Текст книги "Актуальные проблемы Европы №1 / 2014"

Россия и Европа: Экологические риски в условиях глобального кризиса. Методологический аспект

О.Э. Петруня

Аннотация. В статье рассматривается экологический подход с точки зрения антропного принципа и аксиологических оснований человеческой деятельности, анализируются категории риска и неопределенности, критикуется трансгуманистическая интерпретация экологической проблемы с позиций димензиональной онтологии, а также исследуются причины процесса деиндустриализации.

Abstract. Ecological approach is observed in the article from the view point of anthropological principle and axiological foundation of human activities, categories of risk and uncertainty are analysed, trans-humanitarian interpretation of ecological problem is criticized from the viewpoint of dimensional ontology, the reasons of the deindustrialization process are studied.

Ключевые слова: антропный принцип, деиндустриализация, димензиональная онтология, кибер-социум, надправительственные управленческие структуры, принятие решения в ситуации неопределенности, принятие решения в ситуации риска, смарт-технологии.

Keywords: anthropologist principle, deindustrialization, dimensional ontology, kiber-socium, over governmental administrative structures, decision making under indefinite situation, decision making under situation of risk, smart-technologies.

Атомная энергетика и экологические риски. Вместо введения

Современная оценка экологических рисков грешит одним большим недостатком – преимущественно эконометрическим характером анализа. Даже технические риски сегодня оцениваются по экономико-математическим моделям. Следствием такого подхода стала, по нашему мнению, и авария на японской атомной электростанции «Фукусима» (23). Постфукусимовский синдром по-разному сказался на оценке экологических рисков в Европе и России.

Из России, не понаслышке знакомой с последствиями подобных аварий, японская трагедия видится следствием просчета экспертов, помноженного на безответственность бизнес-элиты. Именно поэтому события на «Фукусиме» не вселили страхов и не вызвали панику в российском обществе. Опрос общественного мнения, проведенный в феврале 2012 г., показал высокое доверие российских граждан к атомной энергетике (66%). Для многих россиян атомная энергетика – это прежде всего возможность получения недорогой электроэнергии, а также работать и зарабатывать (29).

Большинство населения нашей страны не считают атомную энергетику источником глобальных рисков. Причем здесь в оценках сходятся и эксперты, и рядовые граждане. Хотя, конечно, рядовых граждан значительно меньше интересуют мировые проблемы, но зато живо волнует ближайшее социально-экономическое будущее страны. В целом как эксперты, так и рядовые граждане положительно относятся к развитию атомной энергетики в России. Более того, они с «мирным атомом» во многом связывают решение энергетической проблемы.

Эксперты отмечают, что атомная энергетика в нашей стране имеет все шансы для развития в экологически принятых рамках: во‐первых, она – «одна из немногих отраслей, которая сумела полностью сохранить свой потенциал, несмотря на те условия, в которых оказывалась» Россия в последние годы; во‐вторых, авария на «Фукусиме» опровергла расхожее мнение, что Россия отстала в атомных технологиях, включая технологии безопасности, и даже доказала наше преимущество; в‐третьих, атомная энергетика экономически очень выгодна (дешевая энергия + рабочие места) (29). Если российское руководство будет стремиться укреплять индустриальную базу, то атомную энергетику ждет большое будущее.

Совершенно иная ситуация сложилась в Европе. Здесь в регионе побеждающего «зеленого движения» атомная энергетика рассматривается как серьезная угроза экологической безопасности. Авария на «Фукусиме» добавила аргументов «зеленым» и стала поводом для скорейшего сворачивания атомной энергетической программы. Это особенно активно проявляется в Германии, где заморожены почти все атомные проекты (17). Вместо того чтобы вести работу над ошибками, европейские политики начинают принимать решения, опирающиеся скорее на страх, чем на грамотный профессиональный расчет.

Отказываясь от «мирного атома», Германия покидает одну из самых высокотехнологичных областей, включаясь в современный глобальный тренд деиндустриализации.

