Текст книги "Новейшая отечественная история. XX – начало ХХI в. Книга 1"

§4
Дестабилизация российского общества в сентябре – октябре 1917г.

Отдельные симптомы серьезных народно-хозяйственных затруднений в России, как впрочем и во всех воюющих странах, возникли в ходе мировой войны и стали обретать черты быстро растущего кризиса. Тяготы затянувшейся и все больше расширяющейся бойни народов усугубила обстановка не столько хозяйственной, сколько и общеполитической нестабильности, в которой очутилась наша страна после февральского буржуазно-демократического переворота.

О том, сколь ощутимо перемены, вызванные начавшейся в феврале 1917 г. революцией, повлияли на состояние промышленного производства России, свидетельствуют следующие показатели отечественной фабрично-заводской статистики, исчисленные с учетом индекса цен того времени.

Если первый (1914) и предреволюционный (1916) годы войны дали едва заметное (соответственно на 1,3 и 0,6% к уровню предшествовавшего года) снижение промышленного производства, то судьбоносный 1917 г., более десяти месяцев которого пришлось на пору революции, неслучайно характеризовался весьма резким спадом (на 20,2% к уровню довоенного 1913г. и на 25,8% —к показателям предреволюционного 1916 г.). Не менее выразительны и сведения, характеризующие динамику производительности труда в промышленности за тот же период.

По производительности труда 1917 г. дает еще больший спад: на 22,8% по отношению к уровню 1913 г. и на 27,0% к предшествующему 1916 г. И те и другие данные показывают, что разруха в российской промышленности уходит своими корнями не столько в Первую мировую войну (как это утверждалось в нашей прежней историографии), сколько в революцию. И это неслучайно. Ведь революция, как и всякая смутная полоса в истории, означает, прежде всего, торжество деструктивного анархического начала над порядком, над началом власти и связанной с порядком той или иной организацией общества, обеспечивающей его нормальное функционирование во всех сферах жизни. Попрание всякой власти и разгул анархии, состояние так называемого беспредела, давали о себе знать в 1917 г. везде и во всем: в армии, в государственном управлении, в области права и т.д. Отмеченные тенденции в самой разной форме проявились и в экономической жизни в целом, и промышленном производстве в частности. Вторым фактором, в значительной степени предопределившим нагнетание кризисных проявлений в народном хозяйстве России той поры, было порожденное революцией полное забвение производства и сосредоточение внимания исключительно на распределении. «Уравнительная страсть», по образному выражению выдающегося отечественного экономиста А. Билимовича, сделалась основной движущей силой участия широких масс трудящихся в нашей революции.

Ранее, и ощутимее всего, кризисные явления в народном хозяйстве страны стали наблюдаться в его наиболее чувствительном звене – денежном обращении и финансовом хозяйстве, являющемся своеобразной нервной системой народнохозяйственного организма, функционирующего на основе рыночных отношений. Одним из симптомов неблагополучия в сфере финансов является эмиссия, выпуск бумажных денег, несообразующийся с развитием материального производства и ростом национального дохода. Наличие этого недуга в финансовой системе России было зафиксировано вскоре после вступления страны в Первую мировую войну. Период с начала войны и до февральского переворота, по мнению специалистов по истории денежного обращения, был временем первого этапа разложения и распада финансовой системы нашей страны. За этот период количество бумажных денег увеличилось с 1633 млн руб. до 9950 млн руб., т.е. на 8317 млн руб. Хотя общая масса денег увеличилась в 5 с лишним раз, курс рубля на мировом рынке (барометром которого тогда был Лондонский рынок) понизился с 99,3 до 54,4 коп., т.е. на 45%. Неадекватные росту эмиссии темпы падения курса отечественной валюты были связаны прежде всего с тем, что промышленное производство страны продолжало, в сравнении с его довоенным уровнем, расти, да и на сельское хозяйство России война, как справедливо отмечал крупный его знаток – А. Челинцев, оказала сравнительно небольшое разрушительное действие.

