Текст книги "Проблемы коллизионного регулирования семейно-брачных отношений в праве Российской Федерации"

В договорах с большинством стран унифицированы коллизионные правила в отношении как материальных условий заключения брака (п. 1 соответствующих статей), так и его формы (п. 2 соответствующих статей). Договоры с Болгарией и Венгрией касаются только вопроса о форме заключения брака. Российско-польский договор не проводит различия в условиях, указывая в целом на заключение брака, и, кроме того, содержит положение о достаточных формальных условиях для признания брака. Пять пунктов ст. 22 договора с Финляндией охватывают коллизионные вопросы формы, условий заключения брака, признания брака действительным, отказа в таком признании.

Материальные условия заключения брака, касающиеся его сущности как правового института, и формальные, регулирующие процедуру заключения брака, регламентируются, по общему правилу, с применением различных коллизионных привязок.

В этом случае следует выделять формальные условия заключения брака (форму заключения брака) и формальные условия действительности брака (форму действительности брака).

Договоры с Вьетнамом, Кубой, Литвой, Республикой Кыргызстан, Эстонией и некоторые другие содержат следующее коллизионное правило относительно материальных условий заключения брака: «Условия заключения брака определяются для каждого из лиц, вступающих в брак, законодательством Договаривающейся Стороны, гражданином которой оно является. Кроме того, должны быть соблюдены требования законодательства Договаривающейся Стороны, на территории которой заключается брак, в отношении препятствий к заключению брака».

Высказывалось мнение, что при таком положении «сохраняются положительные моменты, связанные с использованием личного закона и в то же время сохраняется возможность государства осуществлять контроль за соблюдением сущностных характеристик брака и выполнения его функций»¹¹³. Трудно, однако, согласиться с такой оценкой. «Сущностные характеристики» правоотношения, очевидно, включаются в понятие публичного порядка, позволяющее ограждать правовую систему конкретного государства от проникновения неприемлемого правила иностранного закона. Обращалось внимание на то, что государства, близкие друг другу политически, экономически, юридически, заключив между собой договоры о правовой помощи, отказались в них от оговорки о публичном порядке¹¹⁴. Из этого следует, что «сущностные характеристики» брака, закрепленные в законодательстве этих государств, не являются взаимоисключающими по принципу несовместимости с «публичным порядком». Но даже если были бы основания для констатации такой несовместимости, оговорка о публичном порядке, содержащаяся в национальных законах государств, позволила бы избежать нежелательных для государства последствий. Видимо, исходя из желания подчеркнуть возможность применения оговорки о публичном порядке, участники советско-финляндского договора включили ее в статью о заключении брака (п. 4 ст. 22).

Нельзя не согласиться о мнением, что представление о браке не может быть навязано гражданам других государств, что к бракам, совершенным за границей, мы не можем предъявить тех требований, которые предъявляются к бракам российских граждан, а в этой связи полигамный брак между иностранцами, совершенный за границей в соответствии о надлежащими законами, не может быть объявлен РФ недействительным¹¹⁵. Соглашаясь с этим утверждением, следует, как представляется, развить его, распространив и на заключение браков между иностранными гражданами в РФ.

Нераспространение территориального начала и даже оговорки о публичном порядке на заключение и признание таких браков (по материальным условиям вступления в брак), оставляет под действием принципа lex loci celebrationis только «смешанные браки» – браки, в которых члены семьи имеют разное гражданство или подданство. Хотя и не в полной мере, эта тенденция получила отражение в российско-финляндском договоре (п. 2 ст. 22), подчинившем принципу lex loci celebrationis только смешанные браки. Браки между иностранцами договор не регулирует, оставляя на усмотрение национальных законов. В этих случаях, поскольку очевидно участие российского гражданина (гражданки), принципиально возможно применение оговорки о публичном порядке, но в отношении большинства государств, как было отмечено выше, вопрос перестает иметь практическое значение.

