Текст книги "Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре"

Б.Н. Харлашов (Псков)
О формировании южного рубежа Псковской земли
(по источникам XVI–XVII вв.)

Псковская земля в исторических границах XIV–XVII вв. занимала территорию от р. Нарвы на севере до верховьев р. Великой на юге, включая почти весь ее бассейн (без Себежского уезда; по источникам, доступным в России, это около 21 900 кв. км). По данным 1585–1587 гг. в 14 уездах[36]36
  Уезд – административно-территориальная единица Псковской земли с центром в городе.


[Закрыть] земли было 149 губ, 2 четверти, 2 утретка и 1 волостка[37]37
  Губа; волость; четверть; утреток; волостка – сельские административно-территориальные единицы, как правило, соответствовавшие приходу. Административным и культовым центром сельской территориальной единицы был погост.


[Закрыть]. Губы самого обширного по территории Псковского уезда дополнительно были распределены между семью засадами[38]38
  Засада – административно-территориальная единица Псковского уезда, состоящая из губ.


[Закрыть]. Юго-западную часть земли занимали 3 уезда: Вышгородка, Красного и Опочки. Их расположение имеет особое значение для ответа на вопрос, где же проходил псковско-ливонско-литовский рубеж, а затем граница Пскова с Речью Посполитой.

Источниками для исследования административно-территориального деления южных уездов Псковской земли стали писцовые и переписные книги XVI–XVII вв. Наиболее ранними из дошедших до нашего времени являются писцовые книги 1585–1587 гг. В их есть прямые ссылки на «старое» письмо 1550-х гг. Источники предшествующего периода, если они и сохранились, остаются пока нам неизвестными[39]39
  Масленникова Н.Н. Псковская земля // Аграрная история Северо-Запада России XVI в. (Север. Псков). Ленинград, 1978. С. 87.


[Закрыть]. Из имеющихся источников опубликована писцовая (платежная) книга № 355[40]40
  Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 1209. № 355. Сборник Московского архива Министерства юстиции. М., 1913. Т. 5.


[Закрыть] из собрания писцовых книг Российского государственного архива древних актов (РГАДА). Более подробные сведения о Псковской земле содержатся в писцовых книгах № 827 и 830[41]41
  РГАДА. Ф. 1209, № 827, 830.


[Закрыть], однако в них имеется описание только 8 уездов, среди которых нет уездов, граничащих с Литвой.

Из источников XVII в. для исследования данного вопроса привлекались писцовая книга 1626-28 гг. Выборского, Дубковского и Вышгородского уездов[42]42
  Там же. № 17227.


[Закрыть], переписная книга Псковской земли 1646 г.[43]43
  Там же. № 8497.


[Закрыть] и переписная книга 1678 г.[44]44
  Там же. № 8501.


[Закрыть]. Материалы писцового описания послужили основными источниками для составления карт-схем южных уездов Псковской земли. Для локализации топонимов, упоминающихся в писцовых и переписных книгах, использовались как планы Генерального межевания XVIII в., так и топографические карты XIX – начала XX вв., а кроме того, современные топографические карты и планы землепользования. Опыт работы по составлению карт-схем псковских уездов показал, что скудные топографические сведения платежной книги № 355 в большинстве случаев не позволяют определиться с границами губ, а соответственно, и уездов. Книги № 827 и 830, содержащие, по сравнению с книгой № 355, иногда в десятки раз большее число топонимов, как правило, дают хорошие результаты. Также неплохие результаты были получены и при использовании для этой цели переписных книг XVII в.

Таким образом, база источников для изучения территориального деления южных уездов Псковской земли такова, что для Вышгородского и Опочецкого уездов имеются в основном сведения XVII в. Для Себежского и Красногородского уездов – только сведения книги № 355, малопригодные для реконструкции территориального деления и границ. Указанные источники XVII в. не содержат информации по последним двум уездам, поскольку те в 1618 г. отошли по Деулинскому перемирию к Речи Посполитой. В результате историко-географического исследования удалось составить довольно полный перечень населенных мест Псковской земли XVI–XVII вв. и определить границы всех губ, за исключением входивших в Себежский и Красногородский уезды (см. карту-схему). Имеющиеся в настоящее время в нашем распоряжении данные позволяют говорить о существовании в Псковской земле в XVI–XVII вв. не менее 13 тыс. поселений. В настоящее время удалось определить расположение лишь 15 % из них[45]45
  Харлашов Б.Н. Некоторые итоги изучения административно-территориального деления Псковской земли XVI–XVII вв. // Археология и история Пскова и Псковской земли. Материалы научного семинара. Псков, 2000. С. 108.


[Закрыть], что соответствует доле локализованных поселений и в южных уездах. В процессе исследования применялась методика, мало чем отличающаяся от методов, на которых основывались классические труды К.А. Неволина[46]46
  Неволин К.А. О пятинах и погостах новгородских в XVI в. СПб., 1853.


[Закрыть] и А.М. Андрияшева[47]47
  Андрияшев А.М. Шелонская пятина по писцовым книгам. Карты погостов. СПб., 1913; Он же. Материалы по исторической географии Новгородской земли. М., 1914.


[Закрыть], за исключением использования возможностей компьютерной обработки материалов. При сборе материала по источникам XVI–XVII вв. в настоящее время сформирована база данных по топонимике Псковской земли, содержащая 21 900 записей. Стандартное программное обеспечение на основе FOXPRO позволило ускорить поиск данных и осуществить их идентификацию при возможных разночтениях, а также систематизацию сведений по выделенным регионам (уездам, засадам, губам и пр.).

