Текст книги "Апокалипсис отменяется (сборник)"

– Кармель, нужна помощь, – сказал он, подходя к блестящей стойке. Хорошо, что Олжаса не было.

– Чем могу? – улыбнулась девушка.

– Я должен поговорить с главным. Самым главным.

– С… Торгвальдом? – спросила Кармель и округлила глаза. – Не получится.

– Он здесь? Тогда получится. Устрой. Прошу. Это важно.

– Что случилось? Виниченко…

– Он не поможет. Никто не поможет. Неважно. Мне нужно поговорить с главным.

– Но он, может, тебя и не примет!

– Попробуй. Пожалуйста.

Рахат представлял табло. «37:0». Ноль угрожающе мерцал, вот-вот сменится на единицу.

Кармель пожала плечами и ткнула пальчиком в селектор.

– Спасибо…

– Да, – отрывисто бухнул голос из динамика.

– Торгвальд, извините, что беспокою. У Рахата Селикбаева к вам какой-то очень важный вопрос…

– Кто такой? – спросил голос.

– Наш спасатель, переведен в офис после…

– Что нужно?

– Я не знаю. Но говорит…

– Вопрос жизни и смерти, – выкрикнул Рахат, боясь, что слова Кармель звучат неубедительно.

– Пусть зайдет, – решил голос.

Кармель посмотрела на Рахата.

– Повезло!

– Спасибо, – еще раз поблагодарил Рахат.

– Лифт крайний справа.

Рахат никогда не видел главного. Для него он всегда был легендарной загадочной фигурой, сидящей в далекой Москве. Все в мире Рахата существовало благодаря незримому главному: клиенты, спасательные операции, рекордный личный счет, карьера, деньги, смелые планы на будущее, надежды на дополнительные квоты и безопасность себя и близких. Главный был богом – и сейчас он поднимался к нему на Олимп.

– Рассказывай, – энергично велел седовласый великан, сидящий за огромным, как материковая плита, и черным, как добытый ночью уголь, столом.

Рахат растерялся, но только на миг.

Он старался излагать кратко и четко. О нехватке информации. О том, как Митякис отрубил связь. О пустом кабинете. Об ответственности, которую свалили на него, о кривой Сергеева-Левина. О «портящемся» клиенте, разрушение мозга которого превысит пятидесятипроцентный минимум.

И о том, как можно спасти клиента.

– Митякис? – вкрадчиво спросил Торгвальд, бережно держа крохотный телефон крепкими пальцами. – Ко мне.

– …

– Сейчас, – сказал Торгвальд, глядя на Рахата сверху вниз. Глаза его были светло-серые, ледяные. – Выслушаем противную сторону.

Рахату стало не по себе. Получалось, что он наябедничал на Митякиса. Он, заморыш, которого Торгвальд до этой минуты даже не знал, – столкнул его и другого… зубра.

Вошедший Митякис ожег Рахата недобрым взглядом. Нос с горбиной нависал над губой, как клюв.

– Что с Хорошевым? – спросил Торгвальд. – Почему не проинформировали? И у него к вам претензии, – он махнул в сторону Рахата (тот обмер).

– Какие же? – сухо спросил Митякис, неотрывно глядя на Рахата.

– Не предоставляете информации. Не даете работать. Саботируете, – сказал Торгвальд, махнув Рахату, чтобы молчал.

– Саботирую? – переспросил Митякис.

– Именно. После рассказа Рахата у меня чувство, будто вы желаете, чтобы мы не выполнили условия контракта с Хорошевым.

– А как его выполнить, – гневно сказал Митякис, – если он болтается на орбите? Приземлится – и выполним.

– При спуске его мозг пострадает слишком сильно, – торопливо сказал Рахат. – Личность будет безвозвратно утеряна.

– И этого ты ему не сказал, – грохнул Торгвальд. Он возвышался над Митякисом, как Один, грозный повелитель Вальхаллы, над жалким смертным.

– Это его задача, Торгвальд, – ответил Митякис.

Рахат с огорчением отметил, что он не очень-то испугался.

– Он спасатель, – продолжал Митякис. – Я не владею информацией о…

– А нужно владеть! Но человек нашел выход. Только не смог рассказать тебе о нем. Ты спрятался. Думаю, ты нарочно осложнял операцию. И это – неприкрытый саботаж.

