Текст книги "Альманах «СовременникЪ» №1 (28), 2022 (посвященный Николаю Гоголю)"

Виктор Дроздов

Родился в 1958 году. Проживает в г. Белгороде. Член ИСП. Издал сборники стихов: «Между делом», «Мы вернёмся», «Разогнутая дуга», «И в свете моих забот…», «Спасибо вам, ветераны», «Я бы жизнь эту прожил не раз…»; аудиокнигу «Вдоль линии судьбы». Издавался в журналах «Звонница», «СовременникЪ», «Российский колокол», «Они сражались за Родину», «Бессмертный полк», «Форма слова», «Не медь звенящая» и пр. Награждён медалью «220 лет А. С. Пушкину», «150 лет И. Бунину», «125 лет С. Есенину», «К 75-летнему юбилею Великой Отечественной войны». Дипломант конкурса ко Дню Победы в 2019 г. Имеет грамоты, благодарности, дипломы. Лауреат Международной литературной премии мира.

Селянин

 
Нет, не посланник с небес,
А издревле наш крестьянин
На своём горбу тащил крест:
«Напои, накорми, селянин».
 
 
В землю предков корнями врос,
Её с кровью и потом смешали.
Соль невыплаканная от слёз
Душу грызла, как ржа – металлы.
 
 
Сердце ныло обидою горькой
За родных – как хотелось жить,
Чтоб в радость работать только,
Для спокойствия и для души.
 
 
Кто родною землёю рождён,
В дни войны её спас солдатом,
Тот для счастья жить обречён,
С народом, душою богатым.
 

Просто караул!

 
В челне боярыня, боярин
Плывут по Клязьме и Оке.
У берега мостки, крестьянин,
Поклон. Склонился в армяке.
 
 
С помыслом и вожделеньем
Глядел. К боярину: «Жена
Так хороша, как восхищенье.
Станом тонка и бровь черна».
 
 
Но что гордячке его взгляд!
Окинув взором смерда лик,
Его спросила: «Ты женат?
Есть баба в доме? А, мужик?»
 
 
Затем черпнула справа воду —
И полный ковш ему испить.
У борта слева вновь молодка
С реки черпнула… угостить.
 
 
Затем ему вопрос нежданный:
«Ну что, водицы вкус разнится?»
Ей непонятливый крестьянин:
«Вкус-то один, можно напиться».
 
 
«Вот ты жену, семью имеешь,
И что ж ты смотришь на меня?
От любой женщины хмелеешь?
В чём разница – жена ли, я?»
 
 
Мужик молчал, кричали жабы,
Чело чесал, затем ввернул:
«Вам, видно, тяжко с этой бабой?»
Барин: «Да просто караул!»
 

Обидно сказал пацан…

 
На праздники водку пьём,
Медалей звон, кружек стук,
Нас обидно одёрнул пацан,
А нам он почти что внук.
 
 
«Прежде чем что-то сказать,
Сопливый ты наш моралист,
Научись сам друзей спасать,
Услышь хоть осколка свист.
 
 
Да откуда ж тебе-то знать,
Как стелется чёрный дым,
Как парня на службу взять
И в цинке вернуть родным.
 
 
А когда засыпает страна,
Ты навеки уходишь в ночь,
И только гранёный стакан
Прогонит сомнения прочь».
 
 
Мой дружок добавил потом:
«Служить, так вас не видать.
Вам мешает медалей звон
«Незащитников» поздравлять».
 
 
Да только вот кажется мне,
Кого плющит слово «уют»,
Не поймут, зачем на войне
Звон медалей на грудь дают
 
 
С сединою друзья собрались,
Кто под пули не раз вставал.
Ничего, мы сотрём ту слизь,
Что обидно пацан тот сказал.
 

А Бог на нашей стороне…

 
В поту строим коммунизм,
Что чепуха, не зная.
В колхоз с зари и до зари,
Народ в трудах страдает.
Все в нищете. Живём, растём
Да возраст набираем,
А Бог на нашей стороне —
Всегда мы так считаем.
 
 
Знойная степь, и день в пыли,
Здесь войсковое братство.
Погоны звёзды обрели,
Но некуда податься.
Орут, грозят их посрывать!
Я этому внимаю…
Что Бог на нашей стороне,
В том я не сомневаюсь.
 
 
Рывок, полёт, вдруг кандалы,
И щёлкнуло в запястьях.
Но время есть порассуждать:
«А что такое счастье?»
Зиндан, решётка в стороне,
Оттуда вынимают…
«Не-ет, Бог на нашей стороне», —
Сказал, освобождаясь.
 
