Текст книги "Цитадель современной литературы"

Я понимала, что тело Артэса обмякло, и чувствовала, как новый поток слёз душит изнутри, не позволяя проронить ни звука, мне хотелось уничтожить это мгновение. Он навсегда закрыл глаза, увидев полное равнодушие той, кто вот уже тридцать тысяч лет вопил от боли внутри, маскируя своё расстройство чрезмерной заботой обо всех вокруг. Я так усердно пыталась сохранить баланс и спасти близких, что перестала замечать, как в этой гонке потеряла самое ценное…

Когда Любовь пришла в этот мир, позволив нам с Кёни стать его родителями, я и представить не могла, что буду познавать все разновидности этого чувства, но ещё меньше я задумывалась, что может существовать что-то сильнее любви как проявления отношения к кому-то или чему-то.

– Прости, что я тогда не успела обо всём этом подумать, ведь собери я все кусочки этой головоломки в те дни, сейчас мы не оказались бы в окровавленных объятиях друг друга, – суетно водя ладонями по спине Артэса, я нащупала торчащий в ней меч и заново пережила весь спектр собственной безысходности.

Мне хотелось взвыть от душевной боли, но я не имела на это никакого права.

Лишь с пробуждением своего Истинного Духа в полной степени ко мне пришло осознание, что в этой Вселенной существует нечто гораздо более мощное, и это – Первородный якорь души. Это такое, казалось бы, простое понятие, что даже стыдно применять его в описании столь высокого проявления единения, но ведь именно якорь способен удержать огромные конструкции на месте или замедлить их стремительный ход. Души-якоря сияют только для своей половинки, приобретая дополнительную функцию ориентира, и служат маяком даже после саморазрушения и погружения в Пустоту. Эти души всегда чувствуют друг друга…

Новый приступ, и на этот раз дрожь выходит из-под контроля. Вокруг начинают концентрироваться сгустки магической пыли, провоцируя меня на то, что ещё вчера казалось невозможным.

– Я смогу…

Поток мыслей становился неконтролируемым.

– Мы справимся… – я отстранилась от Артэса, чтобы ещё раз посмотреть на прекрасное лицо. – У нас нет выбора.

Поправив окровавленные пряди, вывалившиеся из пучка, я аккуратно коснулась его щёк.

Его душа всегда была самой яркой, ведь он никогда не боялся жить и проявляться так, как того хотел. Самый яркий маяк из всех, что зажигался в когда-либо зарождающихся Вселенных.

Резкий рывок, и меч вновь оказался крепко зажат в руке, но теперь она не дрожит. Хватит всех этих сожалений и напрасных жертв. По крайней мере, это решение нацелено на кратковременный миг счастья для меня.

Остриё медленно прошло сквозь платье и кожу, а оказавшись внутри и как будто встретившись с сердцем, замерло… Но лишь для того, чтобы, безжалостно пронзив его, доказать, что и у него имелся свой срок.

Игорь Вайсман

Родился в 1954 году. Окончил Башкирский государственный университет. Член Союза российских писателей. Пишет прозу, сатиру и публицистику. Публиковался в литературном журнале «Бельские просторы», еженедельнике «Истоки», сатирическом журнале «Вилы», Общественной электронной газете Республики Башкортостан, газете «Экономика и мы» и других изданиях. Рассказы печатались во многих антологиях современной прозы, изданных в Москве, Санкт-Петербурге, Уфе и других городах РФ. Автор книг: «Книговорот», «Постиндустриальная баллада» (издательство «Десятая муза», Саратов), «Животные приближают нас к Богу» (Уфа), «Отдам сердце только королеве!» (издательство «Четыре», Санкт-Петербург) и трёх книг публицистики. Проживает в Уфе.