Резким контрастом начальному этапу кризиса финансового хозяйства России являлся его следующий этап, охватывающий небольшой промежуток 1917 г. от февральского переворота до свержения Временного правительства. За это время количество бумажных денег увеличилось с 9950 млн руб. до 18 917 млн, т.е. на 90%. Иначе говоря, сумма денег, выпущенных Временным правительством за 7,5 мес. его существования, превысила выпуски почти трехлетней деятельности на том же поприще царского правительства в военных условиях. Выпуск денег особенно ускорился после корниловского выступления. В октябре каждый день выпускалось 66,6 млн руб. против 36,2 млн руб. в марте. Между тем поступление налогов по существу прекратилось: налоговый аппарат был парализован. Всевыручающий печатный станок, по словам В. Чернова, был единственным не саботирующим своих обязанностей «аппаратом увеличения денежных средств государственного казначейства…». Знаменательно и другое: курс рубля упал до 25 коп., т.е. в 2,2 раза по сравнению с дореволюционным его уровнем.

Неудержимая инфляция влекла за собой невиданную дороговизну, разгул спекуляции, что било в первую очередь по трудящимся и в особенности по рабочему классу, завоевания которого в области заработной платы, достигнутые после февральского переворота, были фактически сведены на нет. Накануне Октября реальная заработная плата промышленных рабочих России составляла примерно 57% довоенной.

Одновременно в стране наблюдалось резкое обострение продовольственного кризиса, связанного не столько с нехваткой продуктов питания (сбор хлеба в 1917 г. лишь на 14% уступал среднему сбору за довоенное пятилетие), сколько с транспортной разрухой и неэффективностью мер Временного правительства в деле организации заготовки продовольствия. В августе-сентябре 1917 г. над населением многих городов нависла угроза голода, поскольку в первом из этих месяцев они получили меньше половины продовольственного наряда, а во втором – всего 1/4.

Хлебная норма на одного рабочего Петрограда и Москвы составляла в это время менее 200 г в день.

Хозяйственная разруха и связанное с ней понижение жизненного уровня трудящихся не могли не сказаться на углублении социальной напряженности в стране. В городе это, прежде всего, нашло свое выражение в росте масштабов рабочего движения. Сводка, составленная по данным Главного управления по делам милиции Временного правительства о выступлениях рабочих за весь период существования этого правительства (хотя известно, что ее данные существенно преуменьшены) позволяет составить представление как о динамике рабочего движения в целом, так и об изменении в нем удельного веса сугубо пролетарской формы борьбы – забастовок.

На последние три месяца (август—октябрь) приходилось более чем 2/3 общего числа выступлений и почти 4/5 всех стачек. В этот период среди других форм борьбы рабочих в количественном отношении становятся преобладающими стачки. Если в марте—мае на их долю приходилось лишь 7,2% по отношению к другим формам рабочего движения, то в августе—октябре эта цифра возросла до 62,5%.

Осенью 1917 г. существенно меняется и характер стачечного движения. Если взять, к примеру, данные по Уралу, то здесь за март—июнь произошло 42 стачки, из которых 41 экономическая и 1 политическая, а с июля по октябрь – 200 стачек, из которых 60 экономических, 71 политическая и 78 со смешанными (экономическими и политическими) требованиями. Другой характерной чертой забастовочного движения накануне Октября было вовлечение в него самых различных (регионально-профессиональных) отрядов рабочего класса страны. Так, 1 сентября состоялась общеуральская политическая забастовка, в которой приняло участие свыше 110 тыс. рабочих. 23—26 сентября проходила всеобщая стачка железнодорожников, во время которой было прекращено движение пассажирских поездов дальнего следования на 39 (из 51) железных дорогах страны. Из других крупных выступлений рабочих накануне Октября широкий общественный резонанс имели всеобщая забастовка бакинских нефтяников, охватившая 65 тыс. рабочих и служащих, а также стачка текстильщиков Центрально-промышленного района, в которой участвовало до 300 тыс. рабочих Иваново-Вознесенска, Костромы, Шуи и других городов.

