Текст книги "Избранные труды конференции «Когнитивные исследования на современном этапе»"

Процессы координации в восприятии коммуникативного взаимодействия[5]5
  Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 13-06-00616 «Когнитивные механизмы зрительного восприятия ситуаций социального взаимодействия в норме и патологии».


[Закрыть]

М. В. Зотов, Н. Е. Андрианова

В исследовании регистрировались движения глаз наблюдателей (здоровых лиц и больных шизофренией) при восприятии видеоизображений коммуникативного взаимодействия, включающего фабрикацию, т. е. «действия одного или нескольких индивидов, направленные на то, чтобы изменить ситуацию таким образом, чтобы у других людей создалось ложное представление о происходящем» (Гофман, 2004, с. 145). Наблюдатели, распознавшие и не распознавшие фабрикацию, демонстрировали различные паттерны распределения внимания при восприятии коммуникативного взаимодействия.

Успешные наблюдатели на основе оценки поведения отдельных участников выдвигали предположения о том, как те воспринимают (или «определяют», в понимании И. Гофмана) ситуацию, и выделяли признаки объектов или событий, поддерживающие такое восприятие. Эти признаки удерживались в рабочей памяти и обеспечивали установление связности коммуникативного взаимодействия. Показано, что успешные наблюдатели в отличие от неуспешных координировали собственное восприятие объектов и событий с тем, как эти объекты и события воспринимаются (категоризуются) отдельными участниками коммуникативной ситуации. Процессы такой координации являлись высокоскоростными, автоматизированными и не осознавались испытуемыми, субъективно переживавшими свою вовлеченность в наблюдаемую ситуацию коммуникативного взаимодействия.

Введение

По мнению классика американской социологии Ирвинга Гофмана, при любом взаимодействии лицом к лицу человек пытается дать для себя определение ситуации (definition of the situation), т. е. ответить на вопрос «Что здесь происходит?». Одновременно он понимает, что его партнер по коммуникации пытается ответить на тот же вопрос. Таким образом, ключевая задача участников коммуникации состоит в том, чтобы совместно сформировать «единственное общее определение ситуации» (Гофман, 2000, с. 41). Гофман исследовал средства, используемые людьми для достижения желательного «определения ситуации» со стороны партнера; проанализировал переключения (keyings), когда участники коммуникации переключаются с одного «определения ситуации» на другое, и фабрикации (fabrications), когда индивид умышленно совершает действия, направленные на формирование ложного «определения ситуации» у партнера по коммуникации (Гофман, 2000, 2004).

Приведем пример бытового диалога, иллюстрирующего усилия одного из участников по созданию общего «определения ситуации».

«Одесса. Женщина в возрасте раздает листовки салона красоты. Мимо проходит такого же возраста другая женщина. Первая протягивает ей листовку.

– Возьмите – скидка на салон красоты!

– Я шо, так плохо выгляжу?

– Нет, шо ви!

– Тогда зачем это мне?

– Отдайте своей соседке!

– Шо ви мне морочите голову? Ей-то зачем?

– Пусть-таки знает свое место!» (Dazzoff, 2015)

В этом примере раздающая листовки женщина понимает, что ситуацию, связанную с предложением пойти в салон красоты, ее собеседница определяет как оскорбление. Она подхватывает это «определение ситуации» и предлагает собеседнице направить в салон красоты ее соседку.

Даже при простом наблюдении за поведением другого человека мы выдвигаем предположения о том, как он «определяет ситуацию», и это позволяет нам понимать его текущие и будущие действия. Такие предположения проверяются путем выявления признаков, поддерживающих то «определение ситуации», которое, на наш взгляд, дает другой человек. Приведем пример из работы Зотова с соавт. (2015), в которой наблюдателям демонстрировали следующую сцену:

«Безлюдная палуба небольшого корабля. Вбегает человек. Его движения прерывисты, испуганы. Он смотрит направо, затем налево и вдруг застывает. И медленно поднимает обе руки вверх».