Кроме того, из содержания обсуждаемых статей договоров не вполне ясно, что имеется в виду под препятствиями к заключению брака. В СК РФ содержится статья под названием «Обстоятельства, препятствующие заключению брака» (ст. 14). Вероятно, это и позволило сделать вывод о том, что перечень препятствий, предусмотренных договорами, исчерпывается данной статьей¹¹⁶. Такая точка зрения представляется не совсем убедительной. Статья 27 СК РФ в качестве препятствий к признанию действительности браков указывает на те, которые установлены ст. 12–14 и п. 3 ст. 15 Кодекса (нарушение условий вступления в брак) и фиктивность брака. Вряд ли можно согласиться с причислением фиктивности брака к перечню нарушений «так называемых материальных условий вступления в брак»¹¹⁷, ибо при наличии взаимного согласия вступающих в брак (ч. 1 ст. 12 СК РФ) он будет заключен, а отсутствие намерения создать семью может стать известно суду только после заключения брака. Поэтому можно сделать вывод о том, что применительно к РФ под препятствиями к заключению брака в содержании международных договоров имеются в виду не только нарушения, предусмотренные ст. 14 СК РФ, но и отсутствие взаимного согласия вступающих в брак (вытекает из требований ст. 12 СК РФ), и недостижение хотя бы одним из вступающих в брак брачного возраста (вытекает из требований ст. 13 СК РФ).

Двусторонние договоры о правовой помощи и правовых отношениях в основном идентично решают проблему формы заключения брака. «Форма заключения брака определяется законодательством Договаривающейся Стороны, на территории которой заключается брак». Принцип lex loci celebrationis положен и в основу российского закона (ч. 1 ст. 156, ч. 1 ст. 158 СК РФ).

Несмотря на то, что в странах, где установлена только гражданская форма брака, унификация не представляет, казалось бы, особой сложности, концептуально возможно несколько смягчить строгий территориальный принцип. Российско-польский договор в отношении формы содержит следующее правило: «Для признания брака, заключенного гражданами одной Договаривающейся Стороны на территории другой Договаривающейся Стороны, законным достаточно соблюдения формы, предусмотренной законодательством Договаривающейся Стороны, гражданами которой являются лица, заключающие брак» (ст. 28). Это правило, безусловно, является развитием положения польского закона о международном частном праве, согласно которому «если брак заключается не в Польше, то достаточно, чтобы была соблюдена форма, предусмотренная законом гражданства обоих супругов» (ст. 15 § 2)¹¹⁸, хотя основной принцип подчиняет форму заключения брака закону государства, в котором брак заключается (ст. 15 § 1). Из договора следует, что в отношении вступающих в брак в Польше российских граждан возможно соблюдение формы, предусмотренной российским законом. То есть, по российско-польскому договору закон гражданства в отношении формы брака может быть применен для признания действительности брака и, следовательно, для заключения брака. Это свидетельствует о возможности сочетания коллизионных привязок в отношении брака, а точнее – допущение принципа lex patriae сторон, вступающих в брак.

Традиционное подчинение формы lex loci celebrationis даже в отношении смешанных браков с участием собственных граждан свидетельствует о том, что государства не считают при этом возможной деформацию «сущностных характеристик брака». Трудно найти возражения против распространения принципа lex patriae любого из вступающих в брак на форму его заключения. Закрепление формулы альтернативных привязок lex loci celebrationis и lex patriae любого из вступающих в брак или, по крайней мере, совпадающего закона гражданства в отношении формы заключения брака позволит с наибольшей полнотой учесть интересы и желания граждан, вступающих в брак, используя при этом такое проявление государственного суверенитета, как территориальное верховенство. Интерес представляют так называемые «консульские браки»¹¹⁹, то есть браки, заключаемые в дипломатических или консульских представительствах одного государства на территории другого государства.