Помимо рабочих, под воздействием революционной стихии в орбиту социального противоборства постепенно втягивались средние слои города – низшие служащие, ремесленники, мелкие торговцы и др. Это они стали основными участниками голодных бунтов, вспыхивавших в канун Октября в разных районах страны. В мае 1917 г. таких выступлений было зарегистрировано 3, июне – 43, августе – 100, сентябре – 154, в октябре – 125. Уровень общественного сознания и степень организованности участников этих и иных эксцессов были крайне низкими. Да иного и нельзя было ожидать. Вовлеченный в водоворот революционных событий, обыватель ориентировался в них так же, как в основных лозунгах различных политических партий, мягко говоря, с большим трудом, что, конечно, не могло не наложить соответствующего отпечатка на социальные движения с участием сотен и тысяч людей.

Не намного выше был уровень политической культуры и общественного самосознания рядовых участников солдатского движения. И это вполне понятно. Ведь армия, ее солдатская масса по своему составу являлась преимущественно крестьянской. Менталитет российского солдата революционной поры представлял собой сложный симбиоз весьма противоречивых черт миросозерцания мужика-общинника и «человека с ружьем» , который на армейской службе, в условиях войны, начинал утрачивать потребность и навыки производительного труда, обретая элементы психологии, присущие вооруженной толпе. Несомненно и другое: по степени корпоративно-групповой спайки и войсковой организованности солдатская масса в 1917 г., благодаря переменам, произошедшим в стране и армии, мало чем уступала рабочему классу. Свои общегражданские интересы она могла формулировать и отстаивать через разветвленную сеть Советов солдатских депутатов от уездных и городских – внизу, до Всероссийского – в масштабах всей страны, а специфические армейско-профессиональные – через структурно еще более гибкую и широкую систему солдатских комитетов (ротных, батальонных, полковых, дивизионных, корпусных, армейских и фронтовых). В партийно-политическом отношении солдатская среда являлась одновременно не только объектом, но и субъектом весьма активной деятельности едва ли не всего спектра российских политических партий и группировок – от анархистов и большевиков «слева» до конституционных демократов «справа».

Опираясь на все эти организационные рычаги, солдатское движение в после февральской России росло в связи с развитием российской революции не только вширь, за счет вовлечения в борьбу все новых и новых солдатских контингентов, но и вглубь, посредством совершенствования своих форм, активности, организованности и политической сознательности его участников.

О динамике солдатских выступлений в тыловых гарнизонах можно судить по тем же сводкам Главного управления по делам милиции. Согласно им с марта по май 1917 г. было зарегистрировано 29, с июня по август – 238 и в сентябре—октябре – 446 выступлений. При этом за 6 мес. после февральского переворота состоялось 5 вооруженных столкновений, а за сентябрь—октябрь – 19.

О солдатском движении на фронте есть сведения командования и комиссаров Временного правительства лишь за август—октябрь 1917 г. Здесь было зарегистрировано в августе 84, сентябре – 214, октябре – 512 выступлений, в том числе на первые два месяца пришлось 3 солдатских восстания и других выступлений, потребовавших применения вооруженной силы, а в октябре соответственно – 7.

Наиболее распространенной формой солдатского движения было неповиновение командному составу, а также столкновения солдат с офицерами, нередко кончавшиеся расправами. Массовый характер приобрели накануне Октября выступления солдат против войны. Неслучайно на одном из последних заседаний Временного правительства министр внутренних дел, меньшевик А. Никитин должен был признать, что «для миллионов солдат теперь понятны лишь самые краткие программы: «Долой!» и «Домой!» Провозгласив эти лозунги, большевики тем самым сумели привлечь перед Октябрем на свою сторону если не всю, то, во всяком случае, значительную часть армии, поддержка которой в июле позволила Временному правительству отбить большевистскую «разведку боем».

Но это отнюдь не означает, что солдатская масса в основе своей состояла из сознательных сторонников большевизма, как это утверждалось в нашей литературе советской поры.

