этому ни одного мгновения в моей жизни я не был монархистом».

Учился М.Н. Покровский во 2-й Московской гимназии, где зарекомендовал себя одаренным и трудолюбивым учеником. По всем 12 предметам, входившим в аттестат зрелости, ему были поставлены отличные оценки. «Во внимание к постоянному отличному поведению и прилежанию и к отличным успехам в науках, в особенности же в древних языках», говорится в полученном им аттестате, педагогический совет постановил наградить его золотой медалью.

Столь же успешными были годы учебы Покровского на историко-филологическом факультете Московского университета (1887 – 1891), по окончании которого он получил диплом первой степени и был оставлен «для приготовления к профессорскому званию» сразу при двух кафедрах – русской и всеобщей истории. Заведующие этих кафедр, известные историки В.О. Ключевский и П. Г. Виноградов, пользовались огромным уважением и авторитетом у студентов. С особым преклонением они относились к Ключевскому. Однако, по воспоминаниям самого Михаила Николаевича, решающую роль в его формировании как историка сыграл Виноградов.

Ко времени пребывания в Московском университете относится начало литературной деятельности Покровского: один из ведущих журналов – «Русская мысль» – публикует его рецензии на новые книги по отечественной и зарубежной истории. Тогда же под влиянием Виноградова он приступил к переводу с немецкого и французского двух монографий по истории Англии. Впоследствии обе книги были изданы. Политические и исторические воззрения молодого Покровского не отличались последовательностью. С первых шагов научно-педагогической работы он ясно ощутил шаткость своих методологических позиций. Тем не менее на рубеже столетий Михаил Николаевич становится известен Московскому охранному отделению как убежденный демократ, имеющий «сношения с лицами политически неблагонадежными». Тогда же происходит превращение его из историка-позитивиста в ученого буржуазно-демократического направления – «экономического материалиста».

В конце 1890-х – начале 1900-х годов Покровский плодотворно работал в Московском педагогическом обществе, на Высших женских курсах, в Комиссии по организации домашнего чтения. Он был решительным противником формальных методов обучения, бессмысленной зубрежки. Все порядочные преподаватели истории, вспоминал Покровский много лет спустя, выступали против зубрежки. Занятия они проводили не по учебникам Иловайского и даже не «по Виноградову» или «по Платонову». «Проходить по учебнику было символом бездарности педагога – не бездарные прибегали к нему только экзамена ради, то есть лишь там, где они поневоле делали уступки школьной рутине».

Преподавательская работа на Высших женских курсах ускорила формирование демократического мировоззрения историка. Здесь же на курсах, Покровский познакомился с Любовью Николаевной Зарайской. Молодые люди полюбили друг друга и в 1901 году поженились. Жилось Покровским не всегда легко материально, но интересно духовно. Никогда Любовь Николаевна не жалела, что порвала с родными, возмущенными ее браком с человеком не их круга.

В 1903 году Покровский примыкает к радикальному крылу либерального «Союза освобождения». Это была первая нелегальная политическая организация, в которую он вступил. Однако вскоре Михаил Николаевич разочаровывается в либералах. Вся внутренняя фальшь этих господ, вспоминал он, «резко ударила мне в нос. Они наживали себе состояния, делали чиновничьи карьеры и… «очаровывали» молодежь речами о свободе, прогрессе и т. д. С тех пор «одурачивание масс буржуазией» перестало быть для меня агитационной фразой, и выводить на свежую воду либералов сделалось для меня любимым занятием».

Накануне первой русской революции Покровский сближается с большевиками А.А. Богдановым, А.В. Луначарским, И.И. Скворцовым-Степановым, группировавшимися вокруг журнала «Правда». После расстрела 9 января 1905 года правительственными войсками многотысячной мирной демонстрации рабочих в Петербурге общее собрание Московского педагогического общества, где Покровский был заместителем председателя, приняло резолюцию, в которой выразило «горячее сочувствие к жертвам возмутительного произвола» и высказало убеждение, что «наша многострадальная Родина может освободиться от повторения подобных ужасающих событий лишь при установлении основанного на широкодемократическом народном представительстве правового порядка».