На возможность заключения таких браков указывает национальный закон (например, ст. 157 СК РФ, ст. ФЗ «Об актах гражданского состояния», ст. 42 Консульского устава РФ), порядок заключения урегулирован консульскими конвенциями РФ с соответствующими государствами. Необходимо отметить, что в договоре о правовой помощи между СССР и ГДР первого поколения содержалось указание на «форму заключения брака, которая применяется правомочным дипломатическим или консульским представительством». Согласно п. 2 ст. 21 договора она «…определяется законодательством страны дипломатического или консульского представительства». Отсутствие данного положения в договорах второго поколения свидетельствует о намерении сторон урегулировать все вопросы о консульских браках в Консульской конвенции. Коллизионный принцип, закрепленный в консульских конвенциях, выражается в регистрации браков «…в соответствии с законом страны, назначившей консула». Это предписывает и Консульский Устав РФ: «В соответствия с законодательством Российской Федерации консул регистрирует акты гражданского состояния граждан Российской Федерации» (ст. 42).

Ясно, что, связывая заключение брака только с отечественными гражданами, консульские конвенции путем указания на закон государства, направившего консульство, предусматривают применение личного закона вступающих в брак. Формально же здесь и в отношении условий заключения, и в отношении формы брака выбран принцип lex loci celebrationis sui generis.

Однако такой выбор не кажется убедительным, если учесть возможность расширения использования формулы прикрепления lex patriae, проводимую сторонами договоров о правовой помощи. Наиболее явно это проявится в случае предоставления консулам права регистрировать смешанные браки. Консульская Конвенция СССР с Чехословакией¹²⁰, например, допускает «…регистрацию брака между гражданами страны, назначившей консула, и гражданами страны пребывания консула, если это не противоречит законам последней (ст. 18)».

Кодекс международного частного права Болгарии гласит: «Брак между болгарским гражданином и гражданином другого государства может быть заключен за границей перед болгарским дипломатическим или консульским представителем, если право принимающего государства и отечественное право иностранного гражданина допускают это» (ч. 5 ст. 6)¹²¹.

Унифицированные коллизионные правила заключения брака и признания «иностранных браков» в договорах о правовой помощи не могут принципиально отличаться от коллизионных формул, применимых к консульским бракам. Трудно найти возражения для установления единых принципов для заключения всех видов браков с «иностранными элементами» на территории договаривающихся государств. Наиболее эффективно в этих целях не устанавливать конкретные формулы прикрепления для заключения консульских браков, а отождествить место их заключения с государствами, учредившими консульство, ибо в этом случае будет действовать вся правовая система, включая коллизионные правила, а не только материальный закон, как это имеет место при коллизионной отсылке.

Во всяком случае, данное замечание актуально в отношении тех национальных правовых систем, которые не признают renvoi.

Институт признания брака недействительным в содержании двусторонних договоров о правовой помощи и правовых отношениях претерпел значительную эволюцию. Большая часть договоров первого поколения решала вопрос признания брака недействительным только в смысле признания судебных решений. Соответствующие статьи назывались «Признание решений по делам о расторжении брака и о признании брака недействительным» (ст. 25 договора с Монголией, ст. 25 договора с КНДР, ст. 25 договора с ЧСФР, ст. 25 договора с Болгарией), «Признание решений по делам о расторжении брака и о признании брака недействительным или аннулированным» (ст. 25 договора с Румынией), «Расторжение брака и признание брака недействительным» (ст. 26 договора с Венгрией, ст. 23 – с ГДР), «Признание решений по делам об установлении, расторжении и о признании недействительности брака» (ст. 51 договора с Польшей). Только в договорах с Польшей (ст. 30 «Установление, расторжение и признание недействительности брака») и ГДР (ст. 23) содержались коллизионные правила.

Их отсутствие в большинстве договоров объясняется, очевидно, тем, что не было таковых в отношении условий заключения и действительности брака, которые непосредственным образом связаны с основаниями признания брака недействительным.

