Текст книги "Принцип законности: современные интерпретации"

5. Реализация законодательства в правопорядке

Реализация законодательства с точки зрения постклассической теории осуществляется через конкретизацию законодательства в подзаконном нормативном правовом закреплении, через господствующие в соответствующей юридической сфере практики, социальные представления о праве (о типичных юридически значимых ситуациях), личностное фоновое знание (или юридические личностные стереотипы), персонализации типизаций и идеализаций, индивидуальные смыслы, которыми персонализируются господствующие социальные представления применительно к юридически значимым ситуациям в их интерпретации, а также мотивацию. Другими словами, реализация законодательства – это действия людей по конкретизации и уточнению информации, сформулированной опять-таки людьми на стадии конструирования законодательства и воплощение ее в практиках, как поведенческих, так и ментальных.

Конкретизация законов (вышестоящих форм права) в подзаконных актах относится к предыдущему разделу. Поэтому далее речь пойдет о том, как именно люди согласуют свое поведение с информацией, сформулированной в законодательстве.

Практики субъектов права представляют собой массовые, многократно повторяющиеся юридически значимые действия субъектов права, складывающиеся на основе социальных представлений о типичных правовых ситуациях. Они формируются благодаря седиментации и хабитуализации индивидуального опыта в соотнесении с образами о должном, которые, в свою очередь возникают на основе норм права, методик применения норм права, рекомендаций опытных специалистов и т. п.

Содержанием юридической практики, с моей точки зрения, выступает диалог как принятие точки зрения социально значимого Другого. Диалог, как основание социальности (и права) – это, во-первых, внутреннее принятие Другого как экспектация (ожидание) поведения от носителя статуса Другого. Это не просто толкование правовых текстов и даже достижение взаимопонимания, согласия и компромисса, о чем правильно пишет А. В. Поляков⁸⁹, а соотнесение образца ситуации, ее юридической процессуальной типизации (знания и навыка о возможном, должном или запрещенном поведении в контексте ситуации) с личностной мотивацией. При этом происходит «пересечение» (или взаимоналожение, дополнение) структурных ограничений, существующих как социальное представление с личностными намерениями актора, в том числе, ограничений, обусловленных оценкой себя и Другого с точки зрения идентичностей (или осознание возможностей и намерений). Во-вторых, диалог – это воплощение намерения (включающее интенцию сознания, шире – психики) в поведении, ориентированном на Другого – человека, выступающего носителем социального (правового) статуса.

Юридически значимые практики формируются на основе социальных представлений о праве и формируют (или переформируют) новые социальные образы, стереотипы права. Под социальным представлением С. Московичи, о чем уже упоминалось выше, – автор этого термина – понимает набор понятий, убеждений и объяснений, возникающих в повседневной жизни по ходу межличностных коммуникаций. В современном обществе они являются эквивалентом мифов и систем верований традиционных обществ⁹⁰. Ж.-К. Абрик в социальном представлении выделяет центральное ядро, которое связано с коллективной памятью и историей группы, оно обеспечивает консенсус, а тем самым определяет гомогенность группы, выполняет функцию порождения значения социального представления и определяет его организацию. Кроме того, в социальное представление входит периферическая система, обеспечивающая интеграцию индивидуального опыта и истории каждого члена группы, поддерживает гетерогенность группы, выполняет функцию адаптации социального представления к конкретной реальности, предохраняет его центральное ядро⁹¹.

Применительно к праву социальное представление – это образ, господствующий в данной культуре (субкультуре) социума, о типичной юридически значимой ситуации. Такой образ производит категоризацию и квалификацию ситуации как правовой – правомерной или противоправной – и задает рамку (фрейм) должного поведения. Социальное представление, объективирующее господствующие практики, формируется в обыденном правосознании референтными группами, а в профессиональном – властью, в том числе, высшими судебными инстанциями.

