Текст книги "Российский колокол № 5-6 2020"

Я села на автобус в час, а не в двенадцать. Но Яковлев все еще ждал меня под растяжкой «Винфест».

Винфест закончился, и Яковлев повел в музей Грина смотреть местную художницу. Хорошая художница, но почему-то безумно дорогая, хотя и не сказала ничего такого дорогого в живописи.

Незаметно мы очутились возле моря, где уже Фая, Светлана Чураева и Стас, местный исполнитель шансона, пили грузинский коньяк, заедая его арбузом.

Море в Феодосии теплое, и я решила искупаться. Правда, до глубины долго идти. Волосы от ветра метались, как дикие кони.

Жена Стаса заведовала пляжем и подошла к нам познакомиться. Такое чувство, что все отдыхающие, берущие на прокат у нее лежаки, – это ее родные. Кто-то новый подходил, она целовала вновь приходящих, ходила с ними купаться, потом опять возвращалась к нам.

Стас пригласил в ресторан, сказал, что исполнит для меня двенадцать песен. Про чертей в глазах, про Юлю, про вообще любовь всякую. Но Яковлев не дал сходить и все очернил, сказал, что Стас про всех женщин такое поет…

Стас гениально изображал местных авторитетов, живых и покойных, и того Владимира Быкова очень точно изобразил, который в день рождения Максима Гликина к нам из соседнего эллинга заглядывал. И почему-то приревновал меня к этому Быкову. В общем, собрались мы и поехали к Генуэзской крепости на автобусе 1 «А». Автобуса долго не было. «Может, этот нам подойдет?» – нетерпеливо спрашивал все время Яковлев. «Нет, только 1 “А”», – в сотый раз отвечала Фая.

Подъехал белый пазик – и мы покатили. Яковлев начал говорить, что сошелся со мной по причине нашей обоюдной резкости и все думают, что он злой… Я сказала, что резкость – иногда полезное качество. Допустим, идет за тобой ночью маньяк, и ты чувствуешь спиной, что нагоняет уже, и ка-а-ак резко повернешься и говоришь: «Вы чего за мной идете?!» Весь автобус одобрительно засмеялся. Нужна резкость.

Ехали по старым улочкам, мимо магазина «Рыбацкий», мимо парка военного флота… На нашей остановке Фая отправилась лечиться к китайцу-иглоукалывателю, а Яковлев – в магазин за курицей. Пока мы ждали со Светой, наблюдали такую картину. Три девочки лет восьми пытались позвонить по телефону-автомату, и тут нагрянула старая и с виду вроде приличная женщина и как заорет: «Какого хрена вы, прошмандовки, ломаете телефон?! А ну, вон отсюда, а то ментов на вас вызову! Мандавошки! Проститутки! Шалавы!» – и угрожающе, как страшная ведьма, в воздухе махала клюкой. Девочки все поняли, повесили спокойно трубку и гуськом удалились. Яковлев вернулся, и я сказала, что он только что пропустил знакомство с особой, у которой нам всем еще учиться и учиться резкости. Видно было, как опечалился Яковлев.

Нас ждала крепость.

«Мимо, мимо, спешим», – приговаривал Яковлев. А нам со Светой все хотелось. Заглянули в церковь, то ли нашу, то ли армянскую, там очень красиво пели. Я заслушалась. Потом – к Олегу.

Вот бы мне такой дом… Большой, на холме, с видом на море, с садом внутри, виноградом и собакой… Мы со Светой посетовали, что бы мы могли написать в таких условиях, глядя на море с балкона… Яковлев взял маску и повел нас смотреть на море изнутри. Говорит, там травка, рыбки плавают, крабы ползают… Я не пошла, сидела на камне и наслаждалась закатом, кораблями на дальнем фоне, прибрежными камнями. А Света отважилась. Выныривает в восторге, объясняет, что испытала ощущение полета. Будто летишь, а внизу жизнь копошится, и будто ты над этой жизнью властелин. Чуть краба не словила.