 
Который раз нас по стране
Туда-сюда швыряет.
Кто был никем, тот стал ничем,
Теперь я точно знаю.
И пускай в храме часто я
Свечу не зажигаю,
Что Бог на нашей стороне —
Я всё же понимаю.
 
 
Живём, кряхтим, хребтину гнём,
На Бога уповаем.
Но что творится по стране,
В которой пребываю?
Всё удивляюсь. А вокруг
Столь псов, что рвут и лают…
Когда с Ним встречусь, говорить
О чём, я точно знаю.
 

Прощай, Байконур

 
Нас когда-то сюда привезли поезда,
Я увидел впервые вокзал Тюра-Тама,
Знал и ждал, что уеду назад навсегда,
Вот пришёл этот миг, а не тянет.
 
 
Помнить долго я буду твой зной,
А зимою сугробы, ветер пустыни
И в цветущей степи запах, весной
Этот запах, горький, полынный.
 
 
Всей толпой мы науку толкали в НИИ
И гордились уж тем, что «причастны»,
За страну её мощь и за то, что смогли,
За наш Ленинск, родные площадки.
 
 
Не забудутся годы в жаре и пыли,
Любовь, юность, предательство друга.
И, как будто в песок, мы ногами вросли
В тот такыр, где футбол был досугом.
 
 
Получал каждый то, что он в жизни искал,
Здесь почувствовал радость победы.
Знаю точно: мой труд не исчез, не пропал,
Когда что достигал – исчезали все беды.
 
 
Без родных, друзей очень много нашли
Тут по полной: и радость, и горе узнали.
Здесь обиды, потери, измену прошли,
Твой погон да звезда за дела поручались.
 
 
От стола оторвалась ракета – и в космос.
Понимаешь, что грохот и гром здесь воскрес.
Поднялась, блок разгонный отбросив,
Всем земным показала светящийся крест.
 
 
Нас назад по домам развезут поезда,
Только дети мои – навсегда «ленинчане».
В небе будет светиться, мерцая, звезда.
Расстаюсь я и с ней, и с друзьями.
 
 
Оставляю я здесь свою главную жизнь,
А, прощаясь, звезда нам моргает.
То ракета, когда-то взлетевшая ввысь,
Маяком всем нам путь озаряет.
 
 
Вот и всё. Самолёт крылом помахал.
Сырдарья с высоты блестит синевой.
И не верится мне: неужели навсегда,
Космодром, расстаюсь я с тобой?
 
 
Байконур. На планете один ты такой.
И пусть не было нам здесь покоя,
Верю я, и старик, и совсем молодой
О тебе никогда не скажут плохое.
 

Вiзьму коромысло…

 
Вiзьму я коромысло,
Пiду до криницi,
Принесу до хати
Холодної водицi.
«А плечам не тяжко?»
Питають мене друзi.
«Нi, менi ж не важко,
Для хворої матусi?»
 
 
Мати на кроватi,
Хвора и слабенька.
Менi ж восiм рокiв,
Я вже чималенька!
Вип′е мама кухоль,
I їй легче стане,
А в мене надiя,
На нiженьки встане.
 
 
Джерельна водичка,
Подарунок Бога,
А цi два цеберка,
Моя допомога.
Щоб матуся встала,
Пою її водою,
Бо, якщо не стане,
Я ж буду сиротою.
 

Ваньки-встаньки

 
Прискорбие с тоской, упадок сил,
Всё вместе перемешанное с болью.
Ведь то, что ты усердно так сложил,
Разрушено ворчаньем недовольных.
 
 
Сердце стучит: «Ну, кажется, капец»,
Но разум всё твердит тебе: «Пустое.
Твоим задумкам, делу – не конец,
Тебе начать по новой ещё стоит».
 
 
Уж, кажется, физически нет сил,
В который раз душа запричитала.
А Ванька-встанька тихо попросил:
«Давай, начни разок ещё. Сначала».
 
 
Благим делам благоволит рассвет,
Так просто крах идеи не наступит.
И пусть порой меняет время цвет,
Ты извернёшься сам, если не глупый.
 
 
Чёрт с ним. Раз регулярно предают,
Забывчиво обходят благодарность.
И Ваньки-встаньки, битые, встают,
Прощая ренегатов, как ни странно.
 