Одной из исследовательских задач, решавшихся в масштабе всей Псковской земли, было изучение на основе полученной историко-географической информации происхождения и развития ее территориального деления, что было непосредственно связано с процессом расселения и формированием границ. Размещение населения в различные периоды прослеживается по археологическим материалам.

Южные уезды Псковской земли в XVI–XVII вв.: 1 – граница земли, 2 – граница уезда, 3 – граница губы, 4 – центр уезда, 5 – погост, 6 – прочие населенные пункты, расположение которых удалось установить.

Расселение в середине и во второй половине I тысячелетия н. э. маркируют поселения и могильники культуры длинных курганов и сопок[48]48
  См.: Седов В.В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982. С. 46–66.


[Закрыть]. В ряде случаев районы концентрации памятников этого периода в пределах Псковской земли послужили основой для формирования будущих административных районов. Это подтверждается тем, что в северной части Псковской земли «гнезда» памятников второй половины I тысячелетия н. э. вписываются в границы многих губ[49]49
  Харлашов Б.Н. Псковские губы (к вопросу о происхождении) // Краткие сообщения Института археологии АН СССР. 205. М., 1991)


[Закрыть], а в южных уездах находятся вблизи наиболее ранних пригородов.

Размещение археологических памятников XI – первой половины XIV в. показывает, что в этот период происходит дальнейшее развитие регионов, освоенных в предшествующее время, и заселяются новые территории. Это прослеживается по материалам курганных могильников с трупоположениями, и по ранним жальникам[50]50
  Хвощинская Н.В. Западные районы Новгородской земли в начале 2 тысячелетия н. э. (по материалам погребальных памятников). Автореф. дисc. канд. ист. наук. Л. 1978; Плоткин К.М. Округа Пскова накануне и в период становления города // Становление европейского средневекового города. М., 1989.


[Закрыть] [51]51
  Жальник – термин, обозначающий псковско-новгородские могильники.


[Закрыть]. Судя по концентрации археологических памятников, в этот период в северных и центральных уездах Псковской земли уже сформировались большинство центров губ. Однако выделяются районы, превосходящие по размерам губские территории XVI в. (на севере земли это устье р. Великой и юго-восточное побережье Псковского озера, округа Изборска и др. малые районы; на юге – окрестности Велья, Воронича, Коложе-Опочки, Врева, Котельно).

В дальнейшем эти довольно крупные районы расселения также оказались поделенными на губы. Таким образом, в настоящее время представляется возможным выделить по меньшей мере 3 этапа становления территориальной структуры Псковской земли. Во-первых, формирование районов расселения во 2-й половине I тысячелетия н. э. Во-вторых, развитие в XI – первой половине XIV вв. на основе районов расселения 2-й половины I тыс. н. э. центров губ и освоение в результате колонизационных процессов новых территорий (по аналогии с Новгородской землей)[52]52
  Платонова Н.И. Погосты и волости северо-западных земель Великого Новгорода // Археологическое изучение Новгородской земли. Л., 1984.


[Закрыть]. Районы расселения, объединяющие целиком или частично несколько губ XVI в., вероятно, можно связать с летописными волостями. В-третьих, дробление в дальнейшем плотно заселенных районов на более мелкие (образование губ, зафиксированных в писцовых книгах) и распределение губ между уездами и засадами.

Обоснованность выделения этих этапов формирования территориального деления Псковской земли подтверждается материалами историко-археологического изучения погостов-мест – административных центров псковских губ. К XIV в. в Псковской земле уже 1/3 поселений функционировала на местах погостов[53]53
  Харлашов Б.Н. Этапы формирования административно-территориального деления Псковской земли // Псков в российской и европейской истории (к 1100-летию первого летописного упоминания). Т. 1. М., 2003. С. 164–173.


[Закрыть]. Почти все погосты, в культурном слое которых обнаружены археологические материалы 2-й половины I тысячелетия н. э. – XIV в., находятся в северной и центральной части Псковской земли (в засадах Псковского уезда, в Изборском уезде) и на восточном побережье Псковского и Чудского озер (Гдовский и Кобыльский уезды). Таким образом, наиболее ранние погосты возникли именно на той территории, где находятся древнейшие города Псковской земли Изборск и Псков.

В южной части Псковской земли функции погостов на начальном этапе в XIV в. выполняли города-крепости Остров, Дубков, Котельно, Врев, Воронич, Велье, Коложе и, возможно, Черница. Большая их часть сосредоточивалась вдоль юго-восточной границы Псковской территории. К XVI в. некоторые из них, утратив оборонительные сооружения, превратились в сельские погосты, мало чем отличавшиеся от прочих аналогичных поселений. В XV в. функции погостов – центров губ на юге Псковской земли выполняли такие новые города, как Вышгородок, Опочка и Красный. В XV–XVI вв. погосты возникают в основном в южных уездах Псковской земли, что следует связывать с завершением формирования административно-территориального деления уездов. В археологическом отношении в этой группе поселений заметно преобладают небольшие по размерам селища, которые могут рассматриваться как следы поселений, выполняющих исключительно культовые функции. Культурный слой этих селищ, в основном, формировался на месте расположения дворов священника и причта.