Карьерная кривая амбициозного физиолога Душегубова стремительно двигалась вверх. Победы в школьных олимпиадах, золотая медаль по её окончании, красный диплом в университете, в двадцать пять – кандидат наук, в тридцать – доктор. Своя лаборатория в НИИ, пара сотен научных статей, признание коллег в стране и за рубежом…

Правда, у супруги корифея науки, мягкой и доброй женщины, не всё в успехах мужа вызывало одобрение. Она нередко упрекала его в том, что слишком уж жёстко осуществляет он карьеру – совершенно не щадит своих сотрудников, которые, забыв о собственных научных амбициях, вынуждены целиком работать на проекты шефа. А одних только мышей и крыс на свои эксперименты гениальный супруг извёл тысячи. Да что супруга, даже коллеги по работе иногда не выдерживали: «Ты животных совсем не жалеешь. Только тебе одному их и возят. Побойся Бога!»

На это Душегубов всегда парировал одинаково: «Наука требует жертв! Я целиком принёс себя ей в жертву, почему другие не должны? Мышей и крыс много, а таких светил, как я, по пальцам можно пересчитать. На месте каждого погибшего ради науки животного народится сотня, а личности моего масштаба появляются раз в двадцать лет».

Это его оправдание, если такое слово здесь уместно, нисколько не удовлетворяло старшего научного сотрудника Бякина, находившего в нём варварство, садизм и непомерное самовозвеличивание. Тот был полной противоположностью своему шефу – в свои сорок пять лет едва защитил кандидатскую, да и должность получил скорее не за вклад в науку, а за двадцать с лишним лет работы на одном месте. Не преуспел он и на личном фронте, так и не создав семью.

Но переубедить начальника Бякину не удалось, а его слишком откровенные замечания закончились двумя выговорами и угрозой лишения премиальных.

У Бякина была любимица – белоснежная мышка с невероятно милыми глазами-пуговками. Он дал ей имя Стелла и кормил голландским сыром. Другие сотрудники лаборатории тоже баловали её, и только для сурового босса она была одной из многих, материалом для опытов, не более. Никому другому в лаборатории и в голову бы не пришло использовать Стеллу как подопытное животное, но Душегубов однажды без малейших колебаний вскрыл ей череп и приступил к бесчеловечным опытам с мозгом.

– Моя Стелла! – закричал убитый горем Бякин и чуть ли не с кулаками набросился на своего начальника.

– Как вы так могли?! – возмущались другие сотрудники. – Неужели не нашлось другой мыши?!

– Молчать!!! – рявкнул профессор. – Наука требует жертв! Сколько можно это повторять! Развели тут сантименты, детский сад, а не лаборатория! Бякин, а ты лишаешься премии! Как закончу опыт, подпишу приказ.

Говорят, в мире действует закон (по сей день не разработанный наукой), согласно которому зло непременно будет наказано. И этим же вечером произошёл случай из ряда вон, изменивший всё в одночасье. Возвращаясь с работы домой, надежда мировой физиологии впал вдруг в какое-то странное состояние. Перестал ощущать дорогу, руль, скорость, время, видеть дорожные знаки, потерял с самого детства неизменно присущее ему чувство реальности настоящего момента, полностью утратил самоконтроль, чего с ним никогда не было. А затем провалился в какое-то безвременье и безпространствие.

Когда же очнулся, обнаружил себя лежащим в чём мать родила на некоем подобии хирургического стола в странного вида белой комнате без окон и дверей и даже без углов между стенами, полом и потолком, которые плавно переходили друг в друга. Сверху, как и положено в операционных, на него ярко светили юпитеры незнакомой конструкции.

Сознание вернулось к Душегубову, и он хотел было уже вскочить со своего странного ложа и разобраться, в чём, собственно, дело, но какая-то невидимая сила словно магнитом пригвоздила его к столу. Он не мог пошевелить даже пальцем, хотя ничем не был привязан.

Через некоторое время перед ним непонятно откуда возникло несколько человечков. Это были пришельцы, точь-в-точь такие, какими их обычно изображают: с большими лысыми головами, маленькими носами и ртами и огромными миндалевидными глазами. Их было пятеро. Окружив скованного неведомой силой пленника, они поднесли к нему свои тонкие руки с длинными пальцами, в которых находились какие-то незнакомые инструменты, и приступили к операции.