Явилась Фая печальная – ее укусила собака. Наверное, та, что выбежала и на нас гавкать из прибрежных рыбацких эллингов, в которых хранятся катера. Яковлев взял в руки камень и стал искать собаку. И я взяла камень, чтобы, если что, отбить от собаки Яковлева. Хозяева мудро позвали собаку домой и трусливо скрылись все вместе за забором. Оттуда кричали: «Да она у нас хорошая, не кусается». Собака молчала и делала вид, что ее нет. Мы утопили камни войны в море, тем более что Фае стало лучше.

Яковлев начал готовить ужин – курицу с овощами, а мы со Светой и Олегом направились к старинной византийской церкви, которую, возможно, расписывал сам Феофан. Эту церковь спас от разрушения Олег и теперь спасает там фрески с помощью местного олигарха. Олег открыл церковь, ввел нас внутрь. Уже стемнело, поэтому мы вооружились фонариками. На стенах кое-где сохранились лики святых, изображение ада и кусочек рая… Олег очень интересно объяснял, пытался в наших душах поселить настоящую веру. Потом мы вышли, и он сказал, что он обычно говорит, что эта церковь переворачивает жизнь и назад пути нет, и он обычно всех предупреждает, а нас не предупредил. Мы должны были здесь оказаться, он так думает.

Долго эта церковь простояла закрытой… За стенами шумел густой камыш, и где-то далеко звенели колокольчики – это коровы возвращались с гор.

Уже за метров десять от дома Олега пахло курицей. Яковлев постарался, это было чудесное блюдо. Курица шкворчала на сковородке в окружении тушеной картошки, помидоров и перцев. Мы долго выбирали самые красивые перцы и помидоры на местном рынке.

Яковлев поставил перед нами со Светой огромную сковородку, выдал две вилки и сказал: «Нате, ешьте!» Счастливейший момент. Наверное, мы должны теперь со Светой породниться, раз ели с одной сковородки.

Такси приехало, правда, не к докам, а к рыбхозу… И мы опоздали на автобус в Коктебель, потому что Яковлев убеждал нас, что последний автобус в двадцать один десять, а настоящий последний ушел полчаса назад. На остановке обреченно сидели две девушки, которые тоже хотели бы добраться до Коктебеля, мы скооперировались и понеслись в ночь на такси…

На поезд в Москву я чуть не опоздала, вернее, я опоздала, но, как Фая, впрыгнула в уже отходящий поезд. Мне помогла проводница, она быстро сообразила лесенку спустить. Пакет порвался, все вещи вывалились, коктебельские камни посыпались, и люди на перроне помогли мне все быстро собрать и впихнуть меня в начавший движение вагон.

Мне пришлось через весь состав пилить на свое место. Шла я полчаса, тащив тяжелый чемодан с сумками. Словно опять совершила восхождение в гору.

Все люди, которых я упомянула в рассказе, реальные и неоднократные участники Волошинского литературного фестиваля в Коктебеле. События тоже реальные, несколько обработанные художественно.

Голоса провинции

Андрей Иванов

Андрей Витальевич Иванов родился в 1963 году в го роде Чехове на западном побережье острова Сахалин в десятилетнем возрасте переехал в город Новосибирск. Окончив радиотехникум, служил в армии, затем учился на филфаке Томского госуниверситета им. Куйбышева Окончив школу машинистов, более десяти лет работал на железной дороге начальником поезда.

В 1990-1993 гг. учился в Томской духовной семинарии, работал сторожем Томского кафедрального собора, затем был откомандирован в Московский Свято-Данилов монастырь для обучения мастерству колокольного звона. Служил смотрителем Томской семинарии, звонарем в Томском соборе, главным редактором областной православной газеты. Читал на клиросе и пел в хоре главного собора города Томска. Затем в течение трех лет жил и трудился в глухом таежном монастыре.

В конце 1993 года вернулся в мир. Вновь работал начальником поезда, затем – матросом и мотористом-рулевым на многих судах речного флота города Новосибирска. Окончив судоводительское отделение командного училища флота в Новосибирске, до 2003 года работал штурманом и первым помощником капитана по акваториям рек Сибири и Севера.

С 2019 года постоянно проживает в городе Екатеринбурге. В данный момент занимается литературной деятельностью и работает координатором проектов в Екатеринбургском доме писателя при региональном отделении Союза писателей России.