Отличительной особенностью южного региона является большое число губ, относящихся непосредственно к городам, например к Опочке. Названия таких губ производны от названий приходских церквей. Эти губы расположены в непосредственной близости от города и составляют его ближайшую округу. Их происхождение представляется в целом более поздним по сравнению с губами, имевшими погосты на своей территории. Они, скорее всего, появились на завершающем этапе становления территориального деления Псковской земли.

Опочка была построена, после того как в 1406 г. литовцы штурмом взяли Коложе: «псковичи поставиша град Коложе на новом месте на Опочке»[54]54
  Псковские летописи / Под ред. А.Н. Насонова. Вып. 2. М.-Л., 1955. С. 36.


[Закрыть]. После основания Опочки Коложе приобрело, так же как и Котельно в Выборском уезде, статус погоста в составе Опочецкого уезда. Изучение топографии поселений Покровской губы (Коложе) показывает, что часть территории округи предшественника Опочки Коложе оказалась приписанной к губам, относящимся к посаду нового города. Населенные пункты, бывшие ранее в Коложской волости, оказываются в составе Ильинской, Никольской на Кутке и Старицкой губ (последняя известна лишь по материалам XVII в.). Система расположения относящихся к Опочке губ аналогична таким городам, как Воронич, Велье и Выбор. Все 4 губы, образующие «окологородье», локализуются у города, составляя довольно обширную, но целостную территорию. Примечательно, что предшественник Опочки – Коложе оказывается непосредственно в центре района, объединяющего округу Опочки и, возможно, располагавшуюся к востоку от нее гипотетическую волость. Именно этот довольно большой район включает наибольшую концентрацию археологических памятников периода, предшествующего образованию Псковской земли, и является ядром Опочецкого уезда после разгрома Коложе. Периферию уезда Опочки составляют 5 губ, так же как в соседнем Велейском уезде. Все они располагались радиально по отношению к центру уезда.

Таким образом, на материалах уездов в южной части Псковской земли может быть прослежен процесс формирования центра административного округа, известного по источникам XVI в. как уезд. В этом процессе непосредственное участие приняли жители псковских волостей, которые отчасти и вошли в состав населения малых городов. Наиболее яркий, но, к сожалению, единственный летописный пример инициативы со стороны сельских общин о строительстве уездного города связан с Вышгородком. В 1476 г. «слобожане ис Кокшинской волости» били челом князю Ярославу и посадникам псковским, и всему Пскову, «чтобы их жаловали и ослобонили им на Городци оу речке оу Лоде поставити город…»[55]55
  Артемьев А.Р. Города Псковской земли XIII–XV вв. Владивосток, 1998. С. 69.


[Закрыть].

С учетом археологических данных о формировании губ топография поселений, записанных в губах Вышгородского, Красногородского и Опочецкого уездов, маркирует собственно юго-восточный «псковский рубеж», сформировавшийся на основе территорий сельских общин, «тянувших» к Пскову и его «пригородам», т. е. имевших наиболее тесные связи с центрами Псковской земли.

Альмут Буес (Варшава-Берлин)
Описание областей между Польшей и Московией в Записках Мартина Груневега

Имеющиеся в письменных источниках средневековья и раннего Нового времени (вплоть до XVI в.) географические сведения о регионах и населении Восточной Европы не отличаются ни полной, ни достаточной достоверностью. «Повесть временных лет» описывает территорию восточных славян следующим образом: «Такоже и ти Словене, прешьдъше, седоша по Дънепру, и нарекошася Поляне, а друзии Древляне, зане седоша въ лесехъ […]; а друзии седоша по Десне и по Семи и по Суле, и нарекошася Северъ»[56]56
  Шахматов А.А. Повесть временных лет. Т. I. Вводная часть. Текст, Примечания. Slavistic printings and reprintings 98. Mouton, 1969. [Репринт Петроградъ, 1916]. С. 6. [Так славяне пришли на Днепр и поселились там и назвались поляне, другие же древляне, так как они жили в лесах; […] Иные же поселились на Десне, Сейме и Суле, они именовались северянами.]


[Закрыть]. Дополнить и конкретизировать эту картину позволяют только археологические данные.

До Нового времени у жителей Центральной Европы знания о пространствах большей части Восточной Европы оставались весьма смутными: «Теперь Сарматия, насколько известно, является пустынной и обширной, но невозделанной и находящейся в глуши областью с достаточно суровым климатом. На востоке она соседствует с Москвой (Московским государством – А.Б.) а с юга ограничена рекой Танаис»[57]57
  Schedel H. Chronik vom Anfang der Welt bis 1493. Nürnberg, 1493. Blatt CCLXIII.


[Закрыть]. Определенно, именно на этом рубеже замыкается пространство, описанное Х. Шедельсом в хронике всемирной истории. Энеа Сильвио Пикколомини в своей «Космографии» причисляет Польшу, Богемию, Венгрию, балканские страны и Византию к Европе.

