Текст книги "Психология человека в современном мире. Том 1. Комплексный и системный подходы в исследованиях психологии человека. Личность как субъект жизненного пути. Материалы Всероссийской юбилейной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения С. Л. Ру"

Ю. Г. Фролова (Минск, Беларусь)
Концепция телесности в медицине и психологии здоровья

В своей работе «Человек и мир» (1973) С. Л. Рубинштейн указывает на то, что субъективное отношение к миру возникает из объективного отношения человеческого бытия к бытию в целом. По его мнению, человек включен в состав бытия как материальное, практическое существо. Материальность человека означает его телесность (Круткин, 1993). Эта идея С. Л. Рубинштейна не была, на наш взгляд, раскрыта в полном объеме в психологических исследованиях. Лишь в 90-е гг. XX в. начинают интенсивно развиваться психология и философия телесности (А. Ш. Тхостов, В. В. Николаева, Г. А. Арина, В. Л. Круткин, В. Подорога, П. Д. Тищенко и др.). В основном исследования были направлены на выявление психологических механизмов интероцепции, закономерностей формирования образа тела. В терминологии М. М. Бахтина, это исследования «внутреннего тела». Исследованиям «внешнего тела» в отечественной психологии практически не уделяется внимания. Между тем, как писал М. М. Бахтин, «тело нуждается в другом, чтобы понять себя как внешнее тело, человек должен стать ценностью вне своей жизни и воспринять себя как другого среди других» (1979, c. 47). Тело, видимое другими, в свою очередь, это не только внешность человека. Это и социальные ожидания относительно поведения и физиологического функционирования индивида. В зарубежной социологии и психологии имеются отдельные публикации, посвященные проблеме телесности в советской культуре, однако они носят, скорее, описательный, а не аналитический характер, и, кроме того, чрезмерно политизированы (см., напр., Riordan, 1982).

Исследование социального компонента телесности человека актуально для психологии здоровья. Поскольку эта отрасль изучает психологические факторы, связанные с сохранением и укреплением физического здоровья, важно учитывать имплицитное понимание человеческой телесности, на котором она основывается. Таким образом, возникает вопрос о необходимости реконструкции концепции телесности, представленной в соответствующих научных и популярных текстах. При отборе текстов мы руководствовались несколькими принципами: 1) Психологические теории безопасного и рискованного поведения, создание которых является одной из задач психологии здоровья, невозможно рассматривать в отрыве от социокультурного контекста их развития. 2) Одной из характеристик данного контекста является медицинская практика (в частности, такой ее раздел, как санитарное просвещение). В целом теории санитарного просвещения можно рассматривать как первые теории рискованного и безопасного поведения. 3) Реконструкция должна проводиться с учетом исторического периода развития психологии и медицины.

Интенсивное развитие санитарного просвещения началось после Октябрьской революции, причем в течение советского периода приоритеты данной практики, концепции, на которых она строилась, несколько раз менялись. В нашей работе мы остановимся на советских научных и популярных текстах по санитарному просвещению довоенного периода. Для анализа были отобраны 55 текстов, относящихся к периоду 1919–1940 гг. и опубликованных в научных журналах («Социальная гигиена», «Здравоохранение» и др.), в трудах организаторов здравоохранения, в популярных изданиях (напр., «Гигиена и здоровье рабочей семьи»). Применялся дискурс-анализ. Были проанализированы основные способы описания телесности человека, в том числе телесного идеала.

Результаты исследования позволяют сделать следующие выводы:

1. В довоенный период физическое здоровье рассматривается как основа для здоровья душевного (а не наоборот). Все качества человека зависят от состояния его внутренних органов (напр., психические качества зависят от работы головного мозга).

2. Идеальное тело – это тело физически активного человека – сильное, гибкое, выносливое, закаленное. Вопросы внутреннего комфорта (интероцепции), как и удовлетворенности своей внешностью отходят на второй план при рассмотрении проблемы профилактики болезней.