– Да какой саботаж! – крикнул Митякис. Лицо его начало багроветь. – Сейчас процесс «спасения» такой, что…

– Какой? – спросил Торгвальд.

– Дорогой и бестолковый, – сказал Митякис. – Как дети. Спасатели! Тамерлан и его команда. Я много раз уже об этом говорил. Маемся, бегаем. Несолидно и глупо. Теряем огромные деньги на какую-то пионерщину.

– Ты разве бегаешь? – притворно удивился Торгвальд. – Пионеришь?

– Какая разница, – сказал Митякис. – Он бегает. А мы – платим. За все. Берем из общего бюджета. А строительные проекты…

– Оставь свои проекты, – решительно сказал Торгвальд. – Несолидно это – дома строить. Глупо. Все, не возражай. Тебе шумный провал на руку – тем легче будет убедить Совет, что я опять занимаюсь ерундой, и вернуть главную роль себе и своим проектам. Не выйдет.

– Мои проекты – не такие, конечно, интересные, как ваши, но они стабильно дают прибыль и не подрывают авторитет.

– Хорошева мы все равно вытащим.

– Но как? – вскричал Митякис. – Как? Он – в космосе!

– Он знает как, – сказал Торгвальд, указывая на Рахата.

– Это очень сложно, – виновато сказал Рахат.

– Объясняй, – сказал Торгвальд.

Рахат включил планшет.

– В капсуле не спустить – мозг погибнет. Вот все расчеты. Спускать нельзя. Но можно изъять мозг – на корабле есть врач – и поместить в зонд, запуск которого должен состояться со Станции через четыре часа. Они собираются отправить его на орбиту вручную. Управлять зондом будут с Земли. Целиком Хорошев не влезет, даже голова – не влезет. Но если демонтировать видеокамеру, место появится.

Рахат кликнул, увеличивая изображение на экране планшета, продолжал:

– Я изучил устройство зонда, – если здесь, здесь и здесь отсоединить стойки, – астронавты сделают это минут за пятнадцать, – освободится необходимое место. На корабле есть свинцовые пластины, ими нужно будет обложить изнутри – иначе солнце уничтожит мозг наверняка. Сейчас нужно обратиться в ЦУП и выкупить зонд, после чего взять управление им на себя.

– При посадке мозг сгорит точно так же, как и в капсуле, даже еще быстрее, – заметил Торгвальд.

– А мы не будем спускать зонд на Землю! Мы посадим его на Луне. Зонд предусматривает мягкую посадку. И на Луне нет атмосферы, в которой он бы сгорел.

– А двигатели? – спросил Торгвальд. – Они его не разогреют?

– Нет, я уже узнал.

Митякис громко рассмеялся.

– Зонд принадлежит компании «Чань-Э». Думаю, они уступят его. Мозг Хорошева накачают криопротекторами, тогда он сохранится гораздо лучше. Вот расчеты. Пятьдесят пять процентов, учитывая, что он проведет на Луне два года.

– Два года? Бред какой-то, – презрительно сказал Митякис.

– Мы посадим зонд в полярный кратер, где солнечные лучи не прогревают поверхность, – продолжил Рахат, стараясь не сбиться, – а потом вернем. В 2019 году на Луну отправится экспедиция для основания базы в том районе. Тип корабля, на котором они полетят, «Юпитер», обладает отличными условиями посадки. Эти космонавты и подберут зонд. И отправят на Землю. А мы сохраним пятьдесят пять процентов. Вот расчеты…

Рахат протянул планшет Торгвальду. На Митякиса он не смотрел.

– А средства? – спросил Митякис. – Торгвальд, это неслыханно. Я сообщу Совету. Он не допустит. Это миллиарды долларов. Да и пойдет ли на эту авантюру ЦУП? Или и там подмазывать придется?

– Намного меньше, – перебил Рахат, сам пугаясь своей дерзости. – Нам только нужно выкупить спутник. Ну, и сопроводить его… это миллионы, не миллиарды. Вот расчеты…

Митякис громко хмыкнул и сказал:

– Совет все равно не позволит. Это прецедент. Подобные спасательные операции всегда обходятся слишком дорого, но эта – что-то чудовищное. Совет не допустит такого мальчишества, Торгвальд. Из-за какого-то…

– А мозг кто вытащит? – спокойно спросил Торгвальд Рахата.