Душегубова сковал смертельный ужас.

– Что вы собираетесь со мной делать?! – завизжал он фальцетом.

– Проводить научные эксперименты, – услышал он возмутительно спокойный голос. Но не ушами услышал – ответ как бы возник в его сознании.

– Вы с ума сошли! – возопил профессор ещё громче. – Я вам что, мышь лабораторная?! Я же человек! Вы что, не различаете?!

– Цель нашего эксперимента как раз и состоит в том, чтобы установить разницу между человеком и мышью, – возник в сознании издевательски безразличный голос.

Только тут Душегубов заметил, что справа от него на точно таком же столе лежит белая мышь. Да не простая мышь, а размером с человека. Волна панического страха ударила ему в голову, лишив последних остатков гордости.

– Вы не имеете права! Я буду жаловаться! – вопил он. – Я не поленюсь обратиться даже в Страсбургский суд!

Но на сей раз вместо ответа экспериментаторы отключили его голос, словно убрали громкость радиоприёмника. Физиолог орал благим матом, но собственного голоса не слышал. Со стороны это выглядело очень нелепо.

Нисколько не обращая внимания на протесты подопытного, пришельцы вскрыли ему брюшную полость и очень быстро извлекли печень. А через некоторое время точно так же вырезали печень мышиную и поместили её на место человеческой. Профессорский же орган пересадили грызуну.

Душегубов испытывал при этом лишь неприятные ощущения. По-видимому, хирурги иного мира использовали какие-то неизвестные земной науке обезболивающие. Однако от длительного шока нервы учёного не выдержали, и он впал в глубокий обморок.

Когда же пришёл в себя, то оказался в огромной клетке, наподобие тех, в каких держат мышей в его родной лаборатории. В углу стояла грязная миска с закисшими зёрнами пшеницы и чеплашка с затхлой водой.

Комната показалась профессору знакомой. Присмотревшись внимательнее, он заметил полное сходство со своей институтской лабораторией. Разница заключалась, пожалуй, только в гигантских размерах самой комнаты и всех предметов.

В лабораторию вошёл человек в давно не стиранном белом халате, и Душегубов узнал в нём выросшего в десятки раз собственного сотрудника Бякина. Выглядел тот неважно: небритый, взъерошенный, с взглядом, выражающим полное равнодушие ко всему миру. Развалившись в его (!), профессорском, кресле, он достал из пакета баллон с пивом и стал пить прямо из горлышка. Затем закурил, а пепел стряхивал в большую фарфоровую вазу – подарок заведующему лабораторией от Академии наук.

– Вот скотина! – выругался профессор. – Ты посмотри, что творит!

Однако его подчинённый если что и услышал, то лишь мышиный писк. Исполненный вселенской апатией, старший научный сотрудник битый час провёл, тупо разглядывая какие-то картинки на экране монитора. Затем со словами: «Ну что, поработаем?» направился к клетке, в которой сидел его начальник, открыл её и, взяв того за хвост, вытащил на волю.

– Бякин, ты чего задумал?! – заорал Душегубов. – Уволю к чертям собачьим!

– Ишь, распищалась! – возмутился тот в ответ. – Наука требует жертв!

Никаких обезболивающих, в отличие от пришельцев из другого мира, сотрудник профессора в своих экспериментах не применял. И объяснять их визжащему в истерике боссу даже не пытался. Хуже того, по ходу своих кровавых опытов он то и дело прерывался на перекуры и кофепития. А по их окончании открыл сейф, достал ёмкость со спиртом и остограмился. Но Душегубов этого уже не видел: издох от адской боли и потери крови.

– Ух ты, а зверья у вас, как в зоопарке! – удивился водитель бензовоза Стас, приехавший на базу подзаправиться. – И собаки! И кошки!