 
Мы пожелаем всем тем, кто сдают,
Всего-всего, естественно, в кавычках.
Пусть среди бед изменщики снуют,
Свои надежды обратив в привычки.
 

Дед

 
От зари и до зари дед гнул хребтину на Урале,
Но сказали, что кулак, – и корову отобрали.
Вот в колхозе лучше жизнь! Трактора уже видали?
Не хотел, но надо жить, и его пинком загнали.
 
 
Вдруг война. К передовой воевать его призвали.
Где он с парою гнедых снаряды пушкам доставляли.
Только долго не пришлось, деду пули помешали.
Домой его: «Давай лечись!» – после боя отослали.
 
 
Снова труд на благо всех, трудодни его считали.
Сытой жизни фарт, успех – дети его не видали.
Растил, строил, тянул жилы, сам себя состарил.
Верил очень в коммунизм – должен, обещали!
 
 
Не случилась та мечта, коммунизма не дождались.
Говорили, в том причины, что мы тяжко воевали.
Всё сошлось бы на Руси, если б меньше воровали.
Дед сказал: «А жизнь ушла, как струну порвали…»
 

Мордочки и лица

 
На файлах фотки посвежей:
Собачки, кошки, птицы.
Всё чаще мордочки зверей,
Всё реже людей лица.
 
 
Как будто отторгает рост,
Вес, взгляд, который злится.
Нас умиляют лапки, хвост,
Вот к лицам мы с ехидцей.
 
 
Что Богом создано – влечёт.
В природу не влюбиться?!
Лицо на сайте промелькнёт,
Губы, грудь, ресницы.
 
 
Бомонд с холодной красотой
Никчёмности, халдеи,
Хвостатым проиграли бой
За то, кто нам милее.
 
 
Калейдоскоп текущих дней,
Дань интернету, скуке.
Всё реже любим мы людей
И жмём друг другу руки.
 

Футбольный марафон

 
Судьи свисток, и наконец-то я на поле.
Мой номер семь, фамилия Григорьев.
А тренер молвил: «Счастье там и горе,
Но даден шанс на поле стать героем».
 
 
В атаку прём мы и защиту разбиваем.
В ворота бью, но в штангу попадаю,
А мяч смеётся, в правый угол улетая,
Фанатов свист: мол, просто так гуляю.
 
 
Вновь стадион ревёт, ведь снова аут.
Судья ввёл мяч в игру – имеет право.
Сыграл бы головой – попал в ворота,
Но риски есть стать от удара идиотом.
 
 
Закончен первый тайм – мы отдыхаем.
Свист, улюлюканье – и так переживаю.
Трибунам нужен гол. Я это понимаю,
Не знают ведь: не мы голы решаем.
 
 
Я лишь игрок, судья тут всё хлопочет.
Решает он, кому удача, между прочим.
Он дёргает за ноги нитью прочной,
Но я забил свои мячи в ворота – точно.
 
 
Не слыл я, в общем, докою в футболе,
До сорока по марафонам я, не более.
В запасе сидя, буду, травмы потирая,
Как был я левый крайний, вспоминая.
 
 
Будто в футбол, мы эту жизнь играем,
Или в ворота, или в штанги попадаем.
Кто неудачник, а кому к удаче свечи,
И только травмы в конце матча лечим.
 

Надо всплыть

 
Людей косит вирус с Ухань,
А у нас с Америкой брань.
Дядя Сэм не летает к нам,
Наш двуглавый орёл не там.
 
 
Журналистов шумит волна:
«Сверхдержавы достигли дна!»
Красных линий горит очаг,
Отражаясь на наших плечах.
 
 
Но слетелись порассуждать,
Чтобы крайностей избежать.
Не о кем-то забитых мячах,
А в счетах пока будет ничья.
 
 
Их штормит, но качает и нас.
И проблем мы ждём всякий раз.
Волны бьют в борт Евросоюз,
На востоке Китай – для них груз.
 
 
А у нас мудрит младший брат,
И нам в Арктике кто-то не рад.
По Луне, по природной среде.
Лечить да кормить, хватит дел!
 
 
Вот в Женеве понять бы одно:
Надо всплыть, опираясь о дно.
И нельзя допустить, чтобы щит
Превращён был нами в мечи.
 

Севера

 
Покидал мужичок край родимый неблизко.
Он к Полярной звезде уезжал на мели.
Там сиянье красиво, а звёзды так низко!
Уезжать не хотел. Но манили рубли.
 
