Текст книги "Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма"

4. Тюремная фотография и портрет крупным планом: опасность, красота и темпоральная политика фотографической базы данных
СТЕФАНИ САДРЕ-ОРАФАИ

Фотография под арестом

Четкие очертания профиля, портрет анфас крупным планом и фотография в полный рост – это снимки Чарльза Аллена Рида в полицейском досье, из которых мы можем узнать очень мало. Маркировка на стене за спиной человека фиксирует рост (6 футов), на небольшой дощечке перед грудью написано, где и когда были сделаны снимки (пятница, 24 июня 1960 года, полицейское управление Цинциннати), стрелки циферблата часов справа показывают время (15:47). Вместо имени – номер 77373. Мы не находим никакой информации о судебном процессе, обвинениях, приговоре или оправдании (ил. 4.1). Всё здесь – лишь возможность и потенциал. Мы перебираем вероятные сценарии, которые привели к этой фотосессии, и думаем, что же случилось потом. Мы вглядываемся в детали: рассматриваем прическу, одежду, позу, выражение лица. У снимков, однако, есть вполне определенный контекст: перед нами тюремные, или опознавательные, фотографии (англ. mugshot), портреты преступника, и они ассоциируются с опасностью и отклонением от нормы.

Эта серия фотопортретов – одна из сотен собранных, предъявленных и воспроизведенных М. Майклсоном и С. Кашером в книге «Не разыскиваются: столетие американской тюремной фотографии» (Least Wanted: A Century of American Mug Shots, 2006)112112
  Michaelson & Kasher 2006.


[Закрыть]. Просматривая их материалы, я поражалась тому, как похожи эти фотоснимки (в том числе портреты человека, о котором шла речь выше, – в футболке-поло с торчащим вверх воротничком, с аккуратно уложенными волосами и, казалось бы, спокойным взглядом) на те, что спустя полстолетия циркулируют в принципиально ином контексте – в индустрии моды. Речь идет о кастинговой фотографии. У нее действительно много общего со снимками из тюремного досье: освещение, позы, маркеры бренда (название кастингового агентства vs название полицейского управления). В обоих случаях тщательно фиксируются антропометрические параметры модели и даты съемки. Совпадают не только формальные эстетические характеристики, но и эпистемологические предпосылки фотосессий. Иконические, мгновенно считываемые, эти фотографии представляют собой документальные портреты, которые вносятся в базу данных и используются для репрезентации идентичности, спроецированной в гипотетическое будущее и обещающей метаморфозу. Кастинговая фотография представляет нам потенциальную гламурную модель; опознавательное фото предупреждает о вероятном рецидивисте. И то и другое – образы потенциальных возможностей с соответствующими ассоциациями.

4.1. Фотографии из тюремного досье, Аллен Рид, 1960. Публикуется с любезного разрешения Steven Kasher Gallery, Нью-Йорк

Настоящая глава посвящена сравнительному анализу фотографий, сделанных для баз данных, которые используются в криминальном и модном контекстах. Анализируя кастинговые фотографии в сопоставлении с опознавательными снимками из полицейских досье, я ставлю перед собой задачу переосмыслить кастинг и сопутствующие ему фотографические практики как нечто большее, нежели просто начальный этап производства модных иконографических образов. Вместо этого я задаюсь вопросом, как процесс создания кастинговых портфолио соотносится с другими формами реализации экспертного знания, также предполагающими эмпирический подход, проведение фотосессий и классификацию. Материал для этого исследования собирался в течение одиннадцати месяцев, которые я провела в LVX, ведущем модном кастинговом агентстве Нью-Йорка. Я наблюдала за работой агентов и сама участвовала в кастинге, начиная с подбора моделей для работы в сфере высокой моды и заканчивая рекрутингом обычных людей, или непрофессиональных моделей, для рекламы и модных изданий113113
  Название компании LVX и имена всех кастинг-агентов в этой главе – псевдонимы. Моя полевая работа в LVX представляла собой часть более крупного этнографического исследовательского проекта, которым я занималась в течение четырех лет (с 2003 по 2007 год). В его рамках я также проводила наблюдения в женском модельном агентстве высокого уровня, в мужском и женском модельном агентстве среднего уровня, в редакциях двух модных журналов и в агентстве по производству фотографий. Все они располагались в Нью-Йорке. Мой проект частично финансировался Фондом антропологических исследований Веннера-Грена (грант № 7493), Фондом Форда и Высшей школой искусств и наук Университета Нью-Йорка.