К сожалению, вопросы экологии стали сегодня не только объектом вполне оправданного беспокойства, но и инструментом глобальной политической игры. Такую характеристику можно дать и знаменитому Киотскому протоколу (КП), и современному «зеленому» движению или движению трансгуманистов. Если КП отражает глобальные интересы объединенной евроэлиты, то «зеленое» движение, уже давно инкорпорированное в западный глобальный проект, выступает в качестве ударной силы постмодернистской антикультуры, глобального мальтузианства и деиндустриализации.

Движение трансгуманистов – интеллектуальный авангард технократической элиты, стремящейся трансформировать общество тотального плюрализма в монолит кибер-социума. Вопросы экологии для них – важный аргумент в пользу технологических экспериментов над человеком и дальнейшей кибернетизации системы глобального управления. Однако именно трансгуманистическое движение позволило нам увидеть главную экологическую проблему – проблему сохранения человеческого рода. На повестке дня – глобальная экология человека.

Именно в этом ключе мы попытаемся дать оценку экологическим рискам, с которыми столкнутся и Россия, и Европа в ближайшие десятилетия. Однако начнем мы с вопросов общей методологии риска.

Между риском или неопределенностью

Европейский юмовско-кантовский скептицизм создал питательную почву для возникновения позитивизма, одного из самых вредных интеллектуальных течений нашего времени. Кризис естествознания второй половины XIX в. придал новый импульс развитию позитивистской идеологии. После ряда перипетий и неудач позитивизм свил себе уютное гнездышко в лоне социально-экономических наук (Австрийская школа экономики) и, опираясь на авторитет логико-математического знания, стал выдавать рецепты и прогнозы. Конечно, на этом пути были достигнуты определенные успехи, и эконометрический анализ занял свое достойное место среди научных эмпирических процедур. Однако позитивисты уверовали в эту успешность как панацею и стали тотально навязывать свои модели как в области эмпирической науки, так и в практике принятия решений. Не осталась в стороне от этого всемирного интеллектуального идейного форматирования и методология риска.

В Федеральном законе РФ «Об охране окружающей среды» экологический риск определяется как «вероятность наступления события, имеющего неблагоприятные последствия для природной среды и вызванного негативным воздействием хозяйственной и иной деятельности, чрезвычайными ситуациями природного и техногенного характера» (21). В данном случае определение риска дается через математическую категорию вероятности, следовательно, с необходимостью ведет к рассмотрению проблемы в позитивистском эконометрическом ключе, без привлечения качественного анализа и учета фундаментальных факторов.

Мы предлагаем в качестве базовой использовать общенаучную категорию возможности. Конечно, это не обеспечивает автоматического преодоления позитивизма. В экономических учебниках, например, можно встретить определение риска, данное и через категорию возможности. Так, в учебнике Е.В. Трубачева «Инвестиционная стратегия» риск определяется, как «потенциальная, численно измеряемая возможность неблагоприятных ситуаций и связанных с ними последствий в виде потерь, ущерба, убытков, например, ожидаемой прибыли, дохода или имущества, денежных средств в связи с неопределенностью, т.е. со случайным изменением условий экономической деятельности, неблагоприятными, в том числе форсмажорными, обстоятельствами, общим падением цен на рынке; возможность получения непредсказуемого результата в зависимости от принятого хозяйственного решения, действия» (20). Уточнение, введенное автором учебника – численно измеряемая, – сводит возможность к вероятности, о чем свидетельствует последующее изложение автора, посвященное раскрытию термина вероятность рисков. Кроме того, понятие потенциальная возможность тавтологично, поскольку латинское слово potentia и означает возможность.

Для того чтобы увидеть ограниченность эконометрической модели анализа рисков, особенно экологических, и определить условия для качественного (а не количественного) применения категории «возможность», посмотрим соотношение понятий «риск» и «неопределенность», а также их производных – принятие решения в условиях риска и принятие решения в условиях неопределенности.

