Текст книги "Святитель Григорий Богослов"

Удаляясь в Арианз, св. Григорий хотел, подобно рыбке-кораблику, издали смотреть, как другие терпят поражение или поражают ближних[148]148
  См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 87. К Филагрию // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 473.


[Закрыть]. Действительно, он и из своего уединения внимательно наблюдал за современным ходом дел церковных; впрочем, при этом, сколько мог, и сам старался дать им направление, благоприятное для православных. Правда, что он отказался принять участие в совещаниях продолжавшегося Константинопольского Собора, несмотря на двукратное приглашение императора Феодосия, но отказался по причине недоверия к отцам Собора, а еще более по причине опасной болезни. «Если должно писать правду, – писал Григорий сановнику императора, через которого было сделано приглашение, – то моя мысль – уклоняться от всякого собрания епископов, потому что не видал еще ни одного собрания, которое бы имело во всех отношениях полезный конец и более избавляло от зол, нежели увеличивало их. Любопрительность и любоначалие… выше всякого описания…[149]149
  Говоря таким образом, свт. Григорий, по-видимому, очень мало полагался на добросовестное и основательное рассуждение о предметах веры и благочиния даже на соборах, при честолюбии епископов. Но в настоящем случае легко понять, что такой отзыв о соборах есть следствие или слишком живой впечатлительности Григория, или неверного умозаключения его из одного или двух случаев обо всех или большей части случаев.


[Закрыть] Теперь же побуждает меня к такому решению и болезнь, от которой всегда я почти при последнем издыхании и ни на что не могу употребить себя»[150]150
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 130. К Прокопию // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 498. См. также: Он же. Письмо 131. К Олимпию // Там же. С. 499.


[Закрыть]. Впрочем, хотя Григорий отказался быть на Соборе, но своими письмами немало содействовал обузданию своеволия еретиков. Так, в письме к преемнику своему на Константинопольской кафедре просил ходатайствовать пред царем о запрещении еретикам, особенно аполлинаристам, иметь свои собрания[151]151
  См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 202. К Нектарию // Там же. С. 537.


[Закрыть]. Через несколько времени Григорий узнал о предполагаемом Соборе в 385 году, и в это время он убедительно просил тогдашних консулов, Постумиана и Сатурнина, а также двоих сильных при дворе сановников, Мардария и Виктора[152]152
  См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 133. Виктору // Там же. С. 499; Письмо 136. К Мардарию военачальнику // Там же. С. 501.


[Закрыть], принять возможные меры к умирению церквей во время Собора. Вот как заканчивается письмо к Постумиану: «…ничего не почитай столько приличным твоему начальствованию, как это одно, чтобы под твоим начальством и твоими трудами умирены были церкви, хотя бы для сего нужно было с особенной строгостью наказать мятежных. А если я кажусь тебе странным, что, удалившись от дел, не покидаю заботы, не дивись этому. Хотя уступил я престол и высокость сана желающим, однако же не уступил с этим и благочестия, но думаю, что теперь и покажусь для тебя более достойным доверия, как служащий не собственно своему, но общему благу»[153]153
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 173. К Постумиану // Там же. С. 520. См. также: Он же. Письмо 132. К Сатурнину // Там же. С. 499.


[Закрыть]. Советы Григория в самом деле были уважены, как видно из того, что император Феодосии повторил прежний свой указ, которым еретикам запрещалось иметь свои собрания, но который дотоле оставался без исполнения.

Какую строгую подвижническую жизнь вел Григорий по удалении из Константинополя, это можно видеть из некоторых его стихотворений: «Один неразумный человек, – так пишет Григорий в одном стихотворении, – богатый и высокомерный, вздумал недавно утверждать, что я роскошествую; сверх прочего говорит он и то, что я богат, потому что свободен от дел, имею у себя сад и небольшой источник. На это отвечал я ему: „Умалчиваешь ты, несчастный, о слезах, об узде, наложенной на чрево, о язвах на коленах и о ночном бдении“»[154]154
  Ср.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение 44. На лицемерных монахов // Там же. С. 294.


