Текст книги "Богословие личности"

Онтология отношения восходит к бытию Бога Троицы, которое открывается человеку как вечный диалог Отца и Сына, засвидетельствованный Святым Духом. Зизиулас напоминает нам, что каппадокийцы «в своем тезисе пришли к той мысли, что природа не существует “без ничего, сама по себе”, но всегда имеет “образ бытия” (tropos eparxeos)»[160]160
  Ibid.


[Закрыть], который, как мы видим, укоренен в подлинном, онтологически подтвержденном диалоге. Онтология, «проистекающая из самого бытия Божьего», подразумевается нами в Его «вечном Ты», свидетельствующем подлинность человеческого диалога, когда таковой имеет место. Обобщающий термин hypostasis-prosopon указывает на человеческую природу, воипостазированную в prosopon-person, которая диалогически ориентирована к другой prosopon-person той же самой природы. «Образ бытия» такого отношения – взаимная любовь, открытая для них через обращенность к «вечному Ты» Бога Троицы. Ипостазирование природы не является действием человеческой природы самой по себе. Это происходит вследствие творческой воли или энергии Бога, самый принцип бытия которого является ипостасным. Не божественная природа-сущность, не какой-либо иной принцип, а именно Отец – причина рождения Сына и исхождения Духа. Совечная Богу Отцу любовь к Сыну ипостасно отражается Святым Духом. Божественная творящая энергия – это полнота Его любви, изливающаяся из полноты и совершенства отношений Троицы.

Выдающийся современный католический теолог Раймундо Паниккар[161]161
  По мнению Роуэна Уильямса, книга Р. Паниккара «Троичное богословие и религиозный опыт человека» – это в прошлом веке один «из лучших и наименее изученных трудов, посвященных троичному богословию». – Роуэн Уильямс, «Троичное богословие и плюрализм». Пер. с англ. Г. Завершинского, в: Церковь и время, № 3(24), 2003. С. 72.


[Закрыть], выросший в индо-христианском окружении, выражает близкую точку зрения относительно того, что Отец является источником и принципом бытия и отношений Пресвятой Троицы. Однако он не выводит это из учения об ипостасном образе бытия, разработанного каппадокийцами, а утверждает свою позицию, исходя из абсолюта или единства Бога. Он полагает принцип абсолютности Бога превыше любого иного принципа или возможного имени Абсолюта, известного человеку: Бог, Отец, Единый, Божество. В конечном счете даже вопрос о том, что такое Абсолют, не имеет смысла. Вне Абсолюта нет никаких реальных принципов или начал. Никакое бытие невозможно без Абсолюта, хотя сам Абсолют не есть бытие. «Его трансцендентность является основополагающей, и только Он по-настоящему трансцендентен»[162]162
  Raimundo Panikkar. The Trinity and the Religious Experience of Man. Icon – Person– Mystery. New York – London, 1973, p. 44.


[Закрыть]. Таким образом, согласно Паниккару, «именование Отец более не соответствует нашему представлению о Боге. Отец – это Абсолют, единый Бог, o theos»[163]163
  Ibid.


[Закрыть]. Следуя его мысли, можно прийти к заключению, что даже выражение «Бог в себе» не является адекватным Богу, поскольку уже подразумевает некое наше «представление». Божественная самость – это производная по отношению к непознаваемому Богу и, следовательно, более не является «изначальной и производящей».

По Паниккару, Отец не имеет бытия сам по себе. Его отцовство наступает с рождением Сына, и как Отец Он существует исключительно в своем Сыне. Сын – бытие Отца. Сын является началом самого факта бытия. Будучи Абсолютом, Отец «переступает» свою абсолютность и порождает Сына в его вечном бытии. И это Паниккар понимает как вечное уничижение (kenosis) Отца, Его «троичный крест»: «В Отце апофатизм (kenosis или уничижение) бытия является реальным и всеобщим. Это то, что я называю «троичный крест», то есть всеобъемлющая жертва Бога, для которой Крест Христов и Его уничижение являются только образом и откровением»[164]164
  Ibid., р. 60.


[Закрыть].

С точки зрения метода диалога, возможно, здесь имеется действительно интересная богословская идея – мысль о так называемом «кресте Отца», лишь отображением которого является крест Христов. Будучи Сыном своего Отца, Христос разделяет Его абсолютность, иначе Он был бы не «рожденным», а «сотворенным». Следовательно, абсолютность – это диалогическая или относительная категория, и существует только одна единственная возможность изнутри бытия указать на абсолютность или «ничто». Можно лишь говорить о инаковости «ничто» в отношении бытия. Это и есть собственно диалогический принцип бытия-небытия, когда мы говорим о них. «Бог творит из ничего» – это не абсурд, так как, говоря «ничто», мы уже подразумеваем его инаковость по отношению к бытию, готовому возникнуть из ничего, тому бытию, изнутри которого мы только и можем что-либо говорить вообще.

Абсолютность должна быть разделенной и подтвержденной. Невозможно обращаться к Отцу, Сыну или Святому Духу отдельно, даже если мы имеем в виду простое определение. Также и крест – один и может быть только общим, ибо любовь, послушание и взаимная (а не обособленная) жертва разделяются всеми Лицами Троицы. Это то, что отцы церкви называли perichoresis или circumincessio – «внутритроичное движение»[165]165
  Ibid.


[Закрыть] или, что в данном случае то же самое, – подтвержденный троичный диалог. «Получив откровение живой Троицы – Отца, Сына и Святого Духа, будет уже абстрактным говорить о “Боге”»[166]166
  Р. 52.


[Закрыть]. Бог как монолитная сущность не существует, и мы вынуждены говорить в терминах отношения: «Нет Бога кроме Отца, существующего в Сыне через Святого Духа»[167]167
  Ibid.


[Закрыть]. Далее Паниккар рассуждает в относительных категориях, о чем мы уже упоминали выше: «Личность не существует в себе, но самый факт утверждения о личности всегда говорит о ее отношении к кому-то – pros ti»[168]168
  Ibid.


[Закрыть]. Интуиция Паниккара о характера личности дает нам дополнительное свидетельство в пользу диалога. Однако, говоря о лицах Пресвятой Троицы, он все же выделяет персональность Сына, обособляя ее от персональности Отца и Святого Духа.

Строго говоря, человек может установить личные отношения только с Сыном. Бог тех, кто верует в Единого, таким образом, – это Сын. Бог, с которым можно говорить, установить диалог, войти в отношение – это Божественная Личность, которая находится в-отношении-с и, определяя отношение с человеком, является полюсом всеобщего бытия.[169]169
  Ibid.