[Закрыть].

Прежде всего, меня занимают темпоральные и прагматические аспекты этой деятельности. Какое место занимает фотография в создании объективного персонального досье и как она используется для разработки принципиально неустойчивой типологизации? Как мне представляется, ключевую роль здесь играет прогнозирование задним числом и осмысление конкретных внешних атрибутов (ассоциирующихся с опасностью и девиантностью или с красотой и притягательностью) в разных контекстах. Корреляции между человеческой внешностью и культурными категориями морали, справедливости и неравенства устанавливаются в процессе обсуждения и преподносятся в качестве экспертного знания114114
  Ср.: Segal 1999: 234–241.


[Закрыть].

Глава начинается с обзора литературы, посвященной фотографии в связи с практиками идентификации и классификации; особое внимание уделяется институциональным контекстам. Я постулирую, что, несмотря на развитие современных биометрических технологий, которые превращают тело в данные, в сфере общественной безопасности, как и за ее пределами, лицо по-прежнему играет важную роль115115
  Gates 2006: 417–440; Noble 2008: 14–33.


[Закрыть]. Затем я перехожу к рассмотрению тех же проблем идентификации, классификации и смысла «лица» в модном кастинге. Я исследую кастинг как репрезентацию профессиональной оптики и анализирую, как именно агенты заполняют свои базы данных. Пользуясь материалом, собранным в процессе этнографической работы, я развиваю некоторые предположения о природе визибильности, количестве и эстетическом качестве социальных типов, а также о том, как агенты интерпретируют и преподносят данные своим клиентам. В заключение речь пойдет о том, как обнаружение точек пересечения между опознавательной и кастинговой фотографией помогает нам точнее отследить динамику наших привычных представлений о социальных различиях и понять, какими маркерами мы при этом пользуемся.

Фотография, идентификация и классификация:
лицо в криминальном и коммерческом контекстах

Как замечает П. Фрош, «фотографии, циркулирующие в разных контекстах —административном или государственном (фотографии на паспорт и удостоверение личности, тюремные опознавательные фото, полицейские досье, медицинские карты), академическом (естественные науки, антропология) или корпоративном (каталоги, реклама, буклеты)» являются одновременно объектами и агентами классификации116116
  Frosh 2006: 92–93.


[Закрыть]. Наше представление об объективном статусе подобных образов не задано фотографией как таковой; скорее речь здесь идет о «сложном, исторически сложившемся феномене, [который] реализует себя… только в рамках традиционных институциональных практик и отношений»117117
  Tagg 1993: 4.


[Закрыть]. Ч. Гудвин описывает такие институциональные и социально-исторические контексты как профессиональную оптику118118
  Goodwin 1994: 606–633.


[Закрыть]. Маркируя границы и предопределяя специфические характеристики профессиональных сообществ, профессиональная оптика является «перспективистской, она встроена в конкретные социальные конструкции и распределяется неравномерно»119119
  Ibid.: 626.


[Закрыть]. Ее легитимность и результаты ее применения зависят от социального контекста. Профессиональная оптика включает в себя не только визуальные, но также материальные и дискурсивные практики. Выводы Гудвина подтверждаются множеством антропологических, исторических, коммуникативных и культурологических исследований, посвященных фотографии и проблемам идентификации и классификации. Опираясь на фуколдианскую концепцию власти, исследователи утверждают, что наблюдение за людьми и их классификация – это способ их дисциплинировать. Иными словами, в подобных случаях мы имеем дело с формой реализации власти, которая способна и поддерживать, и репрессировать. Все фотографические изображения встраиваются в появившуюся в XIX веке архивную парадигму, устроенную по принципу «социальной и моральной иерархии»120120
  Sekula 1986: 3–64, 10.