– Такая теперь жизнь, – философски пояснил Павел, трудившийся здесь и заправщиком, и дворником, и так – на подхвате. – Никому дел до животных нет, выбрасывают их, они плодятся и пристраиваются, куда смогут. Покормишь их разок – они к тебе. Возьми, мол, на постоянное проживание. Понятное дело, у нас тут не приют, а что делать – жалко! Такая получается вынужденная благотворительность.

– Ну, собаки-то охраняют, наверное, капиталистическую собственность?

– Да как сказать? Абрек, тот, что на цепи, – злой, его боятся. А остальные только жратву клянчат.

– А кошки тоже охраняют? – улыбаясь, полюбопытствовал Стас.

– Они мышей ловят, – ответил Павел.

– И котище этот тоже? Коты же ленивые.

– А Рыжик не ленивый. Его сюда ещё котёнком подбросили. Вот он на мышах и вымахал.

Днём на базу заявился главный механик. Подозвал к себе весь персонал – Павла, двух перепачканных машинным маслом автослесарей Антона и Славку и водителя Серёгу.

– На днях районное начальство нагрянет, – пояснил он собравшимся. – У них рейд по всем окрестным объектам. Ваша задача: сделать генеральную уборку территории. Чтобы ни одной соринки! Покрасить ворота. Поправить вывеску. И сами чтобы как чмошники не ходили. Понятно? Вопросы есть?

– У меня вопрос, – сказал Павел. – Извините, что не в тему, но я об этом и раньше говорил.

– Ну.

– У нас две собаки и кошка беременные. Скоро котят и щенков куча будет, и чем их кормить? Я и так на свои деньги им мясные отходы покупаю. Но на такую ораву меня не хватит.

– Так, и что ты предлагаешь?

– Вы не могли бы выделить деньги на кастрацию?

– Ты в своём уме?! – недобро посмотрел на Павла главный механик. – У нас тут что, приют для кошек и собак? Или мы, по-твоему, благотворительная организация? И что они тут вообще делают? Развели бардак! Убрать всех на хрен! Вот один пёс есть на цепи, и хватит.

– Мы уже звонили в спецавтохозяйство, которое отловом бродячих животных занимается, – сказал Антон. – Они за это дело деньги просят.

– Ещё чего!

– Но животные ведь не виноваты, что их нам подбросили. Им ведь тоже жить хочется, – попытался разжалобить начальника Павел.

– А я тут при чём? В общем, так: Серёга, сегодня же забросишь всю свору в фургон и увезёшь куда-нибудь за город. Понял?

– Понял. Будет исполнено, – как солдат, отчеканил водитель.

Когда главный механик уехал, Павел стал уговаривать водителя не брать грех на душу.

– Какой ещё грех! – проворчал Серёга. – Это всего лишь собаки. За них не посадят.

Доказывать свою правоту было бесполезно. Коллега его просто не понимал. Тогда Павел попытался привлечь на свою сторону Антона.

– Да ладно, не кипишуйся! – успокоил его автослесарь. – Сегодня после работы Серёге всё равно не до этого будет. У Славки днюха, посидим в гараже. Сам-то как, присоединишься?

– Нет, мне сегодня дочку из садика нужно забрать. Жена не может.

– Ну, как знаешь.

«Это хорошо, что сегодня они день рождения справляют, – думал Павел, направляясь после работы в садик. – За вечер, может, придумаю, что с животными делать».

Он до самой ночи обзванивал всех своих знакомых, двух собак согласились забрать.

Утром по дороге на работу он наткнулся на труп кота Рыжика. Это было как удар ниже пояса. База встретила его одиноким лаем Абрека. С опозданием на час заявились автослесари, а вскоре на такси приехал Серёга.

– Ты что с животными сделал, ирод?! – набросился на водителя Павел.

– А пошёл ты! Больно я помню, башка с похмела трещит, а ему всё собаки! Иди двор мети, тебе сказано было, комиссия приедет.