В то время как территории, прилегающие к побережью Балтийского и Черного морей, были со временем исследованы и получили географическое описание, пространство между Польшей-Литвой и Московией в значительной степени осталось неизвестным, хотя его и пересекали многие путешественники. В «Записках о Московии» габсбургского дипломата Сигизмунда Герберштейна середины XVI в. говорится: «Sevuera magnus principatus est, cuius castrum Novuogrodek, haud ita diu Sevuerensium principum, priusquam hi ab Basilio principatu exuerentur, sedes erat. Eo ex Moscovuia dextrorsum in Meridiem, per Colugam, Vuorotin, Serensko & Branski, centum quinquaginta miliaribus Germanicis pervenitur: cuius latitudo ad Borysthenem usque protenditur. Vastos desertosque passim campos habet: circa Branski autem sylvam ingentem. Castra oppidaque in eo sunt complura: inter quae Starodub, Potivulo, Czernigovu, celebriora sunt. Ager quatenus colitur, fertilis est. Sylvae hermellis, aspreolis & martibus, melleque plurimum abundant. Gens propter assidua cum Tartaris praelia, valde bellicosa»[58]58
  Rerum Moscoviticarum Commentarii Sigismundi Liberi Baronis in Herberstain, Neyperg & Guettenhag. Basileae: per Ioannem Oporinum [1556]. S. 67–68.


[Закрыть] [59]59
  «Севера – великое княжество, крепость, которого Новогрудок не так давно был столицей северских князей, до тех пор пока они не были лишены княжества Василием. От Москвы туда считается сто пятьдесят миль в южном направлении, (но) правее через Калугу, Воротынск, Серенск и Брянск; в ширину княжество простирается до Борисфена. Здесь в разных местах лежат обширные пустынные равнины. А около Брянска – огромный лес. Крепостей и городов в нем очень много; среди них наиболее знамениты Стародуб, Путивль и Чернигов. Почва, где она возделывается, плодоносна. Леса изобилуют огромным количеством горностаев, белок и куниц, а также меда. Народ, постоянно сражающийся с татарами, весьма воинственен» (Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 140).


[Закрыть].

В начале XVI в. князья Бельский, Новгород-Северский и Черниговский подчинились великому князю Московскому, таким образом, завершилось так называемое «собирание русской земли». В 1547 г. Иван IV короновался («венчался на царство») и принял титул «царя и великого князя всея Руси», что выражало притязание на верховную власть в отношении всех земель, принадлежавших в прошлом Киевской Руси.

В середине XVI в. у Польши не существовало непосредственной границы с царством московитов, что Мартин Кромер в 1554 г., говоря о землях к востоку от Вислы, выразил так: «Дальше идет княжеская Пруссия и граничащая с нею Литва, которая простирается приблизи тельно до пункта летнего восхода солнца, а оттуда снова тянутся уже восточные скифские или татарские степи и поворачивающие в направлении юго-восточного рубежа государства белогородских турок»[60]60
  Kromer M. Polska czyli o położeniu, ludności, obyczajach, urzędach i sprawach publicznych królestwa polskiego księgi dwie. Przekład Śtefana Kazikowskiego. Olsztyn, 1984. S. 21.


[Закрыть].

Поворотным пунктом в расширении знаний и в изменении представлений народов Центральной Европы о восточных регионах континента стал 1569 год, Люблинская уния превратила объединенное Польско-Литовское государство в одну из крупнейших держав, раскинувшуюся «от моря и до моря», занимавшую бóльшую часть Центрально-Восточной Европы. Образование Речи Посполитой «двух народов» привело к возникновению новых территориальных объединений с временно и регионально «дифференцированным отношением близости» к государственному центру[61]61
  Fröschl T. «Confoederationes, Uniones, Ligae, Bünde». Versuch einer Begrif serklärung für Staatenverbindungen der frühen Neuzeit in Europa und Nordamerika // Föderationsmodelle und Unionsstrukturen. Über Staatenverbindungen in der frühen Neuzeit vom 15. zum 18. Jahrhundert. Wiener Beiträge zur Geschichte der Neuzeit 21. München, 1994. S. 21–44, здесь S. 23.


[Закрыть].

«Пространств не существует, пространства создаются» или «В пространстве мы читаем время» – таковы заглавия трудов Ханса-Дитриха Шульца и Карла Шлёгеля[62]62
  Schultz H.-D. Räume sind nicht, Räume werden gemacht. Zur Genese ‘Mitteleuropas’ in der deutschen Geographie // Europa Regional 5 (1997). S. 2–14; Schögel K. Im Raume lesen wir die Zeit. Über Zivilisationsgeschichte und Geopolitik. München; Wien, 2003.


[Закрыть]. В них нашла отражение диалектика пространственно-временных соотношений применительно к становлению и исторической эволюции регионов Центральной и Восточной Европы. Итак, области, расположенные «между» обеими сложившимися в XVI в. державами (Московским царством и Речью Посполитой), были заселены задолго до этого и существовали независимо от своих великодержавных соседей. Только со временем они превратились в их периферию и стали восприниматься как таковые. Возникает вопрос: должны ли вообще существовать центры? Центр/периферия – понятийная пара, заимствованная из историко-экономических исследований Иммануэля Валлерштейна[63]63
  Wallerstein I. The modern world-system. Bd. II Mercantilism and the consolidation of the European world-economy, 1600–1750. New York, 1980. P. 207.


[Закрыть]. Оба понятия имеют смысл лишь в двойном употреблении и, по мнению Йенё Банго[64]64
  «Центр и периферия имеют смысл только тогда, если их можно дифференцировать, то есть когда они не исчезают несмотря на центробежность периферии и центростремительность центра» (Bango J. Auf dem Weg zur postglobalen Gesellschaf. Verlorenes Zentrum, abgebaute Peripherie, «erfundene» Region. Soziologische Schrifen 67. Berlin, 1998. S. 224).