[Закрыть].

Говоря об истории опознавательной фотографии, А. Секула замечает, что

вопреки устоявшемуся представлению об эмпирической, безыскусной и денотативной природе «тюремной фотографии», первые инструментальные практики фотографического реализма вырабатывались с учетом полного понимания недостатков и ограничений эмпирического визуального восприятия121121
  Ibid.: 18.


[Закрыть].

Дж. Финн утверждает, что, изучая практики визуальной идентификации преступников, следует рассматривать их не только как репрезентации, но и как инскрипции. Хотя Ф. Гальтон, Ч. Ломброзо и А. Бертильон в конце XIX века полагали, что используют фотографию для «фиксации и документирования улик, на деле она помогала им конструировать предмет исследования как таковой»122122
  Finn 2009: 29.


[Закрыть]: темпоральная и каузальная динамика была органично встроена в их профессиональную оптику. Финн справедливо замечает, что сегодня в полицейской практике используются не немногочисленные досье уже известных преступников, а базы данных, куда заносятся данные о множестве потенциальных правонарушителей. В этой системе живые человеческие тела деконструируются, раскладываются на отпечатки пальцев, образцы ДНК и биометрические маркеры. Между тем и в этих контекстах, где конкретный образ преступника отсутствует, очень важно обращать внимание на то, как работают инскрипции. Недавние исследования в области антропологии123123
  Deborah 2005: 159–179.


[Закрыть] и коммуникативных практик124124
  Finn 2009: 41–68; Maguire 2009: 9–14.


[Закрыть] также подчеркивают необходимость анализа фотографии в институциональных контекстах с учетом процессов социального конструирования и контингентности.

Подобное аналитическое остранение, однако, – непростая задача, поскольку профессиональная оптика и ее символические визуальные репрезентации (в том числе кастинговая или тюремная фотография) прочно встроены в повседневные практики. Например, помощник начальника полиции, с которым я консультировалась по поводу своего исследовательского проекта, скептически отнесся к моей идее изучения современных опознавательных фотографий, объяснив, что процесс их создания предельно автоматизирован и лишен рефлексии. «Это просто фотокопия человека, насколько она вообще возможна», – сказал он и посоветовал мне приглядеться к фото– и видеоизображениям, полученным с камер наблюдения или снятым на месте преступления: именно там, по его мнению, можно было найти жизненные и интересные кадры. Сотрудники модных агентств, с которыми я работала, также не придавали большого значения кастинговым портфолио, поясняя, что они просто «показывают, как человек выглядит на самом деле».

Между тем нейтральные, казалось бы, методы визуализации, использующиеся в криминальном и модном контекстах, предполагают не только фиксацию внешности. Как отмечает Финн, они обусловливают ее корреляцию с такими моральными категориями, как красота, привлекательность, опасность и отклонение от нормы. Дело в том, что «лицо», которому в упомянутых практиках уделяется пристальное внимание, – это феномен, который, говоря словами Г. Нобла, служит репрезентацией «моральных категорий, аффекта, культурных различий и человечности»125125
  Noble 2008: 589–629.


[Закрыть]. Рассказывая об образе араба как «другого» в современном австралийском обществе, он пишет:

Когда зло обретает лицо, последнее парадоксальным образом конструируется одновременно как конкретное и абстрактное, как познаваемое, но при этом неуловимое. <…> [Это] сопряжение воедино разрозненных событий и в конечном счете акт обезображивания, который предполагает редукцию, замещение и интенсификацию. Он деконтекстуализирует социальные феномены, но при этом облегчает их «объяснение» c опорой на представления о культурной патологии126126
  Ibid.: 29.