– Ничего я делать не буду, пока не скажешь, куда всех дел.

– Ну и дурак, себе только хуже сделаешь, – как ни в чём не бывало парировал Серёга. – ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ СОБАКИ, нашёл из-за кого бучу поднимать!

– Паша, тебе не здесь работать надо, а в приюте для собак и кошек, – вклинился в спор Славка. – Там ты будешь свой человек. А тут как белая ворона.

– Или в зоопарке, – добавил Антон. – Так что подумай.

* * *

Когда армада гигантских звездолётов приблизилась к Земле, Зумм собрал главных экспертов на оперативное совещание.

– Эта та планета? – спросил он Бомма.

– Да. Копия нашего погибшего Ава. Условия очень похожи на наши, размеры и расстояние до звезды отличаются незначительно, содержание кислорода в атмосфере приемлемое. О существовании другой подобной планеты мне ничего не известно.

– Кто населяет эту планету? – обратился Зумм к Пэду.

– Примитивная и агрессивная цивилизация, – ответил эксперт. – Они направили свою мысль исключительно на развитие комфортных условий жизни. Для этого совершенствовали только технику, а сами деградировали. Посвятили жизнь обогащению и удовольствиям. Всю свою историю воевали друг с другом. Собрали все существующие пороки: алчность, зависть, гордыню, жестокость, сладострастие.

– Мы сможем с ними договориться?

– Это невозможно, – категорично заявил Пэд. – Обнаружив нашу эскадру, они уже приготовились обрушить своё самое мощное оружие. И применят его, как только мы станем досягаемыми.

– Но мы ведь сможем себя защитить? – спросил Зумм у военного эксперта Шата.

– Защититься сможем, но как мы будем с ними жить на одной планете? Это будет бесконечная конфронтация с провокациями. Они даже между собой не в состоянии жить в мире.

– Причём их пропаганда ежедневно будет называть нас врагами и агрессорами, – добавил эксперт по международным контактам Элл. – Хотя мы могли бы мирно сотрудничать – к их же пользе. Нас обвинят во всех смертных грехах, объявят исчадиями Ада. А тех из них, кто станет утверждать, что мы никакой опасности не представляем, они просто изолируют или ликвидируют. Они не выносят инакомыслия, а мы их антиподы.

– Как нам следует поступить? – спросил Зумм.

– Придётся применить выборочную аннигиляцию, – ответил Шат.

– Выборочную? Там есть другие обитатели?

– Да, – сказал биолог Тукк. – Представители большого числа видов. Точнее, то, что от них осталось. Основную массу уничтожили агрессоры.

– Вот как. А что ещё ценного есть на этой планете, кроме её самой и остатков живых существ?

– Пожалуй, что только произведения искусства, – ответил специалист по ценностям Ратт. – Среди агрессоров, или варваров, как они иногда сами себя обзывают, изредка встречаются творцы, даже гении. Они и создали шедевры.

– Если мы применим выборочную аннигиляцию, как это будет выглядеть с точки зрения галактической этики? – обеспокоился Зумм.

– У нас не должно быть проблем, – успокоил эксперт по этике Бэрр. – Варвары сами себя приговорили. Расчёты показывают, что через двадцать – двадцать пять лет по местному летоисчислению на этой планете произойдёт глобальная катастрофа, которая станет результатом её алчного грабежа. Выживут только некоторые микроорганизмы.

– То есть, уничтожив агрессоров, мы спасём планету?

– Совершенно верно! – хором подтвердили эксперты.

– ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ВАРВАРЫ, – вслух подумал Зумм и дал команду: – Произвести выборочную аннигиляцию! И передайте командирам звездолётов, что через пять минут местного времени начинаем спуск на планету.