[Закрыть]. В другом стихотворении, оплакивая страдания души своей, Григорий так описывает образ своей жизни: «Я умер для жизни, едва перевожу дыхание на земле; бегаю городов и людей, беседуя со зверями и утесами; один вдали от других обитаю в мрачной и необделанной пещере, в одном хитоне, без обуви, без огня; питаюсь только надеждой… ложем у меня – древесные ветви, постелею – власяница и пыль на полу, омоченная слезами. Многие воздыхают под железными веригами… иные, осыпаемые зимними снегами, по сорок дней и ночей стоят как дерева… имея в мыслях единого Бога. Иной замкнул себе уста и на язык свой наложил узду, которую… ослабляет только для одних песнопений… Другой смежил очи и к слуху приставил двери, чтобы не уязвило его откуда-нибудь неприметным образом жало смерти. Такие способы уврачевания и я употреблял против неприязненной плоти»[155]155
  Свт. Григорий Богослов. Плач. О страданиях души своей // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 298.


[Закрыть]. Особенно замечательна заботливость Григория об обуздании языка. В 382 году Григорий налагал на себя молчание на всю Четыредесятницу. Цель своего подвига он сам объясняет так: «…приметив, что стремительность беглого слова не знает ни веса, ни меры… я совершенно удержал слово в высокоумном сердце, чтобы язык мой научился наблюдать, что ему можно говорить и чего нельзя»[156]156
  Свт. Григорий Богослов. На безмолвие во время поста // Там же. С. 285.


[Закрыть]; молчание «укротит и раздражительность, которая не высказывает себя, но сама в себе поглощается»[157]157
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 107. К Кледонию // Там же. С. 490.


[Закрыть]. Быть может, что наложенным на себя молчанием он хотел и других сколько-нибудь предостеречь от суетного, а еще более от пагубного празднословия. Конечно, такой обет безмолвия казался многим даже странным, особенно тем, которые приходили к святителю в это время и не могли добиться от него ни одного слова, кроме каких-нибудь мин и жестов, более необходимых для ответа. Слушать других Григорий соглашался, если только они говорили при этом о чем-нибудь добром и нужном, но сам не давал ни на что ясных ответов[158]158
  См.: Там же. С. 491.


[Закрыть]. В это время посещал Григория назианзский градоначальник Келевсий, но и для него не допущено было нарушение обета. Градоначальник обвинял Григория в грубости и неучтивости, но в ответ на это получил письмо, в котором Григорий со всею смелостью писал: «Мое безголосье лучше твоего красноглаголания» – и напомнил ему пословицу: «Тогда запоют лебеди, когда замолчат галки»[159]159
  См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 114. К Елевсию // Там же. С. 493.


[Закрыть]. Самые письма, какие писал он во время своего безмолвия и которых дошло до нас до семи, отличаются чрезвычайным лаконизмом. В это же время написал святой безмолвник и два стихотворения: «На гневливость» и «Разговор на часто клянущихся»; здесь отчасти объясняются и те причины, которые побудили Григория дать обет безмолвия[160]160
  См.: Свт. Григорий Богослов. Письма 111–118 // Там же. С. 491–494; Стихотворения богословские, 24 и 25 // Там же. С. 124–143.


[Закрыть].

Не более как за год до смерти св. Григорию причинил еще великое оскорбление какой-то его родственник по имени Валентиниан.

В Арианзе, против места, где Григорий проводил свою безмолвную жизнь, Валентиниан поселил женщин зазорного поведения. Григорию по той его сердечной чистоте, какую он полюбил с самого детства, конечно, нечего было опасаться, но, несмотря на это, Григорий с приближенными ему людьми поспешно убежал из своей пустыни, хотя она была для него очень любезна и по родственным воспоминаниям, и потому, что здесь были погребены его родители и здесь же почивали мощи назианзских мучеников, в честь которых ежегодно совершалось празднество 29 октября. Положение добровольного изгнанника было чрезвычайно горестное. Великость скорби ясно выразилась в стихотворении, написанном по этому случаю. Здесь он говорит о себе следующее: «Оставалась у меня одна родина, но и оттуда изгнал меня злобный демон, воздвигнув против меня черные волны. Теперь я одинокий странник, скитаюсь на чужой стороне, влача скорбную жизнь и дряхлую старость, не имею у себя ни престола, ни града, ни чад, хотя обременен заботами о чадах…»[161]161
  Свт. Григорий Богослов. Стихотворение 43. К себе самому. В вопросах и ответах // Там же. С. 294.