 
В звонко-синем краю, у студёного круга,
Нет дубов да рябин, там мороз на ура.
Вахта с тёплых широт, помогая друг другу,
Недра дружно бурила и жила, как могла.
 
 
Да какой здесь уют, если деньги куют,
По ТВ представитель всё чесал про размах.
Грезил старый прораб: «Балок тёплый дадут».
Вот и мёрзнут, пока шелестит в кошельках.
 
 
Здесь тайга с мерзлотой тесно дружбу водила,
Здесь болота да мхи и везде мошкара.
Много лет тут трубу в мерзлоту проложили,
Газ в неё подаёт и толкует братва.
 
 
Продаётся у нас за валюту лишь газ,
Брать другое Европа не станет.
Тяжкий труд добывать, если всё без прикрас,
И толкаем наш газ мы по странам.
 
 
Монополиям что, есть с валютой поляна,
Косят зелень себе, в планах поднять цену.
И задача одна: чтоб себе пристегнуть
Да на западный путь по-иному взглянуть.
 
 
А Европе за газ не грех цену поднять,
И братья цену снова терзают.
Надоело нам с ними в ромашку играть,
Им трубу перекрыть, пусть решают.
 
 
Посмотрел мужичок их заботы ещё,
Слушал он, как шумели все хором.
Грезил дома, в тепле, что там платят «ничё».
Посошок. И вернулся на скором.
 

В одиночестве стран

 
Статистик живой природы
Заселённой планеты Земля
Выдал, что где-то бродит
Ещё шесть таких же, как я.
 
 
Слышал, что гены вроде…
(Все-е-е с пещер мы, братья).
Мы средь зверья тут бродим,
В одиночестве дней затаясь.
 
 
Но только в этой толкучке
Пересечься нам не судьба.
Негр кто-то, кто-то чукча,
И что б побрататься мне, а?
 
 
А им тоже хочется встретить
Шесть таких же, как сам.
Вы всё же статистике верьте
В одиночестве разных стран.
 

Михаил Жинжеров

Родился в 1947 году в городе Чернигове на Украине. В семье был культ книг. Бабушка, мать отца, член «Спiлки письменникiв Украины», погибла в урочище Бабий Яр в 1941 году, литературное наследие не сохранилось. Отец – инвалид ВОВ, работал зав. абонементом Черниговской областной библиотеки, всю жизнь сочинял стихи, печатался в областных газетах. Старшая дочь была победителем литературной олимпиады г. Чернигова. Отец и сестра окончили Ленинградский институт культуры им. Крупской.

В четыре года Михаил научился читать самостоятельно, с одного раза запомнив буквы на кубиках – азбуку. С тех пор не мыслил своей жизни без книг.

Стихи сочинял всю жизнь, но никогда не записывал по причине отсутствия времени и из-за плохого почерка. Кроме стихов пишет рассказы, басни, короткие сценки. Написал пьесу в стихах. На некоторые стихи композиторами А. Бухманом и Л. Шнейдером написана музыка. Переводит стихи для детей и взрослых с английского. Публиковать свои произведения начал недавно. Является автором трех изданных бумажных и одной виртуальной книг. Произведения переведены на английский, греческий, польский, болгарский, украинский и азербайджанский языки.

Член Интернационального Союза писателей и Российского союза писателей, Пушкинского общества Америки и Клуба литераторов Нью-Йорка.

Награждён тремя почётными звёздами «Наследие», две из которых – второй степени, медалью им. Мацуо Басё, орденом Кирилла и Мефодия, юбилейными медалями к 125-летию В. В. Маяковского, 220-летию А. С. Пушкина, им. А. П. Чехова, им. С. Есенина, им. И. Бунина, им. А. Куприна, грамотой Пушкинского общества Америки, Почётным сертификатом литературного клуба Нью-Йорка, дипломами им. Антуана де Сент-Экзюпери, им. Сергея Есенина, дипломами номинанта премий «Поэт года», «Прозаик года» и другими.

Счастье придёт
(история основана на реальном событии, естественно, с большой долей авторского домысла и изменёнными именами)

Если удача спит – жди.

Кобо Абэ

В незапамятные времена жил в одном селе, тогда ещё «на Украине», молодой парень, назовём его Мыкола, и был он непутёвый, как солдат Иван Бровкин из популярного в прошлом фильма. Только было Мыколе ещё хуже, чем Бровкину: на гармошке играть он не умел и девки его не любили.