 
Ветер жизни иногда свиреп.
В целом жизнь, однако, хороша.
И не страшно, когда черный хлеб.
Страшно, когда черная душа…
 

Омар Хайям

Сергей Митрофанов, седой ухоженный мужчина в дорогом спортивном костюме и футболке с сиреневой надписью на груди на французском языке «НИ О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЮ». Полных пятидесяти пяти лет, по прозвищу Луарвик (прозвище он выбрал сам, еще с юности взяв себе имя одного из героев его любимой книги братьев Стругацких «Отель “У погибшего альпиниста”»), стоял он в задумчивости у ярко-красной оградительной полосы на самом краю перрона станции подземки. Он с пристальной задумчивостью смотрел вниз, за край, и о чем-то несколько отстраненно думал.

За любым краем всегда провал. Но ведь и провалы за краями бывают разные. Вонючие мусорные отвалы, сырые, осыпающиеся под дождями лесные овраги, заброшенные кем-то рукотворные бетонные ямы или просто булькающая от безделья лесная болотная жижа. Или однажды просевшая под тяжестью надгробного камня старая могила.

Но здесь, в метро, в выстроенном людьми и машинами подземелье, хотя обычно многолюдно и слишком шумно, зато всегда идеально чисто. Не слишком назойливый запах креозотовой пропитки от аккуратно и крепко уложенных тяжелых черных шпал.

Уложены были эти шпалы и, наверное, уже давным-давно сами позабыли, что все они когда-то родились из родительских семян, выросли в лесах под ласковым солнцем в большие взрослые деревья. Год за годом росли и крепли. В тепле и не при электрическом, а при естественном освещении. Встречали восходы и закаты. Шуршали зеленеющими каждую весну молодыми листочками, подыгрывая в своих детских танцах играм хозяев-ветров. Впитывали летнюю утреннюю росу и затем укрывались первым зимним снегом. Опадали, пожелтев, отдыхая от летней жары. А новыми веснами вновь освежались живительными каплями дождя. Но теперь по решению людей уложены под землю, чтобы держать стройные полосы металлических рельсов.

Абсолютно гладкое, до зеркально-синеватого блеска выбритое колесами полотно рельсов сегодня показалось каким-то особенно привлекательным, даже вызвало странную нежную решимость и теплоту любовного внимания. Конечно, для прыжка. Единственного и окончательного.

* * *

С самого утра сегодня Сергею многое казалось нереальным. А может быть, оно так и было. Кто может знать, что реально, а что грезится? Только какой-нибудь внешний режиссер общего для всех представления. Всегда невидимый, молчаливый и справедливый, даже по меркам обычных суетливых людей.

Луарвик всегда был трезв, физически крепок и здоров. Откуда же эти раздумья о прыжке под поезд метро? Неужели они иногда, хоть изредка, но посещают всех?

«Какие красивые рельсы, такие ровные! Такие терпеливые. Столько раз за сутки по ним прокатывают вагоны, полные озабоченных людей. У рельсов своя жизнь, металлическая, – размышлял мужчина, всматриваясь в безупречность и чистоту железного пути. – Кто-то за всем этим следит. И прибирается очень тщательно. Убирает мусор, бумажки, конфетные обертки, выплюнутые комочки жевательных резинок и прочую человеческую дрянь. И вот вам – чистота, порядок, блеск и безопасность перевозок.

В вагонах передвигаются люди. А рельсы терпят стук и скрежет чугунных колес. Но тушки людей более временные, чем сталь железного пути. Поэтому, скорей всего, рельсы переживут всех этих суетящихся и спешащих в толпе людей. Какие странные мысли порой забредают в голову, – вдруг очнулся человек по прозвищу Луарвик. – И весь день сегодня такой странный. Пока спускался сюда вниз по эскалатору, почему-то почувствовал себя великаном. Демонизм какой-то. Паранойя, шизофрения или черт знает что еще…»

Пока Сергей двигался по городу к станции метро, почти все окружающие его люди казались мертвецами. Двигающимися мертвецами с бьющимися сердцами. Именно не биороботами, а мертвецами. Людьми, которые когда-то давно умерли, но не знают об этом. Им никто не сказал об этом. И они продолжают двигаться, разговаривать, курить, дышать, жевать беляши. Продолжают жить и думать, что они живы.

