Текст книги "Сошедшие с небес (сборник)"

Хью Б. Кейв

ХЬЮ Б. КЕЙВ (1910–2004) родился в Честере, Англия, и в возрасте пяти лет уехал со всей семьей в Америку. С конца двадцатых годов и далее его рассказы появлялись в таких легендарных журналах, как Weird Tales, Strange Tales, Ghost Stories, Black Book Detective Magazine, Spicy Mystery Stories, и изданиях жанра триллеров – Horror Stories и Terror Tales.

В начале сороковых Кейв почти на три десятилетия оставил жанр ужасов, но в 1977 году Карл Эдвард Вагнер опубликовал сборник лучших рассказов автора в стиле «хоррор» – «Марджанстрамм и другие». Кейв постепенно вернулся к жанру с несколькими новыми повестями и рядом современных рассказов ужаса: «Легион мертвецов», «Туманный ужас», «Зло», «Тени зла», «Апостолы страха», «Бездна», «Око Люцифера», «Остров шептунов», «Рассвет», «Зло возвращается» и «Неугомонный мертвец». Его рассказы также вошли в такие сборники, как «Создатель трупов», «Смерть крадется в ночи», «Кинжал Цзяна», «Да здравствуют мертвые: рассказы Черной Маски», «Приходи в мою гостиную», «Дверь внизу» и «Блондинка в бутылке». Биография, составленная Милтом Томасом, «Пещера тысячи историй: жизнь и время Хью Б. Кейва» была опубликована издательством Arkham House через неделю после смерти писателя.

В течение жизни Кейв получил награды от Ассоциации писателей ужасов в 1991 году, от Международной гильдии жанра ужасов в 1998 году и от Всемирного конвента фэнтези в 1999 году.

Он также был представлен к специальной премии Всемирного конвента фэнтези в 1997 году в Лондоне, где присутствовал в качестве почетного гостя.

Приведенный ниже рассказ создан в тот период, когда автор покинул дешевые журналы и стал писать для изданий более выгодного основного направления. «В прежние дни, – вспоминал позднее Кейв, – ты мог послать рассказ, отвергнутый Saturday Evening Post, в Country Gent, American, Сollier’s, Liberty и далее вниз по списку, скажем, до Toronto Star, где ты все же получал за него 400 долларов. Но эти времена глянцевых листков позади. Публиковаться в «листках» означало большую часть времени писать согласно редакторской формуле. Даже загадочные повестушки, которые я писал для «Хорошего домоводства» – за очень смешные деньги, – должны были быть скроены по формуле и как минимум один раз переписывались для соответствия редакторских представлений об этой формуле».

Хью Б. Кейв
Пусть будет Мэри

Если бы утром в понедельник Билла Риви спросили, что он думает об Аляске, он ухмыльнулся и ответил бы: «Отлично!» Скорее всего, он рассказал бы вам, что возить грузы по воздуху от конечной станции железной дороги до шахтерского лагеря в глуши – лучшая работа, какую он делал со времен войны.

Но если бы вы задали тот же вопрос в понедельник после обеда, Билл посмотрел бы на вас пустым взглядом и не сказал бы ничего. Прибыла почта, а с ней – письмо от его родных из Индианы. В письмо была вложена газетная вырезка.

«Мистер и миссис Эдгар Л. Фарбиш, – говорилось в заметке, – сообщают, что вчера состоялось бракосочетание их единственной дочери Мэри с мистером Робертом Трейнером, вице-президентом Первого Коммерческого банка».

Видишь, Билл, что бывает, когда парень отсутствует слишком долго?

Риви сунул заметку в карман как раз в тот момент, когда в дежурку зашел его начальник, Мэтт Мердок.

– Твой самолет готов, Билл? – спросил Мердок.

– Все готово. У нас еще полчаса.

Мердок покачал головой.

– Умнее будет не ждать. Погода портится.

Билл пожал плечами и вышел. Он возил грузы на шахту уже много недель, и погода над этими дикими горами почти всегда была плохой.

«Значит, она вышла замуж за этого типа из банка, – думал он, меряя деревянными шагами выметенное ветрами поле. – Она не стала ждать…»

Самолет был прогрет, и Билл подошел к нему с хвоста, огибая груды ящиков и канистр с топливом. Настроение ухудшилось еще сильнее.