[Закрыть]

Здесь можно видеть некоторого рода умаление возможности человеческих персональных отношений с Отцом и Святым Духом. Как в православной, так и в римско-католической традициях есть молитвы, непосредственно обращенные к Богу Отцу и Святому Духу. Кроме «Отче наш», адресованной Отцу, весь евхаристический канон православной литургии полностью обращен к Богу Отцу как Лицу Пресвятой Троицы. Началом всех молитвословий, как личных, так и общественных, является молитва «Царю Небесный», адресованная Святому Духу. Во множестве работ, посвященных пневматологии четвертого Евангелия, такие известные западные богословы, как Баррет, Браун, Берж, Порш, Уиндиш, Моуинкель, Мигенс и Ферраро[170]170
  См., например, Hans Windisch. The Spirit-Paraclete in the Fourth Gospel. Trans. by James W. Cox. Philadelphia: Fortress Press, 1968, p. 24.


[Закрыть], обращают внимание на персональное раскрытие третьего Лица Пресвятой Троицы в логиях о Духе-Параклите из прощальной беседы Господа (Ин 14–16). Между тем Паниккар отрицает даже возможность личного обращения к Духу и молитву к нему, считая, что невозможно обращаться к Духу в отдельной молитве: «Можно молиться только в Духе, обращаясь к Отцу через Сына»[171]171
  Panikkar. The Trinity, p. 63.


[Закрыть]. Следуя этой логике, можно сказать, что «отдельная» молитва Отцу или Сыну также невозможна, поскольку во всякой молитве мы всегда должны подразумевать единство Троицы. «Где Дух, там и Христос. Ибо где бы ни было одно Лицо Пресвятой Троицы, там всегда присутствует вся Троица»[172]172
  PG 60, 519. Cited in Clapsis, Emmanuel. Orthodoxy in Conversation. Geneva: WCC Publications, 2000, p. 59.


[Закрыть]. Так можно зайти дальше простого непонимания, если проигнорировать учение каппадокийцев о воипостазировании как троичном принципе, раскрывающемся через нашу веру в боговоплощение. Троичное богословие невозможно без христологии и пневматологии, и наоборот.

Вероятно, Паниккар намеревался подчеркнуть, что таинство Троицы раскрывается только во Христе, который есть «Сын, Образ, Слово, Слава и само бытие Отца»[173]173
  Panikkar. The Trinity, p. 55.


[Закрыть]. Однако его христоцентричная концепция Троицы с точки зрения prosopon-hypostasis должна быть существенно дополнена диалогическим содержанием. Паниккар лишь кратко упоминает о диалогическом влиянии Святого Духа: «он не только Я (ego), но и Ты (te), то есть существует только постольку, поскольку другое Я говорит ему Ты»[174]174
  Ibid., р. 66.


[Закрыть]. Диалогический подход разрабатывался им позднее. Напоминая, что Отец «больше» Сына и «только в Духе предполагается межличностное общение – диалог на равных между мною, человеком, и Ним, Богом»[175]175
  Р. 54.


[Закрыть], Паниккар использовал термин communion применительно к Святому Духу, чтобы раскрыть Его свидетельство об отношениях Отца и Сына. В общении (communion) Дух имманентен как Отцу, так и Сыну. Некоторым образом Дух исходит от Отца к Сыну в рождении и возвращается к Отцу, подтверждая Его отцовство. Как Отец, кроме своего отцовства, не имеет ничего особого, отличного от того, что имеет Сын, так и Сын, в ответ предавая себя Отцу, не оставляет себе ничего из того, что Отец дает Сыну. Кроме своего сыновства, Сын все возвращает Отцу. Таким образом, согласно Паниккару, «совершается и подтверждается троичный цикл, хотя он никоим образом не является замкнутым. Несомненно, Троица – это подлинное таинство единения, ибо настоящее единство является троичным»[176]176
  Р. 61.


[Закрыть].

Возвращаясь к богословию диалога, можно заключить, что единство – это результат подлинного диалога, подтвержденного третьей стороной, которая имеет полное доверие со стороны всех участников диалога. Таким образом, подлинный диалог призван стать не двухсторонным диалогом «Я – Ты», как это понимал Мартин Бубер, а трехсторонним – по образу таинства тринитарного единства. Свидетель должен быть единого духа, а инаковость участников диалога должна быть во «образ и подобие» инаковости отцовства и сыновства, то есть взаимным отображением троичной любви, потому что Бог Троица «общается и продолжает сообщать себя»[177]177
  Michael Barnes. Theology and the Dialogue of Religions. Cambridge: Cambridge University Press, 2002, p. 224.


[Закрыть].

Сергей Чурсанов

Основные понятия троичного учения великих каппадокийцев и богословское понимание человеческой личности[178]178
  Доклад на международной конференции «Богословие личности в западном и восточном христианстве».


[Закрыть]

Учение о Пресвятой Троице, сформулированное в IV веке великими каппадокийцами – святителями Василием Великим (329–379), Григорием Богословом (330–389) и Григорием Нисским (335–394), задает богословские основы христианского понимания Бога и отношений с Ним. В ходе прояснения тринитарного учения и его частных аспектов святыми отцами IV века были сформированы богословские понятия лица (προσωπον), ипостаси (υποστασις), индивида (ατομος), особенности (ιδιωμα), самобытности (το καθ αυτο), образа существования (τροπος της υπαρςεως), отношения (σχεσις), природы (φύσις) и сущности (οὐσία), ставшие узловыми не только для триадологии, но и для христологии, а значит, – и для всей понятийно-терминологической системы православного богословия. Опираясь на учение о Христе как втором Лице Пресвятой Троицы, ставшем истинным совершенным человеком, и на понимание человека как образа Божьего, призванного к достижению подобия своему первообразу, ведущие православные богословы XX–XXI веков, среди которых особое место занимают В. Н. Лосский (1903–1958), архимандрит Софроний (Сахаров) (1896–1993), священник Думитру Станилоаэ (1903–1993) и митрополит Иоанн (Зизиулас) (род. 1931), сосредотачивают пристальное внимание на сотериологических аспектах святоотеческой триадологии. При этом они формулируют выводы, задающие основу христианского понимания человека и определяющие, таким образом, богословские подходы к решению актуальных вопросов богопознания, церковной жизни и межличностных отношений.

Цель настоящей статьи заключается в выявлении и систематизированном представлении значения основных аспектов святоотеческого понимания Отца, Сына и Святого Духа как трех божественных Лиц, или Ипостасей, для христианского восприятия человека в качестве не просто одного из сотворенных существ, детерминированных в своем существовании собственной природой, но и как образа Божьего, призванного в общении с Богом к восприятию сверхприродных личностных измерений жизни «с избытком»[179]179
  Ин 10:10. Ср.: Мф 19:29; Мк 10:29–30.


[Закрыть]. В заключение на основании конститутивных характеристик личностного образа бытия, следующих из узловых аспектов святоотеческого понимания божественных Лиц, в статье предложено апофатическое богословское определение понятия человеческой личности.

* * *

Тесная связь антропологии с триадологией устанавливается в православном богословии через учение о творении человека по образу и подобию Божию[180]180
  Быт 1:26–27; 5:1; 9:6; Прем 2:23; Сир 17:1–13; Иак 3:9; 1 Кор 11:7; Кол 3:8–10; Еф 4:24.