Личностное, фоновое знание, знание «как» – это процедурные умения, дополняющие традиционное знание «что», которые играют принципиально важную роль в том, что Л. Витгенштейн назвал «следование правилу». Такое знание наглядно показывает, как происходят трансформации законодательства и господствующей правоприменительной практики в конкретные юридически значимые жизненные ситуации, наполняя первое и второе конкретикой жизнедеятельности. Сюда относятся умения общаться с полицейским, начальником/подчиненным на службе, оформление юридических документов, проведение следственных действий, оценка собранных доказательств и т. д. Все нормы права, в том числе, и процессуальные, а также методики, выработанные юридической наукой, никогда не содержат всей полноты информации для разрешения конкретного дела – ситуации. Поэтому навыки человека, выступающего субъектом в данном конкретном случае, и образуют каркас юридической практики.

В то же время фоновое знание – это разделяемые многими представителями соответствующей социальной группы общеизвестные представления или «само-собой-разумеющееся знание». Именно оно обеспечивает возможность нормального протекания коммуникации с помощью единообразия интерпретации ситуаций. Это достигается с помощью типизаций и идеализаций, схем, фреймов или скриптов⁹², образующих каркас такого повседневного обыденного знания.

Типизации и идеализации – это способы оценки ситуации как типичной на основе прошлого опыта. Типизация – это «превращение незнакомого в знакомое», схематизация текучей и изменчивой социальности⁹³. На основе типизированных схем возникают идеализации – ожидания поведения от контрагента(ов) по ситуации в соотнесении с собственными действиями. «Интерпретационные (объяснительные) схемы» представляют собой «способы типизации, являющиеся частью запасов знаний акторов, рефлексивно используемых ими в целях поддержания коммуникативных процессов. Запасы знаний, к которым в процессе производства и воспроизводства взаимодействий обращаются субъекты деятельности, аналогичны тем, которые используются ими при приписывании значении, обосновании действий и т. д.»⁹⁴.

А. Щюц вслед за Э. Гуссерлем выделял две идеализации: «И-так-далее», представляющей собой «доверие» окружающему миру, в том смысле, что известный мир останется таким же и имеющегося запаса знаний хватит для адекватности его восприятия и поведения в соответствии с ним, и «Я-могу-это-снова», позволяющую распространять положительный опыт на последующие ситуации⁹⁵. Кроме того, А. Щюц выделяет еще две идеализации, связанные с взаимозаменяемостью перспектив восприятия мира и поведения в нем: «взаимозаменяемость точек зрения» и «совпадение систем релевантностей». В первой идеализации содержится допущение, что другой, будучи на моем месте, видел бы мир в такой же перспективе, что и я; и наоборот, я видел бы вещи в его перспективе, будучи на его месте. Во второй идеализации я допускаю, что различия в воззрениях и истолковании мира, которые возникают из индивидуальных биографий, являются в принципе нерелевантными. Мы действуем и понимаем друг друга так, как будто мы судим о вещах на основе одинаковых критериев⁹⁶. Именно положительный опыт прошлых действий или информация, которой мы доверяем, является основой последующих практических действий. Это же касается не только обывателя – человека, не отягощенного специальными юридическими знаниями, навыками и умениями, но и специалистов. Р. Познер – лидер экономического анализа права США – доказывает, что основным методом, используемым в правовой практике, является «практическое мышление». Последнее включает в себя «анекдоты, самоанализ, воображение, здравый смысл, сопереживание, приписывание мотивов, авторитет говорящего, метафоры, аналогии, обычаи, память, интуицию, ожидание регулярностей»⁹⁷.

Смысл – это преломление или интериоризация господствующего в социуме (или социальной группе) значения в структуру личности. Приблизительно так трактуется смысл в социальной психологии. Например, Д. А. Леонтьев полагает смысл интегративной основой личности, включающий несколько граней (онтологическую, феноменологическую и деятельностную). Смыл, по его мнению, – это эмоциональная индикация и трансформация психического образа, которая лежит в основе мотивации поведения (так называемый «личностный смысл мотива»)⁹⁸. Сталкиваясь с юридически значимой ситуацией (оценивая ее, таким образом, как правило, интуитивно, если это обыватель, а не правоприменитель) человек соотносит ее с личностными потребностями, интересами и ожиданиями, а тем самым наделяет персональным смыслом. Изучение того, как именно человек осмысляет типичные юридически значимые ситуации методами включенного наблюдения и другими «качественными» методиками позволит приблизить юридическую науку к практике – жизненному миру права⁹⁹.