Важным фактором социально-политической дестабилизации российского общества являлась вспышка крестьянского движения, охватившая деревню центрально-черноземной полосы и некоторых смежных регионов страны в сентябре—октябре 1917 г.

Началась она в Козловском уезде Тамбовской губернии в сентябре, и в течение недели крестьянское восстание охватило 18 волостей, где было разгромлено или сожжено 57 помещичьих имений и 13 хуторов зажиточных крестьян. Поскольку местными силами властям подавить его не удалось, из Московского военного округа сюда была направлена карательная экспедиция из казаков и юнкеров в сопровождении 2 броневиков. Действия карателей, арестовавших более 1,5 тыс. крестьян, усилили ожесточение и озлобление крестьян. Несмотря на присутствие в уезде карательного отряда, здесь еще было сожжено 22 и захвачено 2 имения.

Чтобы погасить это восстание, перебросившееся в соседние уезды губернии, по инициативе партийных организаций эсеров, меньшевиков и народных социалистов от имени исполкома губернского Совета крестьянских депутатов, Совета рабочих и солдатских депутатов, губернских продовольственной и земской управ, прокурора окружного суда и губернского комиссара Временного правительства 13 сентября было издано «Распоряжение № 3 всем земельным и продовольственным комитетам и всем крестьянам Тамбовской губернии». Согласно этому документу те и другие комитеты совместно должны были немедленно произвести полный и точный учет всех частновладельческих имений и в соответствии с инструкциями, которые будут даны губернской земской управой, взять последние «под свое ведение». Эта мера лишь на несколько недель снизила активность тамбовских крестьян в борьбе за землю. Ни карательными средствами, ни социальным маневрированием властям не удалось подавить крестьянское восстание и даже локализовать его.

Из Козловского уезда восстание распространилось на всю губернию, где разгрому подверглось 105 помещичьих имений, а затем перекинулось в Рязанскую, Тульскую, Курскую, Воронежскую, Нижегородскую и Пензенскую губернии. Из центральной России искры пожара перебросились в несколько губерний Украины, а также Эстляндию и Бессарабию. Хотя крестьянское восстание и имело тенденцию к расширению своей географии, преувеличивать его реальные масштабы не следует. А именно к такого рода преувеличению был склонен В. Ленин, утверждая, будто бы «всюду разливается широкой рекой крестьянское восстание». В аналогичную ошибку впадали и многие позднейшие советские исследователи.

Но как бы то ни было, активность значительной части крестьян Европейской России в их борьбе за землю доставляла Временному правительству немало хлопот. Видя, что ни репрессиями, ни принятым в ряде губерний по образу и подобию тамбовского «Распоряжения № 3» решением о передаче помещичьих имений в ведение земельных комитетов остановить крестьянское движение не удается, министр земледелия последнего состава Временного правительства, эсер С. Маслов подготовил законопроект под названием «Правила об урегулировании земельными комитетами земельных и сельскохозяйственных отношений».

Проект «Правил» наделял земельные комитеты некоторыми из тех прав, что предусматривались для них резолюцией I Всероссийского съезда крестьянских депутатов, но не были санкционированы Временным правительством. Будь законопроект быстро принят, он мог снять накал страстей в деревне по вопросу о земле. Но вместо этого Временное правительство и здесь встало на путь проволочек. Внесенный на рассмотрение правительства 11 октября, этот документ дважды обсуждался на его заседаниях 20 и 24 октября. За это время были рассмотрены и одобрены всего 3 из одиннадцати общих положений «Правил».

Не устранило правительственной канители и вмешательство Предпарламента, принявшего вечером 24 октября так называемую формулу перехода к текущим делам, в которой говорилось, что «необходимы немедленный декрет о передаче земель в ведение земельных комитетов и решительные выступления во внешней политике с предложением союзникам провозгласить условия мира и начать мирные переговоры». Своей нерешительностью и стремлением дотянуть обсуждение злободневных проблем о земле, войне и мире до Учредительного собрания Временное правительство дискредитировало себя в глазах широких масс крестьянства и солдат, оказавшихся в решающий момент борьбы за овладение властью на стороне большевиков или же на позициях благожелательного нейтралитета по отношению к ним.