Как и Ивана Бровкина, в один прекрасный день забрали Мыколу в армию. Но и в армии он не преуспел. Был Мыкола ленивым и неповоротливым, бегал плохо, поджиматься на перекладине не умел, устав выучить не мог и в нормативное время при отбое не мог вложиться. В армии каждый солдат до начала настоящей службы должен был пройти курс молодого бойца, называемый карантином. И было в карантине одно требование: каждый солдат должен был перед сном по команде «отбой» в течение 45 секунд раздеться, аккуратно сложить свою одежду, лечь в койку и укрыться. Если хоть один солдат не вкладывался в указанное время, поступала команда «45 секунд подъём», и всё отделение повторяло попытку до достижения идеального результата. Через определённое время все солдаты, не желая подвести товарищей, усваивали нехитрые приёмы раздевания и одевания и переходили к темпу подъёма и отбоя в 30 секунд. Все – кроме Мыколы. Мыкола никак не мог заставить себя двигаться быстрее, за что не вылезал из нарядов и был неоднократно бит товарищами, которые из-за него не могли дождаться отдыха после напряжённого дня. Сержант пробовал заниматься с ним отдельно, но с тем же успехом. Бедный Мыкола, битый и замученный, один, без товарищей, даже подумывал о самоубийстве.

Но однажды, сидя в туалете, Мыкола прочитал статью в одной газете. Надо сказать, что в те времена туалетной бумаги не было, и не только в армии, и вместо неё использовали газеты. Пища бывала всякая, в туалете сидели достаточно долго, и народ был политически грамотным и идеологически подкованным. И вот Мыкола прочитал статью о философском трактате Мао Цзэдуна «Житие крестьянина Ли». Беды не оставляли несчастного крестьянина, все мужчины в его семье ломали себе ноги, но Великий Кормчий писал, что в конце за все невзгоды семью ждёт великое счастье. Началась война, всех здоровых мужчин посёлка забрали на фронт, и все они погибли. В посёлке остались в живых только члены семейства Ли.

Мыкола поверил Мао Цзэдуну, и чем больше было у него неприятностей, тем большего счастья ждал он в будущем. Закончился карантин, солдат отправили к месту службы, а бедного Мыколу в связи с полной неспособностью к солдатской жизни и узнав, что он сельский житель, отправили работать в свинарник, где он и пробыл все два года службы.

Вернувшись в колхоз, Мыкола хотел пойти работать в свинарник, но там не оказалось свободных вакансий, и отправили его работать дояром в коровник. С девчатами отношения не складывались. «Кому он нужен, такой дурной та ледащий?» – говорили девушки, но Мыкола не унывал. Он верил Мао Цзэдуну и твёрдо знал, что впереди его ждёт великое счастье. Нужно было выбиваться «в люди». Угнаться за проворными доярками Мыкола не мог, но нужно было выделиться, и Мыкола начал разбавлять молоко водой. В химии и математике он был слаб и разбавлял молоко до тех пор, пока его удой не превышал результатов других доярок. Каким-то образом ему удалось пройти проверку на жирность, и сводка с его результатами попала на стол председателю колхоза. Конечно, его ожидали разоблачение и позор, но тут в колхоз пришла директива: выделить одного работника-комсомольца с блестящими результатами в труде для примера молодому поколению. В колхозе было много хороших молодых работников, но выдающихся результатов ни у кого не было. И тут председатель увидел сводку о надоях Мыколы. Нужно было срочно отвязаться от начальства, и имя Мыколы попало в вышестоящие инстанции. На другой день председателю позвонили из руководства района, дружески попеняли, что он так долго скрывал такого замечательного работника, и предложили представить Мыколу к награждению медалью «За трудовое отличие». Получив медаль, Мыкола вступил в коммунистическую партию.

Тем временем наступили новые времена. Распался Советский Союз. 18 ноября 1993 года был принят закон о выборах в Верховную раду Украины. Подумав, Мыкола подал свою кандидатуру.

Его кандидатура всех устроила: колхозник, мужчина-дояр, член КПСС, медалист. Мыколу включили в списки для голосования, и народ, не веривший начальству и чиновникам, выбрал своего представителя. Так Мыкола попал в высший руководящий орган республики. Оказалось, что он обладал важными качествами политика: беспринципностью, умением «держать нос по ветру», ладить с нужными людьми, угождать начальству и требовать с подчинённых. И теперь уже Мыкола Петрович стал начальником отдела Верховной рады Украины. Вскоре он женился, приобрёл квартиру в Киеве и дачу и зажил обеспеченной и приятной жизнью уважаемого человека. Гениальный Великий Кормчий оказался прав: непутёвого Мыколу ожидало большое счастье.