Неопределенность, как указывает Стэнфордская философская энциклопедия, предполагает недостаток информации, однако этот недостаток не всегда предполагает риск (31). И хотя авторы энциклопедической статьи полагают, что риск может существовать и без неопределенности, однако ограничивает такие случаи рамками идеализированных ситуаций из учебника. При этом делается важный, хотя и тривиальный вывод, что все решения принимаются в ситуации неопределенности. Часто по этой причине рискованные решения рассматриваются как некие идеализации, описывающие эффективный процесс принятия решений в бизнесе. Действительно, когда неопределенность не слишком высока и для принятия решения нет необходимости учитывать фундаментальные факторы, выработка научно-практических рекомендаций по данному алгоритму экономит время, а потому повышает эффективность. Если же такие идеализации принять за панацею или точное описание в ситуации полной определенности, то возможно принять решение, ведущее к катастрофе. Именно так делал и продолжает делать позитивизм. Сегодняшний глобальный кризис – тому подтверждение.

Позитивизм, особенно эконометрический, поддерживает антиметафизическую установку и формирует так называемый праксеологический подход, который просто не видит каких-либо фундаментальных ограничений, накладываемых на человека и его действия в этом мире. Однако такие ограничения есть и ставятся прежде всего объективными характеристиками окружающей нас среды. Эти ограничения фиксируются в познании и формулируются в виде онтологических допущений (постулатов), которые затем уже транслируются в теоретическую область науки (см. табл.). Гносеологическая трудность заключается в том, что такие допущения либо труднопроверяемы, либо вовсе непроверяемы в практике научного исследования.

Таблица

Структура научного знания

Существует и другая группа ограничений, связанных с трудностями нашего познания.

Во-первых, это онтологическая неопределенность, т.е. сложность и непредсказуемость некоторых событий, что указывает на наличие границы наших познавательных возможностей на данный момент времени, а также на наличие существования скрытых факторов. Таким образом, возможность некоторого события остается, хотя вероятность его может быть очень невысока.

Именно из вероятности катастрофического развития событий исходили в своих расчетах проектировщики атомной электростанции «Фукусима». Трехметровая защитная стена не смогла защитить станцию от маловероятной десятиметровой волны. Кроме того, одним из критериев принятия решений была необходимость сокращения затрат в краткосрочной перспективе.

Неспособность вероятности заменить возможность видна и во втором выделяемом нами эпистемическом ограничении, которое мы называем эпистемической неопределенностью. Она проистекает из объективной невозможности получить достаточно полную и точную теорию, способную обеспечить принятие стратегического решения на основе математических моделей. Это ограничение игнорируется не только экономистами позитивистского толка (они, скорее всего, о нем вообще ничего не знают), но даже математиками. Оно связано с эпистемическими возможностями теорий, содержащих формальные исчисления. Ограничения накладываются следствиями теоремы Тарского о невыразимости истины и Гёделя о неполноте достаточно полных формальных систем. Эти следствия, особенно из теоремы Гёделя, показывают, что любая математическая модель будет с необходимостью неполна. Эти следствия также вводят ограничения на применимость любых теорий, содержащих формальные исчисления, и требования содержательной интерпретации таких теорий. Причем такие интерпретации могут быть не только теоретическими, но и метатеоретическими (включая метанаучные, философские).

Как пишет один из крупнейших отечественных исследователей в области математической логики и информатики Н.Н. Непейвода, «теорема Гёделя о неполноте – результат, плохо приемлемый психологически для многих математиков и гуманитариев. Она подрывает вульгарно понимаемую веру в познаваемость мира научными методами, являющуюся одной из догм ”религии прогресса”: оказывается, что даже самая точная из наук не может познать даже простейшее множество объектов – натуральные числа. Поэтому весьма распространенной являлась реакция, когда теорема Гёделя игнорировалась как не имеющая отношения к реально используемым в математике утверждениям» (10).

