Текст книги "Семья, брак и родительство в современной России"

Обычно-правовая характеристика взаимоотношений в марийской крестьянской семье XVIII–XIX вв.

А. В. Ефремов (Чебоксары)

Регулирование юридических отношений по неписаным народным обычаям в жизни этноса мари являются до сих пор мало изученными в историко-этнографической литературе. Имеющиеся исследования по данной тематике [1] включают в себя лишь описания отдельных правовых воззрений и юридических обычаев марийских крестьян и практически не дают представления о том значении, которое имели обычно-правовые нормы в дореволюционной жизни края. Факт наличия обычного права являлся выражением самоуправленческого характера крестьянской жизни, т. е. был следствием жизнедеятельности сельской общины.

Регулирование правовых отношений жителей сельской местности осуществлялось на основе официальных законов. При этом содержание последних не было лишено различных неясностей и противоречий, но одновременно было более упорядоченным в отличие от неписаных народных обычаев. К тому же процесс оформления законодательства в Российском государстве происходил не без определенного влияния обычного права [2, с. 55] и в некоторых случаях допускало применение в волостном судопроизводстве местных юридических обычаев.

Более сложной роль сельской общины представляется в вопросах, касающихся семейно-бытовых отношений: брак и его расторжение, нарушение норм семейной жизни, нравственного облика девушки и т. д. Община в таких случаях действовала как путем прямого вмешательства, так и выработанными веками обычаями и традициями, охранительницей которых она являлась. В этой связи можно обратить внимание на роль общины в заключении браков. Свадьба сама по себе являлась признанием брака со стороны общества [3, с. 130]. Подтверждением этого является пример, приведенный И. Н. Смирновым: «В деревне Ошкатах (Лапсола) Ветлужского уезда отец невесты перед тем, как благословить ее в путь, спрашивает – любя ли выходишь ты замуж – и невеста отвечает: Народу ладно, так и мне ладно: тот же ответ дает жених на вопрос будущего тестя: «любя ли ты берешь мою дочь» [4, с. 107–108]. Отвечая таким образом, жених и невеста констатируют каждый свою полную зависимость от родственников, которые являются народом, однодеревенцами.

Фактом прямого вмешательства общины в бытовые вопросы является обычай, имевший место у марийцев, согласно которому попавшихся прелюбодеев (если ими оказались холостые парень и девушка) соединяли узами брака, если даже родители обеих сторон или виновники не желали этого [5, с. 42]. Подобные случаи встречались крайне редко. Так, Е. И. Якушкин заметил, что «отмеченный А. Ефименко обычай, согласно которому общество иногда принуждает молодых людей сочетаться браком, если находит это необходимым по своим соображениям экономическим и нравственным, в настоящее время совершенно уничтожился» [6, с. 29].

У этноса мари бракосочетание для девушек, забеременевших, родивших и нарушивших целомудрие, совершалось без свадьбы, ограничиваясь небольшой попойкой без песен и барабана. Причем для таких девушек не было и вена (мар. «олын», «олно») [7, с. 106]. Известны случаи, когда забеременевшие девушки, боясь общественного презрения, кончали жизнь самоубийством до родов [8, с. 100]. К такой крайней мере провинившиеся девушки прибегали не случайно. Их могла ожидать неприятная участь и после родов, так как над девушками, родившими вне брака, были возможны самосуды.

Строгость контроля со стороны общины и сила общественного мнения по соблюдению нравственных норм не допускала свободу полового общения среди марийцев (так же как и у русских) вне брака. А. А. Фукс указывала: «Черемисские девки ведут себя очень хорошо. Говорят, что редко случается неблагополучная свадьба, несмотря на то, что девки сидят до 25 лет, а черемисы женятся мальчиками» [9, с. 18]. Более категоричные высказывания встречается у Л. А. Износкова: «Черемисы редко вступают в внебрачное сожительство и девушка, имеющая связь, между ними редкость» [10, с. 9]. В. М. Васильев на большом фактическом материале подтвердил наблюдение Г. О. Мендиярова, что разврат «преследуется общественным мнением настолько строго, что случается лишь как исключение. Строго соблюдается целомудрие и в сборищах и в игрищах, хотя в них принимает участие молодежь обоего пола» [11, с. 42]. Приводившуюся некоторыми советскими исследователями противоположную точку зрения о свободе полового общения молодежи на посиделках едва ли можно принимать всерьез [12, с. 65]. При этом нельзя утверждать, что данное мнение лишено какого-либо основания. В дореволюционной литературе встречаются указания, что «сожительство женщин с чужими не слишком преследуется» [13, с. 164].