– На корабле есть врач. Нужно…

– Связаться с ними, – продолжил Торгвальд. – Вижу, в расчетах учтено и это.

– Торгвальд, я звоню Никонову. На этот раз он тебя не поддержит, – предупредил Митякис. Он достал из кармана телефон.

– Дело в том, что… есть еще расчеты. Я сделал их в «К-прогнозе», – торопливо заговорил Рахат, но Торгвальд перебил его:

– Некогда, потом. Займемся связью.

– Торгвальд, Совет не пойдет…

– Костас, собирай людей. Пусть принимают решение, – отрезал Торгвальд.

Митякис кивнул и вскинул руку с телефоном.

– Не здесь, – предупредил Торгвальд.

Митякис мягко притворил за собой дверь.

– Давно под меня копает, – сказал с улыбкой Торгвальд. – Может, в чем-то и прав. Но, знаешь, я считаю, спасение единомышленника, человека, любящего и ценящего свою жизнь, человека, желающего увидеть будущее, дороже и почетнее, чем строительство бизнес-центра. Если Совет будет против, оплачу операцию из собственного кармана. Митякис, конечно, воспользуется этим случаем, чтобы скинуть меня… Впрочем, ладно. Времени мало, а тебе наши дела неинтересны.

Рахат промолчал.

Торгвальд слегка поморщился.

– Спина болит. Радикулит, наверное. Много сижу. Пошли.

«Повезло, что главный – такой, – думал Рахат, когда они летели в вертолете компании в ЦУП. – А ведь он для меня как бог. Совсем недавно я надеялся хотя бы просто его увидеть».

– Здравствуйте, Ли Нам, – сказал Рахат и подумал, как здорово, что кореянка знает русский язык.

– Здравствуйте, – ответила Ли Нам после продолжительной паузы – сигнал шел издалека. Она тщательно выговаривала каждую букву.

– Меня зовут Рахат, я из компании «Норд», спасатель криоцентра. Вы можете нам помочь?

– Что для этого нужно?

«Достать мозг и положить его в зонд»…

– Нужно… нужно спасти человека. Хорошева…

– Но как? Он умер, у нас была беда, и он умер. Он хороший человек, но он точно умер. Мы скорбим, это страшная история.

– Он умер, но мы хотим его заморозить. Зонд, который вы должны были отправить через два с половиной часа, теперь принадлежит нашей компании. И мы бы хотели просить вас перед запуском демонтировать в нем видеокамеру.

– Хорошо, но как это поможет?

– В освободившееся место нужно поместить его… мозг Хорошева.

– Что? Я вас не поняла.

– Мозг. Вы должны аккуратно изъять мозг Григория и поместить его в раствор криопротекторов. Это необходимо для того, чтобы при замораживании не началось формирование внутриклеточного льда или обезвоживание. У вас на корабле имеется запас глицерина и сахарозы, их вполне можно использовать для этих целей. Для этого нужно…

Хорошо, что Нам Ли его поняла. Хорошо, что не стала спорить. А просто взяла и сделала не самую простую операцию на черепе в условиях невесомости. С помощью шуруповерта и электропилы. Через три с половиной часа мозг Григория Хорошева, человека, который боролся со смертью даже после нее, заключенный в стальную оболочку зонда, управляемого компанией «Норд», покинул корабль, чтобы два долгих года провести в полярном кратере, в одиночестве и холоде межзвездного пространства.

В зал входили люди, облеченные силой и властью. После того, как прибыл последний член Совета, Митякис взял слово. Он говорил о нецелевом расходовании и безумных рисках. О подрыве авторитета компании по причине «детских игрищ». О недофинансировании строительных проектов, благодаря которым компания до недавнего времени успешно развивалась. О громоздкой и нелепой системе спасения…

Рахат внимательно наблюдал за членами Совета и с огорчением видел, что слушают они внимательно, кивают.

Ему казалось, Торгвальд выглядит как-то сонно, точно его нисколько не волнует происходящее.