По аналогичным причинам не получило Временное правительство и необходимой поддержки со стороны народов национальных районов страны. Наоборот, национально-освободительное движение, основными очагами которого осенью 1917 г. были Украина, Финляндия и Прибалтика, тоже объективно подрывало и без того шаткие позиции правительства Керенского. Ярким свидетельством того, что интересы власти и народов России и здесь тоже разошлись, было голосование делегатов национальных групп на Демократическом совещании, когда 40 человек из 55 высказались против коалиции с буржуазией.

Таким образом, реальный социально-политический климат, определившийся к осени 1917 г. в низах российского общества, не сулил инициаторам февральско-мартовского переворота ничего обнадеживающего.

Выступление Корнилова и реакция на него Керенского повлекли за собой крушение второй правительственной коалиции и вступление Временного правительства в такую полосу кризиса, которой суждено было стать последней в его исторически сравнительно недолгой жизни.

Начало этой полосе положил демонстративный выход кадетских министров из правительства в ответ на требования Керенского о наделении его всей полнотой власти и преобразовании кабинета министров в Директорию – орган, отличающийся весьма узким составом и чрезвычайно широкими полномочиями. Остальные министры вскоре также подали в отставку, предоставив тем самым премьеру полную свободу как в выборе формы будущего правительства, так и в определении его партийно-политического и персонального содержания.

Небольшие разногласия по вопросу о Директории у Керенского возникли с советскими центрами – ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполкомом Всероссийского Совета крестьянских депутатов, но и здесь вскоре спор решился в его пользу: премьеру было предоставлено право самолично сформировать правительство.

Эта услуга Керенскому со стороны руководителей Советов, оказалась как нельзя своевременной, так как он, не располагая необходимой для подавления мятежа силой, вступил в переговоры с кадетами, убеждавшими его уступить свой пост авторитетной личности (имелся в виду генерал Алексеев), которая устроила бы противоборствующие стороны. Получив поддержку «слева», растерявшийся было премьер воспрянул духом и в последнюю минуту отклонил требование кадетов, хотя переговоры об участии их представителей в правительстве продолжил. В порядке некоторой компенсации кадетский ставленник в премьер-министры был назначен Керенским, сосредоточившим к тому времени в своих руках и пост главнокомандующего русской армией, на должность начальника ее Генерального штаба. Но продлить таким образом жизнь правительственной коалиции с кадетами Керенскому на сей раз не удалось.

Дело в том, что борьба против Корнилова сдвинула руководящие круги умеренных социалистов влево, привела их к конфронтации с кадетами, побудив к совместным действиям с радикально настроенными элементами – большевиками, меньшевиками-интернационалистами, левыми эсерами, анархистами и др. 31 августа меньшевистский ЦК принял решение о недопустимости участия во Временном правительстве «таких элементов, которые либо соучаствовали в контрреволюционном движении, либо способны парализовать борьбу с ним». Относительно кадетов подчеркивалось, что они больше не могут быть включены в правительство. Аналогичное постановление было принято и ЦК партии эсеров.

В этих условиях Керенский решил временно отложить план создания Директории на основе коалиции и, не дожидаясь, когда в соответствии с установками центральных комитетов меньшевиков и эсеров объединенное заседание исполкомов Советов, начавшее работу вечером 31 августа, решит вопрос о власти, объявил о формировании Директории из 5 человек без кадетов. В нее вошли: А. Керенский (министр-председатель, эсер), все тот же М. Терещенко (министр иностранных дел), А. Никитин (министр почт и телеграфов, меньшевик), все трое – видные масоны и убежденные сторонники коалиции с кадетами, а также двое беспартийных военных – адмирал Д. Вердеревский (морской министр) и генерал А. Верховский (военный министр).

Одновременно Керенский идет на некоторые уступки левым силам: 1 сентября от имени Временного правительства Россия провозглашается Республикой, а на следующий день вместе с объявлением состава Директории принимается предложение ЦИК Советов о созыве Демократического совещания.