Мотивацию уместно трактовать как цель, которую действующий субъект намерен достичь определенным действием в соответствующей ситуации. А. Щюц выделял мотив «для-того-чтобы», относящийся к проекту социального действия. Кроме того, мотивация относится и к прошлому субъекта – это мотив «потому-что», выступающему основанием для будущего предполагаемого поведения¹⁰⁰. Именно мотивация преломляет потребности и интересы в поведение человека и определяется как личностными, идиосинкразическими факторами, так и соотносимыми с ними аспектами социальной и групповой, прежде всего, идентичности¹⁰¹.

В общем и целом, можно утверждать, что действие права – это взаимодействия людей как носителей правовых статусов в контексте конкретной жизненной ситуации, опосредованные нормой права. В таком взаимодействии люди руководствуются индивидуальными мотивами поведения, удовлетворяют соответствующие потребности, соотнося их с юридическими экспектациями – ожиданиями адекватного поведения со стороны контрагента по взаимодействию и требованиями нормы права. При этом человек руководствуется преимущественно тремя основными мотивами, которые находятся в сложном пересечении и зачастую взаимодополняют друг друга: укрепления личной социальной значимости (например, карьерный рост); увеличения максимизации полезности (личной пользы); обеспечения стабильности существования (снижение нагрузки, увеличение предсказуемости, конформность) с учетом соотнесения с возможным, должным или запрещенным поведением, сформулированным в норме права и конкретной жизненной ситуацией¹⁰². В то же время в подавляющем большинстве юридически значимых ситуациях человек не рефлексирует (калькулирует) свои действия, а руководствуется типизациями или стереотипами поведения, сложившимися на основе его личного опыта. Тем самым юридическая повседневность – это правовые ритуалы, «институты, воплощенные в людях»¹⁰³, воспроизводящие правовую реальность. Практики «юридической повседневности» постепенно начинают изучаться юриспруденцией, преимущественно криминалистикой применительно к деятельности по расследованию преступлений и выработке соответствующих методик.

Таким образом, реализация законодательства – это повседневные практики, участвующие в воспроизводстве «глобальных структур» (в чем, по мнению Э. Гидденса, проявляется один из аспектов «дуальности структуры»)¹⁰⁴. Осмысление права, как уже отмечалось, происходит через типизации (схемы практического, процессуального поведения), точнее – через соотнесение образа происшедшего со знаниями и личным опытом о типичных юридических ситуациях. Практикой можно назвать не просто абстрактное (нормативное, т. е. безотносительно к конкретному случаю) соотнесение наблюдаемого с нормативным, а соотнесение с личностным интересом. Последнее всегда предполагает диалог как содержание юридической коммуникации – эмпатию ситуации: согласование личностной интенции с оценкой ситуации – с ожиданием поведения социально значимого Другого типичным («нормальным») образом. Поэтому смысл – это не то, что извлекается из нормативного правового акта или воли законодателя, а то, что конструируется при пересечении интенции сознания актора правовой коммуникации с ситуацией в связи с нормативной системой, а значение – это не фиксированный социальный оценочный образ явления или процесса, а воспроизводимое многими людьми представление о юридически возможном, должном или запрещенном. Собственно, реализация права во всех четырех формах (трех простых или непосредственных – соблюдения, исполнения и использования и четвертой сложной, опосредованной – правоприменении) и есть согласование или соотнесение поведения (в широком смысле слова, включая его психическую составляющую) человека с информацией, запечатленной в знаковой форме права.