– Сначала эти спасательные кулоны. Умирая, человек ломает кулон, тот отправляет сигнал, а мы его спасаем. Даже на слух – какая-то ерунда. Потом чипизация клиента.

– Прогресс, – негромко вставил Торгвальд. – Ведь клиент может и не успеть отправить сигнал сам. Смерть часто оказывается внезапной.

– Но прибыли растут медленнее расходов!

– Вы просто не умеете работать на перспективу, над интересными задачами, над удивительнейшими вещами, над будущим, – холодно проговорил Торгвальд.

– Моя задача в другом, – ответил Митякис. – Продолжим…

После того, как он закончил, Рахат отсчитал от десяти до нуля и, зажмурившись, как перед прыжком в прорубь, поднял руку. Был еще шанс убедить Совет…

– Можно сказать?

Ему позволили.

Руки, сжимающие планшет, тряслись, как у последнего пьяницы.

– Программа-футуролог «К-прогноз», – начал Рахат. – Вероятность полного совпадения – семьдесят четыре процента. Вчера вышел патч, увеличивший дальность прогнозов на два года… Согласно программе, в 2032 году человечество откажется от денег, заменив этот эквивалент рейтингами. Под рейтингом понимается влияние на человечество совокупности всех действий какого-либо индивидуума. У Григория Хорошева, согласно расчетам, рейтинг будет огромен, около четырех тысяч единиц. Если перевести это в современные деньги, он без труда сможет оплатить компании все ее сегодняшние затраты. Соответственно вырастет и рейтинг компании. Это все.

Он замолчал, огорченный краткостью своего выступления.

«Наверное, не успел убедить».

Молчал и Совет.

– Выгодное вложение, – негромко произнес Торгвальд, не теряя сонного вида. – Кстати, хорошая новость, Рахат. Наконец-то полезные человечеству люди будут достойно вознаграждаться.

– Что за нелепица, – громко сказал Митякис.

– Вы не видите перспектив, – холодно парировал Торгвальд. Он словно бы стряхнул с себя сонливость.

– Дело не в…

– И никогда не видели дальше собственного носа. Ну а чтобы предложить Совету что-то более близкое и весомое, скажу, что два часа назад я дал задание экономистам рассчитать эффект рекламной кампании, а та шумиха, которая вот-вот начнется, когда наши пионерские действия осветят все мировые СМИ, – это она и есть, прибыли компании возрастут в два с половиной раза. Это только долгосрочные, а в течение ближайшего года – десятикратно. Не понимаю, что здесь еще можно обсуждать. Нам представился блестящий шанс, и было бы глупо его упустить.

Торгвальд посмотрел на Митякиса и усмехнулся.

Рахат, как всегда, не вышел из здания сразу, а задержался у стойки ресепшена. И с радостью отметил, что Кармель улыбается ему намного теплее, чем Олжасу.

– До завтра, – сказал он.

– До завтра. Ты теперь герой!

– Я и вчера им был, – сказал Рахат и торопливо отошел. Торопливо от того, что, кажется, переборщил.

Он шел к гостинице и думал обо всем, что случилось за день. О битве, не менее славной, чем тогда, на берегах Амазонки. О своем новом союзнике и будущей карьере. О нажитом опасном враге и улыбке Кармель. И о том, как изменился его личный счет.

4. Superman

Приходин старательно глядел в иллюминатор. Когда из-за облаков не видно землю, это особенно скучно, но летел он впервые и хотел впечатлений. Тряхнуло неожиданно и сильно, из-под крыла ударила густая черная струя. Кто-то закричал, крик подхватили. Часто вздрагивая, будто смертельно раненный, но еще живой организм, самолет заваливался набок. В желудке вспыхнула морозная пустота. За стеклом иллюминатора стремительно поднималась стена облаков, нарастал отовсюду вибрирующий свист. Приходин увидел тугое багровое пламя, жадно охватившее турбину.

Он извернулся и отстегнул ремень. Когда самолет упадет, будет взрыв, который уничтожит все. Нужно попытаться сохранить самое ценное.

Сквозь тряску и крики Приходин пробирался к выходу. Какой-то толстяк с выпученными глазами, глядя на него, задергал суетливо замочек ремня.