Своеобразно были введены коллизионные правила в два вышеназванных соглашения. Пункт 1 ст. 30 договора с Польшей и п. 1 ст. 23 – с ГДР текстуально совпадали за исключением категории «установление брака» в договоре с Польшей: «По делам о расторжении брака и о признании брака недействительным применяется законодательство и в принципе компетентны суды той Договаривающейся Стороны, гражданами которой супруги были в момент предъявления иска. Если супруги имеют местожительство на территории другой Договаривающейся Стороны, то компетентны также суды этой Договаривающейся Стороны». Пункт 2 ст. 23 договора с ГДР и п. 3 ст. 30 договора с Польшей указывали на случай разного гражданства супругов при различном местожительстве (территории Договаривающихся Сторон). Признаются компетентными суды обеих Договаривающихся Сторон, применяющие законодательство своего государства.

Применение компетентным судом закона совпадающего гражданства супругов (с учетом условий недействительности по lex loci celebrationis, если брак заключен за рубежом – п. 2 ст. 30 договора с Польшей), а также закона своего государства при разном гражданстве супругов и их проживании на территории разных государств не выглядело логически обоснованным. Несмотря на значительное внимание, уделяемое виду брака, в указанных статьях оказался неучтенным смешанный брак при совпадающем местожительстве супругов. Для этого случая, естественно, правила (включая коллизионные) устанавливаются национальным правом. С другой стороны, предписания указанных статей никак не связывали признание брака недействительным с заключением и признанием действительности брака. В самом деле, при отсутствии договорных коллизионных правил заключения брака, эта проблема оставалась в компетенции национальных законов. В то же время договоры по вопросу недействительности браков отсылали к материальному праву конкретной Договаривающейся Стороны. Так, например, согласно договору с ГДР, признание советским судом недействительным брака восточногерманских граждан, заключенного в СССР (если они имеют местожительство на территории СССР) должно было проводиться по закону ГДР, несмотря на то, что брак в соответствии с советским законодательством заключался по leх loci celebrationis, т. е. по советскому закону. Принцип кумуляции оснований недействительности брака согласно п. 2 ст. 30 договора с Польшей усложнял регламентацию и не служил стабилизации брачных отношений.

Более приемлемым для договоров первого поколения в связи с неразвитостью коллизионного регулирования брачно-семейных отношений было лишь процессуальное положение о признании судебных решений по делам о недействительности брака. В этом смысле, вероятно, было целесообразным объединение его с признанием решений по делам о расторжении брака. Но вряд ли можно признать оправданным такое объединение коллизионных правил и правил о разделении юрисдикции по вопросам расторжения и признания недействительности брака. Как различные случаи утраты брака, эти вопросы резко отличаются друг от друга по основаниям, по процедуре и по правовым последствиям. Очевидно, признали это и участники соглашений. Так, в договоре второго поколения между СССР и ГДР расторжению брака посвящались ст. ст. 29 и 30, а признанию брака недействительным – ст. 31, соответственно, в договоре с Польшей ст. 30 – «Установление брака и признание брака недействительным», ст. 30/А и ст. 30/В – «Расторжение брака». Отдельная статья «Признание брака недействительным» содержится и в других договорах второго поколения (ст. 26 договора с Вьетнамом, ст. 24 договора с Кубой, ст. 26/А договора с Венгрией и др.). Трудно объяснить позицию участников договора с Болгарией, не включивших в него норму по данной проблеме. Только договор с Финляндией в ст. 23 сохранил правило о признании судебных решений о расторжении брака, раздельном проживании супругов и признании брака недействительным. Следует обратить внимание на отраженную даже в названии (ст. 28 договора с Чехословакией¹²²) или в тексте (ст. 26/А договора с Венгрией) формулировку «признание брака несуществующим» и «признание его существующим или несуществующим» (договор с Венгрией). Оба договора с Польшей имеют наряду с признанием брака недействительным уже в названии соответствующих статей указание на «установление брака». А договор с Румынией предусматривает «признание брака аннулированным».