* * *

По сравнению с твердостью металла тело мягко и податливо, как согретый в руках ребенка пластилин. Дождаться подхода поезда, глубоко выдохнуть и прыгнуть на рельсы. Недолгий, чуть слышный в шуме прибывающего состава хруст ломающихся костей, рвущиеся мышцы и связки. И ничего не жаль. Тишина, покой, небытие.

На ум Митрофанову внезапно пришли почти забытые еще со школьной поры строки Есенина. Когда бывало погановастенько на душе, как, например, сегодня, эти восемь строчек умудрялись слегка успокоить расшалившийся ум и даже помогали не натворить разных глупостей сгоряча.

 
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
 
 
До свиданья, друг мой, без руки и слова,
Не грусти и не печаль бровей, –
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
 

С. Есенин, 1925 г.

Конечно, глупо бросаться, пребывая почти в здравом рассудке, под колеса поезда, как истеричная морфинистка Каренина из известного всему миру романа Толстого. А разве жить, подчиняясь каждодневной бредовой реальности, не глупей?

Луарвик отвел взгляд с зеркальной поверхности рельсов, краем глаза выхватив из темного тоннеля блики света прожектора приближающегося к станции поезда. Он огляделся, словно решив в последний раз посмотреть на людей, которые еще не знают, что все они уже давно мертвецы. Такие же неживые, как и он.

Ни улыбок, ни глаз, ни эмоций. Ничего. Совсем ничего не видно через окуляры противогазов. Вокруг лишь одни движущиеся или стоящие фигуры. У которых нет лиц. Одинаковые и обязательные для всех резиновые мешки на головах со шлангами-хоботами (старого образца) или с банкой фильтра-воздухозаборника (нового образца).

Не понять, кто улыбается, кто куда смотрит, а кто просто дремлет в ожидании посадки в электричку.

К времени человеческих намордников все уже давно успели привыкнуть. Карантин тянется не первый год. За неношение перчаток и противогазов сначала штраф, затем принудительный привод в полицейский участок для составления протокола о неповиновении властям, потом обязательный арест и коллективная лагерная изоляция.

Поэтому не носить противогаз и перчатки стало себе дороже. Если сказать точнее, совсем невозможно. В метро, в любой транспорт, в магазины, в офисы и на работу без них все равно не впустит охрана. Выхода всего два: либо сидеть впроголодь дома, либо привыкать всем миром к вынужденным мерам безопасности.

* * *

Поезд уже высунул морду из тоннеля, собираясь подходить к границе станции. И вдруг в памяти Сергея молнией пронесся неприятный разговор со старым другом, который позвонил ему сегодня ранним утром.

Они, несколько старых друзей, ежегодно в разгар лета на пяти своих авто выбирались на природу. Вместе с женами, с повзрослевшими детьми. Кое-кто из них даже брал с собой в отпуск на несколько дней внуков. Запасались провизией, палатками, удочками для рыбалки и выезжали ранним утром по еще спящему городу куда-нибудь, где есть река или озеро, нет посторонних глаз, а главное, нет властей и полиции.

Конечно, никакие идиотские противогазы и защитные перчатки там не нужны. Если скрыться подальше от «благ» цивилизации, то риск встретиться с санитарным патрулем минимален.

Разводи себе костерок, ставь палатки, купайся, лови рыбку, общайся с друзьями, одним словом – отдыхай.

Луарвик уже лет десять жил один, что-то никак не складывалась его семейная жизнь. Но вот недавно внезапно повезло. Полгода назад познакомился с женщиной. Моложе его лет на десять. С виду мила, по разговору не глупа. Чем не пара в его зрелые годы? У Анастасии (так звали новую знакомую) дети уже выросли и жили отдельно. По ее рассказам, она была так же одинока и свободна, как и Сергей. Ну просто судьба делала ему подарок. Похоже, и Митрофанов приглянулся Насте. У обоих пара недель отпуска. Медовые деньки.

Решили поехать вместе в машине Сергея. Без преувеличения, он был в предвкушении счастья.

* * *

Отдохнули на славу. Накупались, каждый вечер разговоры у костра, уха. Днем снимались с места и перебирались на новый живописный участок. И погода не подвела. И компания приятная, давно все друг друга знают. Хорошо, душевно, как одна большая дружная семья.

Вернувшись в город через десять дней, Сергей сразу же предложил Насте жить вместе.