[Закрыть].

Далее исследователь поясняет, что процессы «редукции, замещения и интенсификации» не столько снимают напряжение, сколько порождают «праведную паранойю»: «мы по-прежнему не уверены в том, кто мы такие, но хотя бы располагаем некой объяснительной моделью, наличие которой создает у нас ощущение моральной общности»127127
  Ibid.


[Закрыть]. Итак, ассоциация с девиантностью и опасностью искажает и обезображивает лицо. Что же тогда делает красота? «Красота, – пишет С. Зонтаг, – это квазиморальный проект»128128
  Sontag 2002: 21–26, 25.


[Закрыть]. Подобно расовой принадлежности, она обусловливает процессы «самоидентификации» и «конструирования „другого“», которые, по словам Э. Чан, «определяются точкой зрения смотрящего, стимулируются кризисом идентификации и одновременно вызывают этот кризис»129129
  Cheng 2000: 191–217, 196.


[Закрыть]. Замечая, что красота функционирует как «весьма вероятный медиатор расовых – а не только расистских – фантазий»130130
  Ibid.: 195.


[Закрыть], Чан показывает, что раса и красота ассоциированы с похожими моральными проектами и конструируются в тесной связи друг с другом. Кроме того, коммерциализация расы и красоты играет важную роль в производстве товаров и дифференциации потребителей. Как утверждают К. Дуайер и Ф. Крэнг, «коммодификация – это не то, что происходит с уже существующими этносами и этническими субъектами, это процесс, в рамках которого эти этносы воспроизводятся, а этнически маркированные субъекты активно взаимодействуют с более масштабными дискурсами и институтами»131131
  Dwyer & Crang 2002: 410–430, 412.


[Закрыть]. Таким образом, «лицо красоты» в моде обладает такой же дискурсивной и социальной властью, как и «лицо зла», описанное Ноблом. Чтобы понять, как «лицо красоты» функционирует в контексте модной индустрии, нужно сначала понять, как работает кастинг, представляющий собой инструмент профессиональной оптики, а также как именно агенты формируют и анимируют свои базы данных.

Кастинг как профессиональная оптика:
формирование и анимирование базы данных

Чтобы анализировать кастинг как профессиональную оптику, необходимо сначала понять, как он осуществляется на практике. Обслуживая эстетическое суждение, кастинг должен дистанцироваться от других эстетических практик визуализации132132
  Sadre-Orafai 2011: 123–130.


[Закрыть]. Кастинг-агенты не только фиксируют и документируют физические характеристики модели на эмпирическом уровне, но также имеют дело с диагностикой и прогнозами, поскольку им нужно хорошо представлять, как будет выглядеть модель в новом фотографическом или перформативном контексте. Агенты позиционируют моделей сначала в социальном и географическом пространстве, а впоследствии – в коммерческом. Этот процесс требует умения дифференцировать разные типы внешности и знать, где искать людей с нужными параметрами; иными словами, деятельность агента во многом зависит от темпоральных и пространственных факторов.

Если рассматривать кастинг как работу, связанную с отбором информации, управлением ею и прогнозированием (как это делается в последних исследованиях биобезопасности), можно заметить, что кастинг-агенты постоянно заняты мониторингом реальности, причем даже в тех случаях, когда эта деятельность выходит за рамки их непосредственных обязанностей. Вот как описывает это Хэнк, кастинг-ассистент в агентстве LVX:

Изо дня в день мы должны быть в курсе всего… просто знать, кто живет в городе, что в нем происходит, до кого можно быстро добраться, как люди в целом выглядят, как они одеваются, всякое такое.

Хозяйка агентства, Клаудия, часто укоряла своих сотрудников за то, что они, познакомившись с интересным человеком, не уговорили его прийти в агентство и не зарегистрировали в базе. «Вы – мои глаза, – говорила она. – Именно за это я вам и плачу».