[Закрыть], являются комплиментарными категориями пространства. В восприятии центра периферия – это исключительно обозначение положения для области, находящейся в отдалении от центральных районов, причем в основном решающее значение имеет мера в преодолении дистанции между ними[65]65
  Eskelinen H., Snickars I. Competitive European Peripheries? An Introduction // Competitive European Peripheries, Advances in spatial science. Berlin; Heidelberg; New York, 1995. P. 1–14, здесь P. 1.


[Закрыть]. В одном отношении некая область может быть на периферии, а в другом нет. Прямо говоря, она может в иной системе координат стать средоточием двух центров. Таким образом, все понятия в пределах пары центр/периферия представляют собой относительные категории[66]66
  Вообще-то периферийных регионов больше, чем пограничных областей (Border, region, ethnicity in Central Europe, results of an international comparative research. Ed. G. Éger, J. Langer. Klagenfurt, 1996. P. 27).


[Закрыть]. Датский исследователь Клавс Рандберг видел в общей картине центра и периферии «виртуальный академический ментальный архетип», однако все же считал возможным рационально «объяснить новые отношения и создать новые образы»[67]67
  Randsborg K. Barbarians, classical antiquity and the rise of Western Europe // Past and Present 137 (1992). P. 8–24, здесь p. 8.


[Закрыть].

В IX в. германские языки знали только понятие «марка», служившее для обозначения окраин страны, пограничных областей. Только в дальнейшем, с освоением и колонизацией лесных просторов на востоке Германии, когда с начала XIII в. немецкое население вступило во взаимодействие со славянским, немецкий язык заимствовал славянский термин «граница», для более точного обозначения территориального размежевания[68]68
  О концепции границы см. введение в: Menschen und Grenzen in der frühen Neuzeit. Hg. W. Schmale, R. Stauber. Innovationen 2. Berlin, 1998. S. 9–22.


[Закрыть]. Исторически прохождение границ изменяется. Большая часть искусственных границ, установленных в результате взаимодействия людей, означает разделение «своих» и «чужих». Выход за пределы проведенной границы может открыть новые горизонты, но также и вызвать чувство небезопасности. Часто границы иначе воспринимаются индивидуумами, чем большими людскими сообществами. Для первых это атрибут повседневности, для страны в целом – форма существования. При этом следует подчеркнуть, что пограничные зоны не только обособляют, но в то же время делают возможным интенсивное взаимодействие, формируя его правовые нормы (устанавливая границы).

Выражение «регион» – традиционно географическое понятие. Однако исторически регион, так же как «область», имеет отношение к regere / gebieten (править / управлять). В регионах могут образовываться территориально, исторически, экономически, культурно и социально обособленные локальные территориальные единицы. При этом в большинстве случаев применительно к региону речь идет об области средней величины, которая, прежде всего, проявила себя как носитель и символ некой идентичности, обладающей определенной идеологической интерпретацией. Исследования последних лет выявили и обобщили значительный материал, демонстрирующий трансформацию ценностных ориентаций, этических и моральных норм и моделей поведения жителей[69]69
  Stadelbauer J. Räumliche Transformationsprozesse und Aufgaben geographischer Transformationsforschung // Europa Regional 8. 3–4. (2000). S. 60–71; Schwanitz S. Transformationsforschung. Area Studies versus Politikwissenschaf? Plädoyer für einen akteurstheoretischen Ansatz. Arbeitspapiere des Osteuropa-Instituts der Freien Universität Berlin. Arbeitsbereich Politik und Gesellschaf 3. Berlin, 1997; о Сибири см.: Göler D. Rückzug aus der nördlichen Peripherie Ruβlands? Jüngere räumliche Entwicklungen im Hohen Norden Ostsibiriens und des Fernen Ostens – ein Beitrag zur peripheren Transformationsforschung. Forum des Leiibniz-Instituts für Länderkunde 3. Leipzig, 2005.


[Закрыть].

Большей частью представление о регионах формируется на основе картографии, которая создает визуальное изображение провинции. Такие образы запечатлены на географических картах XVI в. Политическая ситуация и связанные с ней взаимоотношения областей и территорий создателей этих карт чаще всего не интересовала, а потому на них и не отображалась. Нередко актуализация отраженных на картах реалий сильно запаздывала, нередки были случаи копирования устаревших карт вместе с их ошибками.

На многих географических картах XVI и XVII вв. изображены окраинные регионы, расположенные между Польшей и Московией. На картах Европейского континента наносилось изображение его восточных окраин. Подобным же образом составлялись карты Северной Европы и Ливонии (например, Mercator 1595 г.). На картах Польши основное внимание уделялось центру страны, которым в то время еще считалась Малая Польша. Только после Люблинской унии 1569 г. картографы обратили внимание на «кресы»[70]70
  «Кресы» – в польской терминологии – окраины Польско-Литовского государства с прилегающими к ним областями соседних стран (прим. перев.).


[Закрыть] (например, Мацей Струбыч)[71]71
  Karrow R.W. Mapmakers of the sixteenth century and their maps. BioBibliographies of the cartographers of Abraham Ortelius, 1570. Chicago III, 1993. 35/1.4. P. 281.


[Закрыть]. На картах России того времени также были изображены западные окраины – интересующие нас области между Московским царством и Польско-Литовским государством (например, карта Августина Хиршфогеля)[72]72
  Ср.: Белы А. Хронiка Белай Русi. Нарые гiсторыi адной географiчнай назвы. Мiнск, 2000.