Кто-то из ребят подновил название самолета ярко-красной краской.

Билл быстро отвел взгляд, но алые буквы продолжали плясать в холодном воздухе, словно подвешенные на ниточках, у него перед глазами: М-Э-Р-И.

«Мистер и миссис Эдгар Л. Фарбиш сообщают, что вчера состоялось бракосочетание их единственной дочери Мэри с…»

Билл тревожно озирал небо, пока DC-3 взлетал с продутого всеми ветрами поля. Даже в хорошую погоду некоторые из горных пиков на маршруте могли подстроить ловушку неосторожному пилоту. Сегодня даже сверкающая вершина Мак-Кинли, добрых двадцать тысяч футов высотой, была не видна в сгущающемся месиве. Встречный ветер яростно толкал самолет назад.

Эд Фрэзер, второй пилот, глянул на Билла и криво усмехнулся.

– Не переживай так, приятель. Мэри нас еще не подводила.

Билл не смог выдавить ответную улыбку. Он гадал, что сказали бы Эд и двое остальных, если бы знали о газетной вырезке в его кармане. Из-за того, что он знал о заметке, его бдительность обострилась вдвое. Самолет, названный им в честь Мэри Фарбиш, теперь может оказаться не столь удачливым. Он тоже может предать доверие.

Думала ли ты об этом, Мэри, когда решила не ждать? Думала ли ты о том, что это может значить для Мак-Эндрюса, Декстера и Фрэзера, которые написали твое имя на старом потрепанном DC-3 и считают тебя своим ангелом-хранителем? Именно так, Мэри, ты – их ангел-хранитель! Эти парни тоже побывали на войне. Он верят в такие вещи…

Он не мог взлететь достаточно высоко, чтобы избежать самых высоких пиков на пути – только не тогда, когда самолет стонал под тяжким грузом. Еще одна трудность.

Джо Декстер зашел в рубку, чтобы отчитаться о грузе. Славный парень, молодой, но уже знает, чего хочет.

– Все в порядке, – уведомил он с мальчишеской улыбкой. – Давайте сюда свою погоду.

– Нервничаешь? – спросил Билл.

– Нет, сэр!

– Нервничать – привилегия пилотов, – хмыкнул Эд Фрэзер. – Мы с вами не поделимся.

– Послушайте, шкипер, – произнес Декстер. – Мы задержимся на шахте на ночь? Я почему спрашиваю… мы с Мак-Эндрюсом назначили свидание двум медсестрам из тех, которых отвозили на прошлой неделе в госпиталь.

– Вы сможете туда пойти.

– О, класс! А может, вы с нами, шкипер? Та милая блондиночка считает вас совершенно особенным. Хотя… – Джо оборвал фразу, зная, что Риви никогда не ходит на свидания. Самая красивая девушка в мире ждала шкипера в Индиане.

В тот момент Риви увидел то, чего ждал и боялся, и пот на его лице стал холодным. Прямо впереди сквозь туман прорывался поток снега, несомого ветром, вихрясь, нападая и свиваясь, словно гигантская белая змея.

На всем пути враждебный ветер не мог бы избрать лучшего места для засады. Самолет пробирался по извилистому проходу между горами. Риви напрягал зрение, пытаясь увидеть иззубренный пик у окончания прохода – увидеть вовремя, чтобы поднять над ним тяжело груженный самолет. Места для маневра в узком ущелье было мало. А теперь на них обрушивалась снежная масса, снижая видимость до нуля.

Риви накренил самолет, уходя от близкой горной стены. Этот завывающий ветер, рвущийся из горного прохода, куда они так стремились, мог подхватить воздушное судно и закружить, словно бабочку. Билл повел самолет ниже, вовремя заметил вершины низкорослых сосен, и выровнял полет вновь – так близко ко дну ущелья, что выхлоп моторов, должно быть, обжигал макушки деревьев.

