Текст книги "Королевская кобра"

Глава 3

Балтийское море, Финский залив,

27 октября 1941 года

Дело в том, что чертов брахман подсунул меня к человеку, историю которого я знал. Называть его настоящую фамилию, имя и отчество я не стану. Прочел я о нем в «Огоньке», незадолго до катастрофы 91-го, в то время, когда на мосту перед Верховным Советом гремели каски шахтеров. Так сказать, классическая «жертва кравАвАва режЫма». По его словам, это было интервью, принимал участие в бою у острова Сааремаа 27 сентября 1941 года. Его командир звена опоздал на выход из базы на полчаса, поэтому рассвело, но из-за того самого опоздания, чтобы прикрыть собственную задницу, командир провел самоубийственную атаку днем на отряд немецких кораблей в составе крейсера «Лейпциг», вспомогательного крейсера «Эмден», трех миноносцев и группы тральщиков. Его катер был подбит, но ему никто не оказал помощи, и он попал в плен. Освобожден американцами и передан в руки «кравАвАва НКВД». Получил 10 лет лагерей и 15 лет поражения в правах. После выхода на УДО добился пересмотра своего «дела», снял судимость, получил новое звание по выслуге лет, активно пропагандировал в школах, в журналах и тому подобном «верный курс товарища Хрущева», а потом затих и стал обычным «заслуженным ветераном войны» до самой катастройки. Вылез опять, выдал вот такую историю. Не знал, подлец, что жив еще капитан 1-го ранга Борис Ущев, в составе звена которого этого лейтенанта не было. Его звено в то время базировалось на «подскоке» в бухте Мынту, а катер этого «героя» находился на базе в Локсе, это восточнее Таллина. К тому же он служил на катерах Д-3, а в бою у Сааремаа действовали катера Г-5. Опровержение никто не напечатал, не до того было, готовились растаскивать по карманам достояние советского народа. Доблестные «журнашлюшки» «нашли неопровержимые доказательства», что «все самолеты, корабли и ракеты будущего члена НАТО вернулись на свои базы без потерь», облили грязью Героя Советского Союза, дескать, ни одного корабля противника он не потопил, никого не спас, вы все врё-ё-ё-ти! Есть свидетель с нашей стороны!» Вот в тело этого человека меня проклятый «джинн» и поместил. Помогать ему совершенно не хотелось.

Вода была жутко холодная, 27 октября, на месяц позднее, чем в его рассказе в «Огоньке». Светло, по его данным, находимся за траверзом острова Slätlandsbådan, это шхеры Зундхарунские. Его катер подорвался на мине. Катер командира звена, шедший лидером, ушел в Ленинград, у него на борту начальник штаба базы с пакетом для комфлота. Подрыв произошел два часа назад, было еще темно. У лейтенанта хороший реглан, со встроенным спасательным жилетом, который он надул. Пояс реглана затянут так, что китель еще сухой, ну а ногам уже холодно. Положение, конечно, слов нет. С севера – финны, с юга – немцы. База в двадцати пяти милях на запад-северо-запад. Хрен доплывешь. На ближайшем острове – финский пост. В голове у лейтенанта – сплошная каша из мыслей, но пробочку из жилета он вытаскивать не спешит. Пару раз трогал ее, но и только. Я в его действия не вмешиваюсь, потому как действий нет. Единственное, что сделал: стал более активно работать ногами, дабы согреть их. Так и бултыхались до самого вечера. Около 17 часов над головой пролетел самолет с поплавками и с крестами на крыльях. Лейтенант замахал руками. А говорил, говорил, что немцы его взяли в плен без сознания! Я ему не мешал, только сильнее стал напрягать мышцы ног, стараясь как можно сильнее их разогреть. Нас заметили, сделали круг, второй, видимо, связывались со своими и получали разрешение. Затем сбросили скорость и пошли на посадку. Сели чуть в стороне от нас, на левый поплавок вылез стрелок-радист, а мой «дежавю» сделал то, что сделал и тогда: раскрыл кобуру и утопил свой ТТ, сволочь! Так что в плен этот сукин сын сдался добровольно, и не прошел он проверку совершенно справедливо. Носовой стрелок или штурман отслеживал «нас» пулеметом: у немцев, и на флоте, и в авиации, используются капковые спасательные жилеты оранжевого цвета. Капковое дерево у нас не растет, всякие «пено»-материалы еще не придуманы, поэтому наши их не использовали, а делали жилеты надувными из прорезиненного шелка. Пуль они, естественно, не держали. Немец дал реверс, пропуская «нас» между поплавками. Пристегнутый к стойке стрелок умело зацепил нас багром за воротник реглана, специально проволок на скорости за самолетом, чтобы сбить дыхание и заставить наглотаться воды, но я повернул голову набок и спокойно дышал, разогревая самого себя, все-таки в воде пробыли долго, и последствия должны быть. А лейтенант мне не помощник, становиться «GF» у меня не было никакого желания. Забраться на поплавок «нам» помогли, за шкирку. Мой «подопечный» напряг свои тупые мозги и с сильнейшим акцентом «заданкал». Но его протянутую руку фашист проигнорировал. Пустая кобура его не вдохновила, жестом и пистолетом приказал расстегнуть реглан и поднять повыше руки. Я выдернул затычку из жилета, распахнул реглан. Смотрю, немец на что-то уставился и затарахтел: «Boxer, boxer! Box, box!» Сунул пистолет в кобуру и встал в стойку, с ходу залепив что-то вроде пощечины по лицу «литера». «Дафай, дафай, бокс, бокс!» Я не стал ему отказывать, принял боксерскую стойку, чтобы отвлечь внимание, и познакомил его надкостницу под коленной чашечкой с кожаным рантом «моих» хромачей. А затем со «штыком» в горло. Его «вальтер» стал моим, труп пилота пришлось выбросить из кабины, а штурмана успокоить парой выстрелов. Летать на такой рухляди я не умел, да и не пытался, развернул машину на курс 295 градусов по компасу и побежал к базе. 25 миль – это для пловца расстояние, а самолетик разогнался, встал на редан, и спидометр показывал 120 км в час. Через двадцать минут пришлось моргать всеми имеющимися огнями, махать красным флагом, уклоняться от огня двух батарей, но все закончилось благополучно: остановкой двигателей в бухте Итасатамаа. Моему «клиенту» я жестко сказал:

– Ты хотел сдаться в плен, будешь врать – я расскажу всё. Я – твоя совесть, о которой ты забыл.

Оказалось, что на борту – два пассажира. Тот самый «боксер», жив-условно-здоров, только нога и горлышко побаливают, да остался без брюк, сапог и нижнего белья. Их вода с него сдернула. Он же привязан был к стойке поплавка, так и приехал в плен между поплавками собственного самолета. И штурман был еще жив, его в госпиталь унесли с двумя пистолетными пулями в шее и груди. Береговая база торпедных катеров в Ханко была большей частью отправлена в морскую пехоту, поэтому докладывать лейтенанта отправили прямо к командиру базы генерал-лейтенанту Кабанову. Катера пришли на Ханко недавно: 29 сентября, и их основным назначением была связь с «Большой землей». Кабанов просил их прислать с июля месяца, но их не давали. Поводом для их появления послужила дезинформация, что в Або-Аландских шхерах появился линкор «Тирпиц».

Ему пришлось долго сидеть в «приемной» подземного бункера командира базы. Мысли его сбивались, врать он тогда не умел. Пару раз, подлавливая его на будущем вранье, я подавал голос. В итоге он вывалил на Кабанова, бригадного комиссара Расскина и начальника Особого отдела Воронина всю неприкрытую правду. Что струсил и сам подозвал самолет, и не для того, чтобы захватывать его, а чтобы не умирать в 21 год.

– А как же получилось, что ты его захватил? – спросил Воронин.

– Не знаю, совесть проснулась, и дальше действовал, как она велела.

В блиндаже установилась тишина. Комиссар крутил в руках ручку, командир базы смотрел в потолок. Воронин покачал головой.

– Ладно, иди, посиди за дверью! Хорошо, что правду сказал. Не давай совести уснуть.

За ним закрылась дверь, и первым высказался Кабанов:

– Умирать он, видите ли, не хочет! За Родину! К чертовой бабушке, в пехоту! Пусть кровью искупает!

– Да ты остынь, Сергей Иванович! Как ты считаешь, что он скажет в пехоте? Это он сейчас в шоке от произошедшего, видать, контузило парня. А потом он будет говорить, что он захватил «хейнкель», а его за это с катеров списали. Ну, подумай головой!

Подумать генерал не успел, со всех сторон началась стрельба: били по одиночному самолету, оказавшемуся в пределах досягаемости зенитных батарей Ханко. Темно, по линии ВНОС никаких сообщений не было, но после захвата его прожекторами увидели красные звезды на крыльях. Это был ТБ-3, на котором вернулся на базу капраз Максимов. Не обошлось без крови. Ранен штурман. Еще ночью, вместе с ранеными и двумя пленными, мы оказались на борту этого самолета, который приземлился на Комендантском аэродроме в Ленинграде. Через три часа катером пришли в Кронштадт. Его попытку «потерять» пакет, врученный ему в блиндаже генерала, я пресек. Его телом, да и головой, я распоряжался свободно. У форта Петра Великого нашли стоящие под сетями два оставшихся катера звена. Почесав покрытый суточной щетиной подбородок и отдав честь часовому у трапа, поднялся на борт «двенадцатого». Прошел на бак, немного постоял у отдраенного люка форпика, затем спустился вниз, к командиру. Тот спал и долго не мог проснуться.