– Тебе ведь было хорошо со мной? Так давай больше не расставаться, – коротко и без лишних формальностей предложил он своей избраннице.

– Сережа, мне нужно подумать, – так же коротко ответила Анастасия. – Но почему-то я уже почти уверена, что мы с тобой будем вместе. Несколько дней мне нужно собраться, предупредить детей, а затем решим, как нам жить дальше.

Сергею этот ответ показался вполне разумным. Ведь не дети уже. Зрелые люди решают устроить совместный быт. Торопиться в таком серьезном вопросе действительно смысла нет. Десять лет жил один. Несколько дней потерпеть можно. На том и порешили.

* * *

А сегодня утром этот проклятый звонок товарища… После которого рухнуло все. Надежды, мечты, планы.

«Поезд приближается, куклы в противогазах готовятся к посадке… а к чему готовлюсь я?» – Луарвик снова опустил взгляд на зеркальный блеск рельсов.

Звонок Ромы Хондера застал Луарвика за утренним кофе.

– Привет, старик! Не разбудил? – Обычно Роман не звонил в такую рань.

– Привет. Завтракаю. Что-нибудь случилось? – кратко спросил Сергей, удивленный ранним звонком друга.

– Да как тебе сказать… Даже не уверен, стоило ли мне тревожить тебя. Но вроде не пустяк.

– Давай уже, не томи. Выкладывай…

– Помнишь на Алтае вечер после дождя? Мы тогда еще пошли с мужиками к дальнему оврагу поискать сухой валежник для костра.

– Помню, недавно ведь было.

– Тебя не удивило, что твоя Настя не с женщинами у палаток осталась, а увязалась с нами в лес?

– Да как-то не особо удивился. Ну пошла и пошла. Подумал тогда, пусть прогуляется перед сном. Не одна же она вечером в лес пошла, а с компанией друзей. Чего же тут странного, Рома?

– Ну, в общем, дело такое, старик. Когда все в овраг за дровами спустились и разбрелись, твоя Настя ко мне подошла. Никого в тот момент рядом не было.

– И что?! Ну чего ты тянешь, Роман?! – Сергей почувствовал внутреннее напряжение, в солнечном сплетении стал болезненно давить комок чего-то тревожного, гадкого, непредсказуемого. Будто проснулась в животе мерзкая семья липких, скользких червей и теперь шевелятся они там, ползают, обвивая кишки и друг друга.

– Она предложила мне секс. Прямо в лесу и прямо сразу, в тот момент.

– Как именно она это сказала, Рома?

– Дождалась, когда мы остались одни, и подошла вплотную. Взяла меня за руку, смотрит прямо в глаза и говорит: «Роман, ты ведь знаешь, что я долго была без мужчины? Я хочу секс с тобой. С самого начала поездки меня притягивает и возбуждает твое тело. Решила отдаться тебе сейчас, разово и без обязательств. Всего несколько минут. Хочу, чтобы ты взял меня сзади. Жестко, быстро, без нежностей и лишних ласк. Сергей, надеюсь, не узнает, ведь так? Роман, только секс и ничего личного. Ты женат. Мы пока еще не живем с Сергеем. В будущем я буду верна только ему. Ты согласен?»

– Понятно. И что ты ответил?

– Я сказал честно, как есть, что в принципе не против бы с другой женщиной пошалить на стороне, но только не с будущей женой моего лучшего друга детства.

– Ее реакция?

– Просто молча отошла. Наверное, к тебе подалась. Больше к этой теме за время поездки мы с ней не возвращались, будто того разговора и вовсе не было.

– Честно говоря, я в шоке. От Анастасии и от твоего рассказа. Спасибо за искренность. Но мне сейчас так херово на душе. Плохо соображаю. Голова раскалывается, и руки затряслись. Потом многое надо обдумать насчет отношений с Анастасией.

– Да ладно. Наша с тобой дружба дороже баб. Мне тоже было неприятно рассказывать тебе эту историю. Но в себе носить еще неприятней. Как камень за пазухой. Да и предупредить тебя о Насте тоже нужно, чтобы имел в виду на будущее.

– Спасибо, Рома. Пока. До встречи.

Хондер отключил трубку.