Гипнотизёр

Чудеса – там, где в них верят.

Дени Дидро

Пётр Николаевич был врачом-психиатром. В маленьком городке, где он проживал на пенсии, его очень уважали. Носились слухи, что он был гипнотизёром и под воздействием гипноза мог заставить выполнить любое своё желание или каприз.

Жил Пётр Николаевич с женой, Виолеттой Владимировной, скрипачкой, в небольшом, но красивом и уютном домике с садиком на тихой улице. Детей у них не было. Пётр Николаевич любил дружеские компании, свою машину и рыбалку. Виолетта Владимировна любила музыку и книги. Но было у них совместное увлечение: старики выращивали цветы. По вечерам они сидели на веранде и любовались цветами. А любоваться было чем. В садике были небольшой розарий, пионы, гладиолусы, тюльпаны. В мае цвели сирень и фруктовые деревья, осенью – георгины, каллы, астры, петуния, флоксы.

Но однажды старики увидели у себя в садике кур с соседнего двора. Куры топтали цветы и что-то клевали.

– Петя, они вытопчут все цветы, – всполошилась Виолетта Владимировна.

– Да, куры в цветнике как слон в посудной лавке, – резюмировал Пётр Николаевич. Он прогнал кур и пошёл разбираться с соседями. Дверь долго не открывали.

– Открыто, – наконец донёсся пьяный голос.

Пётр Николаевич зашёл и остановился на пороге. Соседи занимались своим любимым делом – пили самогон. У них в гостях были Петро, строитель, и Лёха, шофёр с нефтебазы. Застолье было в самом разгаре, когда появился возмущённый сосед.

– О! Гипнотизёр, – обрадовался Лёха. – Васька! Наливай ему штрафную.

– Я не пью, – Пётр Николаевич остановился у двери.

– Не пьёшь, интеллигент проклятый, брезгуешь рабочим классом. – Василий, хозяин дома, агрессивно приподнялся, но сил встать у него не хватило.

В дискуссию вступила Верка, его жена. Из её монолога разобрать можно было только маты.

– Тихо, – вступил в беседу наиболее трезвый собутыльник, Петро. – Он гипнотизёр, заставит тебя дом поджечь или закодирует, и ты пить больше не сможешь.

Василий с опаской посмотрел на соседа:

– Да нет, не может быть, как это, пить не смогу, а жить как же? Ну ты, гипп, гиппо, короче, чего явился, если не пьёшь?

– Да вот куры ваши топчут цветы.

– Ишь ты, цветочки, перебьёшься. Куры – тоже живые, что ж им, и погулять нельзя? Вали отсюда, гипотизёр, пока я добрый.

Пётр Николаевич повернулся и пошёл домой. Он осмотрел ограду. Заборчик был невысокий, и курам ничего не стоило взлететь на него и перескочить на соседний двор. Пётр Николаевич задумался. Переделывать забор ему не хотелось.

На другое утро Пётр Николаевич достал спиннинг и насадил на крючок дождевого червя. Забросив леску в цветник, он сел на веранде и стал ждать. Вскоре появились куры. Они начали просеивать цветы в поисках чего-нибудь съедобного. Вдруг одна курица клюнула приманку. Она дёрнулась и крепко села на крючок. Пётр Николаевич начал потихоньку сматывать леску. Курица задрала голову и двинулась к нему. В это время через ограду заглянула соседка. Она увидела соседа, внимательно глядевшего в глаза курице, и курицу, задравшую голову вверх и медленно идущую к веранде.

– Свят, свят, – заголосила Верка. – Гипнотизёр проклятый. Она выгнала кур из сада и убежала в дом. Вскоре к Петру Николаевичу зашёл Василий.

– Так ты что, и правда этот… как его, гипотизёр и можешь сделать так, что я пить не смогу? Ты на нас не сердись. Мы люди тёмные. Вот тебе бутылка, может, разопьём? А, не пьёшь… Ну ладно, только не надо нас гипотизировать. Курицу забери себе за то, что она цветы топтала, а другие к тебе больше не придут.

Слухи о гипнотических способностях Петра Николаевича быстро распространились среди соседей. Теперь его уже не только уважали, но и боялись. «Вот сделает так, что мы пить не сможем, – говорили они между собой. – Что же это за жизнь будет?»