«Все равно что уклоняться от истребителей япошек при перелете через Гималаи», – с мрачной усмешкой подумал он. Пилот-ветеран японско-китайского конфликта, он проводил все маневры, словно по учебнику. Но воющий ветер, вырвавшийся прямо из арктического холодильника, продолжал навязывать им борьбу и тогда, когда ущелье закончилось. Прямо по курсу высилась стена камня и льда, смутно вырисовываясь сквозь метель, и пилоту оставался только один путь.

– Ангел мой милый, помоги нам! – прошептал Риви, забыв на миг, что у них больше нет ангела-хранителя.

Он задрал нос самолета, и судно взмыло вверх. Словно горный поток, ветер ударял его в брюхо. На одно ужасное мгновение судно замерло, внезапно лишившись сил, и повисло в воздухе, трепеща.

Лицо Риви сделалось мертвенно-белым.

Рядом с ним Эд Фрэзер ласково произнес:

– Давай, Мэри. Ты справишься, милая.

Потрепанный самолет перестал трястись. Словно муха, вылетевшая из бутылки, он продолжил подъем.

Эд Фрэзер выдохнул – до сих пор он сдерживал дыхание.

– Еще два фута, – прохрипел он, – и я смог бы написать свое имя на этой ледяной стене!

Риви молчал. Даже когда Мак-Эндрюс и Джо Декстер пришли в рубку и похлопали его по плечу, у него не нашлось слов. Но он знал, о чем думают его парни. Он предполагал, что они скажут.

Он был прав. Когда час спустя самолет приземлился возле шахты, они так и сказали: их добрый ангел, девушка шкипера, вновь провела их через все опасности.

Риви выслушал их с мрачным видом. А потом – он всегда был откровенен с этими парнями – достал из кармана заметку, сказал: «Прочтите», – и отправился на склад. Там он нашел банку с краской и кисть и сел на ступеньки, ожидая, пока придут ребята и можно будет улетать. Пока что он пытался привести растрепанные мысли в порядок.

Возможно, больше всего пострадала его гордость. Он и Мэри Фарбиш никогда не могли прийти к согласию по поводу некоторых вещей – например, полетов на старом самолете над Аляской.

– Шкипер… – Джо Декстер стоял перед ним с неловким видом. – Мы с ребятами понимаем, каково вам, и чертовски сочувствуем. Но мы думаем, что должны вам кое-что сказать. Меня выбрали, чтобы прямо заявить это вам.

Риви ждал, хмурясь.

– Многие женщины носят имя Мэри, шкипер, – продолжал Джо. – Мать Мак-Эндрюса. И моя сестра тоже. – Джо неуклюже сунул руки в карманы и передернул плечами. – Эд Фрэзер называет свою жену Мишель, но ее настоящее имя Мэри, и дочку они назвали в ее честь. Мы никогда не говорили об этом, шкипер, не хотели отнимать что-либо у вас, но мы всегда чувствовали, что у нас больше одного ангела-хранителя. Эта старая тачка принадлежит нам всем.

Шкипер молча смотрел на него, и Декстер перевел мрачный взгляд на банку с краской.

– Вы… вы понимаете, о чем я, шкипер?

Риви встал. Странно, но он улыбался. Держа банку на вытянутой руке, он торжественно вылил ее содержимое на мерзлую землю и сказал:

– Бог любит вас, Джо, всех вас. – Затем он расправил плечи. – Та медсестра, Джо, блондиночка… как ее зовут?

– Почему бы вам не спросить ее самому?

– Хорошо, – ответил Риви. – Я спрошу.

Ивонна Наварро

Ивонна Наварро живет на юге Аризоны, ее муж – писатель Уэстон Очи. Днем она работает в историческом музее Форт Уачука, а по вечерам делит время между несколькими занятиями – писательством, рисованием, колледжем, тремя немецкими догами, двумя попугайчиками, жадно требующими внимания, и семьей (не всегда в указанной последовательности).

Она написала семь внецикловых романов: AfterAge («После жизни»), Final Impact («Последнее столкновение») и Red Shadows («Красные тени»). Также она пишет книги по мотивам многочисленных киносюжетов, включая фильмы «Ультрафиолет», «Электра», «Хеллбой» и семь серий вампирского сериала «Баффи, истребительница вампиров» (пять из которых – оригинальные произведения).