При восприятии данной сцены все наблюдатели переводили взгляд на отрезок трубы, находящийся в поле зрения наблюдаемого персонажа, затем выделяли и анализировали признак («полый конец»), придающий этому отрезку сходство с дулом ружья. Таким образом, зная о значении жеста «поднятие рук вверх», наблюдатели предполагали, что персонаж воспринял («определил») ситуацию как «угроза оружием», и выделяли признаки, поддерживающие такое восприятие (Зотов и др., 2015).

Выделение признаков объектов и событий, поддерживающих то восприятие («определение») ситуации, которое предполагается у другого человека, требует актов категоризации. Эти акты принципиально отличаются от тех видов перцептивной и концептуальной категоризации, которые описаны в литературе (например, Брунер, 1977; Carlson, van der Zee, 2005; Rakison 2010). Суть отличия состоит в том, что эти акты совершаются с позиции другого человека, т. е. с учетом его пространственной и временной перспективы, его предполагаемых знаний, модальности его восприятия и т. д. Так, в вышеприведенном примере наблюдатели выделяли объект, по своим признакам подпадающий под категорию «оружие», с пространственной перспективы наблюдаемого персонажа.

Можно предположить, что такие акты категоризации-с-позиции-другого обеспечивают координацию нашего восприятия ситуации с ее восприятием участниками коммуникации и имеют ключевое значение для понимания коммуникативного взаимодействия.

Для проверки этого предположения проведено исследование, в ходе которого сравнивались особенности восприятия ситуаций социального взаимодействия у здоровых лиц и больных шизофренией. Известно, что больные шизофренией испытывают трудности понимания коммуникативного взаимодействия, несмотря на то, что обладают сохранным уровнем интеллекта и владеют тем же набором общих и культурно-специфических конвенциональных знаний, что и здоровые лица (Sprong et al., 2007; Bora et al., 2009).

Методика

Испытуемые. В исследовании приняли участие: 61 здоровый индивид в возрасте от 19 до 36 лет и 56 интеллектуально сохранных больных шизофренией в возрасте от 22 до 48 лет с умеренной (29 человек) и выраженной (27 человек) дефицитарной симптоматикой, оцененной с помощью шкалы SANS (Andreasen, 1989). Длительность заболевания у пациентов находилась в пределах от 1,5 до 19 лет и в среднем составила 7,36 ± 3,3 года. На момент обследования все больные находились в состоянии устойчивой ремиссии и не обнаруживали признаков острого психотического состояния, таких как бред и галлюцинации.

Процедура. В соответствии с инструкцией испытуемые просматривали видеоизображения ситуаций «немого» коммуникативного взаимодействия длительностью 20–65 с. После неожиданного прерывания видеосюжета испытуемых просили рассказать о содержании просмотренной коммуникативной ситуации, объяснить поведение ее участников и предсказать их дальнейшие действия.

Оборудование и стимульный материал. Видеоизображения коммуникативных ситуаций предъявлялись на 19-дюймовом цветном ЖК мониторе с разрешением 1280Ч1024 точек. Расстояние от экрана до глаз испытуемого составляло 60 см. Угловые размеры предъявляемых видеофрагментов и кадров сцен составляли 25°Ч18°. Запись движений глаз осуществлялась при помощи системы регистрации движений глаз Tobii X120 (Tobii Technology, Швеция) с частотой 120 Гц (пространственное разрешение 0,3°). Перед выполнением каждой пробы испытуемый проходил процедуру калибровки. Записи движений глаз с низкими значениями валидности были исключены из анализа.

Исследование проводилось на материале видеоизображений ситуаций социального взаимодействия из немых черно-белых художественных фильмов «Доктор Джек» (США, 1922), «Младший брат» (США, 1927) и др., связанных с фабрикацией и ошибочными представлениями участников коммуникации. Под фабрикацией принято понимать «действия одного или нескольких индивидов, направленные на то, чтобы изменить ситуацию таким образом, чтобы у других людей создалось ложное представление о происходящем» (Гофман, 2004, с. 145).