Таковы характеристики режима законности с точки зрения постклассической теории права. Полагаю, что предложенный подход обладает эвристическим потенциалом и нуждается в дальнейших разработках.

Глава 3
Законность в аспекте коммуникативной рациональности

О. Б. Купцова

Проблемы законности были предметом научного анализа с момента зарождения представлений о данном правовом феномене. Существующие подходы к его пониманию не исчерпывают всех тонких граней преломления сложной сущности, вариативности и неоднозначной предопределенности этого явления.

В данном исследовании основной задачей является не скрупулезный анализ трактовок изучаемого явления, которому было посвящено достаточно большое количество доктринальных и научно-практических изысканий, а выявление путей формирования и развития его сущностных характеристик с довольно нестандартного аспекта восприятия. Не углубляясь в тонкости описания признаков данной юридической материи, хотелось бы акцентировать внимание на некоторых важнейших положениях.

Понятийный ряд категории «законность» достаточно удачно обобщил Н. Н. Вопленко, который отметил, что спектр основных подходов к определению данной категории весьма широк, исходя из мнений различных ученых. Законность в трудах современных ученых-юристов рассматривается преимущественно как «принцип» деятельности органов государства, общественных организаций, должностных лиц и граждан», «принцип права», «соответствие правовой деятельности закону», «правовой режим», «состояние правомерности человеческой деятельности, «конституционная обязанность правомерного поведения», «правовая форма реализации правовых ценностей и опыта», «идея, требование и режим реального выражения права в законах государства», «система социальных и юридических требований правомерного поведения»¹⁰⁵. Причем, знакомство с более подробным описанием каждой из приведенных позиций позволяет утверждать, что в них идут процессы отражения какой-либо одной из важнейших сторон исследуемого правового явления, выводя на первый план ту или иную его особенность. Вместе с тем, акцент в этом понятийном ряду сделан преимущественно на правореализационных основаниях трактовки данного понятия.

Разделяя видение законности профессором Н. Н. Вопленко, необходимо подчеркнуть, что и в настоящее время актуально понимание законности по отношению к законодательству в русле качественной характеристики его реализации, которая показывает, как имеющиеся нормы права воплощаются в жизнь. В таком случае законность предстает как реализованная в виде основных принципов и норм система социальных и юридических требований правомерного поведения, обеспечивающая правильность и точность процессов правореализации¹⁰⁶. В том же русле Ю. А. Тихомиров законность рассматривает как меру действия закона, как определенную степень его фактической реализации¹⁰⁷. Такое видение исследуемого понятия можно принять за основу для дальнейших рассуждений. Кроме других достоинств этот подход отражает закономерность, актуализируемую сторонниками социологической юриспруденции, которые всегда подчеркивали ценность и необходимость исследования не только качества существующих правовых предписаний, но также и эффективности их воплощения в правомерное поведение субъектов права. Как известно, на степень эффективности реализации правовых предписаний влияет кроме иных факторов специфика развития социума, в котором уже не всегда так целесообразны и разумны некоторые устаревшие представления о его специфике и направлениях развития.

Таким образом, в условиях современного развития правовой доктрины недостаточно отражения ее стандартных срезов восприятия, которые могут быть описаны формулой legalitas regnorum fundamentum¹⁰⁸. Истоки понятийного анализа ведут к источниковому основанию этого явления. Н. Н. Вопленко справедливо отмечает, что законность привязана к закону (как раскрывалось ранее в советский период развития правовой доктрины) или к законодательству (в более широком современном понимании). Как показывает опыт научных исследований, со времен зарождения представлений о законности, эта сторона ее восприятия считается основной и устоявшейся в современной правовой доктрине. Бесспорно, что законность предполагает наличие законодательства как терминологически, так содержательно и функционально, оно является юридической предпосылкой, правовой почвой, на которой произрастает «древо» законности¹⁰⁹. Но, как показывает практика, качество закона зачастую имеет значение не только с точки зрения de lelge lata, но и de lege ferenda. И поэтому важно найти эффективные пути создания и совершенствования законодательных актов, на основе которых можно обеспечивать необходимый уровень законности, а также осуществить исследование процедур и процессов, которые обеспечат необходимо высокий уровень их реализации. В итоге многие факторы, предопределяющие существование законности, обусловлены особенностями развития правовой действительности.