Алла Валько

Член РСП. Автор книг «39 лет в почтовых ящиках», «Америка моими глазами», «Об Украине с открытым сердцем», «Калейдоскоп чувств и событий в жизни Аси и её подруг», «Преподаватели и студенты класса английского как второго языка в Калифорнии», «От миллениума до пандемии», публицистических и путевых заметок, репортажей, иронической прозы и рассказов. Победитель и лауреат конкурсов МГО РСП, ИСП и издательства «Четыре». Награждена Золотым дипломом и медалью Московской литературной премии, именной статуэткой «Золотая звезда», медалями Пушкина, Чехова, Бунина, Некрасова, Есенина, Горького, «Святая Русь», звездой «Наследие» (2022), орденом I степени «Наследие литературы ХХI века» в номинации «Публицистика», знаком «Золотое перо русской литературы», литературной премией «Русское слово».

Впервые я отдыхала в Кисловодске в 2005 году, в санатории «Виктория». В свободное от процедур время играла в шахматы, гуляла в парке и поднималась на горную вершину Красное солнышко. Но была у меня мечта – покорить гору Большое седло. Я начала искать попутчиков, которые могли бы составить мне компанию, но найти желающих совершить восхождение не сумела. Тогда на покорение вершины я отправилась одна. Накрапывал мелкий дождик, но это меня не остановило. Я надела кроссовки и куртку и была достаточно надёжно защищена от непогоды. Дойдя до Красного солнышка, я направилась к верхней станции подвесной канатной дороги и, увидев шедшую навстречу мне женщину, пригласила её пойти вместе со мной на Большое седло. Сначала она отказалась, сказав, что уже идёт обратно с Малого седла, да и одета не по погоде. Действительно, на её ногах были только босоножки, а вместо куртки или плаща – кофта. Но потом, немного поколебавшись, она всё-таки согласилась составить мне компанию, и мы двинулись в путь уже вместе. По дороге мы разговорились. Мою новую знакомую звали Анна, и с тех пор я звала её не иначе как Аннушка. Два года назад она купила квартиру в Кисловодске, чтобы быть поближе к старшему сыну, жившему в этом городе. Мы дошли до цели. Сфотографировались и на Малом, и на Большом седле возле триангуляционного знака. Обе были перепачканы, особенно Аннушка, которая ко всему прочему ещё и промокла, но были счастливы. Когда после восхождения я шла в свой номер мимо шахматистов, все они с недоумением провожали меня глазами, а одна из игравших дам поинтересовалась, откуда это я явилась в таком виде. Я ответила, что с Большого седла. По-видимому, мне никто не поверил, поскольку дама вслед мне бросила реплику: «Да ладно тебе!» Видимо, она имела в виду «брось шутить».

Мы с Аннушкой стали большими друзьями, гуляли по парку, фотографировались, пили нарзан в питьевой галерее. Однако филармонию в Кисловодске я посещала одна, наслаждаясь великолепным исполнением академического симфонического оркестра Северо-Кавказской государственной филармонии им. В. И. Сафонова. Жаль, что мне не довелось слушать симфоническую музыку вместе с Аннушкой.