3. Осуждаются излишества – в еде и даже в физической активности.

4. Тело рассматривается как объект в первую очередь социального, а потом и личного контроля. Судя по содержанию некоторых текстов, их авторы не убеждены в способности читателя самому выбрать правильный образец поведения и полагаются в этом смысле на общественность, которая и должна контролировать опрятность, привычки индивида и его отношение к здоровью.

Таким образом, опираясь на положения М. М. Бахтина о возможности доминирования в культуре внутреннего или внешнего тела, мы делаем вывод о том, что тело в текстах по санитарному просвещению довоенного периода представлено как классическое «внешнее тело».

Литература

Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 9–191.

Круткин В. Л. Онтология человеческой телесности. Ижевск: Изд-во Удмурт. ун-та, 1993.

Рубинштейн С. Л. Человек и мир // Проблемы общей психологии. М.: Педагогика, 1973. С. 255–385.

Riordan J. Sport and Social Change in U. S. S. R // Journal of Sport and Social Issues. 1982. V. 6. P. 12–21.

М. А. Щукина (Санкт-Петербург)
Значение идей с. Л. Рубинштейна в эру постнеклассической психологии

Писать о С. Л. Рубинштейне в отечественной психологии – все равно что о А. С. Пушкине в отечественной литературе. Рискуешь впасть либо в пафос, либо в банальность. Однако, подобно тому как у приобщенного к поэзии может свой А. С. Пушкин, у психолога может быть свой С. Л. Рубинштейн, к идеям, размышлениям, методам которого он прибегает для решения насущных задач сегодняшнего дня. Значение таких фигур в культуре обусловлено тем, что, обращаясь к их наследию, мы не погружаемся в ту эпоху, в которой оно создавалось, а, оставаясь в дне сегодняшнем, заглядываем в грядущее. Сегодня, когда психология вступила в эру постнеклассического знания, активизировалась методологическая и историческая рефлексия. Ученым предстоит осмыслить, в чем заключаются происходящие перемены и как они влияют на исследовательские принципы психологии, на содержательное толкование ее предмета, на ее функции в современном мире. С новых методологических позиций требуют рефлексии ориентиры, идеалы, опоры научности, истинности, доказательности, исследовательские приоритеты и авторитеты. Создается модель науки будущего и ученого будущего. При решении этих задач выступают на передний план исследователи, которые способны стать ориентирами для психологического сообщества.

Парадоксально, но мы ищем черты ученого будущего, обращаясь к истории и находя таких мыслителей, которые в свое время шагнули настолько далеко вперед, что оказались укоренены не в прошлом, а будущем. К их числу принадлежит С. Л. Рубинштейн. Не умаляя достижений других корифеев отечественно психологической науки, можно сказать, что С. Л. Рубинштейн был и остался ключевой фигурой: по ширине охваченных проблем, по глубине предложенных решений, по реализованности замыслов, по объему потенциальных идей (зерен) для дальнейшей разработки. Но главное, что привлекает в его творчестве, касается даже не его идей как таковых, а тех методов мышления, которыми он пользовался для решения психологических проблем и, глобальнее, при строительстве психологической науки. Его философско-психологическая концепция обладает теми чертами, которых так недостает сегодняшней психологии и которыми должна обладать психология будущего как постнеклассическая наука. Попробуем раскрыть основные из них.