«Значит, разово и без обязательств. А мы с ней собрались жить вместе. Если бы не искренность Хондера, так бы и не узнал. Надо как-то пережить этот поганый день. Дотянуть до вечера. Потом поговорить с Настей серьезно. Самому ей сейчас не звонить, не писать. Будто я ничего не знаю и ни о чем даже не догадываюсь. Сука! Ну как спокойно пережить этот поганый день?!»

* * *

Воспоминание о сегодняшнем утреннем разговоре пронеслось мгновенно. А из темной утробы тоннеля уже вылезла светящая прожекторами, будто чем-то очень довольная морда поезда метро.

Рядом на перроне ребенок в детском противогазе и целлофановых перчаточках. Девочка лет шести или мальчик. Сразу и не поймешь. Короткие штанишки, кроссовки с мелькающими огоньками, яркая футболка с изображением мышонка Микки Мауса, а на голове, поверх противогаза, бесполая бейсболка.

Возле девочки (или мальчика), похоже, родная бабушка. Стоит вблизи, но куда смотрит, непонятно. Голова вбок и немного вниз. Может, задумалась о чем-то или приболела.

Видимо, ребенок услышал звонок своего телефона из рюкзачка за плечами. Мальчик (или девочка) быстро скинул рюкзачок со спины и полез за телефоном. Достав гаджет, ребенок сначала посмотрел, кто ему позвонил, а затем попытался нажать на экран, чтобы принять вызов. И тут из-за скользких перчаток выронил трубку из рук.

Пролетев за перроном метра три, телефон устроился лежать между шпалами.

Не раздумывая ни секунды ни о приближающемся поезде, ни о высоте перрона над железнодорожными путями, ребенок прыгнул на рельсы.

Ждать было невозможно, поезд приближался, несмотря на включение экстренного торможения. И Луарвик прыгнул на рельсы следом.

Визг тормозов, шум взволнованной толпы на перроне и два человека на путях перед приближающимся составом, большой и маленький.

* * *

Сергей цепко ухватил ребенка за лямки рюкзачка и подкинул вверх на перрон, это было похоже на бросок баскетбольного мяча в корзину. Сам остался на шпалах. Поезд остановился в двух метрах, не доехав до него. Из кабины машиниста виднелось перекошенное от ужаса и злости лицо машиниста в защитной марлевой повязке. Легко было догадаться по глазам и жестам машиниста, что он яростно матерился, но из кабины ничего не было слышно из-за более громких шумов на станции. Толпа на перроне восторженно аплодировала спасителю ребенка.

Луарвик прошептал себе под нос что-то вроде «Даже сдохнуть спокойно не дадут» и двинулся к короткой лестнице, ведущей с путей на перрон. Он мало что соображал в тот момент, даже не задумываясь, как сказочно повезло ему и ребенку. Спасти человека и самому остаться в живых! Просто почувствовал, что вдруг резко и бесповоротно стало легче на душе. Переживания о предательстве Анастасии, мучившие его с утра, стремительно съежились, как проколотый надувной шарик, и показались теперь мелкими, суетливыми, малозначащими, даже совершенно лишними. Затем они совершенно покинули ум, как надоевшие гости. Будто сейчас все это происходило не с ним, а с героем какого-то тупого телесериала или очередного бездарного книжного бестселлера.

* * *

Да, Луарвик не замечал тогда почти ничего. Ни грома аплодисментов стоящей на перроне толпы, ни выкриков спешащего к нему наряда полиции во главе с дежурным по станции, ни истеричных рыданий бабушки спасенного ребенка. Он смотрел себе под ноги, чувствуя облегчение и ясное понимание, что по-другому поступить никогда бы не смог. Даже если бы колеса поезда растерзали и размазали его тело по рельсам, превратив человека в липкое грязновато-бурое пятно в диаметре пары метров.

Он только мимолетно обернулся на спасенного ребенка с рюкзачком и телефоном в руках, а сам двигался по направлению к эскалатору, ведущему наверх. Из подземелья, на воздух, под лучи живого солнца. Полиция не стала останавливать героя. Сергею захотелось пить и курить.

Так день внезапно перестал быть поганым. А каким будет вечер?! До вечера еще нужно дожить. Хотя, как верно и оптимистично спел Виктор Цой: «Но если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день».