[Закрыть].

Географически пространство между Львовом и Москвой не ограничивалось никакими природными барьерами, такими как море или горы. Гидрография этой территории демонстрирует огромное значение рек, водораздел между ними обозначает границу двух систем: одна в направлении Балтийского, вторая в направлении Черного морей. Основной связующей и транспортной артерией на севере является текущая с востока на запад и впадающая в Балтийское море Западная Двина, на юге – это устремляющийся с севера в южном направлении (отсюда античное название Борисфен (Boristhenes)), берущий начало на Среднерусской возвышенности Днепр, длина которого составляет 2285 км. У Херсона Днепр впадает в Черное море. Его притоки Припять (западнее, 775 км) и Десна (восточнее, 1130 км) и их притоки Сейм (717 км) и Сновь (233 км) дополняют систему водных путей региона.

Хронология основания европейских городов восточнее Эльбы явно демонстрирует, что процесс этот прошел ряд этапов. К востоку от верховьев Вислы время основания городов приходится, как правило, лишь на XVI и XVII вв. На территории Галицко-Волынской Руси это были, прежде всего, маленькие городки – центры магнатских владений. Немало таких укрепленных городков возникло вокруг замков крупных землевладельцев во второй половине XVI в., что объяснялось, в частности, необходимостью обороны от набегов татарских орд. Однако в сравнении с Западной и Центральной Европой уровень урбанизации этих районов оставался весьма невысоким. Так, еще в середине XVII в. число городов здесь составляло лишь 3,9 на 1000 кв. км.[73]73
  Historia Polski wliczbach. Tabellen 16–19. S. 33–36; Bogucka M., Samsonowicz H. Dzieje miast i mieszczaństwa w Polsce przedrozbiorowej. Wrocław, 1986. S. 332–333. О западных городах см.: Braudel F. Sozialgeschichte des 15.–18. Jahrhunderts. Der Alltag. München, 1985. S. 523–575.


[Закрыть].

Обустраивая занятые территории и проводя в них границы, люди и созданные ими институции определяли, как они будут строить свои отношения друг с другом, при этом сознательно создается всеобщее пространство на договорной основе. Из необозримого множества возможных действий и моделей поведения такое структурированное пространство позволяло тем или иным группам населения определить направление поиска оптимальных путей для усиления собственных позиций и обретения свободы действий. Установление границ и создание территориальных сообществ в совокупности представляло собой один из способов структурирования общества и использования преимуществ социальной стратификации.

Региональное управление рассматриваемого периода в России и Польше полностью находилось в руках аристократии. Хотя Речь Посполитая была в то время одним из самых крупных государств Европы, она – за исключением аристократического самоуправления – не была объединена общим территориальным управлением, исходящим из центра, чем она кардинально отличалась от других европейских стран. В противоположность сформированному в них слою «профессионального чиновничества» Антони Мончак обозначил польскую систему местного управления как дилетантскую[74]74
  Mączak A. Pierwsza Rzeczpospolita: paradoks historii? // Tematy polsko-litewskie. Historia-Literatura-Edukacja. Biblioteka Borussii 13. Olsztyn, 1999. S. 17–26, здесь s. 20.


[Закрыть]. Несмотря на существенные внутренние различия польская шляхта с середины XIV в. занимала в политике положение господствующего сословия[75]75
  Samsonowicz H. Die Stände in Polen // Die Anfänge der ständischen Vertretungen in Preuβen und seinen Nachbarländern. Schrif en des Historischen Kollegs 16. München, 1992. S. 159–167, здесь S. 164–167.


[Закрыть]. В XIV в. она уже рассматривалась королями как партнер, с которым заключались союзы. Вопреки этническим и религиозным различиям польско-литовской знати[76]76
  Здесь не хватает точных статистических данных о XVI и XVII вв. Такие оценки населения, как 40 % поляков, 20 % русинов, примерно 15 % литовцев, свыше 10 % немцев, 5 % евреев, приводятся в: Dybkowska A., Żaryn J. i M. Polskie dzieje od czasów najdawniejszych do współczesności. Warszawa, 1995. S. 105.


[Закрыть] в XVI в. для нее было характерно возникновение общего политического сознания, представления о себе как о «политической нации (naród polityczny)»[77]77
  Zientara B. Frühzeit der europäischen Nationen. Deutsches Historisches Institut in Warschau. Klio 1. Osnsbrück, 1997. S. 20; Bardach J. Od narodu politycznego do narodu etnicznego w Europie Środkowo-Wschodniej // Kultura i Społeczeństwo 37 (1993). S. 3–16.


[Закрыть], обладавшей общей для всех дворян свободой, «золотой вольностью» (Станислав Ожеховский[78]78
  Maciszewski J. Szlachta polska i jej państwo. Warszawa, 1986. S. 132.


[Закрыть]). Сознание сословной общности «шляхетского братства» брало верх над частными интересами; например, на второй план отступали этнические различия между природным поляком или же воспитанными в польском духе выходцами из Западной Руси и даже самобытным иудеем. Идентификация в форме этнических различий проявилась позже в идеологии сарматизма[79]79
  Cynarski S. Sarmatyzm – ideologia i styl życia // Polska XVII wieku. Państwo – społeczeństwo – kultura. Warszawa, 1969. S. 220–243.