С учетом ограничений статьи будут представлены результаты по одному видеосюжету из художественного фильма «Младший брат».

«Главный герой (Г. Ллойд), исполняющий роль младшего сына, стирает одежду. К нему подходит отец. Появляются интертитры: „Мы едем на собрание. Где моя воскресная рубашка?“. Сын показывает рукой в сторону. Зритель видит развешенную для просушки рубашку. Затем он видит, как отец что-то говорит сыну. Появляются интертитры: „Если с рубашкой что-то случится, я вытрясу из тебя всю душу“. Отец уходит. Камера показывает, как козел подходит к рубашке и начинает ее жевать. Крупным планом показано, как на лице главного героя возникает выражение страха, и он указывает рукой в сторону козла. Камера показывает, как козел отрывает нижнюю часть рубашки. Появляются интертитры: „Спустя какое-то время“. Зритель видит, как отец стоит перед зеркалом и пытается заправить рубашку в штаны. Рядом с ним стоит старший брат героя.

Отец заводит руки за спину и пытается нащупать недостающую часть рубашки. Герой берет платок и незаметно для отца подкрадывается к нему со спины. Видеосюжет прерывается в тот момент, когда герой подносит платок к нижней части спины отца, рассчитывая, что тот нащупает платок и примет его за недостающую часть своей рубашки».

Регистрируемые показатели. Движения глаз испытуемых регистрировались в течение просмотра всего видеосюжета. Распознание зрительных фиксаций и саккад осуществлялось с помощью алгоритма «I–VT» (Komogortsev et al., 2010). При помощи программного обеспечения «Tobii Studio 3.2.1» осуществлялся расчет количества и длительности фиксаций взгляда испытуемых на так называемых динамических областях интереса (Dynamic AOIs), т. е. областях, перемещающихся в точном соответствии с движением объектов (предметов, лиц персонажей и т. д.) на видеоизображении.

Уровень понимания испытуемыми видеосюжетов оценивался по ответам на вопросы: «Что произошло? Опишите последовательность событий и действий персонажей»; «Какие события и действия должны произойти?»; «Был ли в видеосюжете обман?». Если испытуемые распознавали фабрикацию (обман) в действиях персонажей и давали правильный прогноз их действий после окончания видеосюжета, их понимание оценивалось как «верное», в противном случае – как «неверное».

Обработка данных производилась с помощью методов однофакторного и многофакторного дисперсионного анализа с использованием пакета SPSS v.23.

Результаты

Анализ вербальных интерпретаций видеосюжета. Результаты анализа вербальных интерпретаций видеосюжета у здоровых лиц и больных шизофренией представлены в таблице 1.

Как мы видим, здоровые лица не испытывали затруднений в понимании коммуникативной ситуации и успешно предсказывали развитие событий после прерывания видеосюжета («Отец героя схватит поднесенный платок и заправит его вместо рубашки»). Напротив, больные шизофренией испытывали трудности понимания коммуникативной ситуации и прогнозирования действий ее участников. Эти трудности нарастали в соответствии с выраженностью дефицитарных расстройств.

Среди ошибочных интерпретаций пациентов были выделены так называемые «менталистические интерпретации» (Happй, 1994), т. е. ответы, включающие предположения о намерениях персонажей, их желаниях, представлениях и т. д. Удельный вес таких ответов для рассматриваемого видеосюжета составил 76 %.

Ниже представлены примеры ошибочных интерпретаций действий персонажей в заключительной части видеосюжета, отмечавшиеся у больных шизофренией.

Примеры ошибочных интерпретаций действий персонажей у больных шизофренией:

«Герой приложил платок то ли чтобы прикрыть, то ли помочь завязать, то ли положить что-то в карман».

«Поднес платок, чтобы подшить рубашку».