[Закрыть]. И в письме к Валентиниану содержится подобная же жалоба, именно здесь он так выговаривает своему обидчику: «Самым нечестивым образом гонят нас из отчизны не словом, но делом, и весьма жестоко; гораздо лучше было бы объявить приказ об удалении явным предписанием, нежели нарушать святость нашей жизни поселением женщин прямо против нас. Если не смело будет сказать, то чрез Еву изверг ты и нас из рая. Правда, что нетрудно найти благовидную отговорку и сказать, что ты оказываешь нам честь чрез такое соседство, желаешь принимать нас дружески и родственно, однако же слово – не дело. Когда вы приходите на это место, мы принимаем вас и лобызаем, но от домоправления женщин так же спешим удалиться, как и от набега ехидн. Поэтому дело наше кончено. Мы перехитрены, предались бегству, оставив и труды рук своих, и надежды и принеся немало оправданий пред святыми мучениками. Конечно, это тяжело и невыносимо, однако же входит в любомудрие избранной нами жизни»[162]162
  Ср.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 203. К Валентиниану // Там же.


[Закрыть]. Из этого письма ясно видно, как бдителен и строг к себе был св. Григорий даже при встрече с такими соблазнами, которых ему вовсе нечего было опасаться, и как несправедливы жалобы на строгость древних правил о поведении иноков в подобных сему обстоятельствах.

Письмо произвело в Валентиниане раскаяние, и св. Григорий последние дни своей жизни мог проводить в Арианзе. Обстоятельства его кончины неизвестны. Обыкновенно полагают, что он умер в 389 или 390 году. Смерть для него была так нестрашна, что он сам в молитвах своих часто просил ее у Бога. Незадолго до смерти он написал в стихах и надгробие себе; здесь он кратко исчислил скорбные и радостные события своей жизни, упомянул и о своих трудах для славы имени Божия, а также и о том, что он от юности носил в душе своей чистые стремления[163]163
  См.: Свт. Григорий Богослов. Эпитафия к себе самому // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 323, 324.


[Закрыть].

В Прологах сохранилось описание внешнего вида св. Григория. Именно, об этом здесь говорится следующее: св. Григорий росту небольшого, бледноват, брови имел прямые, взгляд кроткий и ласковый; правый глаз, который в одном углу сократила рана, прищурен; борода была недлинная, но довольно густая, конец бороды представлялся с темным отливом; волос на голове было очень мало, в молодости они были белокурые, а в старости совершенно седые. Мощи его из Назианза в Константинополь перенесены в 950 году по желанию и при участии императора Константина Порфирородного, а теперь они хранятся в Риме в базилике св. Петра; сюда они перенесены греческими монахинями во время крестовых походов[164]164
  См.: Муравьев А. Н. Римские письма: В 2 т. М., 1846.


[Закрыть].

Глава VI

Некоторые черты характера св. Григория, извлеченные из его писем. – Уважение к нему в Древней Церкви и сравнение его с Василием Великим

В дополнение к жизнеописанию св. Григория находим нужным познакомить читателя с некоторыми чертами нравственного его характера, о которых не было повода говорить при последовательном изложении событий его жизни и подвигов служения Церкви. Сведения об этом заимствуем из писем Григория[165]165
  Всех писем Григория Богослова дошло до нас 243. Многие из них более замечательны по учености и красноречию, чем по раскрытию предметов христианской веры и деятельности. Впрочем, есть и такие, в коих рассматриваются догматы веры и вопросы нравственные. Важнейшие по содержанию суть два письма Кледонию против аполлинаристов. Эти послания заслужили высокое одобрение и отцов Ефесского и Халкидонского Соборов. Из писем нравственного содержания в одном излагается учение о клятвах, в других св. Григорий увещевает иногда к единодушию в деле веры, иногда к поступлению в монашеское звание, или к прощению обид, или к благодушному перенесению скорбей, а также к исполнению завещания родителей. Есть письма, в коих обличает и за преступления, запрещает развод и дает наставление, как праздновать христианские браки. Есть довольно писем ходатайственных.