Тот факт, что сегодня многие судьбоносные решения принимаются в ситуации неопределенности, исходя из устаревших ошибочных убеждений, значительно увеличивает экзистенциальную тревогу за судьбы мира, поскольку целый ряд политиков и аналитиков пребывают в состоянии наивного неведения относительно действительных экологических угроз и их масштабов.

Сейчас мы находимся на этапе кризиса старой позитивистской парадигмы, и требуется глобальная мировоззренческая революция, которая сменит устаревшие убеждения (допущения) и позволит сформироваться новой картине мира. Предпосылкой такой революции является множество накопленных аномалий, т.е. фактов, не согласующихся с господствующей (-ими) теорией (-ями), в самых разных областях современного знания. К числу таких аномалий вполне можно отнести кризисные явления в современной экономике, требующие пересмотра не только методологии принятия решений, но и базовых теорий и философии хозяйства.

Методология анализа экологических рисков должна иметь значительно более глубокие основания, чем методология анализа рисков экономических, поскольку экологические условия являются средовыми факторами, обеспечивающими экономическую деятельность. И тут требуется серьезная онтологическая и методологическая проработка вопроса.

Упомянем еще один методологический аспект принятия решений в условиях риска и/или неопределенности – специфику ошибок.

Стэнфордская энциклопедия выделяет два типа ошибок. Первый тип ошибки (type I errors, false positive) выражается в утвердительном суждении о существовании явления, процесса или ситуации, которых на самом деле нет. Второй тип ошибки (type II errors, false negative) заключается в обратном: отрицании существования того, что на самом деле есть. В связи с этим авторы статьи видят трудность процесса принятия решения в противоречии, которое возникает в связи с необходимостью установления критерия допустимости ошибки того или иного типа.

Для принятия верного решения в науке, полагают авторы статьи, необходимо избегать type I errors, в практической области, наоборот, требуется избегать type II errors, поскольку последние могут привести к катастрофическим результатам. В статье приводится пример принятия решения о задержке авиарейса, если существует предположение, что двигатель неисправен. Баланс при принятии решения сдвигается в одну или другую сторону, если стоит преимущественно исследовательская (испытательная) или практическая задача, считают авторы статьи.

Мы полагаем, что противоречие, о котором говорится в данной статье, является недоразумением, воспроизводимым господствующими в позитивизме верификационистскими методологическими установками. Главная ошибка начинается там, где позитивисты отказывают в существовании двух самостоятельных исследовательских контекстов: собственно теоретического и эмпирического. Именно поэтому возникает воспроизводимое авторами статьи противоречие, которое фактически становится противоречием между теорией и практикой.

Антропное измерение экологических рисков

Одним из оснований для анализа экологических рисков мы предлагаем сделать антропный онтологический принцип или просто антропный принцип (АП). АП является философской экстраполяцией антропного космологического принципа (АКП) из теоретической сферы науки в область метанауки.

Если АКП выполняет роль концептуального интегратора так называемых больших чисел в космологии, а также методологического принципа для отбора правдоподобных теорий, то АП должен стать метанаучным (метафизическим) онтологическим допущением (постулатом), формирующим антропную картину мира, а также соответствующую им антропную методологию, накладывающую ограничения на действия, способные нанести вред человеку.

Если мир имеет антропные характеристики, то только в рамках антропной методологии можно понять истинные экологические угрозы и вызовы, перед которыми поставлено современное человечество. К сожалению, антропное движение в науке, философии и практике довольно слабое. Напротив, на первые позиции здесь выходят проекты и движения по устранению «человекомерности» из нашей жизни. Одним из таких направлений является трансгуманизм, который впору было бы назвать антигуманизмом.

В то время когда экологическая проблема остается очень острой и в рамках господствующей парадигмы решение ее не представляется возможным, трансгуманисты предлагают не эпистемологическую, а онтологическую трансформацию человека.

Исходный тезис трансгуманистов об антропогенном характере экологических проблем не вызывает возражения. Однако интерпретируемый вне исторических и ценностных аспектов, он становится ложным и даже опасным. Антропный характер предлагаемой нами методологии риска указывает на человека не только как главного виновника, но и как главную жертву грядущего экологического кризиса.