[Закрыть], предполагающее, что бытие единосущных божественных Лиц задает абсолютный идеал совершенного личностного бытия, к которому призвано все человечество[181]181
  Пс 81:6; Мф 5:48; Ин 10:34–35; 1 Ин 4:17; Еф 3:14–15.


[Закрыть]. Эту полноту личностного образа бытия являет в воспринятой Им человеческой природе второе Лицо Пресвятой Троицы – Господь Иисус Христос[182]182
  Ин 10:38; 12:45; 14:7, 9–11, 20; Флп 2:5–7; Кол 1:15; Евр 1:3.


[Закрыть]. Тем самым Он открывает человеку перспективу и возможность достижения христианского совершенства[183]183
  Ин 14:6; Деян 4:12; 1 Ин 1:2; Рим 5:2; 1 Кор 4:16; 11:1; Еф 2:18; 5:1–2.


[Закрыть].

Выражая христианский опыт общения с Отцом, Сыном и Святым Духом, великие каппадокийцы сближают понятия ипостаси (ὑπόστασις) и лица (πρόσωπον). «Ведь недостаточно перечислять различия Лиц, но следует исповедовать, что каждое Лицо пребывает в истинной ипостаси», – указывает, например, святитель Василий Великий[184]184
  Basile, st. Lettres / Ed. Y. Courtonne. Vol. 2. Paris, 1961. Epist. 210. S. 5: Οὐ γάρ ἐξαρκεῖ διαφορᾶς προσώπων ἀπαριθμήσασθαι, ἀλλά χρή ἔκαστον πρόσωπον ἐν ὑποστάσει ἀληθινῇ ὑπάρχον ὀμολογεῖν. Ср.: Василий Великий, свт. Письма. Минск, 2003. С. 312. См. также: Ibid. Vol. 1. Paris, 1957. Epist. 38. S. 8; Epist. 52. S. 3; Ibid. Vol. 2. Epist. 214. S. 4; Ibid. Vol. 3. Paris, 1966. Epist. 236. S. 6 (Там же. С. 72, 99, 319, 369); Gregor von Nazianz. Die fünf theologischen Reden / Hg. J. Barbel. Düsseldorf, 1963. Orat. 31 (De spiritu sancto). S. 9; Idem. Orat. 20 (De dogmate et constitutione episcoporum). S. 6 // PG 35. Col. 1072D; Orat. 39 (In sancta lumina). S. 11 // PG 36. Col. 345C – D; Orat. 42 (Supremum vale). S. 16 // PG 36. Col. 477A – B (Григорий Богослов, свт. Собрание творений. В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 448, 301, 537–538, 595); Gregorius Nyssenus. Ad Ablabium quod non sint tres dei / Ed. F. Mueller // Gregorii Nysseni opera. Vol. 3.1. Leiden, 1958. P. 48; Idem. Ad Graecos ex communibus notionibus / Ed. F. Mueller // Ibid. P. 21, 33; Maximus Confessor. Epist. 15 // PG 91. Col. 549B.


[Закрыть]. Посредством такого сближения слово лицо, отнесенное – как и слово ипостась – к Отцу, Сыну и Святому Духу, получает абсолютное онтологическое наполнение. В свою очередь слово ипостась оказывается связанным с идеей непосредственной личностной обращенности, предполагающейся словом лицо[185]185
  Подробнее об этимологии, а также спектре значений слов лицо и ипостась в дохристианском языке и в Священном Писании см.: Чурсанов С. А. Лицом к лицу: Понятие личности в православном богословии XX века. М., 2008. С. 24–32.


[Закрыть].

Такое употребление слов лицо и ипостась в троичном богословии великих каппадокийцев заслуживает тем большего внимания, что, формируя богословский категориальный аппарат, они учитывают словарный запас адресатов, стремясь свести к необходимому минимуму набор новых, незнакомых им понятий. При этом, как замечает митрополит Иоанн (Зизиулас): «В греческой философии термин “ипостась” никогда не был связан с термином “личность”. <…> Для греков термин “личность” мог означать что угодно, только не существо человека, в то время как термин “ипостась” был тесно связан с термином “сущность” и в конечном счете полностью отождествился с ним»[186]186
  Zizioulas J. D. Being as Communion: Studies in Personhood and the Church. Crestwood (NY), 1993. P. 36. Ср.: Иоанн (Зизиулас), митр. Бытие как общение: Очерки о личности и Церкви / Пер. с англ. Д. М. Гзгзяна. М., 2006. P. 31.


[Закрыть]. Более того, великие каппадокийцы активно пользуются в триадологии словом πρόσωπον, несмотря на то, что оно было скомпрометировано савеллианами, употреблявшими его в обычном древнегреческом смысле для выражения модалистского понимания Пресвятой Троицы[187]187
  Basile, st. Epist. 210. S. 5; Epist. 214. S. 3 (Василий Великий, свт. Письма. С. 312, 318).


[Закрыть]. При этом слово πρόσωπον среди четырех основных богословских терминов – лицо (πρόσωπον), ипостась (ὑπόστασις), природа (φύσις) и сущность (οὐσία) – оказывается, во-первых, единственным нефилософским по своему происхождению, во-вторых, широко распространенным в Священном Писании и, наконец, в-третьих, тесно связанным с человеком[188]188
  Gregor von Nazianz. Orat. 31. S. 22 (Григорий Богослов, свт. Указ. собр. Т. 1. С. 456).


[Закрыть]. Таким образом, обращение великих каппадокийцев к слову πρόσωπον, хорошо известному их адресатам как из Священного Писания, так и по повседневному опыту личных отношений, позволило формулировать учение о Пресвятой Троице в широкой сотериологической перспективе.

Выражая глубинные аспекты божественного откровения, воспринимаемого в общении с Отцом, Сыном и Святым Духом, великие каппадокийцы проводят также четкое различие между синонимичными понятийными парами лица (πρόσωπον) и ипостаси (ὑπόστασις), с одной стороны, и природы (φύσις) и сущности (οὐσία) – с другой. При этом в триадологии великих каппадокийцев именно понятие лица вместе с синонимичным ему понятием ипостаси и понятие природы вместе с синонимичным ему понятием сущности начинают задавать два предельных понятийно-терминологических начала, не сводимых ни друг к другу, ни к чему бы то ни было другому.

Выявляя в ряде проблемных контекстов богословский смысл понятия лица, или ипостаси, три каппадокийских святителя проясняют его содержание с помощью семи основных характеристик, раскрывающих различные аспекты его отличия от понятия природы, или сущности.