Переходя к стороне рациональности, в аспекте которой будет проанализировано данное правовое явление, важно получить ответы на вопросы – насколько рациональны понимание, сущность, предпосылки, гарантии законности применительно к настоящему периоду времени существования этого правового явления.

И. Л. Честнов справедливо отмечает, что реалии действительности не всегда утешительны, зачастую они свидетельствуют о том, что в большинстве развитых стран ощущается снижение доверия населения к государственной власти, что влечет за собой не только целый ряд сущностных изменений в системе осуществления деятельности органов государственной власти¹¹⁰. Эту фразу можно продолжить, отметив, что немаловажный характер носит также и формирование новых перспектив переосмысления существующих положений государственно-правового характера.

Данную задачу можно решить, рассматривая проблему под различными сторонами преломления поступательно развивающегося постклассического и постнеклассического видения состояния и уровня развития правовых явлений. Как отмечает Т. Г. Стоцкая, в эпоху постмодерна, когда имеет место все больший разрыв с классической культурой, активно развиваются процессы, выступающие косвенно фактором государственно-правового развития: «интернет, телевидение отвоевывают сознание человека, переопределяя его в противоположном к классической рациональности направлении»¹¹¹. В этот перечень можно добавить и иные составляющие – высокотехнологичные средства фиксации правонарушений, скорость и оперативность передачи различного рода информации как позитивного, так и негативного характера, активной предопределенности выбора варианта разрешения конкретной юридической ситуации различными потоками информации и т. д. Активно развивающийся научно-технический прогресс предопределяет формирование новых факторов как позитивного, так и негативного развития взаимодействия государства и социума. Так, например, с одной стороны, возможности технического развития интернет-ресурсов, информационных баз данных и средств и способов передачи информации способствуют развитию демократических процедур (возможность участия в i-voting (процедурах электронного голосования), участия в общественном обсуждении законопроектов, технических совершенные средства фиксации правонарушений, которые способствуют большей степени их раскрываемости, широкие возможности быстрого и оперативного ознакомления с законодательным массивом со стороны различных слоев населения и т. д. Но с другой стороны, эти же самые факторы предопределяют развитие новых форм мошенничества, новых форм информационного воздействия негативного характера с призывами к экстремизму, национализму, религиозной и расовой нетерпимости, иных проявлений деформированного сознания. Вместе с тем, прогрессивное развитие техники и информационных ресурсов в системе правового регулирования общественных отношений не должно быть сдерживаемо по принципу «и до этого хорошо жили», важно своевременно использовать данные возможности прогрессивного развития. В этом свою ключевую и важнейшую роль могло бы сыграть коммуникативное взаимодействие общественных и государственных институтов.

Употребляя формулировку, предложенную В. С. Степиным, с точки зрения постнеклассической эпистемологии, человек как субъект рационально-познавательной деятельности действует, опираясь на свое мышление, которое является открытым для дальнейшего пересмотра, в отличие от установки классики на завершенную констатацию некоторого факта. На смену поиску абсолютной истины приходит подход, предполагающий равенство разных точек зрения, практику конструирования субъектом не только научных понятий, но и самих исследуемых объектов¹¹². В этом плане применительно к предмету настоящего исследования следует отметить, что идет активная борьба за высокую степень реализации законодательных актов, возникают проблемы завершенности властно-упорядочивающего воздействия и другие сложности правового характера, которые с точки зрения устоявшихся классических доктринальных положений не находят своего эффективного решения.

Так, классификация типов рациональности по этапам и способам познания объекта исследования, данная В. С. Степиным, выделяет классический, неклассический и постнеклассический типы, основанные на особых видах рефлексии. По специфике объекта познания классический тип сфокусирован на онтологической проблематике, неклассический – на анализе процедур построения знания, постнеклассический – на социально-культурной исследовательской программе.