Ее работы награждены премией Брэма Стокера за выдающиеся достижения в жанре хоррора и множеством других наград. Недавно Ивонна завершила свой последний роман Highborn («Высокое происхождение») и приступила к следующему произведению, Concrete Savior («Спаситель из бетона»), размышляя над очередными поворотами сюжета данной серии.

«Я не помню, куда двигалось повествование, когда я начала «Ангела чумы», – призналась Наварро. – Но я помню, что хотела написать историю о замке Уоррик, и даже ради этого посетила эту достопримечательность. Как часто бывает, рассказ двинулся в совершенно неожиданном направлении, вырываясь за пределы каменных стен, которые были сложены руками смертного человека».

Ивонна Наварро
Ангел чумы

ОНИ ЗНАЛИ, ЧТО ОН НЕ ЧЕЛОВЕК, знали, что убить его нельзя, что со временем он становился только сильнее, совершенствуя свои навыки до предела, – это заметили, приняли к сведению, но радоваться не спешили. Потому и закопали его поглубже, под комнатами, где он когда-то оттачивал свое ремесло.

Мечи, крюки и щипцы – все пыточные инструменты, которыми он владел и считал своими орудиями, – обрушились теперь на него самого, они резали, рвали и терзали плоть, вбивая все глубже и глубже, пока, истекая кровью, он не свернулся в клубок и не затих в самой удаленной и темной части здания.

Они решили, что он уснул, что он ничего не знает. Он знал все!

Он видел, как люди убивали друг друга; он улыбался, когда Черная смерть выкосила Европу и половину известного мира; он стонал от досады, когда кровавый меч возмездия в человеческих руках сменился жалкими весами правосудия; он рыдал, когда моровые поветрия выдохлись и улеглись на обочину истории умирать.

Они заперли его, потому что считали чудовищем, умеющим только убивать и мучить.

И лишь хозяева темницы знали о его существовании, о том, что он, ликуя, сошел в уготовленный склеп, пока пытчики, его собратья по ремеслу, дрожа и страшась огненного ливня с небес, посланного по их жалкие и негодные души, как могли, исполняли свой долг. Они думали, что могут предугадать его действия, что имеют над ним власть и что без еды, воды и света он, в конце концов, погибнет.

А некоторые верили, что если никто никогда не обмолвится с ним словом, то он обречен.

Ничего-то они не знали.

Работа была хорошо оплачиваемой, интересной и постоянной. И, хотя Жанель даже не думала о такой возможности два года назад, когда закончила художественный колледж, эта работа ее устраивала. Уже только то, что она жила рядом с историческим памятником и образчиком средневекового искусства, дорогого стоило, не считая неутихающего восторга ее внутреннего ребенка, которому никогда не наскучивал Хэллоуин.

Она была на грани отчаяния, когда решилась пойти на прослушивания в Уорикском замке. Оказалось, что она умеет играть. А через месяц она встретила мужчину, который вскоре стал ее женихом. Это место стало смыслом ее жизни, и пять дней в неделю она, переодевшись в старинное платье, изображала уродливую злосчастную шутиху, умирающую от бубонной чумы. Она выпрыгивала на туристов, осматривающих подземелья замка, пугала их, зловеще хихикала и провожала некоторое время, находя льстивые слова для каждого в тургруппе, помогая им почувствовать себя особенными. Каждое утро Жанель просыпалась с ощущением счастья, будущее представлялось безоблачным. На работу она летела с радостной улыбкой. Жизнь благоволила ей.

Пока она не увидела эту тень.

– Посмотри, – сказала Жанель, указывая на стену. – Я заметила ее этим утром. Удивительно, что раньше не замечала.

Они сидели в недавно открытом помещении, в стороне от основных пыточных комнат. Эту камеру обнаружили всего пару месяцев назад – рабочий заделывал трещину в штукатурке и заметил, что несколько камней в стене шатаются. Выяснилось, что это не капитальная стена, за ней была скрыта небольшая пустая комната, глубиной в шесть футов.

Она и осталась пустой, хотя Жанель была уверена, что вскоре здесь разместится какая-нибудь экспозиция – веселая или жуткая.