Несмотря на то, что роль общины в вопросах заключения браков преимущественно проявляется через общественное мнение, но «если при заключении брака власть народа-родни является фиктивной, то при расторжении его у черемис-язычников она проявляется вполне реально» [14, с. 108]. Как отмечал И. Н. Смирнов, «для несогласных черемисских супругов существует развод, который заявляется местному сельскому начальству при шести свидетелях, по черемисскому выражению, при шести глазах. Обряд развода таков: связывают несогласных супругов сзади опояской или поясом, который потом развязывают, отчего разведенные разбегаются в разные стороны; при этом бойкий из них старается иногда ударить другого ногой, приговаривая, и когда я тебе не хорош, так ищи лучше меня» [15, с. 108]. Тот факт, что «развод согласных супругов совершается при шести глазах, то есть при шести свидетелях», отмечен С. В. Максимовым среди поволжских марийцев [16, с. 52]. Во всяком случае можно смело говорить хотя бы о той роли «мира» при осуществлении разводов, которая проявлялась в заключении браков, т. е. через выработанные в общине традиции.

В XVIII столетии полигамия была у черемис обычным явлением [17, с. 28]. Относительно XVII в. по этому поводу имеется свидетельство известного немецкого ученого эпохи нового времени Адама Олеария [18, с. 406]. Сопоставление полигамии у черемис с фактом с фактом существования ее у татар может наводить на предположение, что первые заимствовали подобную форму брака у последних. Полигамия представляет у черемис завершение длинного эволюционного процесса. Ей предшествовали другие, менее совершенные формы семьи. Их истоки можно рассмотреть в словах, относящихся к семейному быту, главным образом в названиях родства. Термины родства служат знаками отношений, существующих или существовавших некогда между различными членами семьи, и показывают ее первоначальный состав. При обзоре черемисских названий родства прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что отдельные личности различаются между собой не по степени кровной близости к данному лицу, а по отношениям возраста. За исключением отца и матери все остальные родственники разделяются по отношению к какому-либо конкретному лицу на две группы – старших и младших. Если глава рода пользовался всеми женщинами своей семьи, то по отношению к нему, естественно, были равны дети от его жены и дети от жен его сыновей. Те и другие неизбежно должны были разделяться на классы по возрасту: если кто-либо хотел определить свое отношение к окружающим, он называл всех мужчин старше себя изя (старшими братьями), всех женщин старше себя – старшими сестрами. На такую роль отца или старейшего в первобытной черемисской семье, помимо приведенных фактов, указывает еще и то обстоятельство, что у этноса мари имеются только слова для обозначения отца и сына.

В XVIII в. существовали благоприятные условия для развития снохачества. Тогда черемисы, по словам Ф. Миллера женили своих сыновей пяти и шести лет «с тем намерением, чтобы в домашней работе более иметь вспоможения» [19, с. 67]. В это время у черемис-язычников внебрачное сожительство парней и девушек не представляло собой до сих пор ничего предосудительного. Ни религиозные верования, ни кодекс выработанной черемисами морали не препятствовали свободе отношений среди молодежи. «Случаи, что девушка не сохранила девства до выхода замуж, у черемис не редки. Если девушка не подается на ухаживание, ее ловят и совершают над ней насилие» [20, с. 355–357]. В XVIII в. похищение совершалось по всем правилам грабежа. Жених с товарищами врывался в дом невесты, захватывал ее и спешил вступить с ней фактически в брак еще по дороге домой и при свидетелях [21, с. 70]. Когда похищение и купля были заменены свободным соглашением между вступающими в брак, жена начала вновь приобретать имущественные права в семье мужа. Признание этих прав видно в формулах, которыми родители и родные жениха сопровождают прием от нее подарков. Педагог-просветитель марийского края XIX в. И. А. Маляров писал относительно козьмодемьянских черемис, что хотя они и венчались в церкви, но не считали это венчанием и перевенчивали молодых дома по своим традициям.

Марийский брак допускался во всех степенях родства и возраста. «За 10 или 12 дней до свадьбы своей дочери отец веселится с нею и часто даже в одно и то же время женится на ней и на нескольких других, пользуясь всеми без различия и не заботясь о том, единокровны ли они с ним или нет» [22, с. 465]. Как земледелец, мари был заинтересован в увеличении семьи, в приобретении рабочей силы. Поэтому бывали случаи браков малолетних сыновей на взрослых девушках. Обычай не ограничивал мужчину относительно количества жен. По свидетельству Олеария, мари «имели за раз по 4 и по 5 жен и не обращали внимания на то, если две, три из них родные сестры» [23, с. 409]. После смерти первой жены обычно правом разрешалось жениться на ее сестре, а после этой, в свою очередь, на следующей свояченице.