Целостность. Концепция С. Л. Рубинштейн гораздо более цельная, чем то, что было создано после него. Она не принадлежит ни к одному подходу, которых так много в современной отечественной психологии. Она сама даже не есть один из подходов в ряду прочих. Она есть источник, из которого позднее вышли, обособились, разобщились последующие подходы: деятельностный, субъектный, системный, комплексный, акмеологический, антропологический и т. д. Сейчас пришло время на новом уровне рациональности интегрировать психологическое знание, используя, возможно, в той или иной мере, тот целостный каркас (идей, принципов, методов), который был создан С. Л. Рубинштейном. Главное в нем – убежденность в единстве мира, которая должна быть отражена наукой как средством его осознания. Отсюда постоянное стремление вскрыть и ликвидировать те антитезы, которые закладываются в психологические теории. Синтез доминирует над анализом. Синтез идеального и материального, сущего и должного, бытия и сознания, мира и человека… При этом это не формальное суммирование, а стремление вскрыть, установить живые взаимосвязи и отношения между предметами, между явлениями бытия как цельной противоречивости. «Перед советской психологией встала задача не противопоставлять одну из этих антитез другой и не сочетать их эклектически, а преодолеть ту общую основу, на которой все эти порочные антитезы возникли» (Рубинштейн, 1989в, с. 376).

Междисциплинарность. Постнеклассическое знание междисциплинарно по своей сути. Такова и концепция С. Л. Рубинштейна. Как следствие, синтез философии и психологии, отраслей философии (онтологии, гносеологии, познания, этики, эстетики и др.), отраслей психологии (познание любого психического явления через призму целостного человека на всех уровнях его организации: от физиологии до идеологии). Конечно, она стала такой благодаря уникальным человеческим качествам самого автора. Его энциклопедичность стала легендой. Но поражает в ней не количество знаемого, а способ познания. Не стремление ухватить «по вершкам» в каждой области, а глубокое проникновение в существо предмета с наличием сверхзадачи – всякое знание поставить на службу той области, которой служит он сам. Так было, когда он «работал» философом на кафедре университета в Одессе. Так стало, когда С. Л. Рубинштейн стал руководителем научной библиотеки и весь арсенал достижений науки, а не только библиотековедения, нацелил на развитие библиотечного дела. Также он поступил, когда основной сферой приложения сил стала психология. Такого подхода не хватает современной психологической науке. Еще в недостаточной мере решается задача познания, осмысления и психологического приложения всех тех достижений, которые получаются современной физикой, астрономией, биологией, экономикой, культурологией, языкознанием, антропологией и т. д.

Открытость. Для С. Л. Рубинштейна психология была не занятием для людей узкого круга, а местом встречи специалистов самых разных профессий, которые совместными усилиями могут сдвинуть с места решение проблем психологии. «Заседания ученого совета, – вспоминал ученик Рубинштейна М. Г. Ярошевский, – стали под председательством Сергея Леонидовича настоящим праздником мысли. На них кроме психологов приходили физиологи (в частности, Н. А. Бернштейн), филологи, представители других специальностей. Помню среди участников этих заседаний знаменитого кинорежиссера С. М. Эйзенштейна, генерала-лейтенанта, дипломата и писателя А. А. Игнатьева, языковеда В. В. Виноградова» (Ярошевский, 1989, с. 288).

Этот вектор, хотя может быть еще недостаточно, наблюдается и современном познании. Ширится число исследований междисциплинарных и межотраслевых (в рамках самой психологии). Ученые вслед за С. Л. Рубинштейном пришли к убеждению, что психологические феномены столь разноплановы, что полноценное их исследование в рамках узких специальных дисциплин неоправданно. Открытость смежным областям знания, диалогичность, многосторонность становятся ориентирами для современных исследователей. Такой подход, если он не превращается в совместную работу разносторонних дилетантов, позволяет при глубине проработки предмета (погружении в него) сохранить видение его места в системе единого бытия.

Важен и иной аспект открытости – открытость международная. С. Л. Рубинштейн всеми мерами (в силу объективных возможностей) старался сохранить интегрированность отечественной психологии с психологией мировой, которая планомерно административно разрушалась с начала 1930-х годов. Обоюдная открытость, равноправное сотрудничество мировой и отечественной психологии остается актуальной и по-прежнему нерешенной задачей до сих пор.