Как представляется, аннулирование брака по смыслу совпадает с признанием его недействительным, и нет необходимости в одновременном использовании двух этих выражений. Что касается формулировок договоров с Чехословакией, Венгрией, то они нашли отражение и в национальном законодательстве (Например, § 37/4/ Закона о международном частном праве Венгрии). Характерно, однако, что в венгерском законе обсуждается вопрос об «установлении существования и несуществования брака», и в этом смысле он близок «установлению брака» согласно договору с Польшей¹²³. Н. И. Марышевой высказывалось мнение, что в последнем случае имеется в виду именно «установление существования брака». Исковое заявление об этом потребует определения не оснований недействительности брака, а поиска доказательств его наличия. Установление же несуществования брака практически не может означать ничего кроме признания его недействительности.

В российском праве возможно установление факта регистрации брака» (ст. 264 ГПК РФ), а также возможно установление в судебном порядке факта состояния в фактических брачных отношениях в случаях, прямо предусмотренных законодательством.

Возможность предъявления иска с требованием установления брака, отличного по содержанию от иска о признании брака недействительным, объясняет необходимость договорного коллизионного регулирования данного института, а не только взаимного признания судебных решений по этому поводу. Исходя из этого, оптимальным представляется название статьи по данной проблеме «Признание брака недействительным и установление существования брака».

Содержание договорных положений в значительной мере совпадает. По делам о признании брака недействительным и по делам об установлении брака применяется законодательство Договаривающейся Стороны, которое согласно соответствующей статьи договора применялось при заключении брака (договоры с Венгрией, Монголией, договоры последнего поколения со странами СНГ и Балтии: Молдовой, Грузией, Латвией, Эстонией, Литвой, Кыргызстаном). Следующие пункты соответствующих статей проводят, как правило, разграничение юрисдикции. Делается это в большинстве случаев путем отсылки к соответствующим положениям по вопросу расторжения брака. Особая позиция участников соглашения с Венгрией выразилась в заимствовании практически всех предписаний из советско-польского договора первого поколения, которые распространяются также и на расторжение брака.

Однако коллизионное правило относится только к случаю разного гражданства супругов или когда один из них проживает на территории одной, а второй – на территории другой Договаривающейся Стороны. Применяется при этом законодательство Договаривающейся Стороны, орган которой рассматривает дело. В случае совпадения гражданства супругов при заключении ими брака на территории другой Договаривающейся Стороны в отношении условий недействительности должен быть применен как lex patriae, так и lex loci celebrationis.

Согласно советско-польскому договору первого поколения компетентный закон по делам об установлении брака (lex patriae – п. 1 ст. 30; и lex fori – п. 3 ст. 30) может значительно отличаться от закона, по которому заключается брак (leх loci celebrationis – ст. 28). Такое положение никак не могло быть признано удовлетворительным. Согласились с этим и участники договора, существенно изменив формулу прикрепления в соглашении второго поколения (закон, по которому производилось заключение брака – ст. 30). Но отнесение коллизионной привязки к двум институтам – установлению брака и признанию брака недействительным – как это сделано в ст. 30 договора с Польшей (и в соответствующих статьях других договоров) также не может быть признано наилучшим решением.

Вполне понятны мотивы включения в большинство соглашений формулы прикрепления к законодательству, по которому проводилось заключение брака. Нарушение условий заключения брака по общему правилу является безусловным основанием признания брака недействительным.

Однако основания признания брака недействительным не исчерпываются нарушением условий заключения брака. Например, российский закон к таким основаниям относит регистрацию брака без намерения создать семью – фиктивный брак (ст. 27 СК РФ), а румынский – пороки воли: заблуждение, насилие, хитрость. Кроме того, понятие «признание брака недействительным» охватывает как основания, порядок, так и правовые последствия аннулирования брака. Из смысла же договорного коллизионного правила следует, что оно относится только к условиям заключения брака (материальным и формальным, определяемым согласно соответствующим статьям «Заключение брака». Это означает, что остальные основания признания брака недействительным, а также последствия этого определяются Договаривающимися Сторонами самостоятельно. Так, суд в РФ, рассматривая дело, будет руководствоваться, ввиду отсутствия в брачно-семейном праве коллизионных правил на этот счет 1ех fori, то есть ст. 27 СК РФ (признание брака недействительным), ст. 29 (обстоятельства, устраняющие недействительность брака), ст. 30 (последствия признания брака недействительным).