Во-первых, уточняя троичную терминологию, великие каппадокийцы в отличие от сущности как общего (τὸ κοινὸν) характеризуют ипостась как частное (τὸ καθ εκαστον), или особенное (τὸ ιδιον). Например, в письме святителю Амфилохию Иконийскому (ок. 340–385) святитель Василий Великий утверждает: «…Сущность и ипостась имеют между собой такое же различие как между общим (τὸ κοινὸν) и отдельно взятым (τὸ καθ εκαστον), как, например, между живым существом и неким человеком»[189]189
  Basile, st. Epist. 236. S. 6: οὐσία δὲ καὶ ὑπόστασις ταύτην ἔχει τὴν διαφορὰν, ἣν ἔχει τὸ κοινὸν πρὸς τὸ καθ'ἔκαστον οἷον ὡς ἔχει τὸ ζῶον πρὸς τὸν δεῖνα ἄνθροπον. Ср.: Василий Великий, свт. Письма. С. 368. См. также: Basile, st. Epist. 214. S. 4 (Там же. С. 319).


[Закрыть].

Такое понимание различия ипостаси и сущности ведет к выводу о полноте онтологического статуса частного конкретного бытия. При этом в приведенных словах святителя Василия о сотериологической перспективе его триадологической мысли свидетельствует характерное обращение к примеру человека[190]190
  Ср., например: Basile, st. Epist. 38. S. 2–3; Vol. 3. Epist. 235. S. 2 (Василий Великий, свт. Письма. С. 64–66, 362); Idem. Adversus Eunomium // PG 29. Col. 589C – D (Василий Великий, свт. Собрание творений. В 5 ч. М., 1846. Ч. 3. С. 75–76); Gregor von Nazianz. Orat. 31. S. 22; Idem. Carm. 3 (De spiritu sancto) // PG 37. Col. 410A–411A (Григорий Богослов, свт. Указ. собр. Т. 1. С. 455–456; Т. 2. С. 23); Gregorius Nyssenus. Contra Eunomium / Ed. W. Jaeger // Gregorii Nysseni opera. 2 vols. Leiden, 1960. B. 1. Ch. 1.S. 496–497, 563–567 (Григорий Нисский, свт. Опровержение Евномия. В 2 ч. Краснодар, 2003. Ч. 1. С. 188–189, 214–215); Idem. Ad imaginem dei et ad similitudinem [Sp.] // PG 44. Col. 1329C–1332A.


[Закрыть]. Предложенное здесь понимание ипостаси подчеркивает также реальность опытно переживаемого личного общения человека с Отцом, Сыном и Святым Духом как с конкретными божественными Лицами.

Во-вторых, великие каппадокийцы поясняют, что ипостась как частное отличается от сущности как общего благодаря своим особенностям (ιδιωμα), или отличительным признакам (ιδιωμα σημειον), или отличиям (ιδιοτης). Как указывает автор одной из самых цитируемых святоотеческих работ, посвященной тринитарной терминологии и известной как Письмо 38 святителя Василия Великого «К Григорию брату»[191]191
  В настоящее время большинство исследователей считают автором данного письма свт. Григория Нисского: Hübner R. Gregor von Nyssa als Verfasser der sog. Ep. 38 des Basilius. Zum unterschiedlichen Verständnis der ousia bei den kappadozischen Brüdern // Epektasis (Festschrift Cardinal Daniélou) / Hg. von J. Fontaine und Ch. Kannengiesser. Paris, 1972. S. 463–490; Fedwick P. J. A Commentary of Gregory of Nyssa or the 38^th Letter of Basil of Caesarea // Orientalia Christiana periodica. 1978. Vol. 44. P. 31–51. Иная точка зрения представлена, например, в: Hammerstaedt J. Zur Echtheit von Basiliusbrief 38 // Tesserae: Festschrift für Josef Engemann. Jahrbuch für Antike und Christentum. 1991. Vol. 18. S. 416–419; Drecoll V. H. Die Entwicklung der Trinitätslehre des Basilius von Cäsarea. Göttingen, 1996. S. 297–331.


[Закрыть]: «…Ипостась – это не неопределенное понятие сущности, которое по общности означаемого ни на чем не останавливается, но такое понятие, которое посредством видимых особенностей (δια των επιφαινομενων ιδιωματων) изображает и очерчивает в неком предмете общее и неопределенное (το κοινον τε και απεριγραπτον)»[192]192
  Basile, st. Epist. 38. S. 3: Τοῦτο οὖν ἐστιν ἡ ὑπόστασις, οὐχ ἡ ἀόριστος τῆς οὐσίας ἔννοια μηδεμίαν ἐκ τῆς κοινότη τος τοῦ σημαινομένου στάσιν εὑρίσκουσα, ἀλλ' ἡ τὸ κοινόν τε καὶ ἀπερίγραπτον ἐν τῷ τινὶ πράγματι διὰ τῶν ἐπιφαι νομένων ἰδιωμάτων παριστῶσα καὶ περιγράφουσα. Ср.: Василий Великий, свт. Письма. С. 65. См. также: Gregorius Nyssenus. Ad Graecos… P. 26, 30–31; Idem. Contra Eunomium. B. 1. Ch. 1. S. 277–278 (Григорий Нисский, свт. Указ. соч. Ч. 1. С. 112).


[Закрыть].

Подобные указания на особенности как на принцип, конституирующий каждое лицо-ипостась, дают великим каппадокийцам возможность утверждать инаковость (ετεροτης) каждой ипостаси не только по отношению к сущности, но и по отношению к другим ипостасям[193]193
  См., например: Gregor von Nazianz. Die fünf theologischen Reden. Orat. 29 (De filio). S. 12; Idem. Orat. 41 (In pentecosten). S. 9 // PG 36. Col. 441C (Григорий Богослов, свт. Указ. собр. Т. 1. С. 421, 581); Gregorius Nyssenus. Ad Graecos… P. 19, 20.


[Закрыть]. Для богословской антропологии особенно важно, что святитель Василий Великий прилагает такое понимание ипостаси как к божественным Лицам, так и к человеческим личностям. Обращаясь к примеру человека, он поясняет, что каждая человеческая ипостась характеризуется ее особенностями (τα ιδιωματα): «Ведь каждый из нас и по пониманию сущности как общего причастен бытию, и по своим особенностям (τοις περι αυτον ιδιωμασιν) представляет собой такого-то и такого-то»[194]194
  Basile, st. Epist. 214. S. 4: Ἕκαστος γὰρ ἡμῶν καὶ τῷ κοινῶ τῆς οὐσίας λόγῳ τοῦ εἶναι μετέχει, καὶ τοῖς περὶ αὐτὸν ἰδιώμασιν ὁ δεῖνα ἐστι καὶ ὁ δεῖνα. Ср.: Василий Великий, свт. Письма. С. 319.


[Закрыть]. «Так и в Боге, – заключает святитель Василий, – сущность понимается как общее… а ипостась воспринимается в особенности (εν τω ιδιωματι) отечества или сыновства или освящающей силы»[195]195
  Ibid.: Ουτω κἀκεῖ ο μέν ουσιας λογος κοινοςι νοιττο… Ср.: Там же.