Человека надо защищать от человека – тезис, высказанный героиней фильма Э. Рязанова «Гараж», сегодня снова актуален. Концепция terra nullius (ничья земля), перенесенная из римского права в политическую практику западных культуртрегеров, является основанием нещадной эксплуатации не только «дикой» природы, но и человека. Экологические проблемы, как и современный экономический кризис, всего лишь грани ценностно-культурных проблем, накопившихся за несколько столетий.

Реформация изменила ценностную парадигму западной экспансии. Концепция terra nullius приобрела более жесткий характер. Если испанские и португальские (католические) колонизаторы в основном воздерживались от дохристианских моделей господства, то Реформация привела к тому, что на основе идеи (своего) избранничества буржуазные иудеопротестанты, отказывая покоренным народам в статусе человека, возродили старые формы рабства и придумали новые. Колонии зачастую становились источником сырья, дешевой рабочей силы и рынком сбыта готовой продукции. Конечно, идея избранничества позволяла капиталистам включить в круг эксплуатируемых и собственное население, однако такая эксплуатация была менее продолжительной и жестокой.

Рассуждая о сегодняшнем глобальном экологическом кризисе, трансгуманисты совершают ошибку (или подлог), обвиняя в результатах хищнической деятельности все без исключения человечество.

Еще в 1993 г. академик Н.Н. Моисеев, делая доклад на Конгрессе в Риме «Два тысячелетия христианства», справедливо заметил: «…я глубоко убежден, что послеоктябрьская история России порождена Западом, тем кризисом христианства, который связан с утверждением этики протестантизма, с идеей избранности и тривиальным вариантом рационального мышления, доступного любому. И максимальная глубина этого кризиса еще не достигнута. Набирающая силу идея “золотого миллиарда” мало чем отличается от тех идей, которые позволяли богобоязненным протестантам платить за скальпы индейцев! Видимая демократическая ”цивилизованность“ очень напоминает позолоту на старом ржавеющем кувшине.

Та система ценностных шкал, которая сегодня определяет действия западного мира, при возрастающей мощи цивилизации становится опасной и для себя самих, и для человечества в целом» (9). При этом академик полагал, что «необходимы новые принципы жизни людей, выходящие за традиционные рамки».

Глобальная игра объединенной Европы и страсти вокруг Киотского протокола

Западная Европа является одним из центров западного глобального консенсуса, организационные основы которого были заложены в начале 70-х годов ХХ в. и формально существующего с 1973 г., с момента образования Трехсторонней комиссии. В 90-е годы ХХ в., когда был запущен процесс глобализации, суть которого заключается в переносе центра принятия глобальных решений с межправительственного уровня (ООН, ОБСЕ и других межправительственных организаций) на неправительственный (неправительственные организации и глобальные компании) с последующим возникновением надправительственного координационного центра. Интеграционные процессы в Европе с этого момента происходили, да и не могли происходить иначе, как с потерей суверенитета стран-участниц. К сегодняшнему дню сложилась специфическая конфедеративная модель объединенной Европы. Появление надправительственных управленческих структур в Европе привело к вполне предсказуемому противоречию между евробюрократией и местными управленческими центрами. Однако в условиях глобального экономического кризиса это противоречие стало еще более острым.

Сам по себе процесс глобализации предполагает полную ликвидацию государственного суверенитета как политического и правового феномена. Именно это сейчас особенно отчетливо переживают страны Западной Европы. С одной стороны, мировой кризис кажется всего лишь случайным событием, добавившим аргументов в пользу полной регионализации (аналог глобализации на уровне региона) Европы. С другой, – поскольку этот процесс выглядит очень выгодным для европейской наднациональной элиты, кризис можно рассматривать как один из механизмов глобального управления, способствующий переделу мира.