Робби посмотрел туда, куда указывал ее палец.

– Ничего не вижу.

Ее жених – ах, всего две недели осталось до свадьбы, а она так и не привыкла называть его своим женихом! – перевел взгляд на слегка примятый бутерброд, который лежал у него на коленях. На этот раз он был с ореховым маслом и кусочками банана. Они видели передачу по телевизору, где сообщили, что такой бутерброд любил Элвис Пресли. Поэтому решили попробовать. Пролежав все утро в сумке, бутерброд стал влажным и противным, как промокшие обои.

– Вот, – сказала Жанель, забирая несчастный бутерброд и ставя на колени жениха пакет с ланчем. – Здесь яблоки, сыр, печенье и хрустящие хлебцы. Если будешь хорошо себя вести, я куплю тебе шоколадку.

– Ты будешь есть эту гадость? – скривился Робби.

– Только ради тебя! – И в доказательство она раскрыла пластиковый пакетик и надкусила бутерброд. – Очень вкусно. А теперь вернемся к тени на стене.

– Не вижу никакой тени, – ответил он. – Просто стена.

Жанель встала, ей давно хотелось подняться с холодных камней и размяться. Даже теплое одеяло, на котором они сидели, не спасало от сырости.

– Вот.

Жанель провела кончиком пальца по стене, сверху вниз.

– Это похоже на профиль. А это… – Она снова прочертила пальцем по стене, на этот раз круто забирая вправо. Свет от временной лампы отбросил густую тень от ее руки, перечеркивая рисунок. – Это похоже на крыло.

Робби осмотрел стену, но, судя по выражению лица, ничего нового там не обнаружил.

– Видимо, дело в твоем художественном воображении, – заключил он. – Ну, это как смотреть на облака. Ты всегда видишь там всякое разное, а я – просто облака.

Жанель промолчала, и Робби сменил тему, рассказывая о своем отделе маркетинга и о том, что скоро ему дадут новый крупный проект. Обычно она живо интересовалась всеми его делами, но сегодня она не могла сосредоточиться на его рассказе.

Ее взгляд снова и снова возвращался к странной тени, которую он не замечал, а она видела так отчетливо, что, казалось, могла отлепить от камней. Конечно, Робби прав – она так долго изучала рисование, скульптуру и живопись, что с легкостью обращала внимание на малейшие детали, которые ускользали от взгляда окружающих. И на этой стене она тоже видела нечто, что обязательно требовалось изучить как можно тщательнее.

Один из барьеров рухнул, и он ощутил присутствие людей. Они сновали туда-сюда, как насекомые, рассказывая друг другу высокими голосами о каком-то важном открытии. Он отчетливо слышал их голоса, но мало что понимал – их желания, страхи и тайны остались для него загадкой.

Они радовались пролому в стене, они излучали алчность – люди, они никогда не меняются.

Расширяя пролом, они спрашивали друг друга, не кроется ли за стеной тайный ход в подземное хранилище, где один из жестоких и кровавых хозяев замка спрятал несметные сокровища. Будут ли их старания вознаграждены, или им достанется пустая комната со спертым воздухом?

Комната оказалась пустой, а воздух – нет.

Жанель готова была поклясться, что тень становилась темнее и… гуще. С тех пор как они с Робби пообедали напротив комнаты, она каждый день проверяла странную тень. Робби больше не хотел сюда приходить, и его трудно было в этом винить.

В кафе нельзя было обедать в сценическом костюме, а до столовой, где ел местный персонал, было слишком далеко идти. По крайней мере, здесь, в подземелье, можно было подождать перерыва между тургруппами и присесть на скамью. Сегодня Робби был слишком занят и не смог составить ей компанию за ланчем. Так и вышло, что Жанель стояла одна в маленькой нише, жевала яблоко и рассматривала тень, которая все больше становилась похожа на настоящий рисунок.

Да, справа определенно виднелся абрис крыла.

– Ну, и что это было? – пробормотала она. – Рисунок? Или правильней спросить: что это такое?