[Закрыть].

Выражая мысль о личностной инаковости вместе со связанной с ней личностной уникальностью божественных и человеческих лиц-ипостасей, великие каппадокийцы привлекают также такую своеобразную выразительную категорию естественных языков, как имена собственные. Это обстоятельство связано с тем, что любые слова языка относят описываемое ими к каким-либо родам и видам, соотносят его с другими предметами, их частями, а также природными качествами и свойствами, в то время как имя собственное непосредственно указывает на инаковость и уникальность. Другими словами, указание на лицо-ипостась посредством имени собственного, связанное со стремлением выразить его абсолютную уникальность, основано на той идее, что уникальному лицу, или ипостаси, должно соответствовать уникальное имя.

Так, привлекая категорию собственных имен, автор Письма 38 «К Григорию брату» сначала выражает абсолютную инаковость лиц-ипостасей по отношению друг к другу. «Другие же наименования, – пишет он, – передают особое содержание, через которое выражается не общность природы в означаемом, а очертание какого-либо предмета, по отличительному признаку (κατά το ίδιάζον) не имеющее ничего (μηδεμίαν ἔχουσα) общего (τήν κοίνωνίαν) с однородным ему предметом, – как, например, Павел или Тимофей». Сразу же после этого автор указывает на инаковость каждого лица-ипостаси по отношению к общей природе-сущности: «Ведь такое речение уже не относится к общей природе, но изображает именами понятие о некоторых определенных предметах, отделив их от собирательного значения»[196]196
  Basile, st. Epist. 38. S. 2: Τα δ των ονοματων ιδικωτεραν εχει…. Ср.: Василий Великий, свт. Письма. С. 64. Курсив мой – С. Ч. См. также: Ibid. S. 4; Idem. Contra Sabellianos et Arium et Anomoeos // PG 31. Col. 604D (Там же. С. 67; Василий Великий, свт. Собрание творений. Ч. 4. С. 379–380); Joannes Damascenus. De fide contra Nestorianos / Hg. B. Kotter // Die Schriften des Johannes von Damaskos. Bd. 4. Berlin, 1981. S. 3 (Иоанн Дамаскин, преп. Христологические и полемические трактаты. Слова на богородичные праздники / Пер. и комм. свящ. Максима Козлова, Д. Е. Афиногенова. М., 1997. С. 142).


[Закрыть].

В-третьих, в ряде случаев великие каппадокийцы называют ипостасью сам отличительный признак (ἰδιάζον σημεῖόν), или само отличие (ἰδιότης). «Понятие общего относится к сущности, а ипостась – это отличительный признак каждого (τὸ ἰδιάζον ἕκαστον σημεῖον) [Лица]», – утверждает, например, автор Письма 38 «К Григорию брату»[197]197
  Basile, st. Epist. 38. S. 5: ο μὲν τῆς κοινότητος λόγος εις τῆς…. Ср.: Василий Великий, свт. Письма. С. 70. См. также: Ibid. S. 6, 8 (Там же. С. 70, 72); Gregorius Nazianzenus. Orat. 21 (In laudem Athanasii). S. 25 // PG 35. Col. 1124D; Idem. Orat. 31. S. 28; Idem. Orat. 33 (Contra Arianos et de seipso). S. 16 // PG 36. Col. 236A; Orat. 34 (In Aegyptiorum adventum). S. 13 // PG 36. Col. 253B (Григорий Богослов, свт. Указ. собр. Т. 1. С. 326, 459, 490–491, 498).


[Закрыть]. При этом, как отмечает святитель Григорий Богослов, «…Отличие (ἰδιότης) неизменно»[198]198
  Gregorius Nazianzenus. Orat. 39. S. 12. Col. 348C: ηι ἰδιότης ἀκίνητος·. Ср.: Григорий Богослов, свт. Указ. собр. Т. 1. С. 538. См. также: Idem. Orat. 25 (In laudem Heronis philosophi). S. 16 // PG 35. Col. 1221A; Orat. 42. S. 15. Col. 476A – B (Там же. С. 370, 594).


[Закрыть].

Такие указания на ипостась как на отличительный признак, или отличие, позволяют подчеркнуть не только уникальность, но и незыблемость ипостасной идентичности каждого божественного Лица, означая тем самым наделение абсолютным онтологическим статусом не только общности, или единства, но и различий, или инаковости.

При этом три рассмотренных критерия различения лица-ипостаси и природы-сущности не являются достаточными. Как замечает, приводя пример близнецов, преподобный Иоанн Дамаскин (ум. ок. 750), «…Две ипостаси от одного отца и одной матери, оказавшиеся близнецами, суть не один сын, а два»[199]199
  Joannes Damascenus. De duabus in Christo voluntatibus / Hg. B. Kotter // Die Schriften des Johannes von Damaskos. Bd. 4. S. 9:…Δύο υποστάσεις έξ ένός πατρός και μιάς μητρός δίδυμοι γενόμενοι ούχ εις υίός, άλλα δύο.Ср.: Иоанн Дамаскин, преп. Христологические и полемические трактаты… С. 92.


[Закрыть].

Поэтому, в-четвертых, в качестве следующего аспекта, характеризующего содержание понятия лица-ипостаси, святые отцы выделяют самобытность, то, что можно было бы назвать также «самоопределяемостью» (κατ αυτο καθ εαυτο). Так, на ипостась как на принцип, составляющий основу самобытного существования, указывает преподобный Иоанн Дамаскин: «…Ипостась есть существование по самому себе (καθ εαυτο)»[200]200
  Joannes Damascenus. Dialectica sive Capita philosophica / Hg. B. Kotter // Die Schriften des Johannes von Damaskos. Bd. 1. Berlin, 1969. (Recensio fus.). S. 67: ηι ύπόστασις ή καθ’ εαυτό έστιν υπαρξις. Ср.: Иоанн Дамаскин, преп. Источник знания / Пер. и комм. Д. Е. Афиногенова, А. А. Бронзова, А. И. Сагарды, Н. И. Сагарды. М., 2002. С. 120. См. также: Gregorius Nazianzenus. Orat. 23 (De pace 3). S. 8 // PG 35. Col. 116 °C; Orat. 33. S. 16. Col. 236A; Orat. 40 (In sanctum baptisma). S. 41 // PG 36. Col. 417B (Григорий Богослов, свт. Указ. собр. Т. 1. С. 332, 490–491, 571).