Преемственность. При том что С. Л. Рубинштейном была проделана титаническая работа по созданию новой психологии, которая бы отражала его диалектичное видение бытия, она крепко впаяна в историю развития психологической науки. Выстраивая будущее, он не отрывал его от прошлого, не противопоставлял друг другу «старое» и «новое». Это позволило выстроить новое в целостную транспективу становления психологического знания, понять его как закономерный этап в развитии науки, семена которого были брошены задолго до того, как стали видны всходы. Психологическое знание предстало плодом усилий всей мировой культуры, где несчетное число деятелей внесли вклад в понимание ее предмета хотя бы и тем, что обследовали тупиковые пути познания. При этом история психологии не рассматривалась как всепринятие, плюрализм идей. С. Л. Рубинштейн их пересматривает, переоценивает, выстраивая четкую иерархию приоритетов, показывая нам тем самым тот способ мышления, который необходимо применить для выстраивания постнеклассической психологии. Как для своего творчества, так и для психологии в целом он твердо знал, как важно выделить, кто является ориентиром: «У каждого человека свой Пантеон. В моем: Спиноза и Маркс, Рембрандт и Бетховен» (Рубинштейн, 1989а, с. 420).

Преобразование. Уже в своей ранней работе 1922 г. С. Л. Рубинштейн провозглашает действенный метод познания. В дальнейшем он последовательно отстаивал его как самый эффективный метод в изучении психического: «Положение о взаимодействии изучения и воздействия является одним из основных и наиболее специфических методологических принципов методики нашего психологического исследования» (Рубинштейн, 1989в, с. 378) Такой подход позволяет: 1) познавать явление в его реальной жизни, не вырванным из контекста; 2) познавать явление в динамике, одновременно постигая его сущность и развитие; 3) растить психологическое знание вместе с ростом изучаемого, ибо «деятельность, определяющая объект, над которым она производится, определяет тем самым и субъект, который ее производит; работая над ним, он определяет не только его, но и себя… В творчестве созидается и сам творец» (Рубинштейн, 1989б, с. 94). Принцип единства изучения и преобразования получил еще одну сферу приложения, а именно: «в построении исследований, в которых теоретические обобщения и практические приложения образуют как бы две стороны единого процесса» (Рубинштейн, 1989в, с. 378), это положение из статьи 1943 года. Поразительно, но сейчас оно озвучивается как ориентир для постнеклассической психологии (Теория и методология…, 2007), тем самым подтверждая, насколько жизнеспособным было видение С. Л. Рубинштейном задач и принципов психологической науки.

Антропологичность. Антропологический принцип, который в XIX веке провозглашался М. Г. Чернышевским, К. Д. Ушинским, И. М. Сеченовым, в XX веке реализовался в исследованиях В. М. Бехтерева, С. Л. Рубинштейна, Б. Г. Ананьева и в настоящее время не теряет своего значения, а становится одним из ориентиров интегративного постнеклассического знания. Антропологизм С. Л. Рубинштейна может быть понят в двух планах: методическом и ценностном. Методически он проявляется как целостность подхода к исследованию человека, как всевозрастное и всестороннее исследование его психологической природы, которое реализовывалось в эмпирических исследованиях его учениками и последователями (Б. Г. Ананьевым, Б. Ф. Ломовым). Антропологизм как ценность, явленный как борьба за человека, за его свободу, за право на индивидуальность, становится лейтмотивом произведений С. Л. Рубинштейна, в полную силу раскрываясь в его финальной работе «Человек и мир».

Знание, оставленное С. Л. Рубинштейном, – знание о человеке. Обладание психикой, личностью, деятельностью прочими атрибутами – вторично. Психологическое знание не должно разбиваться на отдельные знания о психических процессах, личности, деятельности и пр. Человек – мера психологической теории: ее теоретической глубины, объяснительной силы, практической ценности. Решение проблемы человека – основная для психологи.