Несмотря на свое христианское вероисповедание, при заключении браков мари руководствовался обычным правом, а не церковными правилами. Браки заключались по языческим правилам. Брат жил с женой брата, если последний находился безвестной отлучке. Брат-вдовец женился на вдове покойного брата. Двоюродные братья женились на родных сестрах [24, с. 317]. Возраст вступающих в брак мало принимался во внимание. Если нужна была здоровая сильная работница, а в семье не было совершеннолетних мужчин, то брали ее замуж за несовершеннолетнего [25]. Вторые и следующие браки марийским обычным правом допускались совершенно свободно. Мари из дер. Сумки прихода села Пернягаш Козьмодемьянского уезда Иван Сидоров в 1831 г. заявил, что в апреле у него умерла жена. «Имея дом, скотоводство, хлебопашество, исправлять всякие, как государственные, так и мирские повинности, нахожу себя в великом затруднении; поэтому в домашнем хозяйстве и разных необходимых отлучках в рабочее время крестьянину вместе быть невозможно; детей ни мужского, ни женского пола не имею равно и других родственников, у которых мог бы иметь проживание. Не имея других способов, вознамерился вступить во второй брак, единственно, дабы сохранить целость дома, а мне быть свободным в отправлении крестьянских работ. От роду имею 61 год» [26]. Другой мари, будучи 66 лет от роду, заявил, что в феврале 1831 г. у него умерла жена. «Живу в лесу для пчеловодства, сын неслух; дочь сама хочет выйти замуж; хозяйством заниматься некому. Имею намерение вступить во 2-й брак» [27]. Случаи многобрачия среди мари были редки. Поэтому правительственные распоряжения о борьбе с многобрачием не имели здесь применения [28].

Таким образом, сельская община, являясь хранительницей местных традиций, одновременно оказывала нивелирующее воздействие на своих членов, т. е. препятствовала проявлению личной инициативы, сопротивлялась вторжению новшеств. Более всего община оказывала серьезное влияние на решение вопросов чисто бытового характера. Свои бытовые функции община реализовала как в форме непосредственного вмешательства в духовную жизнь крестьян, так и с применением экономических и особенно административно-юридических мер.

Литература

1. Износков Л. А. Обычаи горных черемис // Памятная книга Казанской губернии на 1868 и 1869 г. Казань, 1868. 33 с.; Он же. Обычаи горных черемис. Б. Уголовное право // Труды Казанского губернского статистического комитета. Вып. 2. Казань, 1869. С. 3–17; Евсевьев Т. Е. Важнейшие моменты правового быта и обычного права марийского народа // Марий Эл. 1928. № 5–6. С. 63–71; № 7–8. С. 116–133; № 9–10. С. 91–103.

2. Александров В. А. Обычное право в России в отечественной науке XIX – начала XX вв. // Вопросы истории. 1981. № 11. С. 41–56.

3. Тютрюмов И. М. Крестьянская семья (очерк обычного права) / И. М. Тютрюмов // Русская речь. 1879. Кн. 7. С. 123–156.

4. Смирнов И. Н. Черемисы. Историко-этнографический очерк. Казань: Типография Императорского университета, 1889. 212 с.

5. Мендиаров Г. О. О черемисах Уфимской губернии // Этнографическое обозрение. 1894. № 3. С. 34–53.

6. Якушкин Е. И. Обычное право. Материалы для библиографии обычного права. Вып. 1. Ярославль: Тип. Губерн. Правл., 1875. 249 c.

7. Васильев В. М. Отношение черемис к половой распущенности // ИОАИЭ при Казанском университете. 1915. Вып. 1–3. Т. XXIX. С. 92–115.

8. Там же.

9. Фукс А. А. Записки о чувашах и черемисах Казанской губернии. Казань: в тип. Император. Казанского ун-та, 1840. 329 с.

10. Износков Л. А. Обычаи горных черемис. Б. Уголовное право // Труды Казанского губернского статистического комитета. Вып. 2. Казань, 1869. С. 3–17.

11. Мендиаров Г. О. О черемисах Уфимской губернии // Этнографическое обозрение. 1894. № 3. С. 34–53.