В эти дни Покровский оказался свидетелем еще одного примечательного события. Много лет спустя он писал, что в ответ на Кровавое воскресенье эсер И.П. Каляев 4 февраля убил дядю Николая II – великого князя Сергея Александровича. Взрыв бомбы прогремел в то время, когда историк шел по своим делам от Политехнического музея к Ильинке. Минут через пять он увидел двое саней, мчавшихся со стороны Красной площади. На передних околоточный держал в обхват невысокого блондина без шапки, в полушубке, густо выпачканном кровью. Человек этот отчаянно кричал хриплым голосом – видимо, кричал уже довольно долго: «Долой проклятое самодержавие!» В следующих санях сидели двое штатских, которые внимательно следили за первыми. Стало ясно, что везли схваченного террориста.

Еще через несколько минут появился человек, бежавший и как-то странно махавший руками. Невозможно было понять, обрадован он или испуган. «На клочки разорвало!» – кричал он. – Ничего не осталось».

Уличные впечатления первые показали Покровскому, какая пропасть пролегла после 9 января не только между самодержавием и рабочими, но между самодержавием и всей рабочей массой вообще. 9 апреля 1905 года Покровский вступает в РСДРП. Его выбор не был случайным. Неприятие самодержавия и буржуазного либерализма, неустанные раздумья о судьбах России привели сложившегося ученого академического типа к социал-демократам большевикам, в лагерь историков марксистского направления. Переход на новые позиции стал логическим завершением развития его политических и научных взглядов.

Дальнейшую эволюцию мировоззрения Покровского отражает его брошюра «Экономический материализм» (1906). В ней в популярной форме излагается марксистское понимание философии истории. Ученый отстаивает положение о том, что классовая борьба – движущее начало исторического развития; показывает отличие марксизма от «экономического материализма»; раскрывает несостоятельность методологических установок «экономических материалистов», их наивное упрощенчество, превращающее историю «в слепой стихийный процесс, идущий своим чередом, как если бы людей с их сознанием на свете вовсе не существовало».

Интересны конкретно-исторические работы Покровского того времени, прежде всего статьи в 9-томной гранатовской «Истории России в XIX веке». Они охватывали широкий круг проблем – историю хозяйства, общества и государственной власти, восточную политику Николая I, Крымскую войну и т. д. Новизна взглядов ученого заключалась в материалистическом подходе к изучению прошлого, в объяснении русской истории с точки зрения классовой борьбы.

После подавления революции Покровский скрывается от полиции в Финляндии, а затем (в августе 1909 года) эмигрирует во Францию. В Париже он отходит от большевиков-ленинцев, тесно сотрудничает с А.А. Богдановым и другими «впередовцами», однако вскоре разрывает и с ними, объявляет себя «внефракционным социал-демократом». В 1913 году сближается с группой Л.Д. Троцкого. После начала Первой мировой войны занимает интернационалистские позиции, выступает «за превращение войны между народами в войну против буржуазии», в 1915-1916 годах редактирует серию брошюр «Европа до и во время войны», в том числе брошюру В.И. Ленина «Империализм, как новейший этап капитализма».

Главное внимание в эти годы Покровский уделял работе над двумя своими крупнейшими произведениями – «Русская история с древнейших времен» и «Очерк истории русской культуры». Его 5-томная «Русская история» стала первым систематическим марксистским освещением истории страны от первобытнообщинного строя до конца XIX века. Создание подобного курса было трудным делом, но ученый в целом успешно справился с задачей. Порой, правда, он высказывал противоречивые, а то и ошибочные суждения, на что сразу же обратили внимание рецензенты. Особо подчеркивали они «партийную предвзятость» автора.

На основе фактического материала 5-томника построен «Очерк истории русской культуры». В нем дано материалистическое понимание общественной структуры с ее первичными экономическими отношениями, определяющими социальное устройство общества и надстройку – право, государство, религию, идеологию. Завершить монографию Покровский предполагал разделом о литературе и искусстве, но не успел. С марксистских позиций в книге подвергаются критике распространенные в то время историографические концепции.