Психологическое исследование не должно превращаться в спор о словах. Что «важнее», какой уровень человека «главный», какое его образование «центральное»? Сколько структур выделить в человеке, сколько – в личности, а сколько – в сознании? У С. Л. Рубинштейна нет подобной ограниченности. Он четко различает сущное и явленное, феномен и понятие. Его задача – понять человека во всей его полноте, найдя каждому психологическому понятию место в системе психологии подобно тому, как именуемые ими феномены находит место в единой системе – человек. Ни одно из понятий он не сделал центром своей концепции, к которому бы все свелось как к единственной объяснительной категории. Даже человек не последняя инстанция. Вселенная – дом человека. Человек – часть бытия. Человек – часть природы и общества. Личное неотделимо от общественного, общественное от природного. Человек определяет бытие, но и сам он определяется им. «Центральное положение заключается в том, что по самой своей природе психические явления включаются в причинную взаимосвязь бытия одновременно и как обусловленные, и как обуславливающие. Они обусловлены объективным действием условий жизни, и вместе с тем они обусловливают поведение» (Рубинштейн, 1997б, с. 85).

Доказательность. С целью познания психического С. Л. Рубинштейн привлекает весь арсенал доступных методов. Для него не существует проблемы психологии как естественно-научной или гуманитарной дисциплины. Не противопоставление, но сотрудничество (синергию, как сказали бы сейчас) провозглашает он. «У одних больше индивидуального, но нет объективации… у других – объективация, научность, но он вытравил в себе проблемы всей жизни, биение большого сердца – биение жизни и потому нет индивидуального. Лишь когда объединится одно и другое – возникает сознание подлинного, великого – оно должно вобрать в себя все переживания, все сокровенное, все порывы большого сердца, поглотить весь заряд его душевной энергии и дать ему совершить объективацию» (Рубинштейн, 1997а, с. 459).

Привлекаются все методы, которые способны раскрыть для психологии новые факты, способны гипотетически объяснить их, способны эмпирически обосновать делаемые предположения. Все – от измерения простых сенсомоторных реакций до философских обобщений – находит место в его системе доказательств, демонстрируя тот идеал научности, который востребован и во время постнеклассической эры. Любовь к факту, полученному в эксперименте, не противоречит, но и требует внимательности к явлениям окружающего бытия. Изучение истории психологии становится так же важно, как сознание психологии сегодняшней. Физиология и философия равно важны для постижения сущности человека.

Психология под пером С. Л. Рубинштейна становится живой, обширной сферой знания, где любой ученый может найти себе место, реализовать свои замыслы и изложить их в самых разнообразных формах. Он задал широчайший диапазон форм научного самовыражения – от учебного пособия («Основы общей психологии») до философского трактата («Человек и мир»), показав пример того, как независимо от формы изложения могут быть достигнуты идеалы научности: оригинальность, обоснованность, обобщенность.

Литература

Теория и методология психологии: Постнеклассическая перспектива / Отв. ред. А. Л. Журавлев, А. В. Юревич. М., 2007.

Рубинштейн С. Л. Избранные философско-психологические труды. Основы онтологии, логики и психологии. М.: Наука, 1997а.

Рубинштейн С. Л. История создания книги «Человек и мир» // Сергей Леонидович Рубин штейн: Очерки, воспоминания, материалы. М.: Наука, 1989а. С. 413–423.

Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности. К философским основам современной педагогики // Вопросы философии. 1989б. № 4. С. 89–95.

Рубинштейн С. Л. Советская психология в условиях Великой отечественной войны // Сергей Леонидович Рубинштейн: Очерки, воспоминания, материалы. М.: Наука, 1989 в. С. 374–395.

Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М.: Наука, 1997б.

Ярошевский М. Г. Четверть века с выдающимся психологом // Сергей Леонидович Рубинштейн: Очерки, воспоминания, материалы. М.: Наука, 1989. С. 280–294.