[Закрыть].

Богомыслие так было постоянно в Григории, что он без всякого сомнения дозволяет о себе такие выражения: «О Пресвятой Троице я чаще говорю, нежели дышу, говорю среди опасностей и когда нет опасностей»[166]166
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 100. К Гигантию // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 478.


[Закрыть].

Подобно другу своему Василию, он утешением для себя считал ходатайствовать за несчастных, и его ходатайство, сколько можно судить по письмам, было по большей части уважаемо. Правители Второй Каппадокии, к которой принадлежал Назианз, весьма уважали Григория, хотя некоторые из них были и язычниками, например Немезий. Это особенно видно из тех благодарственных писем, которые Григорий писал к градоправителям при известии о перемещении их на другие должности. Известно еще, что по его ходатайству назианзянам дважды даровано было прощение, несмотря на то что за возмущение, произведенное ими, предполагалось до основания разрушить самый город. Всех ходатайственных писем св. Григория дошло 67, но из них в 24 испрашиваются милости родственникам Григория, особенно племяннику Никовулу[167]167
  См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 175. К Евдоксию ритору // Там же.


[Закрыть]. Воспитанием его так был озабочен Григорий, что внимания к нему и надзора за ним просил чрез свои письма у всех софистов и риторов, бывших при тех училищах, в коих в разное время обучался Никовул. Это было тем необходимее, что Никовул, при очень хороших способностях, не отличался должным прилежанием. Набожный дядя просил иногда и епископов позаботиться об отыскании квартиры для его племянника, только поближе к церкви[168]168
  См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 157. К Феодору, епископу Тианскому // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 513.


[Закрыть].

Бескорыстие было так любезно душе Григория, что, продавая Адамантию свои риторические книги, он опасался, чтобы покупатель не почел его корыстолюбивым; и потому, не назначая цены за книги, он объявил только, что какая бы ни была плата, она поступит к нищим. «Пришли только деньги, – писал он, – а возражение решат нищие»[169]169
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 235. К Адамантию // Там же. С. 556.


[Закрыть].

В письмах своих часто упоминает Григорий о большом числе своих друзей, но в то же время замечает: «Когда называю кого друзьями, то разумею людей прекрасных, добрых, соединенных со мною узами добродетели»[170]170
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 39. К Софронию // Там же. С. 442.


[Закрыть]. Поэтому же, когда он рекомендовал какому-то Стратигию одного сопресвитера Сакердота, то прибавлял: «Увидев [Сакердота], скажешь: „Григорий подлинно любитель всего прекрасного“»[171]171
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 169. К Стратигию // Там же. С. 518.


[Закрыть]. Большая часть друзей Василиевых были, как видно, и друзьями Григория. Таковы магистр Софроний, св. Григорий Нисский, Воспорий Колонийский, св. Амфилохий Иконийский. От последнего Григорий получил до тысячи писем. «Бодрствую ли я или сплю, у меня не прекращается попечение о твоих делах, – так пишет Григорий Палладию, – и ты стал добрым смычком и стройной лирой, поселившись в душе моей после того, как, пиша ко мне тысячи писем, усовершился в познании моей души»[172]172
  Ср.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 171. К Палладию // Там же. С. 519. В других изданиях это письмо подписывается «К Амфилохию». Впрочем, данные слова св. Григория можно понимать и не столь буквально, а как просто указывающие на многочисленность этих писем. Тем более что эти письма св. Амфилохия к св. Григорию до нас не дошли. – Ред.