Жанель провела рукой по контуру лица в левой части ниши и замерла. Ей показалось, или камень был теплым на ощупь? Нет… да. Да, был. Тогда девушка с подозрением огляделась вокруг, а потом прильнула к стене и прижалась лицом к камню. В подземельях всегда зябко, а сегодня особенно, потому что снаружи хлестал жгучий осенний дождь, который искусал холодом щеки. Теплое прикосновение камня так напугало Жанель, что она резко отшатнулась и, не удержавшись на ногах, упала.

* * *

В его воспоминаниях тьму разгоняло пламя факелов и жаровен. Крохотный очаг, в котором он раскалял свои орудия, не мог согреть ни комнату, ни пленников из бесконечной череды его жертв. А в нем самом тепла почти и не осталось. Тепло накатывало не от огня, не могущего никого согреть, а от воплей несчастных, страдающих в тисках, клещах или на крюке, от тяжелого, сладковатого духа разложения и густой вязкости крови на кончике языка.

Он жаждал снова окунуться в эти ощущения, снова и снова.

– Все будет хорошо, – сказала Жанель. – Это похоже на грим.

Робби, прищурившись, осматривал шишку у нее на лбу. Размером с яйцо дрозда, она сияла пурпурным и сине-зеленым цветом, с глубокой ссадиной в центре, которая все еще сочилась кровью, когда Жанель очнулась на грязном и холодном полу темницы десять минут спустя. До вечера у нее болела голова, особенно если шутовской колпак фиолетового цвета сползал ниже и задевал за ноющую шишку. От постоянной боли поднялась температура.

К тому же, видимо, для полноты картины, когда девушка пришла в себя на полу, на зубах у нее скрипела грязь, а в нескольких дюймах от лица сидела крыса. Настоящая крыса, представьте себе! Жанель доложила об этом в отдел по содержанию. Но и теперь, при одной мысли об этой твари, у нее мурашки бежали по коже, а к горлу подкатывала тошнота.

– Думаю, тебе лучше показаться врачу, – заметил Робби. – Похоже на заражение.

Жанель оттолкнула его руки и нагнулась к зеркалу над умывальником, чтобы как следует разглядеть чистую, отмытую ранку.

– Глупости. Это было всего два часа назад, к тому же я ее обработала. Через день все пройдет.

Она отвернулась от умывальника и вышла из ванной, Робби шел следом.

– Может, мне лучше остаться сегодня на ночь? Говорят, что нужно присматривать сутки за теми, кто ударился головой.

– Нет уж. Мы ведь договорились, помнишь? Все по старинке в последнюю неделю перед свадьбой. Никакой общей постели. Исключено.

– Но твоя голова…

– Я не теряла сознания, – солгала она. – А тебе пора домой.

Он колебался, и по его лицу было понятно, что он беспокоится о ее здоровье, а не думает о постели.

– Хорошо. Но обещай, что позвонишь мне, если тебе станет хуже или разболится голова.

– Конечно.

И, чтобы успокоить жениха, она придвинулась ближе и обвила его руками. Через мгновение он обнял ее в ответ, хотя и осторожно.

– Со мной все хорошо, – повторила Жанель. И, чтобы доказать это, прижалась губами к его губам и просунула кончик языка ему в рот. Робби ответил на поцелуй, прижал ее к себе покрепче. Она позволила, несмотря на тупую боль в шишке, к которой он прижался лбом. Когда поцелуй затянулся, ей пришлось оттолкнуть его.

– Ого, – выдохнула Жанель. И тут же спохватилась: – Ну вот, я тебя испачкала кровью. Подожди минутку.

Робби провел рукой по темным каплям на лбу, ловко размазав красную полосу вдоль скулы и уголка глаза.

– Ты сделал только хуже, – заметила Жанель, вернувшись с ватным диском.

Робби забрал у нее ватный диск и вытер лицо.

– Так лучше?

Она покачала головой.

– Подойди к зеркалу.

– Не хочу. Мне пора бежать, иначе я на тебя наброшусь.

Он усмехнулся, поплевал на ватный диск и снова потер щеку.

– А теперь?

– Ты все втер в уголок глаза, дурачок.

Робби скомкал грязный диск и сунул его в карман.

– Я приду домой и приму холодный душ, а потом засяду за презентацию. Завтра у нас важная встреча с инвесторами из Америки.