«Герой пытался приклеить какую-то тряпку, но зачем – не поняла».

«Загородил тряпкой дырку, чтобы тот в заднем зеркале не увидел дырку».

«Хотел одеть ему жилетку».

«Стал что-то пришивать, лоскуток, может… чтобы быстренько приладить хотел… клеем моментом, например… второй должен был понять, что тот прилаживает что-то… почувствовать, что тот сзади что-то делает».

«Он решил испортить костюм и подвесил ему сзади ткань».

«Он взял ткань, так как хотел сшить ему новую рубашку».

«Мужчина хотел запихать платок другому в штаны, так как тот что-то искал в карманах… хотел подложить».

Анализ движений глаз при восприятии видеосюжета. По результатам анализа вербальных интерпретаций все испытуемые были разделены на 3 группы: здоровые лица; пациенты, распознавшие (группа А) и не распознавшие (группа Б) фабрикацию в действиях персонажа.

Ниже будет представлен сравнительный анализ движений глаз испытуемых трех групп при восприятии трех эпизодов видеосюжета:

Эпизод 1 (длительность 4 с). Козел подходит к рубашке и начинает ее жевать. Крупным планом показано, как на лице героя возникает выражение страха, и он указывает рукой в сторону козла. Затем камера показывает, как козел отрывает нижнюю часть рубашки.

Эпизод 2 (длительность 2,5 с). Отец и брат героя стоят перед зеркалом, отец пытается заправить рубашку в штаны. Он заводит руки за спину и похлопывает себя, пытаясь нащупать недостающую часть рубашки.

Эпизод 3 (длительность 2 с). Герой подкрадывается к отцу со спины, держа в руке платок. Он подносит платок к нижней части спины отца, надеясь, что тот примет его за недостающую часть рубашки.

Эпизод 1. На рисунках 1–2 представлена последовательность фиксаций взгляда здорового испытуемого и больного группы А при просмотре заключительных кадров первого эпизода.

В начале видеосюжета наблюдатели получали информацию о том, что повреждение рубашки будет иметь для героя негативные последствия. Они видели, как козел подошел к рубашке и стал ее жевать. По поведению героя (гримаса страха, указательный жест) зрители понимают, что он воспринимает («определяет») происходящее событие как «повреждение рубашки». В тот момент, когда козел отрывает часть рубашки, оба испытуемых совершают саккаду в направлении разрыва (рисунок 1, фиксация 2; рисунок 2, фиксация 2), а затем перемещают взгляд на нижнюю часть рубашки и проводят ее длительный фокальный анализ (рисунок 1, фиксации 3, 4 и 5; рисунок 2, фиксации 3 и 4). Тем самым они совершают акт категоризации события с позиции главного героя и выделяют признак «недостающая нижняя часть рубашки», соответствующий его восприятию происходящего.

Рис. 1. Последовательность зрительных фиксаций здорового индивида в течение 2,5–3 с (слева) и 2,5–4 с (справа) при просмотре первого эпизода

Рис. 2. Последовательность зрительных фиксаций пациента группы А в течение 2,5–3 с (слева) и 2,5–4 с (справа) при просмотре первого эпизода

Пациентка группы Б демонстрирует иное распределение внимания при просмотре первого эпизода (рисунок 3).

Как видно из рисунка 3, пациентка не проводит фокальный анализ области рубашки и не фиксирует взгляд на разрыве ее нижней части. Вместо этого она концентрирует свое внимание на необычном и захватывающем объекте – козле, жующем рубашку (рисунок 3, фиксации 3 и 4). Как и другие пациенты группы Б, больная смеялась, наблюдая сцену повреждения рубашки («козел… очень забавно жевал эту рубашку»).

Рис. 3. Последовательность зрительных фиксаций пациентки группы Б в течение 2,5–3 с (слева) и 2,5–4 с (справа) при просмотре первого эпизода

Таким образом, пациентка не координирует свое восприятие наблюдаемого события с тем, как это событие воспринимается («определяется») главным героем. В результате она не выделяет признак «недостающая нижняя часть рубашки», находящийся в фокусе внимания героя и имеющее для него ключевое значение.