Хотя результаты мониторинга фиксировались в базах данных, агенты руководствовались скорее интуицией, чем внятно артикулированным экспертным знанием. В отличие от биометрических баз данных, бесконечно расширяемых, поскольку это при необходимости облегчает процесс поиска, кастинговые базы низкотехнологичны, составляются на основе эстетических критериев и зачастую отражают субъективные впечатления специалистов от внешности и характера человека. Агенты тщательно подходили к выбору объектов для досье. Туда попадали лишь те, кто мог бы получить работу в сфере моды. И вместе с тем большинство людей, внесенных в эти базы данных, так и не нашли работу через агентство. Как и в случае с опознавательной фотографией, наличие портрета в базе намекало на потенциальные возможности, но не гарантировало визибильности.

Пытаясь пополнить базу данных, агенты используют свои социальные и профессиональные контакты и ориентируются на своеобразные ментальные карты, на которых городские публичные пространства предстают локусами обитания определенных типов людей; там намечены и постоянные маршруты, что позволяет не тратить силы и время на хаотичное блуждание по улицам133133
  Lynch 1960.


[Закрыть]. Поиск потенциальных моделей, или скаутинг, требует информации о местах массового скопления людей и территориальном распределении потенциальных моделей с тем или иным типом внешности. Иногда это гомогенные локации, например этнические анклавы, иногда большие гетерогенные локусы, где можно встретить самых разных людей и, в свою очередь, смешаться с толпой. Для агентов скаутинг – это работа, связанная с правильным позиционированием, причем не только окружающих, но и себя самих; поэтому они часто прочесывают общественные парки, университеты и торговые центры. Конструирование подобных локусов, осуществляемое скаутами и кастинг-агентами, представляет собой своего рода логистическую и интерпретационную практику. Это экспертное знание, которое тщательно культивируется.

Например, во время работы над брошюрой о модных прическах для компании Saeta, занятой производством средств для волос и располагающей международной сетью салонов и косметологических школ, скауты столкнулись с проблемой поиска модели, описанной в заявке следующим образом: «Женщина-азиатка, любого возраста, 50% седых волос». После нескольких безуспешных попыток найти кого-нибудь подходящего в Чайнатауне Ханна, одна из скаутов агентства, решила обсудить возможные варианты с Лиз, ведущей сотрудницей агентства. Она пожаловалась, что работать в Чайнатауне очень трудно, потому что сообщество там слишком замкнутое и она не знает языка.

«Никто не хочет со мной разговаривать», – сказала она. Лиз тоже была в отчаянии: она опустилась до того, что размещала объявления на сайте объявлений Craigslist и рассылала запросы в низкопробные агентства.

«Может быть, все дело в том, что они вообще не седеют», – сказала Лиз.

«А может, они красят волосы», – быстро парировал один из фрилансеров.

«Может, поищем в библиотеках?» – сострила Лиз.

«Если серьезно, – сказала Ханна, – как насчет музеев? Там встречаются очень красивые женщины, и они часто выглядят более естественно, не закрашивают седину и не наносят слишком много макияжа».

Лиз согласилась: «Попробуйте там, и, может быть, еще японские салоны: можно попросить владельцев вывесить там информацию с предложением работы».

Переживания Лиз и Ханны, которые не могли найти локацию, где обитают седые азиатки, или получить туда доступ, показывают, как сильно кастинг обычных людей зависит от способности скаутов физически добраться до определенных территорий и, что еще важнее, представить себе, где такие территории располагаются. Наглядно видно, какую роль играют в процессе кастинга культурная география и социальные сети и как они обусловливают типологизацию и дифференциацию образов обычных людей, которые в перспективе подлежат реконструкции. Ремарки «они вообще не седеют» или «их просто мало» демонстрируют, что у специалистов имеются устойчивые представления о количестве и качестве определенных типов внешности, сформированные благодаря контактам с определенными социальными группами и подпитывающиеся работой воображения.