«Русская история с древнейших времен» и «Очерк истории русской культуры» Покровского прочно вошли в отечественную историографию. В биографической статье об ученом, помещенной в «Энциклопедическом словаре» Гранат, отмечалось: «Проводя в своих трудах систему марксизма, Покровский, в отличие от других историков его школы, главное внимание обращает не столько на смену крупных эпох в развитии хозяйства и общества (что нередко приводило и приводит к насильственному разрезанию исторического процесса на части и к преувеличению типических признаков эпохи), сколько на постепенное и медленное преобразование хозяйственных условий, с постоянными волнообразными колебаниями, и с большим мастерством прослеживает и вскрывает влияние этих как бы подземных колебаний хозяйственной жизни в общественных, политических, династических и так называемых внешних отношениях. В этих двух последних областях Покровский является смелым новатором, и заслуги его в этом отношении признают даже наиболее непримиримые его противники»

В ясный мартовский день 1917 года Михаил Николаевич работал в парижской Национальной библиотеке. Неожиданно к нему подошел один из политэмигрантов и положил на стол номер «Information» с ошеломляющей новостью: в России революция! Николай II отрекся от престола! Этого момента, вспоминал историк, я не забуду никогда.

После Февральской революции Покровский был избран товарищем (заместителем) председателя исполкома парижского Совета представителей 23 политических и профессиональных организаций русских эмигрантов. Вел переговоры с Временным правительством, Петроградским Советом, другими организациями «в целях защиты интересов оставшихся вне России политэмигрантов, добиваясь, прежде всего, ускорения их отправки в Россию». В августе он и сам получает возможность вернуться на родину. В это время он вновь становится большевиком. В сентябре Москворецкий райком партии выдал ему партийный билет члена РСДРП с 1905 года.

Вскоре Покровский был делегирован от Московского Совета рабочих депутатов на Демократическое совещание, открывшееся в Петрограде. Большевики выдвинули его своим кандидатом для баллотировки в Учредительное собрание. 23 сентября на заседании исполкома Моссовета Михаил Николаевич выступил с обстоятельным докладом о положении русской эмиграции.

В дни Октябрьского вооруженного восстания Покровский разрабатывал проекты постановлений и декретов Московского Военно-революционного комитета (МВРК), обращения к населению, выполнял другие задания Моссовета и МК РСДРП(б). Основная же его работа – редактирование «Известий Московского Совета рабочих депутатов» (с 3 по 10 ноября газета выходила под названием «Известия Московского Военно-революционного комитета»). Один из руководителей московских большевиков в 1917 году А. Ломов (Г.И. Оппоков) позднее писал, что в начале боев с юнкерами Покровский пришел в Моссовет «своей немного хромающей походкой и волнующе-просто просил его двинуть туда, где больше всего нужно. Мы его направляем редактором «Известий Военно-революционного комитета».

Редакция «Известий» размещалась на Малой Серпуховской улице, в здании Коммерческого института (ныне Российская экономическая академия имени Г.В. Плеханова). Здесь же располагался штаб Замоскворецкого районного Совета. В полутемном зале бывшей студенческой столовой, где работали члены редколлегии, всегда толпились люди, по углам были сложены винтовки, стук пишущей машинки сливался с лязгом ружейных затворов. Несмотря на весь этот шум и изрядную суматоху, вспоминал сотрудничавший в «Известиях» Н.И. Бухарин, «Мих[аил] Николаевич ведет себя хладнокровнейшим образом, точно ничего вообще не случилось и не случается и не случится: просто мы делаем очередную работу, и притом, пожалуй, самую веселую».

Как корреспондент «Известий» Покровский побывал в местах многих сражений. В газете появились его репортажи «В Москве», «Успехи революционных войск», «В районах». Среди бумаг Михаила Николаевича сохранились и другие записи, сделанные непосредственно в ходе боев в городе. В одной из них речь идет о решении штаба Замоскворецкого ВРК реквизировать оружие у ненадежных членов домовых комитетов. О необходимости этого, писал Покровский, еще раз напомнила «стрельба у Москворецкого моста, где были убитые и раненые из домов. Вчера были погромы магазинов в Замоскворечье (до 20 магазинов), там, где мало наших патрулей. Сегодня арестовано 20 человек».