Через три года я снова получила путёвку в Кисловодск, на этот раз в санаторий «Нарзан». И снова моей мечтой было подняться на Большое седло с кем-либо из моих приятельниц – Аннушкой или Лерой, с которой я познакомилась несколькими годами ранее. Однако на этот раз Аннушка идти в гору категорически отказалась, сказав, что у неё болят ноги. Неожиданно для меня согласилась Лера, и мы с ней на маршрутном такси поехали в санаторий имени Серго Орджоникидзе, чтобы оттуда начать восхождение. Без особых усилий мы добрались до Малого седла, где Лера предложила мне немного отдохнуть. После непродолжительного отдыха я была готова снова отправиться в путь, но Лера с удивлением спросила: «Это куда же ты, собственно, собралась?» «Как куда, – опешила я, – на Большое седло!» «А я думала, ты шутишь, – продолжила Лера. – Нет, я дальше не пойду. Дай мне денег на такси. Я возвращаюсь назад». Я была огорчена отказом Леры продолжить путь, но сама была полна решимости идти дальше, тем более что от Малого до Большого седла по прямой всего три километра. И тогда я пошла одна. Снова, как и в прошлый раз, накрапывал дождик, но я, не обращая на него внимания, шла по тропинке сначала вдоль подножия холмов, а потом по их гребню. Вокруг не было ни души. Я была совершенно спокойна. Лишь в какой-то момент я заколебалась, не зная, какая из возвышающихся передо мной вершин – Большое седло. И тут я заметила шедших мне навстречу троих молодых людей. Увидев меня одну, уже далеко не молодую женщину, они были поражены. Это я отчётливо поняла, когда расстояние между нами сократилось и я увидела их полные изумления глаза. Я спросила ребят, какая из гор является Большим седлом. Оказалось, что она как раз позади той, с которой они только что спустились. Вскоре я достигла цели своего путешествия, снова доказав самой себе, что ещё на что-то способна, и от этого была счастлива. Чтобы убедить неверующих, что я всё-таки добралась до вершины, сделала селфи на фоне триангуляционного знака. Этим восхождением я сделала себе подарок к своему семидесятилетию.

В 2011 году я снова получила путёвку в Кисловодск, на этот раз в санаторий Георгия Димитрова. Несмотря на бытовые и организационные неурядицы в санатории, сам Кисловодск оставался для меня притягательным городом, потому что восточнее него находилось Большое седло. И, как всегда, мои помыслы были направлены на то, чтобы совершить очередное восхождение. Однако погода не благоприятствовала исполнению моих замыслов. Ноябрь в том году выдался исключительно холодный, с минусовыми температурами, часто ниже десяти градусов. Старожилы утверждали, что не могут припомнить на своём веку таких обильных снегопадов и таких холодов в ноябре. Я радовалась, что взяла с собой зимнее пальто, сапоги и варежки. Приехав в Кисловодск, я стала разыскивать своих приятельниц – Аннушку и Леру. Несколько раз звонила Аннушке, но на звонки никто не отзывался. Через сотрудницу санатория, соседку Аннушки, я узнала, что моя подруга продала свою квартиру и теперь живёт в Московской области. С Лерой мне удалось связаться сразу же, и мы несколько раз вместе с ней и её подругой слушали концерты в нашей любимой филармонии. А вот подниматься со мной на горы Лера не захотела, даже на Малое седло. До отъезда из санатория оставалось совсем немного времени, а надежды на хорошую погоду не было. В последнюю перед отъездом субботу я дошла до нижней станции подвесной канатной дороги и села на камень, устремив взгляд на горы. Моя душа рвалась туда, на Большое седло. И я, всегда недоумевавшая, почему альпинисты так стремятся в горы, рискуя жизнью и часто действительно теряя её, неожиданно для себя осознала, что для них взойти на вершину, возможно, является смыслом их жизни. Просто у них одна высота, а у меня – другая, пониже, но такая же желанная. Я с тоской слушала, как в горах «одна за одной» сходили снежные лавины. Мне казалось, что они не шумели и не грохотали, но я никак не могла подобрать нужного слова, которое точно отражало бы мои ощущения. Я повторяла рвущие душу слова песни Владимира Высоцкого: «Здесь вам не равнина, здесь климат иной: идут лавины одна за одной…» На следующий день я решила: пойду – и будь что будет! В этот раз я даже не искала попутчиков, поскольку это было бы бесполезно. Снег валил хлопьями. Я добралась до верхней станции канатки и направилась к Малому седлу. Мои пальто и шапочка были облеплены снегом, ноги утопали в снежном океане, я передвигалась с большим трудом, видимость была практически нулевой, но я упорно продолжала идти. Людей, обгонявших меня, было очень мало, а шедших навстречу не было совсем. И вот оно, Малое седло. Здесь я увидела несколько человек, поднявшихся сюда раньше меня. Если бы кто-нибудь из них пошёл на Большое седло, я бы непременно присоединилась. Но желающих не нашлось.