В частности, Хэнк, который помимо обязанностей кастинг-ассистента иногда выполнял функции скаута, рассказывал, как трудно ему было найти «женщин-индианок среднего возраста» для банковской рекламы и «молодых белых девушек» и «молодых белых парней» для модного кастинга:

Поскольку это специфическая категория, представителей которой не так уж и много, я привел не то чтобы толпу – всего нескольких женщин, которые не очень-то и подходили, но мне хотелось, чтобы их было несколько, потому что это был мой первый скаутинг. А потом, когда мне велели найти молодых белых девушек и молодых белых парней, я обрадовался, мне казалось, это будет гораздо проще, просто потому что эти-то повсюду. <…> Там был другой подход, потому что, когда я подбирал людей [для рекламы банка], я просто высматривал любых, кто подходил по параметрам. И вот я такой: «Где вы все? Где вы? Где вы?» Потому что кто-то был слишком крупный, кто-то, типа, некрасивый, были какие-то еще – а мне нужно было много. [У Ханны] была та же проблема. Она вернулась и сказала: «Индианок найти трудно».

Когда я спросила Хэнка, действительно ли он считает, что дело в объективном количестве людей с определенным типом внешности, или проблемы как-то связаны с его собственной оптикой или характером его социальных контактов, он ответил:

Я думаю, в первую очередь, это количество. Эти [«молодые белые девушки, молодые белые парни»] реально повсюду, и выбор больше. В этой категории, да, это из‑за того, с кем я чаще встречаюсь, кого мне легче распознать, и общаться с ними мне проще… но установить контакт с азиаткой для меня совсем не то же самое, что с белыми девушками и парнями. Потому что я сужу о девушках-азиатках иначе, оцениваю их по-другому, потому что я знаю их с другой стороны [так как вырос в корейско-американской семье]. Если мне нравится какая-то азиатская девушка и мне кажется, что она похожа на кореянку, типа, как корейская модель в рекламе Tory Burch, хорошенькая девушка, носит хорошенькие платьица, то для меня это просто корейская вертихвостка какая-то. Я не решаюсь к ней подойти, потому что мне кажется, это выглядит так, как будто я одобряю это все, а вот если бы это была какая-нибудь глупенькая белая девушка, я бы запросто к ней подошел.

Объяснение Хэнка показывает, что поисковая практика во многом зависит от характера социальных связей и культурной географии, в которую интегрированы сами скауты. Важно даже не то, кого конкретно они знают и в какие места ходят, но насколько они способны к широкой типологизации и могут ли они представить себе, где и каких людей можно встретить. Эта система представлений формируется на основе эмпирического опыта и постоянных социальных взаимодействий. Несмотря на некоторую экзотичность, описываемые формы производства культурных знаний во многом обыденны и обнаруживают тесную связь с устойчивыми социальными и моральными стереотипами, ассоциирующимися с теми или иными территориями.

Отобрав кандидатов, сфотографировав их и занеся данные в базу, агенты начинали разными способами анимировать получившиеся образы. Они проводили много времени, рассказывая о своих впечатлениях и обсуждая моделей, зачастую сразу после того, как те выходили за двери агентства. Иногда разговор инициировал тот, кто лично встречался с моделью – тогда он рассказывал какие-то подробности о ней. Иногда агенты, не знакомые с моделью, задавали вопросы, например: «Как она выглядела?» Хотя предпочтение обычно отдавалось мнению тех, кто общался с моделью, другие агенты иногда оспаривали их оценки, основываясь на собственном опыте или на информации о модели, полученной из вторых рук. Речь шла не только о внешности. Личность модели часто оценивалась по разным параметрам: агенты обсуждали историю кандидатки, обращали внимание на какие-то биографические или анекдотические подробности, обнаружившиеся в процессе кастинга, а также продумывали возможности потенциальной контекстуализации модели.