В момент наибольшей опасности, когда командующий Московским военным округом полковник К.И. Рябцев предъявил Военно-революционному комитету ультиматум, Покровский, ссылаясь на опыт Парижской коммуны, первым высказался на заседании МВРК за решительные действия:

«Как отмечал Маркс, именно нерешительность, колебания, оборонительная тактика Коммуны во многом определили ее поражение», – горячо доказывал он.

По воспоминаниям Ф.Ф. Раскольникова, прибывшего в Москву во главе отряда революционных кронштадтских моряков, Покровский пользовался большим авторитетом среди руководителей Моссовета. На заседаниях МВРК он обстоятельно и деловито высказывал свое мнение, «которое в большинстве случаев принималось собранием в основу решения. Все свои мысли Михаил Николаевич облекал в законченные литературные периоды, и эта ясная, строго личная формулировка чрезвычайно облегчала взаимное понимание и весь ход работы комитета».

5 ноября Московский Военно-революционный комитет делегировал Покровского своим представителем в комиссию по установлению взаимоотношений между консулами иностранных государств и МВРК. На следующий день он доложил комитету, что все консулы заявили о признании Советской власти, но выразили и немало претензий по ущемлению прав и интересов иностранных подданных. Для решения этих вопросов МВРК назначил Покровского комиссаром по иностранным делам.

11 ноября Михаил Николаевич был введен в состав Военно-революционного комитета. Круг его обязанностей значительно расширился. Теперь он занимался не только иностранными делами, но и многими другими вопросами. Сохранились черновики написанных им документов – проекта декрета МВРК о политике в области печати, обращения к населению города об изъятии денег из Государственного банка для выплаты заработной платы рабочим и служащим и т. д.

Однако уже к концу ноября Михаил Николаевич стал широко известен в городе, о чем и свидетельствует избрание его Первым Председателем объединенного Московского Совета рабочих и солдатских депутатов.

Покровский с энтузиазмом приступил к выполнению новых обязанностей. В короткий срок он наладил работу президиума Моссовета и его отделов, установил связи с райсоветами, предприятиями и учреждениями города. Непродолжительный «период работы с Покровским останется у всех активных работников Московского Совета, деливших вместе с ним все невзгоды и все тяжести, одним из лучших в их жизни», – вспоминал видный московский большевик Е.Н. Игнатов.

17 ноября председатель Моссовета имел обстоятельный разговор с Петроградом – с представителем Совнаркома А.Г. Шлихтером. Он сообщил о состоянии городского хозяйства, положении трудового населения, попросил правительство срочно выделить денежные средства для выплаты заработной платы рабочим фабрик и заводов, брошенных владельцами. Узнав, что Совет Народных Комиссаров принял декрет о роспуске Московской городской думы, Михаил Николаевич обещал немедленно сообщить об этом коллегам по работе.

Президиум Моссовета заседал по два раза в день. На его председателя обрушилась лавина срочных дел. Главные трудности: саботаж служащих, тяжелое продовольственное положение в городе, уличные грабежи. Не сняли с Покровского и прежних обязанностей – по иностранным делам. В этом круговороте, говорится в одном из писем Михаила Николаевича, «буквально дыхнуть некогда, а издохнуть можно, сколько угодно». Много сил ушло на налаживание работы нового, советского аппарата управления. Саботировавшие чиновники постарались внести полный хаос в делопроизводство. Не останавливались они и перед прямым вандализмом. В одном из документов, подписанных Покровским после осмотра помещения бывшего иностранного отделения генерал-губернаторского дома, отмечалось, что входная дверь была взломана, конторки и ящики столов вскрыты, дела и бумаги выброшены, заграничные паспорта, билеты на жительство и т. д. оказались сваленными в кучу, разорванными и «вообще приведенными частью в негодность». Такую же картину можно было увидеть во многих других ведомствах.