Рациональный подход в теории коммуникации основывается на системе ограничений коммуникативных процессов, которые накладываются представлениями ряда субъектов о том, что такое рациональность¹¹³. В общефилософском понимании рациональность, как отмечает А. Л. Никифоров, (от лат. ratio – разум) – это разумность, рассудительность, целесообразность. Понятие рациональности используется главным образом для оценки различных видов человеческой деятельности и некоторых ее результатов¹¹⁴. Учитывая, что законодательство представляет собой систему актов коммуникации государства и общества по согласованию их интересов, можно сделать вывод, что коммуникативная рациональность – это плодотворное поле осмысления специфики существования и развития законности. Как справедливо отмечает Ю. Хабермас, мир представляет собой универсальную субъективность, не знающую границ, поэтому при его современном осмыслении конструктивно говорить не о «субъект-объектной оппозиции», а о «субъект-субъектных» взаимоотношениях, проблемах «коммуникативной рациональности»¹¹⁵.

Рациональность представляет собой единство сложной, многоаспектной, не предопределенной заранее сущности, основанной на принципах разумности, рассудочности, целесообразности, изменяющейся вместе с развитием и углублением различных областей человеческого знания, характеризующих познание, общение и деятельность¹¹⁶. Современное адекватное понимание рациональности может основываться только на признании альтернативных или различных между собой типов рациональности, каждая из которых не претендует на абсолютную полноту и, в принципе, готова к диалогу, компромиссу и критике. Как представляется, в этой ситуации прав В. Швырев, который подчеркивает неконструктивность понимания и представления монологизма в отношении самой рациональности¹¹⁷. Вместе с тем, нельзя не отметить, что рациональность имеет различную природу. С точки зрения классического типа рациональности характер коммуникации носит линейный характер, т. е. является однонаправленным, предпочтительными являются процессы, имеющие целевое воздействие на аудиторию. Бесспорно, что в определенные периоды времени было достаточно создать законодательную базу, упорядочивающую общественные отношения в определенных сферах жизни общества, предусмотреть достаточно жесткие меры реакции государства в случаях отступления от этого процесса и уровень законности был на ожидаемом должном уровне. Но в настоящее время в свете развития государственно-правовых явлений этого субъект-объектного воздействия недостаточно, чтобы охватить особенности и потребности современного развития социума. Слишком активно осуществляется общественное и государственное развитие и расширяется перечень полифункциональных факторов, предопределяющих состояние законности в обществе.

Исходя из того, что важнейшим критерием различения классической, неклассической и постнеклассической рациональности является тип системной организации осваиваемых объектов, характер их взаимодействия весьма различен. Для освоения объектов, организованных как простые системы, достаточно классической рациональности. Неклассический тип рациональности обеспечивает освоение сложных саморегулирующихся систем, постнеклассический – сложных саморазвивающихся систем¹¹⁸. Есть все основания полагать, что к последней разновидности рациональности с учетом сложившихся реалий действительности уже можно относить систему реализации норм права, сложность и самоактивизирующий характер которой предопределен большим количеством факторов. В ее рамках недостаточно стремиться лишь к повышению мастерства правоприменителей, важно найти компромисс между целями властно-организованного воздействия и целями субъектов, на которых это воздействие осуществляется с учетом правокультурных и политико-правовых условий существования социума.