[Закрыть]. Обращаясь к антропологической проблематике, преподобный Иоанн указывает, что в силу своей самобытности именно ипостась человека обеспечивает нерушимость его идентичности при отделении души от тела в смерти: «…Хотя душа и отделяется от тела в смерти, тем не менее их ипостась остается одна и та же, – ведь ипостась есть изначальное образование самостоятельного существования каждого. Поэтому и тело, и душа остаются, всегда удерживая одно и то же начало своего существования и ипостаси, хотя и разлучаются друг с другом»[201]201
  Joannes Damascenus. Dialectica… (Recensio fus.). S. 67: Εί… καί χωρίζεται ή ψυχή του σώματος έν τω θανάτω, άλλ ή ύπόστασις άμφοτέρων μία καί ή αυτή έστιν· ΰπόστασις γάρ έστιν ή έν τή αρχή τής έκάστου ύπάρςεως κατ αυτό σύμπηξις. Μένει οΰν τό τε σώμα και ή ψυχή, άεί μίαν τήν αρχήν τής εαυτών εχοντα ύπάρξεώς τε καί ΰποστάσεως, εί καί χωρισθώσιν άλλήλων. Ср.: Иоанн Дамаскин, преп. Источник знания. С. 120.


[Закрыть].

В ряде случаев, подчеркивая самобытность лица-ипостаси, великие каппадокийцы привлекают грамматическую категорию рода[202]202
  Basilius Cappadociae. De Spiritu Sancto / Ed. B. Pruche. Paris, 1968. Ch. 18. S. 45; Idem. Contra Sabellianos et Arium et Anomoeos. Col. 604B, 608C (Василий Великий, свт. Собрание творений. Ч. 3. С. 300; Ч. 4. С. 379, 382). Ср.: Didymus Caecus. De Trinitate. Buch 1 / Hg. J. Hönscheid // Beiträge zur klassischen Philologie. B. 44. Meisenheim am Glan, 1975. Ch. 27. S. 32; Ibid. Lib. 3 // PG 39. Col. 788A, 969B.


[Закрыть].

При этом в их троичном богословии мужской род (один, другой, иной, весь, тот)[203]203
  εις, έτερος, άλλος, όλος, εκείνος.


[Закрыть] указывает на лицо, а средний (одно, другое, иное, все, то)[204]204
  εν (Ср.: Ин 10:10; 17:11, 21–23; 1 Ин 5:7), έτερον, άλλο, όλον, εκείνο.


[Закрыть] – на природу[205]205
  Подробнее об использовании грамматической категории рода святыми отцами, а также о библейских основаниях их обращения к данной выразительной категории см.: Чурсанов С. А. Указ. соч. С. 116–120.


[Закрыть]. Такие святоотеческие пояснения связывают понятие лица-ипостаси с идеей одушевленности вместе с соответствующими представлениями о самоопределении, активности и уверенности, а понятие природы-сущности – с идеями пассивности и неопределенности. С предельной четкостью и лаконичностью использует грамматическую категорию рода для различения ипостаси и природы святитель Григорий Богослов. «…Tо, из чего Спаситель, есть иное и иное (άλλο και άλλο)… но не иной и иной (ούκ άλλος και άλλος). …А говоря “иное и иное”, я утверждаю противоположное тому, что говорю о Троице. Ведь там Иной и Иной, чтобы не сливались Ипостаси, а не иное и иное, поскольку Три едины и тождественны по Божеству», – пишет он[206]206
  Grégoire de Nazianze. Lettres théologiques / Ed. P. Gallay. Paris, 1974. Epist. 101. S. 20–21:21: άλλο μ ν και άλλο τά έξ ων ό Σωτήρ… ούκ άλλος δ καί άλλος·…Λέγω δ άλλο καί άλλο, έμπαλιν ή επί τής Τριάδος έχει. "Εκεί μ ν γάρ άλλος καί άλλος, ϊνα μη τάς υποστάσεις συγχέωμεν· ούκ άλλο δ καί άλλο, εν γάρ τά τρία καί ταύτόν τή θεότητι.


[Закрыть]. Именно эти слова святителя Григория стали для последующих святых отцов образцом использования грамматической категории рода для прояснения богословского содержания понятий лица-ипостаси и природы-сущности[207]207
  См., например: Concilium universale Ephesenum anno 431 / Hg. E. Schwartz // Acta conciliorum oecumenicorum. Vol. 1.1.7. Berlin, 1929. S. 47 (Деяния Вселенских Соборов. В 4 т. СПб., 1996. Т. 1. С. 427); Joannes Damascenus. Dialectica… (Recensio brev.). S. 9; Idem. Expositio fidei / Hg. B. Kotter // Die Schriften des Johannes von Damaskos. Bd. 2. Berlin, 1973. S. 52 (Иоанн Дамаскин, преп. Источник знания. С. 343. Прим. 11; С. 79–80, 246); Idem. De fide contra Nestorianos. S. 3 (Иоанн Дамаскин, преп. Христологические и полемические трактаты… С. 140).


[Закрыть].

В-пятых, в отличие от общей природы, которая может многократно делиться по различным природным признакам на многообразные многоуровневые подвиды, лицо, или ипостась, характеризуется в святоотеческом троичном богословии как неделимое (τὸ ἄτομον), или – согласно получившему распространение в русскоязычной литературе латинскому эквиваленту этого слова – как индивид (individuum). Святитель Григорий Нисский, например, указывает: «…Очевидно, что не одно и то же вид и индивид, то есть сущность и ипостась»[208]208
  Gregorius Nyssenus. Ad Graecos… P. 31: πρόδηλονί ώς ού ταύτόν είδος καί άτομον, τουτέστιν ουσία καί ύπόστασις. См. также: Ibid. P. 23, 24, 31; Cyrillus Alexandrinus. De Sancta Trinitate [Sp.] // PG 77. Col. 1149A – C; Joannes Damascenus. Dialectica… (Recensio fus.). S. 43 (Иоанн Дамаскин, преп. Источник знания. С. 90).


[Закрыть].

Понимание ипостаси как индивида дает возможность выразить мысль о безусловной целостности ипостаси, или лица. В антропологии оно позволяет дать богословское обоснование утверждению о том, что ипостасная идентичность каждого человека не разрушается при рождении, взрослении, получении образования, приобретении или утрате разнообразных навыков и способностей, а также в ходе любых других процессов, в которые вовлечена его индивидуализированная природа[209]209
  Gregorius Nazianzenus. Carm. 14 (De humana natura) // PG 37. Col. 757A–758A (Григорий Богослов, свт. Указ. собр. Т. 2. С. 42).


[Закрыть].

В-шестых, великие каппадокийцы указывают на Ипостаси Пресвятой Троицы как на различные образы существования (τρόιτοι τής ύττάρςεως). Так, святитель Василий Великий называет образом существования отличительный признак Отца – нерожденность. «…Нерожденный – это образ существования, а не имя сущности», – утверждает он[210]210
  Basilius Cappadociae. Adversus Eunomium. Col. 681A: Ύπάρξεως… τρόπος τόάγέννητος, και ούκ ουσίας όνομα. Ср.: Василий Великий, свт. Собрание творений. Ч. 3. С. 152. См. также: Ibid. Col. 681C; Idem. De Spiritu Sancto. Ch. 18. S. 46; Idem. Contra Sabel-lianos et Arium et Anomoeos. Col. 613A – B (Там же. С. 152; 153; 301; Ч. 4. С. 387); Gregorius Nyssenus. Contra Eunomium. B. 1. Ch. 1. S. 216, 497 (Григорий Нисский, свт. Указ. соч. Ч. 1. С. 90–91, 188–189).