Недавно член правления Европейского центробанка Йорг Асмуссен заявил о необходимости создания в условиях глобального кризиса единого надзорного механизма и регулятора европейской финансовой системы (25). Создание такого механизма будет означать отказ от большой доли суверенитета стран-участниц. Однако местные элиты не хотят так просто сдавать позиции, по крайней мере их интересует вопрос о стоимости такого шага. Если некоторое время назад даже у аналитиков сохранялись иллюзии относительно ЕС «как союза нерушимого республик свободных», то все более очевидным становится, что поддержать это образование в условиях кризиса можно только административно-командными методами. Поэтому у ситуации существует только два исхода: развал зоны евро или окончательное объединение Европы в единое супергосударство.

Мы полагаем, что развитие пойдет по пути сдачи суверенитета европейскими государствами. О том, что другой сценарий вряд ли предвидится, говорит эпизод с Кипром, когда были экспроприированы денежные средства вкладчиков. Для спасения зоны евро, а значит, сложившихся механизмов интеграции европейская элита пошла на то, чтобы бросить «в огонь репутацию банковской системы» (26).

Для сохранения своих позиций в глобальном консенсусе, объединенная Европа должна не только добиться внутренней экономической стабилизации, но и по возможности сохранить свои позиции в условиях все возрастающей по причине глобального кризиса гиперконкуренции.

Одним из европейских инструментов в глобальной политической игре является экологическая тема. Неудивительно, что европейские страны одни из первых ратифицировали Киотский протокол (КП). С одной стороны, КП действительно поднимает серьезную проблему, связанную с выбросами токсичных отходов в атмосферу, с другой – тесно связан с политикой сдерживания промышленного развития в мире. Когда утверждают, что США не подписали КП, пренебрегая экологическими интересами планеты в интересах крупнейших американских корпораций, – это только половина правды. Дело в том, что КП – документ, выражающий в большей степени интересы европейской элиты. Он выглядит как форма навязывания объединенной Европой своих правил в глобальной игре, прежде всего стандартов экологичности, которые могут оказаться не под силу не только развивающимся, но и промышленно развитым странам. Очевидно, что нельзя создать собственное экологически чистое производство, не создав сначала экологически грязного. Европейские стандарты экологичности ведут к объективному торможению индустриализации развивающихся стран, где уровень экономического развития не позволяет применять имеющиеся в открытом доступе природоохранные технологии по причине их дороговизны33
  Как известно, недорогие природоохранные технологии на рынок никогда не попадут, поскольку являются экономически невыгодными для глобальных компаний, привыкших извлекать сверхприбыли.


[Закрыть]. Поскольку развивающиеся страны не смогут создать или будут вынуждены закрыть «грязное» производство, поэтому никогда в дальнейшем не смогут перейти к производству «чистому».

Экологическая чистота является одним из критериев качества жизни в Европе. Европейские страны достаточно давно стали использовать природоохранные технологии, и ЕС на данном направлении имеет безусловное конкурентное преимущество. Кроме того, ряд европейских развитых стран, например Великобритания, не только вывели свои производства в развивающиеся страны, но и ликвидировали их, объективно снизив экономический риск от участия в КП. Общая экологическая ситуация в объединенной Европе автоматически улучшилась благодаря вхождению в ЕС стран бывшего социалистического лагеря, промышленное производство в которых было ликвидировано (28). Это позволяет также в случае необходимости легко решать проблему перераспределения квот на вредные выбросы внутри Европы, не выходя на глобальный рынок. Таким образом, европейцы не только получили возможность торговать квотами, но и при необходимости наращивать производственные мощности внутри страны. Хотя, учитывая общий тренд деиндустриализации, который активно поддерживают и европейские «транснационалы», мы вряд ли дождемся возвращения европейского промышленного производства на прежний уровень.

Главный соперник европейцев в экологическом вопросе – США. В условиях кризиса соперничество между элитами внутри глобального консенсуса значительно обострилось. Отказ США подписать КП был, как известно, аргументирован угрозой для экономики США. Это надо понимать как нежелание ряда ведущих глобальных игроков, привязанных к долларовой системе, играть по европейским правилам. Именно по этой причине к КП не присоединились ни Китай, ни Индия, как раз активно производящие товары прежде всего для США.