Разгерметизация уже никому не повредит – экипаж и пассажиры погибнут в любом случае. Приходин знал, что умрет тоже, но еще мог спасти свою личность.

Рычаг не поддавался. Приходин наваливался и не мог упереться: самолет трясло, переворачивало. Толстяк, отстегнувшись, вывалился в проход и полз к нему. Приходин поджал ноги и повис на рычаге. Он чувствовал, как теряет вес: в салоне летали чемоданы, пакеты, стаканчики. Толстяк, оскалившись, цепляясь за кресла, за людей, подбирался все ближе. Другие тоже освобождались от ремней, вылезали из кресел. Приходин почувствовал, как рычаг туго, нехотя, но поддается. Рывками он опустил ручку полностью и ногой выдавил люк, едва успев отдернуться: в какой-то миг крышку вырвало с мясом, снесло, Приходина смял ревущий кулак морозного воздуха, отбросил в салон. Зацепившись за что-то, он устоял на ногах. Успел заметить застрявшего в проходе толстяка, тот разевал рот, широкий и круглый, как у карася: сквозь рев не услышать, но Приходин понял, что тот требует парашют.

Увернулся от подноса, затем в него швырнуло какими-то свертками, чем-то еще, что-то острое чуть не выбило глаз; отскакивая, все исчезало в проделанной им дыре, а следом за ударившим в висок планшетом и он сам, подобравшись, извернувшись, позволил всосать себя жадной пасти открытого люка.

Ударила тяжелая, как локомотив, воздушная струя, смяла, поволокла, швырнула на соседний путь, где подхватил встречный, турбулентный состав, и тащил, тащил за собой, а Приходин с ужасом ждал, когда превратившийся в наждак воздух сдерет кожу, оставив окровавленную тушу. Хорошо, не перерубило хвостовым стабилизатором, не разнесло голову, как спелый арбуз. Приходина вертело, кружило, перетирало тяжелыми жерновами, и вдруг разом все стихло: он завис в ставшем неподвижным воздухе, увязнув в нем, как муха в меду. Внизу, в разрывах далеких золотистых облаков, Приходин видел еще более далекую, игрушечную землю, а в стороне – уменьшающийся, покинутый им самолет, какой-то ненастоящий, слишком чужеродный, словно пожалели денег на спецэффекты. Убедительно выглядел только серый хвост дыма.

Нет, не завис – так лишь показалось в первые мгновения после встряски. Облака быстро приближались. В ушах вновь засвистел утративший всякую плотность воздух. Стремительно, как чугунная болванка, Приходин несся к земле. Смерть в пламени взрыва уже не грозила, но вероятность гибели мозга оставалась почти стопроцентная. И все же почти – не наверняка. Нужно было бороться дальше, и Приходин, едва справляясь с животным ужасом, делал, что мог.

Он расстегнул джинсовку до нижней пуговицы и вытянул в стороны руки, пытаясь превратить куртку в парус. Чудовищная нагрузка, едва не выломав суставы, вывернула руки за спину, еще миг – и пуговица лопнула, а его самого скомкала могучая сила; она же, освобождая от себя, сдернула куртку. Приходин закричал от невыносимой боли и снова раскинул руки и ноги: плечи горели огнем, но он еще и пальцы растопырил, жалея, что всегда слишком коротко стриг ногти – меньше парусная площадь. На нем осталась легкая синяя футболка с большой красной буквой «S» в желтом треугольнике – знак Супермена, – но никакими особыми силами она наделить не могла, да и парус из нее не очень, хотя мачты-сухожилия трещали, точно его тянули на дыбе.

Приходин прижал руки к бокам, немедленно провалившись на несколько сотен метров, и приспустил штаны, после чего, жалея о потерянной куртке, снова раскинул руки и, как мог, широко развел ноги. Его перевернуло вниз головой, Приходин ощутил, насколько сильно ускорилось падение. Сводя и разводя ноги, он пытался поймать нужный баланс. Выгнулся, едва не разорвав мышцы спины, вытянул руки над головой и до боли растопырил пальцы, жалея, что перепонки между ними не такие широкие, как у лягушки. Медленно, по сантиметру, развел ноги на требуемую ширину: еще чуть-чуть – и снова перевернет. Связки горели огнем, стонали истерзанные мышцы и сухожилия.