Для показателя суммарной длительности зрительных фиксаций был проведен дисперсионный анализ с межгрупповым фактором группа (группы 1, 2 и 3) и внутригрупповым фактором визуальная область (области «недостающая часть рубашки» и «козел»). Выявлен значимый эффект взаимодействия факторов группа и визуальная область (p<0,05) (рисунок 4).

Рис. 4. Суммарная длительность фиксаций взгляда на областях «недостающая часть рубашки» и «козел» при просмотре первого эпизода у трех групп испытуемых

Успешные наблюдатели (здоровые лица и больные группы А) по сравнению с неуспешными (пациентами группы Б) затрачивали достоверно больше времени на фокальный анализ области «недостающая часть рубашки» (p<0,05) и достоверно меньше времени – на анализ области «козел» (p<0,05).

Эпизод 2. На рисунке 5 представлена последовательность фиксаций взгляда здорового испытуемого и больного группы А при просмотре второго эпизода видеосюжета.

Рис. 5. Последовательность зрительных фиксаций здорового индивида (слева) и пациента группы А (справа) при просмотре второго эпизода

Как видно из рисунка 5, оба наблюдателя фиксируют взгляд на нижней части рубашки и проводят ее длительный фокальный анализ (рисунок 5 слева, фиксации 1, 2 и 3; рисунок 5 справа, фиксации 1, 3 и 4). В результате они подтверждают наличие ранее выделенного признака «недостающая нижняя часть рубашки» и убеждаются, что рубашка на персонаже тождественна той, которую повредил козел в первом эпизоде. По поведению отца героя наблюдатели заключают, что он не догадывается о том, что нижняя часть его рубашки оторвана. Как только персонаж начинает поворачивать голову в направлении низа рубашки, наблюдатели переводят взгляд на его лицо (рисунок 5 слева, фиксация 4; рисунок 5 справа, фиксация 2) с целью проконтролировать его восприятие признака («Увидит ли он, что нижняя часть его рубашки оторвана?»). Итак, выделение признака «недостающая часть рубашки» при просмотре первого эпизода позволило наблюдателям понять действия персонажа во время второго эпизода: «Отец героя пытается заправить рубашку, но не может нащупать ее недостающую нижнюю часть».

Пациентка группы Б демонстрирует иное распределение фиксаций взгляда при восприятии второго эпизода (рисунок 6).

Рис. 6. Последовательность зрительных фиксаций пациентки группы Б при просмотре второго эпизода

В тот момент, когда отец героя пытается нащупать недостающую часть рубашки, больная фиксирует взгляд на области лица и рук второстепенного персонажа – брата главного героя (рисунок 6, фиксации 1, 2 и 3). Далее она переводит взгляд на лицо отца (рисунок 6, фиксация 4), после чего фиксирует взгляд на визуально заметном объекте «карман» (рисунок 6, фиксация 5). Поскольку пациентка не выделила признак «недостающая часть рубашки» в первом эпизоде, она не смогла установить тождественность рубашки в первом и втором эпизодах и ошибочно интерпретировала действия персонажа: «Мужчина что-то искал в карманах». На вопрос «Зачем мужчина оглядывался назад?» больная отвечает: «Не знаю… просто так».

Для показателя суммарной длительности фиксаций взгляда был проведен дисперсионный анализ с межгрупповым фактором группа (группы 1, 2 и 3) и внутригрупповым фактором визуальная область (области «недостающая часть рубашки», «лицо брата героя»), который выявил значимый эффект взаимодействия факторов группа и визуальная область (p<0,001) (рисунок 7).