Например, разминувшись с Ясмин, моделью с улицы, которая пришла обновить свое досье, Клаудия спросила Лиз, которая фотографировала девушку, как та выглядела. Последовал обмен мнениями:

1 Л.: Она хорошо выглядела, в таком, типа, потрясающем наряде,

2 вся эта многослойность, и подводка для глаз просто чудо.

3 К.: Нужно предложить ее для NZ [джинсовая компания].

4 Л.: Но они ищут хорошеньких девушек, знаешь, модельного типа.

5 К.: Она удивительная.

6 Л.: Ты понимаешь, о чем я.

7 К.: Но в NZ любят специфических, понимаешь, этнически неоднозначных.

8 Х.: Этнически неоднозначных?

9 К.: Ну, таких, у которых этническая принадлежность неочевидна.

10 Х.: Правда? Я думал, она египтянка.

11 К.: Нет. Со стороны совсем непонятно, откуда она. Она неоднозначна.

12 И потом, им нравится, когда я предлагаю им таких особенных.

13 Она им понравится, пусть только придет в белой футболке и джинсах.

14 Л.: Да, пусть оденется без изысков, и они ее наймут.

Как видно из стенограммы, говорящие переходят от эстетических оценок (выделены курсивом в строках 1, 5, 9 и 11) к категоризации (подчеркнутые фразы в строках 4, 7, 8, 10 и 11) и к прогнозам (строки 13 и 14). Агенты опираются на различные типы информации: это и воспоминания, и субъективные впечатления, и знание вкусов и предпочтений клиентов. Все это конструирует определенную оптику, в рамках которой конкретные черты модели контекстуализируются и приобретают смысл. В данном случае ведущую роль в обсуждении сыграла не Лиз, видевшая Ясмин совсем недавно, но Клаудия, которая помнила, что Ясмин произвела на нее впечатление «неоднозначной» и «удивительной»; опираясь на эти воспоминания, она решила, что девушка подойдет в качестве модели для компании NZ. Хотя Хэнк попытался оспорить мнение Клаудии, напомнив, что Ясмин на самом деле египтянка (см. строку 10), Клаудия возразила, что со стороны это совершенно не видно, и девушке больше подходит категория «этнически неоднозначная», которая, по ее сведениям, и требовалась для NZ. Наконец, Клаудия и Лиз вместе придумали, как отчетливее позиционировать Ясмин в этом контексте. Белая футболка и джинсы должны были подчеркнуть ее «этническую неоднозначность», убрав из поля зрения любые стилистические подсказки или маркеры, противоречащие такому позиционированию. Этот пример показывает, что, несмотря на то что кастинг-агенты работают с объективными образами, последние могут в буквальном смысле переделываться для достижения нужного результата (в данном случае – для четкой идентификации Ясмин как «этнически неоднозначной»). Парадоксально, однако, что полученные образы в итоге так и не обретают определенности, не могут быть интерпретированы однозначно, не транслируют одно исчерпывающее и конкретное сообщение и нуждаются в нарративе.

Во время обсуждения моделей кастинг-агенты пытаются вписать их в географические и социальные локусы. Конституируя и поддерживая социальные связи и границы, такое позиционирование одновременно описывает и предустанавливает систему социальных различий и принципы дифференциации внутри нее134134
  Kingsolver 1992: 128–136.


[Закрыть]. Антрополог К. Стюарт так описывает этот процесс:

Встречаясь, люди позиционируют друг друга, сканируя маркеры идентичности, которые постепенно интегрируются в сюжет, подспудно связываются друг с другом, подчиняются последовательной логике нарратива, где есть место вовлеченности, взаимодействию и откровению. Социальное позиционирование обусловлено не наличием жесткой социальной системы, это символическая и в каком-то смысле имманентная работа социального воображения135135
  Stewart 1996: 201 (курсив в цитируемом источнике).


[Закрыть].