Верхи революционной демократии в лице центральных комитетов эсеров и меньшевиков, а также объединенного заседания советских центров, обсудив сложившуюся ситуацию, склонились к временному признанию Директории и призвали демократические слои российского общества поддержать ее. Вместе с тем, для окончательного решения вопроса о власти, способной довести страну до Учредительного собрания, была признана необходимость скорейшего созыва съезда организованной демократии – Демократического совещания. Чтобы умиротворить левую часть участников объединенного заседания исполкомов Советов – большевиков, меньшевиков и левых эсеров, высказывавшихся за более радикальные пути преодоления кризиса власти, один из лидеров правого крыла меньшевиков – Церетели заявил: «Я думаю, что в момент этого съезда демократия будет единой и если, кроме нас, не окажется ни одной живой силы в стране, то мы возьмем власть в свои руки».

В целом одобрительно отнеслись к образованию Директории, а также ее персональному составу, кадеты, увидевшие в ней временную отсрочку вхождения своих представителей в коалиционный кабинет. Однако они категорически возражали против решения вопроса о власти на Демократическом совещании. «Если власть будет создана совещанием, в котором примут участие только те общественные группы, что присоединились к резолюции Чхеидзе на Московском совещании, – писала газета «Речь», – то это и будет тот захват власти, на котором до сих пор настаивали большевики».

Большевики расценили Директорию как ширму, прикрывающую союз эсеров и меньшевиков с кадетами, но вначале признали чрезвычайную важность Демократического совещания и необходимость обеспечения на нем наиболее полного своего представительства.

Они исходили из того, что при отказе руководства умеренных социалистов от коалиции с кадетами возникла реальная возможность принятия совещанием решения об отстранении от власти Директории и создании нового правительства, ответственного перед Советами и другими организациями трудящихся и обеспечения таким образом мирного развития революции. Но по мере того, как у лидеров эсеров и меньшевиков происходил поворот к курсу на коалицию, если не с кадетами, то с демократически настроенными представителями буржуазии, менялось и отношение большевиков к Демократическому совещанию. В нем они начинали усматривать очередную уловку «соглашателей», рассчитанную на осуществление союза с цензовыми элементами. А за неделю до открытия совещания в «Рабочем пути» (органе ЦК большевиков) была выдвинута версия, будто правительство Керенского намерено сорвать или отсрочить его. Позже, когда эта версия не оправдает себя, В. Ленин даст Демократическому совещанию еще более уничижительную характеристику, квалифицируя его как «совещание меньшинства народа», как « подлог демократии ».

Организаторов совещания – правых социалистов – лидер большевиков обвинял в том, что они «занимаются мелкими кражами демократизма: они созывают «демократическое совещание» , на котором и рабочие, и крестьяне с полным правом указывают на урезание их представительства, на непропорциональность, на несправедливость в пользу наиболее близких к буржуазии (и к реакционной демократии) элементов кооперативов и муниципалитетов».

И эта характеристика совещания, и цитированные ленинские сентенции в адрес своих политических оппонентов являлись, недостаточно обоснованными, так как ни кооперация, объединявшая в своих рядах от 2/3 до 4/5 всех крестьянских хозяйств страны, ни демократически избранные муниципалитеты и земства того времени по уровню представительности в них трудящихся города и деревни по существу не уступали и Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, и другим массовым организациям народа – фабзавкомам, профсоюзам, солдатским комитетам, Всероссийскому крестьянскому союзу и т.д.

По мысли Керенского и его единомышленников Демократическое совещание должно было продемонстрировать монолитное единство, якобы имманентно присущее революционно-демократическому движению страны, и позволить ему «создать такое правительство, в котором нуждается революция». Но при той идейно-политической разноголосице, которая царила по вопросу о власти и других проблемах как между основными партиями России, так и внутри каждой из них, совещанию не суждено было оправдать возлагавшихся на него надежд.

Демократическое совещание открылось в Петрограде 14 сентября и продолжалось до 22 сентября. В его работе участвовало почти 1500 делегатов, из них 532 эсера, 305 меньшевиков, 134 большевика, 55 представителей трудовой народно-социалистической партии, 17 «беспартийных» социалистов и 4 кадета.