Он нежно коснулся ее щеки и вышел.

Жанель заперла дверь, ее улыбка угасла. Она никогда еще не лгала Робби. А, судя по наручным часам, она определенно потеряла сознание в подземелье примерно на четверть часа. Почему она солгала?

– Потому что я не хочу все испортить, – громко произнесла она.

Девушка прошла в спальню для гостей – комнату, которую после свадьбы они переделают в кабинет Робби, – и открыла двери шкафа. Жанель просто стояла и смотрела на свое подвенечное платье. Да, это и был ответ. Венчание назначено на субботу, осталось всего три дня. Завтра будет ее последний день на работе перед тем, как они с Робби отправятся в путешествие на медовый месяц. Друзья и родственники со всего мира слетятся на их торжество – например, парень, с которым Робби служил в армии и которого она никогда не видела, прилетит из Китая. Ее родители прибудут из Канады, крестный Робби – из Австралии, и все в таком же духе. Разве можно было испортить такие блистающие планы каким-то глупым, нелепым обмороком в подземелье?

Жанель закрыла шкаф и вернулась в ванную. Порывшись в настенной аптечке, она отыскала аспирин и бутылочку пепто-бисмола. Проглотив три таблетки, она запила их парочкой глотков розовой жидкости, а затем вернулась в гостиную. Эту комнату она постаралась выдержать в бело-голубых тонах, созвучных цветам веджвудского фарфора, который так любила ее мать. Не только эту комнату, но и всю квартиру Жанель превратила в уютное гнездышко, в котором они с мужем начнут совместную жизнь.

Когда свет начал резать глаза, она просто выключила лампу.

Уже скоро.

Столетия тьмы и одиночества подточили его силы и растворили саму его суть – сначала он погрузился в собственные мысли, потом – в изломанное тело и, наконец, в стены самого замка. И камень принял его, приютил, как холодный и жестокий товарищ. Он чувствовал шершавую поверхность, острые грани больно ранили. Но он приветствовал ощущения, которые дарили стены, он ласкал камень, словно бессмертного возлюбленного, ища и не находя ни единого просвета, через который можно было сбежать. Даже крысы, грязные и вездесущие поставщики его даров, не могли добраться сюда.

И вот часть стены, отделявшая его камеру от других помещений замка, подалась. Вывалившийся камень манил начать изыскания, разрушая преграду, которая более тысячи лет оставалась нетронутой. И никто уже не помнил, почему ее нельзя трогать.

А потом появилась женщина. Юная, прекрасная, восторженная и любознательная. Она могла видеть сквозь покровы, она разглядела то, каким он был когда-то, и нарисовала. Нарисовала его.

И неотвратимо выпустила наружу адское пламя, зову которого сопротивляться не смогла бы.

Нужно было коснуться его, и не только кончиками пальцев.

И к его каменному лицу прижалась человеческая плоть – так, как он и ожидал. И он отблагодарил ее – так, как только мог.

Последней группой туристов оказалась стайка детей из частной и привилегированной лондонской школы, которых вывезли на экскурсию. Школьники вели себя хуже некуда – видимо, воспитатели боялись лишний раз приструнить детишек, боясь, что те нажалуются мамочкам и папочкам. Судя по дорогой форме, iPod-ам, бриллиантовым серьгам, сверкающим кольцам и ценным часам, эти мамочки и папочки работали юристами, врачами и биржевыми брокерами, со связями по всему миру, как и те люди, с которыми у Робби сегодня назначена важная встреча.

Последний день, уговаривала она себя. Всего несколько часов. Она отбарабанила вступительную речь, щедро пересыпая ее дьявольским смехом, и выдала побольше подколок, но сегодня она явно не была в ударе. Голова раскалывалась, проклятая шишка казалась живой тварью, на которую никак не действовали таблетки аспирина. Ну, она хотя бы смотрелась как дополнение к гриму.

Время от времени ранка в середине шишки сочилась каплями сукровицы. Мерзкое зрелище, зато прекрасно дополняющее ее роль – женщины, умирающей от бубонной чумы. А в субботу, на свадьбу, придется залепить пластырем и спрятать под венок с фатой. Ну, к тому времени ей станет лучше, и пройдет эта кошмарная головная боль.