Россия в конце 2012 г. вслед за Японией, Канадой и Новой Зеландией отказалась от продления КП, найдя участие в нем экономически нецелесообразным (18). Действительно, КП мог бы быть эффективным и экономически, и экологически при поддержке всех без исключения стран в формате межправительственного диалога, а не глобального консенсуса. Тогда установление квот по выбросам для разных стран могло бы стимулировать развитие природоохранных технологий и улучшить экологическую ситуацию. А страны, не вырабатывающие свои квоты, могли бы продавать их на рынке, получая деньги на развитие собственной индустрии.

Однако существующая сейчас модель глобального управления и реагирования на вызовы, особенно в условиях нарастающего экономического кризиса, ведет к тому, что страны – участницы глобального консенсуса пытаются с помощью двойной бухгалтерии выиграть эту глобальную игру. Недаром США, не подписав КП, озаботились созданием нового универсального договора по ограничению выбросов. Конечно, новый договор может стать договором в пользу «долларовых элит». Надо полагать, что такой договор, как и КП, должен в целом способствовать деиндустриализации мира.

Глобальные компании, пользуясь привилегированным положением, скупают все существующие инновации в области новых природоохранных (и не только природоохранных) технологий. Поэтому природоохранные технологии остаются достаточно дорогим удовольствием. А договоры, подобные КП, связывают руки странам, останавливая процесс их индустриализации и отбрасывая в архаику.

Если идти еще дальше, то деиндустриализация вообще может считаться одним из набирающих силу общемировых трендов. Зачастую она проходит под знаменем «борьбы за экологию».

Риски – центральная категория экономического анализа, поскольку считается, что в капиталистической экономике предприниматель непрерывно рискует. Конечно, инвестиционная деятельность, «игры» на финансовых рынках – все это предполагает риск. Однако это относится сегодня только к тому предпринимательскому слою, который не играет серьезной роли в глобальной экономике, потому что современная глобальная экономика сделана теми, кто не хочет рисковать. В экономике, где доминируют глобальные компании, практически не остается места для честной конкуренции и оправданным рискам. Ситуация с экономическими рисками полностью переносится на риски экологические.

Если в рациональном поле для анализа экологических рисков главным врагом сегодня является экономический позитивизм (экономиксизм), то в организационном – основные политические силы глобального консенсуса. К числу таких сил можно отнести и современное «зеленое» движение, соединившее в себе невротический страх перед любым риском и вытекающую из него социальную безответственность с мелкобуржуазным желанием сытой жизни. «“Зеленые“, вышедшие из контркультуры, противопоставляют культуру природе, разделяя вместе с либералами утопию ”естественного человека”, со всеми его ”laissez-faire”. Им хочется думать, что уход из дисгармоний современной культуры автоматически гарантирует приобщение к природной гармонии; снимая с себя бремя какой бы то ни было социальной мобилизованности, мы якобы превращаемся в блаженного вольтеровского дикаря, в котором мудро правит сама мать-природа… Опыт показывает, что сбросившие с себя всякую социальную ответственность дезертиры, как правило, становятся мародерами, в том числе и экологическими» (12).

Неудивительно, что «зеленое» движение, прикормленное через неправительственные организации («гражданское общество») глобальной корпоратократией (термин Джона Перкинса (15)), сегодня является инструментом глобального форматирования мира.

То, что правила «игры в капитализм» отменяются, возможно, вместе с капитализмом, стало очевидным после «экспроприации» средств вкладчиков на Кипре. Михаил Хазин это назвал «тренировкой на кошечках». На следующем этапе волна экспроприации будет более крупной, а методы управления станут более жесткими. Грядет открытый демонтаж капитализма (24), который уже не соответствует футурологическим фантазиям глобальной элиты.