Рис. 7. Суммарная длительность фиксаций взгляда на областях «недостающая часть рубашки» и «лицо брата» при просмотре второго эпизода у трех групп испытуемых

Успешные наблюдатели (здоровые лица и больные группы А) по сравнению с пациентами группы Б затрачивали достоверно больше времени на фокальный анализ области «недостающая часть рубашки» (p<0,001) и достоверно меньше времени – на анализ области «лицо брата главного героя» (p<0,001).

Эпизод 3.

Рис. 8. Последовательность зрительных фиксаций здорового индивида в течение 1 с (слева) и 2 с (справа) при просмотре третьего эпизода

Как видно из рисунка 8, здоровый индивид фиксирует взгляд на области рук отца героя (рисунок 8, фиксации 1 и 2) с целью проконтролировать возможное обнаружение им признака «недостающая часть рубашки». В тот момент, когда главный герой подкрадывается к своему отцу сзади, наблюдатель переводит взгляд на платок в руках героя и проводит его фокальный анализ (рисунок 8, фиксация 3). Он выполняет акт категоризации этого объекта с позиции отца героя (тот не видит платок и может воспринять его только наощупь) и выделяет признак («мягкая ткань»), обеспечивающий сходство платка с недостающей частью рубашки для данного персонажа. В результате наблюдатель понимает фабрикацию, задуманную героем: «Он поднес платок, так как рассчитывал, что отец примет его за недостающую часть рубашки». Наблюдатель переводит взгляд с платка на область рук отца, затем обратно на платок (рисунок 24, фиксации 4 и 5) ожидая, что отец героя возьмется за подставленный платок и примет его за недостающую часть рубашки.

Сходную последовательность зрительных фиксаций демонстрирует пациент группы А (рисунок 9).

Рис. 9. Последовательность зрительных фиксаций пациента группы А в течение 1,5 с (слева) и 2 с (справа) при просмотре третьего эпизода

Пациентка группы Б демонстрирует иное распределение фиксаций взгляда при восприятии третьего эпизода (рисунок 10).

Рис. 10. Последовательность зрительных фиксаций пациентки группы Б в течение 1 с (слева) и 2 с (справа) при просмотре третьего эпизода

Как видно из рисунка 10, пациентка не проводит анализ движений рук отца героя. Вместо этого она фиксирует взгляд на визуально заметном кармане персонажа (рисунок 26, фиксация 2). Затем пациентка переводит взгляд на платок в руках подошедшего героя (рисунок 26, фиксация 3) и снова фиксирует его на кармане отца (рисунок 26, фиксация 4). Действия главного героя пациентка объяснила следующим образом: «Человек пытался подложить платок в карман мужчине, так как тот его искал».

Для показателя количества зрительных фиксаций был проведен дисперсионный анализ с межгрупповым фактором группа (группы 1, 2 и 3) и внутригрупповым фактором визуальная область (области «руки отца», «карман»).

Выявлен значимый эффект взаимодействия факторов группа и визуальная область (p<0,001) (рисунок 11).

Рис. 11. Среднее количество фиксаций взгляда на областях «руки отца» и «карман» при просмотре третьего эпизода у трех групп испытуемых

Успешные наблюдатели (здоровые лица и больные группы А) по сравнению с пациентами группы Б достоверно чаще фиксировали взгляд на области «руки отца» (p<0,01) и достоверно реже – на визуально заметной области «карман» (p<0,05).

Обсуждение результатов

В настоящее время в исследованиях понимания коммуникативного взаимодействия доминирует направление, опирающееся на понятие теория (модель) психического (Theory of Mind). Это понятие было предложено Д. Примак и Г. Вудрафф, которые писали: «Когда мы говорим, что индивид имеет „теорию психического“, мы подразумеваем, что он приписывает ментальные состояния себе и другим» (Premack, Woodruff, 1978, с. 515). Утверждается, что на основе наблюдения за действиями, высказываниями, мимикой и т. д. партнеров по коммуникации индивид выдвигает предположения об их ненаблюдаемых ментальных состояниях (намерениях, убеждениях, желаниях, переживаниях и т. д.), что позволяет ему объяснять и предсказывать их действия, а также формировать общую с ними позицию в процессе диалога (рисунок 12).