Облака приблизились настолько, что уже не облака, а громадные клубы пара, Приходин пробил их навылет и закричал, объятый животным страхом: осталось несколько мгновений. Он увидел лес, похожий на расстеленное до далекого округлого горизонта пушистое полотенце, мягкое лишь с виду. Кое-где в махровую зелень были вдавлены гладкие и черные кругляши озер. Увидел узкую, блестящую, точно стальная полоска, реку. Во что бы то ни стало он должен угодить в нее! Еще несколько секунд – и Приходин различал уже отдельные деревья. Теперь он мог оценить, насколько сильно смещается в сторону – не падает отвесно вниз, летит! Гримасничая от боли в плечах, Приходин покачивал руками, старался управлять «полетом» и держаться над рекой. Тесть Приходина был ныряльщиком-разрядником, и кое-чему он у него научился – кости, конечно, переломает, но уж голову уберечь сможет! Но в бок толкал беспощадный воздух, издевательски свистел в ухо и сносил Приходина к лесу. Воздух казался Приходину чем-то одушевленным, и он ненавидел его, как можно ненавидеть своего коварного мучителя и убийцу. В реку уже не угодить, но воздух все толкал, не ослабевая, лишая даже призрачных шансов. Теперь, если упадет на голову, ошметки мозга разлетятся на несколько метров, на ноги – страшный удар оторвет голени, переломает позвоночник. Лучше на ноги! Тогда останется шанс…

Мелькнула желтая лента дороги, крыши деревенских домиков, сгрудившихся возле озера, головы купальщиков в воде, и вмиг коварный воздух стал лучшим другом! В последнем усилии Приходин сжал ноги, перевернулся и солдатиком врезался в воду.

Рахат зевал так часто, что ныла челюсть. Поспать не удавалось уже двое суток: спасательная операция, которой он руководил, оказалась не самой простой. А по успешном завершении вместо дома пришлось ехать в офис, отчитываться.

Он ввалился в прохладный мраморный холл в покрытых пудовым слоем грязи болотниках и, оставляя бурые комья, прошагал к стойке ресепшена.

– Это тебе, – сказал он Кармель, протягивая вырванный с корнем куст черники.

Рахат смел думать, что выглядит великолепно: небритый, в грязной, изорванной одежде, с двумя огромными ножами на поясе и здоровенным, как бабушкин комод, рюкзаком за плечами. Только что спасший жизнь женщине и двум ее детишкам. То, что нужно такой изысканной блондиночке, пусть и крашеной!

Рядом, конечно же, отирался опостылевший Олжас. Его Рахат облил густым молчаливым презрением, – тот и не рыпнулся: на служебной лестнице они с недавних пор вровень, но с Рахатом сам Торгвальд здоровается за руку! А еще он не подчиняется дресс-коду, спасает людей и однажды схлестнулся с Костасом Митякисом – вторым человеком в компании.

– Тебя ждет Виниченко, – сказала Кармель, с улыбкой принимая ягодный куст. – В твоем кабинете. Кажется, снова что-то… сложное.

Рахат мужественно выдохнул сквозь сжатые зубы и сбросил рюкзак.

– Позвони на склад, пусть уберут. Или Олжас пусть отнесет. Если поднимет.

И, громыхая сапогами, проследовал к лифту.

– С высоты в десять тысяч метров этот парень пролетел еще тридцать тысяч на восток. Самолет упал под Сыктывкаром, там, понятно, все… А наш клиент выпрыгнул. И полетел, – восторженно рассказывал Виниченко. – Как винджампер, только без вингсьюта. Вместо него – футболка и джинсы. И выжил! Сначала мы этой предыстории не знали. Нам местные рассказали. Там озеро есть, он в него и угодил. Люди купаются, смотрят – с неба в одежде супермена летит человек. Футболка у него такая… – уточнил Виниченко, – синяя, со знаком супермена на груди. Было облачно, и самолета местные не видели. Только супермена. Тот в озеро, вытащили – жив. Откуда, чего – непонятно. Сам клиент в шоке, молчит.

– Так он живой? – спросил Рахат.