[Закрыть]. Особенно много приобрел Григорий для себя друзей, и притом из числа первых сановников империи, живя два года в Константинополе. Таковы были, например, два консула, к коим он обращался с просьбами об умиротворении дел церковных. Но первым и искренним другом, так же, как и Василия, св. Григорий называет Софрония. Дружба Григория с Василием, по случаю отказа от Сасимской кафедры, по-видимому, недалека была от разрыва: с одной стороны сыпались резкие и колкие упреки в лености, а с другой – в гордости, но действия, единовременные этим письмам, в том и другом показывали высокое взаимное расположение и уважение. О глубокой преданности Григория своим друзьям ясно говорит и письмо к Амазонию, писанное вскоре по удалении из Константинополя. Вот как оно читается: «Если кто из общих наших друзей (а их, как уверен я, много) спросит у тебя: „Где теперь Григорий, что делает?“ – смело отвечай, что любомудрствует в безмолвии, столько же думая об обидчиках, сколько и о тех, о ком неизвестно ему, существовали ли когда на свете. Так он непреодолим! А если тот же человек еще спросит тебя: „Как же он переносит разлуку с друзьями?“ – то не отвечай уже смело, что любомудрствует, но скажи, что в этом очень малодушествует. Ибо у всякого своя слабость, а я слаб в отношении к друзьям и дружбе…»[173]173
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 94. К Амазонию // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 476.


[Закрыть]. В числе друзей Григория было немало софистов и риторов. При всяком удобном случае он убеждал их оставить занятие софистикой[174]174
  См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 190. К Евстохию-софисту // Там же. С. 529–530.


[Закрыть], а одного из них, именно ритора Евдоксия, склонял и к монашеской жизни по следующим причинам: «…во-первых, у тебя, как мне представляется, есть свои правила жизни, нрав тихий и нехитростный, неспособный к изворотливости в свете; во-вторых, у тебя душа даровитая, возвышенная и легко вдающаяся в умозрения; в-третьих, болезненность и телесная немощь, а это и Платону немаловажным кажется в деле любомудрия. Сверх того, ты в таком возрасте, когда страсти начинают покоряться»; «язык у тебя не зол… род у тебя не худой, и вовсе ты человек не для народной площади… Поэтому… не соглашайся иметь превосходство между галками, когда ты в состоянии быть орлом!.. Долго ли играть с детьми в куклы и приходить в восторг от рукоплесканий?»[175]175
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 178. К Евдоксию ритору // Там же.


[Закрыть]. Уверенность, что исполнение сего совета принесет много утешительных плодов, эта сильная уверенность побудила Григория заключить письмо такими словами: «И очень знаю, похвалишь меня теперь не много, а вскоре несравненно больше, когда увидишь себя в том состоянии, какое обещаю, и когда найдешь, что это не пустое блаженство, не вымыслы ума, но самая действительность»[176]176
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 178. К Евдоксию ритору // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 523.


[Закрыть].

Весьма замечательно по искусству и по чувству письмо Григория, писанное в защиту своей племянницы Алипианы (которая была дочерью Горгонии). Муж Алипианы порицал ее за малый рост. Посему св. Григорий писал: «Осмеиваешь у нас Алипиану, будто бы она мала и недостойна твоей великости, длинный и огромный великан и ростом, и силой. Теперь только узнал я, что и душа меряется, и добродетель ценится по весу, что дикие камни дороже жемчужин и вороны предпочтительнее соловьев. Возьми себе величину и рост в несколько локтей и ни в чем не уступай Церериным жницам. Ты правишь конем, мечешь копье, у тебя забота – гоняться за зверями, а у ней нет таких дел; не большая нужна крепость сил владеть челноком, обходиться с прялкой и сидеть за ткацким станом, – а это преимущество женщин. Но если присовокупить, как Алипиана до земли преклонена в молитве и высокими движениями ума всегда собеседует с Богом, то пред этим что значат твоя высота и твой телесный рост? Посмотри на ее благовременное молчание; послушай, когда говорит; рассуди, как не привязана к нарядам, как по-женски мужественна, как радеет о доме, как любит мужа; и тогда скажешь словами одного лакедемонянина[177]177
  Т. е. спартанца.


[Закрыть]: „Подлинно, душа не меряется, и внешнему человеку должно иметь у себя в виду и внутреннего“. Если примешь это во внимание, то перестанешь шутить и смеяться над малым ее ростом, а назовешь себя счастливым за супружество с ней»[178]178
  Свт. Григорий Богослов. Письмо 12. К Никоволу // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 427.