Рис. 12. Объяснительная схема, используемая представителями направления «Theory of Mind»

Как объяснить тот факт, что некоторые группы людей, в частности лица с аутизмом и шизофренией, испытывают трудности понимания коммуникативных ситуаций, связанных с игрой, обманом (фабрикацией) и ошибочными представлениями участников? Представители направления «Theory of Mind» дают простой ответ на этот вопрос. Они утверждают, что существует некая особая способность приписывать себе и другим людям ментальные состояния (намерения, убеждения, желания и т. д.), и эта «способность» нарушается при аутизме и шизофрении (см. обзоры в: Сергиенко и др., 2009; Sprong et al., 2007; Bora et al., 2009). Они часто сравнивают эту «способность» с навыком чтения, используя такие выражения, как «способность к чтению ментальных состояний» (mindreading ability) (Baron-Cohen et al., 2013), «способности к чтению намерений» (intention-reading abilities) (Evans, 2006) и др.

В настоящей работе предлагается альтернативный подход к анализу понимания коммуникативного взаимодействия, который опирается на понятие определение ситуации (definition of the situation), введенное американским социологом Уильямом Томасом и подробно разработанное Ирвингом Гофманом[6]6
  В работе Гофман (2004) понятие «определение ситуации» заменяется термином «фрейм», однако мы будем использовать первое понятие в связи с различным употреблением термина «фрейм» в социологии, психологии и когнитивной лингвистике (напр., см.: Tannen, 1986).


[Закрыть](2000). Утверждается, что на основе наблюдения за действиями, высказываниями, мимикой и т. д. партнеров по коммуникации индивид выдвигает предположения о том, как они воспринимают, или «определяют», ситуацию, а затем выделяет признаки объектов или событий, поддерживающие такое восприятие. За счет этого он координирует собственное восприятие ситуации с ее восприятием партнерами по коммуникации, что позволяет ему понимать и предсказывать их действия, а также формировать общую с ними позицию в процессе диалога (рисунок 13).

Рис. 13. Объяснительная схема, предлагаемая в настоящей работе

Мы предположили, что у больных шизофренией возникают проблемы при коммуникативном взаимодействии не из-за дефицита «способности к чтению ментальных состояний» других людей, а из-за трудностей координации собственного восприятия («определения») событий с тем, как они воспринимаются («определяются») другими участниками коммуникации.

Результаты исследования подтвердили наше предположение. Наблюдатели, распознавшие и не распознавшие фабрикацию в предъявленных видеосюжетах, демонстрировали различные паттерны движений глаз при восприятии коммуникативного взаимодействия. Успешные наблюдатели (здоровые лица и больные шизофренией группы А) в отличие от неуспешных (пациентов группы Б) выдвигали предположения о том, как участники ситуации воспринимают, или «определяют», происходящие события, и выделяли признаки объектов или событий, поддерживающие такое восприятие. Эти признаки они удерживали в рабочей памяти, что позволяло им устанавливать связи между эпизодами коммуникативного взаимодействия.

Например, в рассмотренном видеосюжете испытуемые наблюдали событие: «козел жует рубашку». Они знали, что порча рубашки влечет наказание для героя, и видели выражение страха на его лице. Успешные наблюдатели (здоровые лица и пациенты группы А) совершали акт категоризации события с позиции героя и выявляли признак повреждения рубашки («недостающая нижняя часть»), находящийся в фокусе его внимания. Это позволяло им установить тождественность рубашки в первом и последующих эпизодах видеосюжета («Отец героя надел именно ту рубашку, которая была повреждена козлом»).