– В том-то и дело, что нет. Его через полчаса машина сбила. Глупо получилось – там и разогнаться, как я понял, негде. Но – головой о камень, и все. А у нас осложненная ситуация – мозг пострадал. А там жара. И далеко. Нужно срочно вытаскивать.

Виниченко ткнул пальцем в карту, туда, где ни городов, ни дорог – сплошной зеленый цвет.

– Вертушка закинет, насколько хватит, а оттуда еще километров двести проселка. Мест, где дозаправить вертолет, нет, уже узнавали. Деревни, дачи, несколько ПГТ. Ну и леса. В общем, Русью пахнет. Посконной и домотканой, а также отвратительно бескрайней. Русалка на ветвях, Соловей-разбойник свищет.

– Пожарники, спасатели? Они как там справляются без вертушек?

– А вот так. Пожары тушат самолетами, но посадить их негде. Добраться можно только узкоколейкой, авто или гужевым транспортом. А, еще речным! Но так слишком долго.

– А если гидропланом, амфибией?

– Еще дольше. Пока найдем, пока доставим. В общем, так. Через пятнадцать минут улетаешь, самолет уже на взлетной. Сейчас набирай команду, готовься. Потом вертушка, заправленная по самые гланды, закинет тебя далеко, насколько возможно. Дальше – пешком. Ну и возвращение – в обратном порядке.

– Дай данные о пострадавшем, характер травмы и вообще все, что есть. Через программу прогоню, – сказал Рахат.

– Уже прогнали. Сорок восемь процентов в лучшем случае. Если будете держать спринтерскую скорость. Почти! Все верят, что оставшиеся два как-нибудь наберешь.

– Как-нибудь, – усмехнулся Рахат. – Хуже нет, когда «почти». Да и не разгонишься – у нас же груз будет, препараты, азот. Нужны велосипеды! Так быстрее.

Виниченко в восторге сдернул очки.

– Отличная мысль!

– Все равно не успеть. Он себя не вспомнит, когда разморозят.

– Думай, – сказал Виниченко. – Что нужно, предоставят. Может, те, местные, нам навстречу его потащат? Это позволит выиграть еще немного времени.

– Слишком жарко. Сколько там сегодня обещают? Плюс тридцать? Нужно на месте работать, сейчас только зря растрясут. Клиент где?

– В подполе. Ребята у тебя научены, не растерялись, сразу сказали местным. Почти сразу – оттуда можно связаться только по телефону с какого-то почтамта. В общем – Русь.

Наступила пауза. Рахат напряженно искал варианты.

– А если… если добираться на машине? – наконец сказал он задумчиво. – Нужно посчитать, как получится быстрее – на вертолете и на велосипедах или только на автомобиле?

– Тысяча километров от места, где можно приобрести машину. Если, конечно, не надеяться словить попутку или взять машину в аренду с рук. Скорее всего, ненадежную машину.

– Десять часов езды по незнакомому проселку, – подсчитал Рахат. – А на велосипедах две сотни километров – это… те же десять часов! Если ехать достаточно быстро и с одинаковой скоростью. А потом с такой же – назад. Прибавим время полета. Значит, машина.

– Кстати, там километров четыреста асфальта.

– Тогда и думать нечего.

– Я позвоню, распоряжусь. А сейчас – на самолет. Тебе кто нужен из команды?

– Лучше одному. Пусть приготовят все необходимое. Криопротекторы, препараты. «Ведро» жидкого азота. На всякий случай – велосипед.

В самолете поспать не удалось – пришлось, внимательно изучая карты, выискивать кратчайший путь к цели. Получившиеся основной и запасные маршруты Рахат загрузил в навигатор.

В небольшом городке ждала свежая, только что купленная компанией машинка – «Жигули», «двенашка». Лучшее, что можно здесь достать. Торопливо забросил снаряжение в багажник, кряхтя, подкатил двухсотлитровую бочку с бензином. Задние сиденья были сняты. На их место вдвоем с пилотом они, поднатужившись, впихнули глухо плеснувшую емкость. Мимоходом Рахат порадовался, что не взял команду: места осталось только для клиента.

– Гони! – напутствовал пилот.