12. Козлова К. И. Этнография народов Поволжья. М.: изд-во Московск. ун-та, 1964. 176 с.

13. Народы России. Живописный альбом. Выпуск II. Спб.: Типография Товарищества «Общественная Польза», 1878. 150 с.

14. Смирнов И. Н. Черемисы. Историко-этнографический очерк. Казань: Типография Императорского университета, 1889. 212 с.

15. Там же.

16. Максимов С. В. Край крещенного света. Собр. соч., т. XIX. СПб.: Т-во «Просвещение», 1913. 384 с.

17. Георги И. Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. Их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других достопамятностей. Часть первая о народах финнского племени, известных по Истории Российской под общим именем Руссов. СПб.: Императорская Академия Наук, 1799. 146 с.

18. Adam Olearius Voyages tres-curieux & tres-renommez faits en Moscovie, Tartarie et Perse. Amsterdam, 1727. 2 t. en 1 vol.

19. Миллер Г. Ф. Описание живущих в Казанской губернии языческих народов, яко шо черемис, чуваш и вотяков. СПб.: иждивением Имп. Акад. наук, 1791. 99 с.

20. Кузнецов С. К. Очерки из быта черемис // Древняя и новая Россия. 1877. № 8. С. 346–358.

21. Миллер Г. Ф. Описание живущих в Казанской губернии языческих народов, яко шо черемис, чуваш и вотяков. СПб.: иждивением Имп. Акад. наук, 1791. 99 с.

22. Никольский Н. В. Сборник исторических материалов о народностях Поволжья. Казань: Типо-литогр. Каз. Ун-та, 1919. 480 с.

23. Adam Olearius Voyages tres-curieux & tres-renommez faits en Moscovie, Tartarie et Perse. Amsterdam, 1727. 2 t. en 1 vol.

24. Архив Казанской духовной консистории, дело 1818 г., 13 дек., № 7391; 1818 г., 28 нояб., № 7327; Архив Казанского братства Св. Гурия, доклад свящ. С. Парат. Казан. у., П. И. Вишневецкого в 1868 г.; Фукс А. А. Записки о чувашах и черемисах Казанской губернии. Казань: в тип. Император. Казанского ун-та, 1840. 329 с.; Архив Казанской духовной консистории, дело 1835 г., 4 сент., № 32125; 1832 г., 23 янв., № 27184; 1819 г., 31 янв., № 7734; 1823 г., 6 февр., № 14211; 1840 г., 7 дек., № 40033; 1841 г., 26 июля, № 41087; 1830 г., 16 июля, № 25071; 1832 г., 30 июля, № 27912.

25. Архив Казанской духовной консистории, дело 1831 г., 24 янв., № 25763; 1833 г., 27 сент., № 29487; 1833 г., 5 дек., № 29649.

26. Архив Казанской духовной консистории, дело 1832 г., 26 мая, № 27668.

27. Там же. 1832 г., 26 мая, № 27669.

28. Там же. 1842 г., 7 июня, № 42705.

Исследование принятия решений о деторождении в психологии репродуктивного поведения

Н. В. Кисельникова, М. М. Данина (Москва), К. В. Карпинский, А. М. Колышко, П. Р. Галузо (Гродно)

Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ-БРФФИ, проект № 14–26-01007; гранта БРФФИ Г14Р-021

Несмотря на сохраняющиеся в современном российском обществе традиционные установки на нормативность выбора в пользу заведения детей, родительство сейчас не является неизбежным, и человек все чаще относится к этому вопросу как к свободному выбору – заводить или не заводить детей, и, если да, то сколько и когда.

В связи с этим в демографии, экономике репродуктивного поведения и в психологии появились новые области исследования – изучение добровольно бездетных семей – child-free families, мотивации рождения и отказа от рождения детей, факторов принятия решения о деторождении [Кисельникова, 2013; Рощина, 2006; Снегирева, 2010 и др.].

В масштабном демографическом исследовании REPRO для объяснения психологических аспектов формирования намерения родить ребенка была использована модель Ajzen [2005], которая относится к социально-психологической теории запланированного поведения. Согласно данной модели, человеческое поведение – это следствие рефлексивных решений (намерений), которые подвергаются когнитивной и эмоциональной переработке и приводят к трем типам оценок:

1. Отношение. Оценка того, что проявленное поведение окажет позитивный или негативный результат на жизнь человека.

2. Восприятие нормы. Оценка социального давления на поведение.

3. Восприятие поведенческого контроля. Оценка способности воплотить в жизнь данное поведение.