[Закрыть].

Данная характеристика лица-ипостаси означает, что особенности (ιδίωμα), или отличительные признаки (ιδιάζον σημείον), или отличия (ἰδιότης), по которым различаются Отец, Сын и Святой Дух, невозможно свести к понятию индивидуальных свойств. Тем самым она позволяет подчеркнуть природное единство божественных Лиц. Указание на божественные Ипостаси как на образы существования, получившее распространение в работах великих каппадокийцев, становится общепринятым в святоотеческом богословском языке. Например, святитель Амфилохий Иконийский свидетельствует: «Поклоняюсь… Иисусу Христу, Который совечен Отцу по Божеству, Который ни по сущности, ни по образу существования не моложе Отца по Божеству»[211]211
  Amphilochius Iconiensis. Fragmenta spuria / Ed. C. Datema // Amphilochii Iconiensis opera. Turnhout, 1978. Fragm. 1: Προσκυνώί Ίησοΰν Χριστόν συναίδιον τφ πατρί κατά τήν θεότητα" ούκ ουσίας, ούχ ύπάρξεως τρόπον νεότερου του πατρός κατά τήν θεότητα.


[Закрыть].

В святоотеческом богословском языке понимание лиц-ипостасей как образов существования выражается также с помощью наречия как (όπως, πώς). В частности, святитель Василий Великий пишет: «…Понятие нерожденности появляется у нас при исследовании не того, что есть [Бог] (τού τί έστιν), а скорее… при исследовании того, как [Он] есть (τού ὅπως έστίν)»[212]212
  Basilius Cappadociae. Adversus Eunomium. Col. 545B: οΰκ εν τη του τι εστιν άνερευνήσει ή τού αγέννητου ήμΐν έννοια υποπίπτει, άλλα μάλλον… εν τή τού δπως εστιν. Ср.: Василий Великий, свт. Собрание творений. Ч. 3. С. 40. См. также: Ibid. Col. 548B (Там же. С. 41–42).


[Закрыть]. А, например, преподобный Максим Исповедник (580–662) утверждает, что Пресвятая Троица есть «монада в смысле сущности или бытия… и триада – в смысле того, как существовать и того, что составляет основу»[213]213
  Massimo Confessore, san. Mystagogia / Ed. R. Cantarella, // Idem. La mistagogia ed altri scritti. Florence, 1931. Ch. 23: μονάδα μ ν κατά τον τής ουσίας, ήτοι τον τού ε ναι λόγον… τριάδα δ κατά τον τού πώς ύπάρχειν και ύφεστάναι λόγον. Ср.: Максим Исповедник, преп. Творения. В 2 кн. / Пер. и коммент. С. Л. Епифановича, А. И. Сидорова. М., 1993. Кн. 1. С. 176.


[Закрыть]. Пресвятая Троица «тождественна Сама Себе, причем, конечно, иначе и иначе», – поясняет преподобный Максим далее[214]214
  Massimo Confessore, san. Mystagogia. Ch. 23: την αυτήν έαυτή ταύτόν, άλλως μέντοι και άλλως. Ср.: Максим Исповедник, преп. Указ. собр. Кн. 1. С. 176. См. также: Idem. Qua-estiones ad Thalassium / Ed. C. Laga, C. Steel. Vol. 1. Turnhout, 1980. S. 8, 28 (Там же. Кн. 2. С. 40, 84); Joannes Damascenus. Dialectica… (Recensio fus.). S. 67; Idem. Expositio fidei. S. 8, 10, 49; Idem. Contra Jacobitas / Hg. B. Kotter // Die Schriften des Johannes von Damaskos. Bd. 4. S. 52 (Иоанн Дамаскин, преп. Источник знания. С. 120, 169, 173, 175; 241–242; Он же. Христологические и полемические трактаты… С. 170; 171).


[Закрыть]. Митрополит Иоанн (Зизиулас) рассматривает такое использование наречия как (όπως, πώς) в качестве важного средства соотнесения святыми отцами понятия лица-ипостаси с категорией бытия (το ε ναι). «В мысли Великих Каппадокийцев понятие “бытия” прилагается к Богу одновременно в двух смыслах. Во-первых, оно означает τί έστιν бытия Бога (что Он есть) – это то, что Великие Каппадокийцы называют усией, или сущностью, или природой Бога; и, во-вторых, оно относится к ὅπως έστιν (как Он есть) – это то, что они отождествляют с личностностью Бога», – указывает владыка Иоанн[215]215
  Zizioulas J. D. Communion and Otherness: Further Studies in Personhood and the Church / Ed. P. McPartlan. Edinburgh, 2006. P. 125. Ср.: Иоанн (Зизиулас), митр. Общение и инаковость: Новые очерки о личности и Церкви / Пер. с англ. М. Толстолуженко, Л. Колкера. М., 2012. С. 160. См. также: Ibid. P. 165–166 (Там же. С. 212–213); Idem. Lectures in Christian Dogmatics / Ed. D. H. Knight. Edinburgh, 2008. P. 54–64; Idem. The One and the Many: Studies on God, Man, the Church, and the World Today / Ed. Fr. Gregory Edwards. Alhambra (California), 2010. P. 22, 28–29.


[Закрыть].

Таким образом, помимо утверждения единства природы Лиц Пресвятой Троицы, понимание ипостасей как образов существования позволяет выразить как несводимость ипостаси, или лица, к сущности, или природе, так и связанную с ней личностную уникальность. При этом богословское понимание личностной уникальности предполагает инаковость ипостаси не только по отношению к видовой природе, или сущности, что важно также для решительного размежевания с любыми разновидностями модализма, но и по отношению к индивидуальным признакам и индивидуализированной природе, или индивидуальности, что необходимо для отвержения каких бы то ни было форм тритеизма.

Вывод понятия лица-ипостаси как образа существования за пределы содержания понятия природы-сущности, неизбежно предполагающего детерминированность бытия, дал также великим каппадокийцам понятийно-терминологические средства для утверждения безоговорочной свободы Пресвятой Троицы[216]216
  Подробнее об утверждении свободы Бога в богословии великих каппадокийцев см.: Чурсанов С. А. Указ. соч. С. 62–63, 66–69.


[Закрыть]. В богословской антропологии такое понимание лица-ипостаси означает, что полнота личностной свободы человека выражается в определении им образа существования и своей индивидуализированной природы, и природы общечеловеческой, и в конечном счете всего сотворенного безличного мира[217]217
  Staniloae D. The Experience of God. Vol. 1: Revelation and Knowledge of the Triune God / Trans. and ed. by I. Ionita and R. Barringer. Brookline (Massachusetts), 1994. P. 131–132; Иоанн (Зизиулас), митр. Человек – священник творения: Ответ на проблемы экологии // Православие в современном мире. СПб., 2005. С. 159–160.