Рахат прыгнул на водительское, с хрустом воткнул передачу. Машина понеслась по узким улицам, как ракета. Однотипные серопанельные дома скоро сменили поля, дачные домики, замелькали деревья. Поначалу вдавливал педаль так, что полик хрустел, вот-вот проломится, а подошва чиркнет по асфальту, но через полчаса недосып и усталость взяли свое, напряжение спало. Впереди лежал долгий и нудный, как поминальный обед, путь в деревню Печенеги. Там, в подполе одного из домов, обложенный снегом, ждал сбитый разворачивающейся машиной клиент. Рахат всегда избегал слова «мертвый», – просто клиент. Снег, сохранившийся с зимы в подполах некоторых домов, собирали со всей деревни: команда Рахата отреагировала быстро, дав необходимые указания.

Он включил радио, мельком глянул на спидометр. Скорость под двести: пока асфальт, нужно копить фору. Хорошо, дороги пустые, людей здесь мало, зато много деревьев, рек, озер и прочей пасторали. Ушел с музыкальной волны – так устанет быстрее – на центральный новостной канал. Ничего интересного. К тому же сигнал вскоре прервался.

Чтобы избежать опасной монотонности дороги, Рахат стал подсчитывать, сколько и как он может сэкономить из отведенных двадцати часах, если все пройдет без происшествий, выходило немало. Четыреста километров по асфальту – чуть больше двух часов, если грунтовка в годном состоянии и он сможет держать на ней под сотню – еще шесть. Десять минут на обработку и погрузку тела клиента. И восемь часов обратно. Еще нужно добавить время, что уйдет на шесть дозаправок машины. Поест на ходу, в туалет – тоже: на этот случай надел подгузник, огромный, как парашют.

Если не подведет машина, если работают заправки, отмеченные на маршруте, и не придется возиться с огромной и тяжелой бочкой, успеет. Если уложиться в двадцать часов – мозг клиента пострадает лишь на пятьдесят процентов – необходимый для успешного восстановления личности минимум. Если быстрее – шансы увеличатся, образуется подушка безопасности, останется время на непредвиденное. Значит, нужно уложиться!

С этими мыслями Рахат снова что есть силы надавливал на педаль.

Он немало провел за рулем, чтобы знать – когда крутишь баранку в одиночку, всего через сотню километров начинает казаться, будто уже едешь вечность. Километры не мелькают, их преодоленное количество увеличивается мучительно медленно, и, если пейзаж за окном уныл и однообразен, водителя неумолимо клонит в сон. Особенно если он не спал больше двух суток. Особенно когда пейзаж один и тот же.

Избегая этой опасности, Рахат старательно пересчитывал, сколько и как сможет сберечь еще, с каждым разом находя и подмечая новые мелочи: учитывал каждую секунду, каждый метр, сэкономленный на повороте, что срежет по встречке, каждый миг, потерянный на заправке. Километры и время он переводил в доли процентов, на которые мозг сохранится лучше. Время от времени Рахат сверял свои расчеты с реальностью, отмечая пройденный километраж и истраченное время. Пока асфальт, больше положенного сберечь не удалось – средненький движок разгонял машину лишь до двухсот, но всегда эту скорость держать невозможно: на крутых поворотах, при подъеме в горку Рахат с горечью замечал, как разлетаются, складываясь в минуты, секунды.

Когда кончился асфальт, стало интереснее. К тому же получилось заправиться – он опасался худшего, но обещанная навигатором колонка исправно работала.

Конечно, по грунтовке ехать не очень приятно – зато исчезло дремотное состояние. Рахат умудрялся держать под сто двадцать, иногда разгоняясь до ста пятидесяти. Движок скорее всего запорет к концу пробега, как минимум – кольца сгорят, но машину не жалко – все равно оставлять. Главное – чтобы выдержала дорогу.

Как приноровился к тряске, сонливость вернулась. Километров через двести Рахат поймал себя, что на миг заснул с открытыми глазами – дорога впереди вдруг застыла, потянулась, как в замедленной съемке. Хорошо, очень кстати сработал навигатор, женским голосом сообщив, что через пятьсот метров нужно повернуть налево.

Он встрепенулся. Опасность влепиться в дерево была велика – дорога усыпляет и без того сонного человека надежнее клофелина.