[Закрыть]. С возникновением ксенофобии проявились признаки явного разграничения, что среди прочего нашло выражение в одежде и что со временем должно было привести к мифологизации этнической и социальной разобщенности.

Сарматизм часто выступал под лозунгом «оплота христианства». Тот факт, что христианство утвердилось на востоке и отчасти именно оттуда и получило распространение на территории Речи Посполитой, для «сарматских» идеологов вряд ли имел значение. В областях восточнее Великой и Малой Польши, а также Венгрии католическая церковь почти не имела собственной инфраструктуры, за исключением ордена доминиканцев с их провинцией лесных братьев[80]80
  Loenertz R.J. La societé des frères pérégrinants. Étude sur l’orient dominicain. Dissertationes Historicae VII. Romae, 1937.


[Закрыть] – и по этой причине считала население этих территорий «заблудшими овцами». Стремление утвердить здесь господство католического дворянства и клира воплотилось в идеологии и пропаганде в форме утверждения собственного превосходства как носителей истинного христианства.

Очевидно, что встреча западных и восточных идеологических течений, которая обнаруживалась в различных, в том числе и в политических областях, должна была постоянно приводить к столкновениям. Если говорить о военных конфликтах, то яркими примерами были битва на Чудском озере в 1242 г., ливонские войны в XVI в. и восстание на Украине в XVII в. во главе с Богданом Хмельницким. Восточная граница представляла собой, таким образом, не только конфессиональный, но и, прежде всего, социальный рубеж.

В XVI в. в странах Западной и Центральной Европы мало что было известно об областях, лежащих по пути из Польши в Москву. Так что записки 22-летнего торговца Мартина Груневега (1562 – после 1615), совершившего это путешествие в 1584–1585 гг. и описавшего эти земли, содержали поистине бесценные сведения[81]81
  Ср. Хорошкевич А.Л. Мартин Груневег о границе и таможенных установлениях в России 1585 г. // Регионы и границы Украины в исторической перспективе. М., 2005. С. 296–302.


[Закрыть].

Мартин Груневег родился в Гданьске в немецкой лютеранской купеческой семье. Здесь же он получил хорошее образование в Школе Св. девы Марии (Marienschule), где овладел и польским языком[82]82
  Walczak R. Pamiętniki Marcina Grunewega // Studia Źródłoznawcze 5 (1960). S. 57–77. Ср.: Bues A. Sprachenerlernung in den Grenzgebieten der Rzeczpospolita. Deutsch-polnische Gesprächsbücher aus dem 16. und 17. Jahrhundert // Rußland, Polen und Österreich in der Frühen Neuzeit. Wiener Archiv für die Geschichte des Slawentums und Osteuropas 16. Wien; Köln; Weimar, 2003. S. 87–106.


[Закрыть]. В 1579–1582 гг. он работал в Варшаве у поставщика королевского двора Георга Керстена. Когда Груневегу исполнилось 20 лет, он переехал во Львов, где в течение 6 лет был компаньоном тамошних армянских купцов[83]83
  Об армянах в Польше см.: Stopka K. Ormianie w Polsce dawnej i dzisiej-szej. Kraków, 2000. Особенно с. 44–58. О польско-турецких отношениях на уровне политики см.: Kołodziejczyk D. Ottoman-Polish Diplomatic Relations (15^th-18^th Century). An Annotated Edition of Ahdnames and Other Documents. Leiden; Boston; Köln, 2000.


[Закрыть], с которыми и совершил длительное путешествие в Москву, а также несколько раз побывал в Константинополе. Увлекательный рассказ об этих странствиях представляет наибольший интерес в его записках объемом около 2 тыс. страниц[84]84
  В настоящее время документ находится в библиотеке Гданьска Польской академии наук, сигнатура манускрипта 1300 [далее цитируется по Груневегу]. Манускрипт опубликован под названием: Die Aufzeichnungen des Dominikaners Martin Grunеweg (1562 – ca. 1618) über seine Familie in Danzig, seine Handelsreisen in Osteuropa und sein Klosterleben in Polen. 4 Bde. Deutsches Historisches Institut Warschau. Quellen und Studien 19, 1–4. Wiesbaden, 2008.


[Закрыть]. Их основой, обусловившей жанровое своеобразие сочинения Груневега, послужили путевые дневниковые записи, напоминавшие календарную приходно-расходную книгу направлявшегося в Константинополь и Москву коммерсанта. В записках один за другим зафиксированы не связанные между собой факты, как известные ранее, так и совершенно новые. В дальнейшем они были систематизированы автором и включены в единую территориально-временную систему координат. Даже если позднее Груневег и редактировал отдельные фрагменты своих записок, они не утратили явно ощутимой достоверности непосредственного повседневного участия автора в описываемых событиях и подлинности запечатленных им впечатлений и переживаний.

Любопытство считается первоначальным феноменом психологии личности, которому в то же время сопутствует страх перед чужим. Эта боязнь чужого и непознанного, согласно Жану Делуме, является одним из самых больших первобытных страхов человечества. В особенности он проявлялся при столкновении с чужими религиями, в отношении к которым уже было сформировано общее предубеждение, что и в XVI в. могло вывести людей из душевного равновесия[85]85
  Ср.: Schulze W. Die Entstehung des nationalen Vorurteils. Zur Kultur der Wahrnehmung fremder Nationen in der europäischen Frühen Neuzeit // Menschen und Grenzen in der frühen Neuzeit. Innovationen 2. Berlin, 1998. S. 23–49.