Неуспешные наблюдатели (пациенты группы Б) иначе воспринимали данное событие. Они знали о последствиях порчи рубашки для героя и правильно распознавали выражение страха на его лице. Тем не менее при восприятии события они преимущественно концентрировали свое внимание на козле (рисунок 4) и смеялись, наблюдая за его «забавными» движениями. Этот яркий и захватывающий стимул оказался для них интереснее, чем проблемы героя. Как следствие, пациенты не выделяли признак повреждения рубашки и в следующем эпизоде не могли опознать надетую на персонаже рубашку как ту самую, которую порвал козел. Вот пример ответа одного из пациентов: «Рубашку съел козел, испортил ему рубашку, но у того… вроде… нормальная рубашка надета на нем. Наверное, он ее где-то достал..». Таким образом, отсутствие координации своего восприятия («определения») события с тем, как оно воспринимается («определяется») героем, нарушало восприятие связности видеосюжета у этой группы больных.

Результаты исследования позволяют предположить, что негативные симптомы шизофрении, такие как недостаток сопереживания (эмпатии), потеря «нити мысли» при разговоре, отсутствие чувства юмора или неадекватный ситуации смех, фрагментарность восприятия связных рассказов и видеосюжетов, нарушения мышления, проявляющиеся в выделении «несущественных», с точки зрения собеседника, признаков объектов и событий, имеют в своей основе единый когнитивный механизм, связанный с дефицитом координации своего восприятия происходящего с восприятием других людей.

Заключение

Важной характеристикой человеческой коммуникации является вовлеченность участников в процесс взаимодействия, которая определяется как «процесс, в котором субъект перестает, по крайней мере частично, сознавать направление своих переживаний и когнитивного внимания» (Гофман, 2004, с. 436). Когда мы захвачены коммуникативным взаимодействием в качестве его участников или наблюдателей, мы не осуществляем произвольное управление процессами нашего внимания и когнитивной обработки. Координация нашего восприятия происходящего с восприятием других людей происходит быстро, автоматически и непроизвольно, что создает тот особый «мир и реальность», разделяемый нами с партнерами по коммуникации, о котором писали Ирвинг Гофман и другие исследователи.

Литература

Брунер Дж. Психология познания: За пределами непосредственной информации. М.: Прогресс, 1977.

Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: Канон-пресс-Ц – Кучково поле, 2000.

Гофман И. Анализ фреймов: Эссе об организации повседневного опыта. М.: Институт социологии РАН, 2004.

Зотов М. В., Андрианова Н. Е., Попова Д. А., Гусева М. С. Видеть посредством чужих глаз: восприятие социального взаимодействия в норме и при шизофрении // Культурно-историческая психология. 2015. № 11 (4). С. 4–21.

Сергиенко Е. А., Лебедева Е. И., Прусакова О. А. Модель психического в онтогенезе человека. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009.

Andreasen N. C. The Scale for the Assessment of Negative Symptoms (SANS): conceptual and theoretical foundations // British Journal of Psychiatry. 1989. V. 155. P. 49–52.

Understanding Other Minds: Perspective from Developmental Social Neuroscience / S. Baron-Cohen, H. Tager-Flusberg, D. Cohen (Eds). Oxford: Oxford University Press, 2013.

Bora E., Yucel M., Pantelis C.. Theory of mind impairment in schizophrenia: Meta-analysis // Schizophrenia Research. 2009. V. 109. P. 1–9.

Carlson L., van der Zee E. Functional Features in Language and Space // Functional Features in Language and Space: Insights from Perception, Categorization and Development / L. Carlson, E. van der Zee (Eds). Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 1–8.

Dazzoff. Одесса в Москве. URL: http://pikabu.ru/story/odessa_v_moskve__3667007 (дата обращения: 24.08.2016).

Evans V. Evolution of semantics / Concise Encyclopedia of Semantics / K. Allan (Ed.). Oxford – Amsterdam: Elsevier, 2009. P. 288–296.

Happй F. G. An advanced test of theory of mind: Understanding of story characters’ thoughts and feelings by able, mentally handicapped and normal children // Journal of Autism and Developmental Disorders. 1994. V. 24 (2). P. 129–154.