[Закрыть].

Скажем теперь о том уважении, каким Григорий пользовался в Древней Церкви. В произведениях древней церковной письменности не дошло до нас ни одного похвального Слова Григорию Богослову, но одно наименование его Богословом, с пятого века[179]179
  Произведение преп. Нила Синайского «О восьми помыслах».


[Закрыть] усвоенное ему Церковью и одинаковое с именованием возлюбленного ученика Иисусова, одно это имя лучше всех похвальных Слов говорит о высоком уважении к нему. По уверению пресвитера Григория (жившего в VIII веке), это название дано Григорию Назианзскому, потому что никто ни прежде, ни после не увлекал так своими догматическими беседами, не заставлял так полюбить богословие, как Григорий Назианзин. Действительно, в один год незнакомому пришельцу восстановить Православие в такой столице, в которой сорок лет пред сим господствовало арианство, – это истинно изумительный подвиг, который несомненно свидетельствует о великом обилии благодатных даров в проповеднике. Св. Василий Великий писал Евсевию, Самосатскому епископу: «Если бы Григорию нужно было поручить в управление церковь, соответствующую его дарованиям, то таковой была бы вся Церковь, собранная под солнцем»[180]180
  Ср.: Свт. Василий Великий. Письмо 98. К Евсевию, епископу Самосатскому // Свт. Василий Великий. Творения. Т. 2. С. 601.


[Закрыть]. События показали, что эти слова для своего понимания не требовали больших ограничений. Еще когда Григорий не был посвящен в пресвитера, св. Василий называл его в письме к кесарийским монахам[181]181
  См.: Свт. Василий Великий. Письмо 8. К кесарийским монахам // Там же. С. 456.


[Закрыть] сосудом избранным, глубоким кладезем и устами Христовыми. А что сказал бы Василий о Григории, если бы дожил до 381 года? И на Западе имя Григория Богослова было в великой славе. Блаженный Иероним думал немало возвысить себя чрез то, что своим учителем в изъяснении Писания называл Григория Богослова. Руфин был враг Иерониму, но и он так почитал Григория, что несогласие в чем-нибудь с учением Григория Богослова признавал несомненным признаком уклонения от Православия. Православная наша Церковь в одном из песнопений (именно кондаке) называет Григория Богослова «умом крайнейшим».

Известно, что ни на чьи отеческие творения не писано так много толкований, как на сочинения Григория Назианзина. Так, в V веке писал толкования на св. Григория Нонн Пентапольский, в VII веке – св. Максим Исповедник, в VIII – Илия, митрополит Критский, Григорий пресвитер, описавший его жизнь, и многие другие в X, XI и XII веках. Все это, конечно, была дань искреннего уважения к вселенскому учителю и следствие высоты его учения, а отнюдь не темноты изложения мыслей, хотя правда и то, что сочинения, исполненные глубокомыслия, требуют больших трудов для понимания, чем те сочинения, которые поражают более цветами ораторского красноречия.

После этого не излишним еще представляется коснуться вопросов: что есть сходного и различного между Василием Великим и Григорием Богословом? Есть ли какое преимущество у одного пред другим, или они во всем равны между собой? Эти вопросы занимали некоторых и в древности. Ближайшие, например, ко времени Василия Великого и Григория Богослова церковные писатели затруднялись, которому из них отдать преимущество. Вот слова о сем церковного историка Сократа: «Память о Василии и Григории, сохраняемая всеми людьми, и ученость написанных ими книг уже достаточно свидетельствуют о знаменитости того и другого; в свое время они принесли много пользы церквам, их считали пламенниками веры. Но если бы кто захотел сравнить Василия с Григорием, представить душевные свойства, образ жизни того и другого и свойственные каждому добродетели, тот затруднился бы, которого из них предпочесть, ибо по образу жизни и по образованию, то есть по своим познаниям в эллинских науках и в Священном Писании, они были равны друг другу»[182]182
  Сократ Схоластик. Церковная история. IV, 26.


[Закрыть]. Сам Григорий Богослов пишет о себе, что он всегда предпочитал себе великого Василия и потому письма его клал напереди, а свои за ними; Василий же, по его словам, предпочитал себе Григория[183]183
  См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 53. К Никоволу // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 452–453.