В условиях кастинга позиционирование всегда относительно: обсуждаемую модель обязательно сравнивают с другими, отсутствующими или присутствующими. Важное место отводится расовой, этнической и национальной идентификации, а также профессиональным и классовым маркерам. Такая процедура почти всегда предполагает вторичное позиционирование, или энтекстуализацию: кастинг-агенты сначала пытаются позиционировать модель, опираясь на объективные данные, а затем выборочно используют эту информацию, чтобы вписать модель в новый контекст. Одни черты при этом акцентируются, а другие затушевываются. Вот как рассказывает об этом Хэнк:

[Модель] может прийти в кричащей разноцветной футболке и велосипедных шортах, они бросаются в глаза, и, ну, все такие, типа, что это вообще, цветная футболка и велосипедные шорты? Это же восьмидесятые, а мы не делаем шоу в стиле восьмидесятых. И наша работа – разглядеть, что там за этим всем, типа, отличное тело, очень интересное лицо, длинная шея, красивая, c царственной осанкой, и ты правда можешь сделать что-нибудь этакое, обеспечить контакт, заставить их увидеть все это твоими глазами. <…> Именно так мы им помогаем, не даем им нанимать девушек просто потому, что те пришли на кастинг в жемчугах, а они по умолчанию ищут тех, кто выглядит шикарнее.

Осуществляя дискурсивный фрейминг, агенты также учитывают, как модели идентифицируют себя сами. Эти данные собираются в процессе кастинга и вносятся в информационные файлы. С ними, однако, обращаются весьма вольно. Например, хотя Ясмин определила себя как «египтянку», агенты предпочли использовать в отношении нее более удобный им термин «этнически неоднозначная». Имеющаяся информация рассматривалась ими как динамичный ресурс, как материал для конструирования тех или иных типов. Существенно, однако, что их вердикт никогда не был окончательным и не фиксировался в досье, то есть не превращался в стабильную характеристику модели. Напротив, обсуждение всегда велось устно и контекстуально ассоциировалось с конкретными проектами. Агенты работали с потенциалом и возможностями. Иными словами, практика фиксации объективных образов и творческое дискурсивное фреймирование представляли собой разные, хотя и взаимосвязанные инструменты профессиональной оптики. В конечном счете они стремились не к созданию устойчивых репрезентаций, а к подбору визуальных и вербальных аргументов, которые должны были стимулировать эмоциональный отклик клиентов. Между визуальным образом и нарративом, однако, часто возникали несоответствия, в результате чего некоторые критерии дифференциации акцентировались в качестве аутентичных, или объективных, а другие скорее воспринимались как субъективные.

Хороший пример – обмен мнениями между Хэнком и Лиз в процессе работы над телевизионной рекламой новой линейки средств по уходу за кожей с маслом какао, ориентированной на потребительские рынки США, Великобритании и Южной Америки. Учитывая целевую аудиторию, заказчик просил подобрать ему темнокожих моделей и описывал будущий рекламный ролик как «чувственный, то есть воодушевляющий и жизнеутверждающий… [который] демонстрирует кожу [темнокожих женщин] естественно и эмоционально аутентично». Лиз разослала в модельные агентства заявку, где описала, кто ей нужен:

Смуглые женщины, с кожей разных оттенков, в возрасте от двадцати до тридцати лет (афроамериканки, южноафриканки, бразильянки, африканки, карибки и так далее). Хорошо сложенные, сильные, подтянутые, с чистой сияющей кожей. Должны легко и свободно двигаться, не бояться сниматься обнаженными. <…> Нужны не только разные оттенки кожи, но и разные типы внешности (из разных стран). Любой тип фигуры, худощавые, мускулистые (без лишнего веса). Кастинг будет проводиться в бикини.

Кроме того, пытаясь расширить выборку, Лиз просмотрела досье моделей с улицы в базе данных LVX. Отобрав около двадцати, она попросила Хэнка помочь ей. Из их разговора видно, как они используют разные улики для позиционирования и контекстуализации моделей:

1 Л.: Она обалденная, типа, она выглядит необычно, не как другие.