– Сюда, мои сладенькие, – заманивала ребятишек Жанель. Собственный визгливый голос иглой вонзался в уши. – Пригнитесь вот здесь. Вы должны добраться в целости и сохранности до места пыток!

Некоторые из детей нервно улыбнулись, когда она захихикала, но остальные не обратили особого внимания. В ее груди нарастала странная тяжесть, ее охватывало раздражение: стараешься-стараешься, и ради чего? Ради того, чтобы тащиться по старинным переходам, где озноб пробирает до костей, и пытаться развлечь толпу равнодушных подростков.

Жанель скорчила жуткую гримасу, затем обратила ее в кривую улыбку. А потом, совершенно внезапно для себя, кашлянула. И тут же повторила кашель, чтобы не выбиваться из роли. Проклятье, в горле начало першить, заставляя кашлять каждую минуту. Видимо, в воздухе летала взвесь из пыли, которая постоянно осыпается с замковых стен. Еще пятнадцать минут – и она закончит с этой группой. Можно будет стянуть грубый костюм, от которого хотелось чесаться, и пестрый шутовской колпак, и забыть обо всем на целых две недели.

Послезавтра – свадьба, завтра во второй половине дня прилетят ее родители. Ее жизнь – и целый мир вокруг! – стояла на пороге изменений.

Она не могла больше ждать.

В маленькой камере, в предрассветные часы, он восстановился почти полностью. Ему хватало сил, чтобы освободиться из каменного плена, который удерживал его долго, очень долго.

Темная сила, благодаря которой он мог обрести форму, никуда не исчезала, но каменная клетка, сложенная руками человека, оборвала связь между ним и этой силой, не давая ему любить ее и наслаждаться ею. Так человеческое дитя, оторванное от матери и брошенное на произвол судьбы, вскоре погибает.

Но эта сила никогда не умирала навсегда. Она черпала в нем свою мощь, а он – в ней.

И, воссоединившись, они воцарятся в мире.

* * *

– Что с тобой, дорогая?

Жанель вцепилась в край умывальника и не сразу смогла ответить.

– Ничего, мама, все хорошо. Это просто нервы.

– Хочешь чашку чая? Он поможет успокоиться.

– Конечно, – машинально ответила Жанель. – Было бы здорово.

И, едва мать закрыла за собой дверь ванной, она снова кашлянула. На ладони, которой она прикрыла рот, появились крохотные капельки крови.

– Что за черт, – пробормотала девушка. – Это что, синусит?

Больше похоже на пневмонию. Казалось, что в легких поселился кто-то огромный и болезненно тяжелый. В дверь снова постучали, и Жанель поморщилась.

– Я поставила чай, через минуту будет готов. И у нас всего час перед выходом в церковь. Ты уверена, что все в порядке?

– Да, уверена. Я уже могу надеть платье.

Платье… ее свадебное платье! Господи, ну почему именно в день своего венчания она чувствует себя так паршиво?

Жанель сполоснула над раковиной рот и руки, затем аккуратно вытерла капли воды ватным диском. Она попыталась улыбнуться своему отражению, но вышло хуже некуда. Она выглядела ужасно: несмотря на большой опыт в макияже, ей так и не удалось подрумянить бледную как мел кожу и замазать синие тени под глазами. В груди саднило, к тому же под мышкой выскочила какая-то припухлость. И гадкая шишка на лбу никуда не делась. Ну, хотя бы удалось прикрыть ранку пластырем и замазать кожу вокруг тональным кремом. Свадебный венок с фатой скроют это недоразумение.

Жанель открыла аптечку и достала пузырек с аспирином. Это поможет – должно помочь! – выстоять длинную церемонию в церкви и пару часов торжественного приема. А затем они с Робби улизнут в своем лимузине, она признается, что ей нужно показаться врачу, они поедут в больницу, ей пропишут лекарства – и все это они успеют до отлета на Гавайи завтра утром.

Жанель глубоко вдохнула и разразилась новым приступом кашля. На венчании будет больше сотни гостей, и половина из них придет на прием. Она сможет все вытерпеть. Она должна!