[Закрыть]. В аналогичной ситуации оказывался и путешественник эпохи раннего Нового времени, это же относилось и к коммерсантам на международных торговых путях, поскольку в то время путешествия и торговая деятельность были тесно связаны друг с другом.

Если на западе Европы уже с XV в., вследствие разделения труда, собственно торговля и транспортировка товаров были уже отдельными видами деятельности, то для востока Европы и более отдаленных стран типичными фигурами оставались купцы-путешественники, которые чаще всего объединяли эти виды деятельности[86]86
  Жизнь в путешествиях была небезопасной, там подстерегало достаточно много «мордоворотов» и «отморозков», особенно часто в лесах, поэтом у путешествовали группами (Volckmar N. Viertzig Dialogi 1612. Wydał E. Kizik. Gdańsk, 2005. S. 191–192. О составлении каравана л. 914–916).


[Закрыть]. Для них переходы и места стоянок были столь же важны как информация о людях, дорогах и опасностях. Купцы знали, где проходят границы земель и государств, они обладали сведениями о живущих по пути их следования народах. Многочисленные таможенные кордоны останавливали караваны, товары должны были декларироваться, документы предъявляться. Разумеется, границы порождали махинации, контрабанду и мздоимство[87]87
  О франко-испанской границе см.: Sahlins P. Boundaries. T e Making of France and Spain in the Pyrenees. Berkeley; Oxford, 1991.


[Закрыть].

Смышленый выходец из Гданьска, еще на родине освоившийся в полиэтничной среде, Груневег во Львове еще более обогатил свой опыт взаимоотношений с говорившими на разных языках людьми различных национальностей и вероисповеданий[88]88
  О нациях во Львове см.: Капраль М. Нацiональнi громади Львова XVI–XVII ст. Соцiально-правовi взаємини. Львiв, 2003.


[Закрыть]. Его живой интерес к окружающему миру в значительной степени позволил ему без предубеждения воспринимать новые, незнакомые ситуации, не подвергая их оценке или детальной классификации. Это дает основание полагать, что его записки отражают непосредственные впечатления от увиденного. В целом политика или история не интересовали Груневега, важными для него – и потому достойными записи – оказались человеческие и культурные контакты. Хотя путешествия Мартина Груневега приходились на период расцвета ars apodemica[89]89
  Stagl J. Eine Geschichte der Neugier. Die Kunst des Reisens 1550–1800. Wien, 2002. S. 109.


[Закрыть] [90]90
  Искусство путешествия – лат. (прим. перев.)


[Закрыть], он, однако, не читал широко распространенного в Европе описания поездки в Московское царство посольства Герберштейна и поэтому не мог воспользоваться им в качестве путеводителя в то время, когда отправился в Константинополь и затем в Москву, выйдя тем самым за пределы горизонта собственных представлений de orbis terrarum[91]91
  О круге земель – лат. (прим. перев.)


[Закрыть]. К тому же, как свидетельствовал еще в середине XVI в. Сигизмунд Герберштейн: «Neque etiam cuivis mercatori, praeter Lithvuanos, Polonos, aut illorum imperio subiectos, Moscovuiam venire liberum est»[92]92
  Rerum Moscoviticarum Commentarii Sigismundi Liberi Baronis in Herberstain. Neyperg & Guettenhag. Basileae: per Ioannem Oporinum [1556]. S. 56; Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 126.


[Закрыть] [93]93
  «Не всякому купцу, кроме литовцев, поляков или подданных их державы открыт свободный доступ в Москву».


[Закрыть].

Москва была и столицей, и экономическим центром Московского царства. Крупная торговля и вся торговля с заграницей была сконцентрирована здесь в руках иностранных купцов с солидным капиталом. Внутри страны господствовало мелкое производство и соответствовавшие ему формы торговых связей в рамках локальных рынков. Внутренние таможни и пошлины препятствовали развитию экономических связей и товарного обмена. Большая часть внешней торговли велась через Балтийское море и с 1584 г. северным путем через Архангельск, однако в первую очередь все еще бóльшую роль играли торговля с землями Польско-Литовского государства и транзит товаров через его территорию. Экспорт из Московского царства состоял из сырья и полуфабрикатов, в импорте доминировало сукно, но ввозились также предметы роскоши и восточные товары. Издавна наиболее ценной статьей русского экспорта были меха, которые в Центральной Европе и в Османской империи были признаком принадлежности к высшему сословию и поэтому пользовались большим спросом. Значительная часть поступлений в казну московских государей составляла пушнина, собираемая в качестве натуральной подати с населения русского Севера и недавно покоренной Сибири. Литовские и польские торговцы часто закупали все поставки товаров из Сибири. В начале 1585 г. такая партия мехов прибыла из Сибири в Москву[94]94
  Дополнения к актам историческим, собранныя и изданныя Археографическою Комиссиею. 12 томов. СПб., 1846–1872. Т. 1. № 131. С. 198.


[Закрыть]. Весной того же года Груневег во время своего пребывания в Москве запасся мехами, которые он с большой выгодой продал в Эдирне во время следующей поездки в Константинополь, в ноябре 1585 г.[95]95
  «5 ноября к нам прибыли турецкие купцы и торговали так, что наши повозки совсем опустели. Мне посчастливилось так продать свою пушнину, что я вернул господину его деньги и оставил себе больше 200 талеров». (Gruneweg, Fol. 1255).


[Закрыть].