Для классической рациональности был характерен монологизм, то есть отстаивание единой правильной позиции, а сегодня рациональная коммуникация ориентирована на диалогизм, то есть признание правомерности разных позиций. Следовательно, коммуникация с позиции неклассической науки стала рассматриваться не как определенное информационное воздействие на субъекта, а как результат интеракции (предопределенного взаимодействия) разных субъектов, в ходе которой и появляются разные смыслы и значения. К данной парадигме коммуникации, по мнению В. В. Васильковой, можно отнести феноменологический (в рамках которого осуществляется позиционирование коммуникации как живого диалога между государством и общественными образованиями по поводу не только проживания живого правового опыта, но и корректирования первоначальных установок правомерного поведения), семиотический (видение коммуникации как процесса совместной выработки знаков и значений субъектами, которые осуществляют поиск компромисса на основании согласования не только государственных и общественных интересов, но и унификации и гармонизации ряда юридически значимых процедур и правовых предписаний), критический (определение коммуникации как процесса критического осмысления идеологии власти с целью противостояния ей, на наш взгляд возможно даже через различные формы борьбы за власть и разрешения явных юридических конфликтов, связанных с актуальностью правовых решений и направлений корректировки взаимодействия государства и общества) и другие подходы¹¹⁹.

Рассмотренная в контексте коммуникации рациональность предстает в двух ее формах: рациональной коммуникации и коммуникативной рациональности Рациональная коммуникация возникает до начала процесса коммуникации, она основывается на положении, что для всех людей без исключения существует или некая императивная рациональность, или внешняя рациональность, равноправие различных, даже конфликтующих сторон рациональности. В отличие от рациональной коммуникации коммуникативная рациональность возникает после начала процесса коммуникации и представляет собой продукт сознательного выбора субъектов взаимодействия¹²⁰.

Ю. Хабермас, по праву считающийся первым авторитетом в исследованиях коммуникативной рациональности, склоняется к «переводу» эпистемологических понятий на язык, в котором некоторая интеракция понимается как синоним коммуникативной деятельности. «Под коммуникативной деятельностью я понимаю… символически транслируемую интеракцию. Она осуществляется в соответствии с обязательно принимаемыми нормами, которые определяют взаимные поведенческие ожидания, а также понимаются и признаются по крайней мере двумя действующими субъектами. Таким образом, коммуникативная рациональность – это то, что описывается нормами, признанными и принятыми на основе согласия»¹²¹.

Следовательно, если законность – это определенная степень фактической реализации законодательных актов¹²², то законность в аспекте коммуникативной рациональности – это определенная степень фактической реализации законодательных актов, которая является следствием коммуникативного взаимодействия ряда субъектов по согласованию нормативных предписаний как на стадии из создания, так и на уровне реализации. Бесспорно, сама законность как явление рациональна. Но возникают вопросы: рациональны ли пути достижения необходимого уровня законности? Теория коммуникативной рациональности позволяет преодолеть разногласия с помощью поиска путей согласования различных позиций в пользу рационально мотивированного согласия.

Взаимодействие коммуникантов в сфере обеспечения законности осуществляется в двух глобальных направлениях: во-первых, в процессе формирования требований законности, во-вторых, на уровне реализации требований законности. Кроме того, субъекты взаимодействия, стороны коммуникативного процесса (одной из которых является государство) неоднородны в своей роли и компетенции, в интересах и стремлениях.

При этом, с одной стороны, государство в силу ряда особенностей как властно-организованной структуры в обществе имеет право на единоличное претворение в жизнь правовых предписаний, ожидая безоговорочного законопослушания в социуме. С другой стороны, требования установлений законодательного характера в аспекте согласования интересов во многих принципиальных случаях должны устраивать обе стороны – и государство, и общественные институты, иначе возникнут проблемы реализации этих правовых предписаний. Д. А. Пономарев справедливо отмечает, что законность представляет собой в первую очередь характеристику легитимности государственной власти¹²³. Н. Н. Вопленко пишет о том, что легитимность законности – это ее идеальное состояние, в котором заинтересовано любое государство, важно решить проблему определения степени легитимности конкретных требований в правореализационной деятельности¹²⁴. В этом русле также следует поддержать точку зрения профессора А. В. Полякова, который акцентирует внимание на том, что коммуникация определенным образом перестраивает сознание коммуникантов, адаптирует их друг к другу¹²⁵, следовательно, повышает уровень признания в обществе правовых предписаний в результате эффективного коммуницирования.