Допущение, что по всем вопросам признания брака недействительным компетентно законодательство, по которому производилось заключение брака, не имеет под собой оснований. В этом случае по одним и тем же проблемам пришлось применять одновременно различные правила, что создавало бы неразрешимые трудности.

В то же время нельзя признать удовлетворительным положение, когда унифицирована только часть вопросов, относящихся к установлению и признанию брака недействительным: не устраняется возможность различных последствий для заинтересованных сторон в зависимости от места рассмотрения иска.

Гражданство супругов, положенное в основу коллизионного регулирования заключения брака, должно, как представляется, стать критерием выбора закона для установления брака и признания его недействительным.

При разном гражданстве участников оспоримого брака надлежащим критерием вполне может являться их совместное местожительство на территории Договаривающейся Стороны. И только при отсутствии этого критерия могло бы быть применено законодательство места рассмотрения. иска. Кроме того, основания недействительности брака, производные от условий его заключения, должны определяться по законодательству, установившему эти условия.

Таким образом, это коллизионное правило выступило бы в качестве lex specialis по отношению к вышеприведенным правилам, каждое из которых является lex generalis для конкретных условий.

Такая широкая схема альтернативных привязок придала бы стабильность правовому регулированию недействительности брака. Представляется, что она явно предпочтительнее схемы, предлагаемой договором с Венгрией (ст. 26/А/), которая, с одной стороны, неоправданно расширяет возможность применения lex fori (п. 2 ст. 26), который, очевидно, должен применяться лишь в крайних случаях при исчерпании средств коллизионного регулирования, ведущих к одинаковому решению вне зависимости от того, к какой правовой системе обращаются в поисках этого решения, а с другой, создает логически необоснованную ситуацию, когда нарушение условия вступления в брак, определяемого по российскому праву при заключении брака венгерскими гражданами в РФ (ст. 27 СК РФ не послужит основанием для российского суда признать брак недействительным, если нарушение именно этого условия не будет основанием недействительности брака по венгерскому праву (п. 2 ст. 26/А/ договора).

Кроме того, договором не устанавливается зависимость условий недействительности и существования или несуществования брака от условий его заключения, хотя такая зависимость представляется очевидной. В договоре с Венгрией первого поколения решение было более последовательным: регулирование заключения, расторжения, признания брака недействительным, существующим или несуществующим оставлялось на усмотрение национальных правовых систем.

Как было показано, в большинстве договоров первого поколения вопросы применения права не затрагиваются, а устанавливаются лишь единые условия признания решений суда одного государства по делам о расторжении брака на территории другого. Только в договорах с ГДР и Польшей положения соответствующих статей содержат коллизионные правила о расторжении брака.

Закрепление и развитие во всех договорах второго поколения (кроме договора с Финляндией) этой тенденции, выразившейся как в подробной регламентации коллизионных правил применения права и разделения юрисдикции, так и в формальном ограничении института расторжения брака от признания брака недействительным и установления брака, демонстрируют реальную возможность многосторонней унификации.

Следует отметить, что вопросы признания решений учреждений юстиции рассматриваются в договорах второго поколения комплексно: по неимущественным делам и по имущественным делам. К сфере неимущественных дел отнесены, естественно, и решения о расторжении брака. Такой подход обоснован объединением однородных процессуальных вопросов и требует закрепления.

Как указывалось выше, в договорах совместно рассматриваются вопросы правоприменения и разделения компетенции между учреждениями Договаривающихся Сторон при расторжении брака. Юрисдикционные правила предусматривают исключительную компетенцию учреждений Договаривающейся Стороны, гражданами которой являются супруги в момент подачи заявления. Если оба супруга имеют местожительство на территории другой Договаривающейся Стороны, то компетентны также и ее учреждения. При разном гражданстве супругов исключительной юрисдикцией обладают учреждения Договаривающейся Стороны, на территории которой оба супруга проживают, при несовпадении местожительства – компетентны учреждения обеих Договаривающихся Сторон (п. 3, 4 ст. 25 договора с Вьетнамом, ст. 30 договора с Польшей, п. 1, 2 ст. 28 договоров с Эстонией, Грузией, Молдовой, Кыргызстаном, Латвией, Литвой).