Для определения набора нормативных убеждений было использовано структурное моделирование (SEM) и два набора убеждений: о «плате» за рождение ребенка («что может быть потеряно») и о преимуществах рождения ребенка («что может быть получено»). L. Bernardi и M. Mynarska [2010] разработали шесть категорий намерений рождения ребенка, которые охватывают все встречающиеся случаи. Они различаются по степени наличия желания иметь ребенка и четких временных рамок этого события (континуум от «Конечно, да» до «Конечно, нет», включающий промежуточные категории «Как только» (условное намерение), «Конечно, когда-нибудь», «Возможно», «Время от времени» (амбивалентные намерения)).

Следует отметить, что детерминация принятия решения о рождении ребенка в современной психологии чаще всего рассматривается как статичный процесс, протекающий вне контекста истории его субъекта. Так, И. С. Якиманская [2005] утверждает, что потребность в детях не меняется под влиянием текущих условий жизни и их изменений, а величина потребности в детях неизменна на протяжении жизни человека. Вместе с тем, в психологической науке имеются отдельные исследования, направленные на изучение этапов формирования репродуктивной установки личности, зависимости ее репродуктивного поведения от отдельных событий прошлой жизни [Брутман, 1994; Ермихина, 2004; Филиппова, 2010; и др.].

Можно утверждать, что актуальным для психологии репродуктивного поведения является переход от внеконтекстного изучения решений о деторождении к анализу их места и роли в контексте целостной биографии личности, когда принятие решения о рождении ребенка или отказе от него рассматривается как значимое событие жизненного пути родителя и веха жизненного цикла семьи. Психологическая детерминация решения о рождении ребенка является многоуровневой. К числу психологических регуляторов детородных решений принадлежат: индивидуальные потребности, личностные диспозиции, усвоенные нормы и эталоны и т. д. Целостный охват разноуровневых факторов и механизмов регуляции репродуктивных решений возможен на основе предложенной Д. А. Леонтьевым [2007] мультирегуляторной модели личности. Ведущий уровень регуляции репродуктивных решений является основанием для их психологической классификации. В зависимости от ведущего уровня психологической регуляции могут быть выделены психологические типы репродуктивных решений личности: решения ситуативного типа (гедонистические решения, выстроенные на логике удовольствия и рационально-практические решения, выстроенные на логике диспозиций, реагирования на стимул и социальные нормы), а также решения типа жизненного выбора, базирующиеся на логике жизненной необходимости.

Психологически оптимальным является решение в режиме жизненного выбора, которое порождает у человека ответственность за ближайшие и отдаленные его последствия и влечет за собой «ответственное родительство».

Литература

1. Брутман В. И. Женщины, отказывающиеся от своих новорожденных детей / В. И. Брутман, М. Г. Панкратова, С. И. Ениколопов // Вопросы психологии. 1994. № 5. С. 31–36.

2. Ермихина М. О. Формирование осознанного родительства на основе субъективно-психологических факторов: дис. … канд. психол. наук: 19.00.07. Казань, 2004. 168 с.

3. Кисельникова Н. В. Современные зарубежные исследования мотивации к родительству // Перинатальная психология и психология репродуктивного поведения. 2013. № 3 (11). С. 43–56.

4. Леонтьев Д. А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. М.: Смысл, 2007. 511 с.

5. Рощина Я. М. Моделирование факторов склонности семьи к рождению ребенка в России // SPERO. 2006. № 5 (осень – зима). С. 98–133.

6. Снегирева Т. В. «Добровольно бездетная» семья глазами семейного психолога // Культурно-историческая психология. 2010. № 3. С. 99–109.

7. Филиппова Г. Г. Перинатальная психология и психология родительства – новые области исследования в психологии // Перинатальная психология и психология репродуктивной сферы: электронный периодический журнал. 2010. № 1. URL: http://perinataljourn.ru/zhurnal/vyipuski_zhurnala/1_2010 (дата обращения: 04.05.2014).

8. Якиманская И. С. Некоторые психологические особенности репродуктивной установки рожавших женщин и женщин, состоящих на учете по бесплодию / И. С. Якиманская, О. С. Карымова // Вестник ОГУ. № 12. 2005. С. 185–190.

9. Ajzen I. Attitudes, personality and behaviour. 2^nded. N. Y.: Open University Press, 2005.

10. Bernardi L., Mynarska M. Surely yes, surely not, as soon as, maybe, at times, surely one day: understanding declared fertility intentions. REPRO. Deliverable 5.13.2010.