[Закрыть]. В XII веке, в царствование Алексея Комнина, в Константинополе дошло дело даже до споров по сему предмету. Одни почтенные и добрые люди ставили выше Василия, тогда как иные особенно преданы были Григорию Богослову, говоря, что он по изяществу и разнообразию изложения, по звучности слов и по цветистости выражений превосходит всех знаменитых ученых, как языческих, так и наших. Третьи возвышали Златоуста как более человечного в поучениях своих и за множество медоточных слов и силу мысли. Одни посему назывались василианами, другие григорианами, иные иоаннитами. Спустя немалое время после этих споров святители сии явились Иоанну, епископу Евхаитскому, сперва поодиночке, а потом все, и сказали ему: «Мы, как видишь, едино пред Богом; каждый из нас в свое время, руководимый Божественным Духом, составил учение для спасения человеческого. Нет между нами ни первого, ни второго. Поэтому, вставши, прикажи спорящим прекратить споры из-за нас. Соедини нас во один день и, как тебе покажется приличным, совершай праздник во имя наше и потомкам передай, что мы равны пред Богом. И мы непременно будем содействовать спасению тех, которые будут совершать праздник в общую память нашу». Следствием этого видения было, как известно, установление праздника в честь трех святителей 30 января[184]184
  12 февраля по новому стилю. – Ред.


[Закрыть].

Несомненное различие между Григорием и Василием состоит только в том, что первый был гораздо чувствительнее последнего; потому Григорий, лишь только замечал завистливое нерасположение к себе некоторых, желал уклоняться от поприща своего служения, чтобы не подать повода к несправедливым о себе толкам. И Василию не менее приходилось терпеть от своих завистников, и особенно от евстафиан, но, призванный однажды на чреду своего служения, он с твердостью защищал свои права, а клеветы и обвинения отражал только частными письмами, не оставляя самой должности. С нравственной стороны то и другое, конечно, законообразно. Но где больше самопожертвования, трудно решить. Немало нужно, конечно, терпения и тогда, когда остаются при своих должностях, несмотря на то что иные неизменную ревность о благе Церкви называют гордостью или упрямством. И такие подвиги, очевидно, соединяются с самопожертвованием, так как наша честь и слава составляют часть нашего благополучия. А эта твердость и сила есть преимущественно достояние Василия. Как проповедники и ораторы, Василий и Григорий истинно неразличимы. Действительным оттенком различия между ними представляется то, что в проповедях Григория чаще можно встретить речь более сжатую, чем живописно подробную и общепонятную. Вообще же совершенства их красноречия очень единообразны; так должно быть и потому, что, при единообразии направления, они слушали одних наставников и имели одинаковые успехи во всех науках. Правда, что более изящества и законченности в пяти Словах Григория о богословии, чем в пяти книгах Василия против Евномия, но это различие объясняется самой целью сочинений. Василий опровергал апологию Евномия применительно к порядку ее слов и мыслей, а Григорий занимался решением устных возражений, которым он, естественно, должен был усвоить порядок, более приличный церковным беседам. При этом хотя последний замечает, что он не хочет строить свои беседы на чужом основании, но нередко повторяет мысли Василия почти его же словами[185]185
  В Прологе под 30 днем января говорится: «Если нужно, чтобы между людьми был некоторый образец и монумент, сложенный из всех по частям добродетелей, это был великий Григорий. Чистотой жизни превосходя всех отличавшихся своей деятельностью, он столько преуспел в богословии, что мудростью своей превзошел всех как по силе слова, так и по знанию догматов, почему и получил название Богослова». Но здесь же и о Василии Великом сказано: «Он красноречием превзошел не только современников, но и живших прежде него. Изучивши все науки, он в каждой был первым. Будучи столько же совершен и в исполнении правил любомудрия, он достиг чрез это созерцания сущего». Такой отзыв, видимо, высказан в соответствие видению о трех святителях Иоанна Евхаитского. (Из ежемесячного «Журнала душеполезного чтения», 1864.)


[Закрыть].