Обсуждение главного вопроса совещания – вопроса о власти по куриям и фракциям – продемонстрировало большой разнобой мнений и соответственно результатов голосования. Так, в курии профсоюзов за коалиционную власть было подано всего 8 голосов при 73 против; за власть Советов – 53 и за власть, формируемую Демократическим совещанием, – 20 голосов. В курии городов сторонники коалиции собрали 73 голоса, а ее противники на 1 больше; причем примерно в той же пропорции разделились голоса при оценке полномочий самого совещания. Крестьянские организации дали близкие показатели: за – 66, против – 57, правда, платформа бывшего «селянского министра» В. Чернова – за коалицию без кадетов – получила здесь 95 голосов. Значительно правее оказались земцы и кооператоры: у первых за коалицию – 54, против – 6 при 17 воздержавшихся, у вторых только 2 голоса против. Общее голосование, проводившееся 19 сентября, показало, что большинство (766 против 688 при 38 воздержавшихся) за коалицию с «цензовыми элементами». Перевес сторонникам коалиции обеспечили представители крестьянства, кооперации, земства и других более мелких курий.

Поскольку в основе такой разноголосицы лежали различные партийно-политические пристрастия, конечные итоги совещания в основном определялись на партийных фракциях.

Но после этого депутаты обсуждали и голосовали две поправки: 1) об исключении из коалиции тех кадетов, что оказались причастны к корниловщине; 2) об исключении из коалиции всей кадетской партии. Обе поправки были приняты. Но при голосовании общей резолюции, гласившей «съезд за коалицию, но без кадетов», она была с треском провалена – большинством 813 при 183 «за» и 80 воздержавшихся.

Возникла тупиковая ситуация. Демократическое совещание приняло два по сути взаимоисключающих решения: одно за создание коалиционной власти, другое – против. Вместо единства рядов революционной демократии оно демонстрировало углубление идейно-политического раскола в ее среде.

Вот почему было решено не разъезжаться и сделать попытку, рассматривая результаты голосования как показатель настроения совещания, договориться на фракционных и групповых собраниях. 20 сентября после этих собраний на заседании президиума совещания, пополненного представителями фракций и групп, принимается решение о выделении из состава совещания Временного Совета республики (Предпарламента), куда вошли бы и цензовики, но преобладание должно быть обеспечено демократическим элементам. В тот же день предложение об организации Предпарламента 829 голосами при 106 против было принято совещанием. 22 сентября утверждением списка членов Предпарламента Демократическое совещание закончило работу.

В этих условиях 22—23 сентября проходили переговоры членов Временного правительства, руководителей Демократического совещания, группы московских «общественных деятелей» и представителей ЦК кадетов. На них 14 августа обсуждались демократическая программа, изложенная Чхеидзе на Государственном совещании как основа антикризисной политики, а также вопросы определения юрисдикции Предпарламента. В процессе переговоров программа 14 августа была пересмотрена и «смягчена» настолько, что стала приемлемой для кадетов. По вопросу же о статусе «детища» Демократического совещания его руководители отказались от принципа ответственности власти перед Предпарламентом, которому отводилась роль всего лишь совещательного органа, а создание этого органа, переименованного в Совет республики, передали в руки правительства.

Вечером 23 сентября состоялось заседание Предпарламента в составе, избранном перед закрытием Демократического совещания. Оно отвергло резолюцию большевиков и незначительным большинством приняло предложенную меньшевиком Даном резолюцию, молчаливо одобрявшую итоги переговоров. После этого никаких преград на пути Керенского и его соратников к созданию третьего коалиционного правительства уже не было. 25 сентября состав нового кабинета был назван. Керенский оставался главой правительства и Верховным главнокомандующим. Хотя в новом кабинете министры-социалисты имели большинство по сравнению с представителями кадетов и деловых кругов (10 и 6), ключевые посты в нем остались за кадетами и цензовиками.