Однако вопрос о юрисдикции не решается абсолютно идентично во всех соглашениях. В договорах с Болгарией и Венгрией содержится ряд особенностей.

Хотя текстуально ст. 24 договора с Болгарией и ст. 26 договора с Венгрией не совпадают, их содержание сводится к установлению альтернативной юрисдикции учреждений обеих Договаривающихся Сторон при разном гражданстве супругов¹²⁴, а также при проживании супругов на территории обеих Договаривающихся Сторон. Однако сохранены общие позиции при совпадении гражданства супругов (lex patriae) и при проживании супругов в одной из Договаривающихся Сторон (lex patriae и lex domicilii альтернативно).

Представляется, что указанные отличия вызваны следующими причинами. Проблема «конфликта законов», порождающая необходимость коллизионных норм, принципиально возможна только в случае равной компетенции соответствующих правоприменительных органов конфликтующих сторон. Неверным представляется понимание конфликта юрисдикции» как положения, при котором учреждения сразу двух и более государств сочтут себя компетентными рассматривать данное дело. Ибо это естественное проявление суверенитета государств. Конфликт наступает лишь в случае, когда эти учреждения признают себя некомпетентными по одному и тому же делу. Причины, заставляющие государства вводить в законодательства коллизионные правила, требуют от них признания иностранных судебных решений, но на практике государства не ограничиваются этим, а определяют пределы компетенции своих судов¹²⁵. При этом используют разнообразные и многочисленные критерии: гражданство сторон, местожительство ответчика, место причинения вреда и др. Уже сам факт произвольного выбора одного или нескольких критериев для этой цели заставляет усомниться в правомерности отказа от компетенции, что неизбежно происходит по определенному кругу исков в каждом случае.

Подсудность, как было отмечено, является естественным следствием суверенитета государства. Поскольку суверенитет проявляется как территориальное и личное верховенство, что предусматривает распространение действия законов как на территории государства, так и в отношении его граждан вне зависимости от места их пребывания, то и компетенция уполномоченных государственных органов должна охватывать как действующие в пределах государства правоотношения, так и связывающие субъектов, по крайней мере один из которых является гражданином этого государства. Именно поэтому вопрос о разграничении международной подсудности, то есть юрисдикции для разрешения споров в правоотношениях с иностранным элементом, представляется не совсем корректным. Ведь в этих отношениях есть и «отечественный элемент», и на этом основании государство не должно отказываться от их регулирования. Сложившаяся практика, тем не менее, свидетельствует о пренебрежении государствами этой естественной обязанностью. Делается это, очевидно, в интересах учреждений юстиции, для создания им наиболее удобных условий.

Кроме того, представляет сложность вопрос исполнимости судебных решений и являющийся его предпосылкой в международном аспекте, вопрос о признании иностранных судебных решений¹²⁶. Средства достижения желаемого результата государство находит в сфере международного публичного права, заключая соглашения по проблемам международного гражданского процесса либо обращаясь за содействием к иной публичной власти. И если в прошлом малочисленность указанных соглашений и, как следствие, опасение неисполнения решений своих судов побуждали государства сохранять правила территориальной подсудности, тяготеющие к местожительству истца, то с признанием взаимного исполнения судебных решений, исчезают препятствия для полноценного воплощения принципа юрисдикции по критерию личного верховенства. При ином подходе сохранится ситуация, когда в сложных обстоятельствах могут оказаться участники правоотношений. Однако, как представляется, именно они в гражданско-правовой сфере (в особенности в брачно-семейных отношениях) должны испытывать процессуальный комфорт.