[Закрыть].

Свобода человека как лица-ипостаси, не сводимого к природе, выражается также в личностном превосхождении индивидуализированной природы и тесно связана поэтому с открытостью[218]218
  Zizioulas J. D. Communion and Otherness. P. 212–213 (Иоанн (Зизиулас), Общение и инаковость. С. 274–275).


[Закрыть]. В основании открытости человека лежит его личностная обращенность к Богу и людям. При этом личностная открытость выражается в задании человеческой природе такого образа существования, при котором человек, с одной стороны, передает в сферу личностного общения все возможное для него как для тварного существа содержание своей индивидуализированной природы и, с другой стороны, принимает в качестве непосредственного природного наполнения своей личности все то природное содержание, которое передают ему божественные Лица и человеческие личности. Таким образом, в открытости личностного образа бытия преодолевается поглощенность лица-ипостаси природой с ее родо-видовой структурой, повторяющимися индивидуальными признаками, количественной относительностью и всеобщей логической детерминированностью. Всю полноту ипостасной открытости являет человеку второе Лицо Пресвятой Троицы – Иисус Христос, воспринявший человеческую природу и задавший ей тот же совершенный образ существования, какой в общении с Отцом и Святым Духом Он задает природе божественной.

Предельной открытости человеческая личность достигает в усвоении нетварных Божественных энергий, то есть в обóжении (θέωσι), часто характеризуемом в православной антропологии как цель всей христианской жизни[219]219
  Софроний (Сахаров), архим. Видеть Бога как Он есть. Эссекс, 1985. С. 180.


[Закрыть]. При этом именно богословское понимание лица-ипостаси дает православным авторам возможность выразить учение об обóжении человека, четко отмежевываясь от обезличивающих пантеистических тенденций[220]220
  Мейендорф Иоанн, протопр. Человечество Христа: Пасхальная тайна / Пер. с англ. иерея К. Польскова // Богословский сборник. М., 2000. Вып. V. С. 23–24; Staniloae D. Orthodox Spirituality: A Practical Guide for the Faithful and a Definitive Manual for the Scholar / Trans. from Romanian Archim. Jerome (Newville) and A. Kloos. South Canaan (Pennsylvania), 2003. P. 368–374.


[Закрыть]. В межчеловеческих отношениях личностная открытость реализуется в общении, которое ведет к единению через соучастие, сострадание, сопереживание, сорадование, выражаясь как в бескорыстном жертвенном служении другим людям[221]221
  2 Кор 11:24–29.


[Закрыть], в отдаче им своего времени, своих сил, способностей, всего содержания своей индивидуализированной природы, так и в принятии их индивидуальных, социальных, культурных особенностей[222]222
  Ин 15:15; 1 Кор 9:19–22; 2 Кор 6:11–12; 11:29.


[Закрыть]. Парадоксальным для индивидуалистической антропологической парадигмы образом, именно в личностной открытости, в уничижении (κένωσις)[223]223
  Флп 2:7–8.


[Закрыть] индивидуализированной природы человек достигает полноты бытия, уподобляясь Христу[224]224
  Мк 10:29–30; Мф 19:29; Лк 18:29–30; 2 Кор 6:8–10; Флп 2:9–11.


[Закрыть].

В-седьмых, в триадологии великих каппадокийцев понятие ипостаси определяется через понятие отношения (σχέσις). При этом святые отцы IV века обращают внимание на соотносительный характер собственных имен первой, второй и третьей Ипостаси Пресвятой Троицы. «Отец – это имя Божие, – указывает, например, святитель Григорий Богослов, – не по сущности… не по действию, а по отношению и по тому, как Отец обращен к Сыну или Сын к Отцу»[225]225
  Gregor von Nazianz. Orat. 29. S. 16: ότι ούτε ουσίας όνομα ό πατήρ… ούτε ένεργείας, σχέσεως δ καί τού πώς έχει ττρος τον υιόν ό πατήρ, ή ό υίος προς τον πατέρα. Ср.: Григорий Богослов, свт. Указ. собр. Т. 1. С. 424. См. также: Idem. Orat. 23. S. 8. Col. 116 °C; Orat. 31. S. 9 (Там же. Т. 1. С. 332, 448); Basilius Cappadociae. Adversus Eunomium. Col. 517A, 557C, 588C–589A, 621B (Василий Великий, свт. Собрание творений. Ч. 3. С. 18, 49, 74, 101); Gregorius Nyssenus. Contra Eunomium. B. 1. Ch. 1. S. 159–160, 553, 556, 557, 558–559, 560–561, 568–574; B. 3. Ch. 2. S. 158; B. 4. Ch. 1. Vol. 2. P. 319 (Григорий Нисский, свт. Указ. соч. Ч. 1. С. 72, 210, 211, 212, 213, 215–217, 497, 272).


[Закрыть].

Более того, святитель Амфилохий Иконийский характеризует собственные имена божественных Лиц как наименования не только отношений, но и образов существования: «…Отец, Сын и Святой Дух – это имена образа существования, то есть отношения»[226]226
  Amphilochius Iconiensis. Fragm. 1: το… πατήρ, υιός καί πνεύμα τό άγιον, τροπου υπάρξεως ήτουν σχέσεως ονόματα.


[Закрыть]. Данное пояснение позволяет подчеркнуть ту ключевую для богословского понимания лица-ипостаси мысль, что образы существования Отца, Сына и Святого Духа конституируются Их отношениями, а не какими бы то ни было индивидуальными природными свойствами. При этом указание на лицо-ипостась как на отношение помимо утверждения несводимости Отца, Сына и Святого Духа к божественной природе, или сущности, дало великим каппадокийцам возможность привлечь внимание своих читателей к такой существенной в сотериологическом контексте характеристике, предполагаемой полнотой божественного бытия, как личностная взаимная обращенность. В самом деле, рассматриваемый аспект содержания понятия лица-ипостаси означает, что именно в уникальных ипостасных, или личных, отношениях конституируется самобытность божественных Лиц и человеческих личностей[227]227
  Лосский В. Н. Догматическое богословие // Он же. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991. С. 215–216; Он же. Богословское понятие человеческой личности // Он же. Богословие и боговидение: Сборник статей / Под общ. ред. В. Пислякова. М., 2000. С. 291; Яннарас Х. Личность и эрос // Он же. Избранное: Личность и эрос / Пер. с новогреч. Г. В. Вдовиной; Под ред. А. И. Кырлежева. М., 2005. С. 353–354.


[Закрыть]. Поэтому восприятие Божественных Лиц как отношений позволяет обосновать определяющее значение полноты отношений с Богом и с ближними для христианского понимания совершенства.