– А я на тебя уже похоронку написал! Что с остальными?

– Один я. Возьмите, Абрам Григорьевич. – Он протянул запечатанный конверт на имя командира звена.

Тот его вскрыл и углубился в чтение. Пару раз поднимал на лейтенанта удивленные глаза. Засунул бумаги в пакет. Посидел, всплеснул руками:

– Ты головой-то думал, когда такое ляпнул?

– Сказал, как есть, как было, тащ старший лейтенант.

– Ну и… – он не закончил. Встал, посмотрел на часы на переборке. – Жди на палубе!

– Есть!

Одетый в кожаную «канадку» Свердлов появился на палубе с незажженной папиросой в зубах.

– Давай, потопали в экипаж! За клизмой, с патефонными иголками.

Через двадцать минут они постучались в кабинет кап-два Черокова.

– Виктор Сергеевич! Разрешите?

– А, Свердлов? Проходи, что там у тебя?

– Не что, а кто, или нечто. Лейтенант доложился по уставу.

– Живой, чертяка! А мы уж тебя и твой экипаж помянули. Долго жить будешь! Что с катером?

– Я даже обломков не видел, в пыль.

– Да тут такое дело, Виктор Сергеевич. Он с собой «телегу» привез, подписанную Кабановым, Расскиным и Ворониным. Вот. – Пакет перешел в руки командира бригады.

– Дернуло тебя за язык! Зачем? Впрочем, поезд давно ушел. Что сказал Воронин? О том, что сказал Кабанов, я и так догадываюсь. Комдиву доложились?

– Нет, нет его.

– Твою мать! Ну что делать-то с тобой? Вот что, поедешь принимать новые катера для бригады, все равно катера для тебя нет, а там – решим. Язык твой – враг твой! Такое дело провернуть: захватить торпедоносец, и так жидко обо…ться! Книжка твоя где?

– В каюте была, а нет, мы же их в штаб сдали в сентябре.

– Идешь к начштаба и получаешь. Вот это предписание у него подпишешь, и чтоб духу твоего здесь не было сегодня же.

– У меня весь аттестат остался в каюте, только то, что на мне.

– В тылу получишь, здесь не крутись и по складам не бегай. Все, мотай отсюда! Спасибо потом скажешь!

– Есть!

Все от него стали шарахаться, как от чумного. А я не помогал ему, пусть прочувствует «всеобщую ненависть и презрение трудящихся». В полном объеме! После выхода из штаба он расстегнул кобуру, а там пусто. Пистолетик-то тю-тю! Лежит на дне Финского залива, а «вальтер» ему не отдали.

Лишь через два дня ему удалось перестирать пропитанную соленой водой форму и нижнее белье. Было это уже на берегах реки Вятка, в маленьком городке Сосновка, Кировской области, на номерном заводе 640.

Глава 4

Ленинградская область, Владимирские лагеря,

3–20 мая 1941 года

Пока «литер» стирался и приводил в порядок свою голову и мысли, мы с Василием поглощали взятые в аренду у старшины Нечитайло уставы сорокового года. Для меня это было особенно важно, ибо, сами понимаете, что я изучал эти книжки другого года издания. И мог с легкостью проколоться на каком-нибудь пустяке, типа «так точно» или «Служу трудовому народу». По ныне действующему уставу требовалось отвечать «Да, товарищ и звание начальника» или «Нет, товарищ и звание начальника» и «Служу Советскому Союзу». Были различия в строевом уставе и в уставе караульной службы. Усердие призывника не осталось без внимания старшины, у которого были легкие проблемы с ударениями и русским языком, поэтому он поручил Василию проводить два занятия по уставам в день. Так как поезд еле тащился, и часто, и подолгу, стоял на станциях в ожидании паровоза, несмотря на то что большинство вагонов в нем были обычными пассажирскими, то занять чем-то будущих красноармейцев было просто необходимо. С помощью Василия им же было организовано горячее питание будущих бойцов РККА, дежурство у дверей вагона и у печки-буржуйки с парой чайников. Еще в военкомате мы с Василием написали рапорт на имя военкома, в котором описали ситуацию с матерью и сестрой и просили военкома разобраться. Теперь это дело государственной важности, ибо сменил статус «член семьи врага народа». Он теперь – военнослужащий и полностью находится в правовом поле Главной Военной прокуратуры. Рапорт был передан непосредственно в руки военного коменданта района, который приехал на вокзал проводить команду. Вторым адресом указан был Главный военный прокурор СССР. Позже из письма матери стало известно, что ее нашли в одном из погребов поселка, где ее голодом и побоями приучали к мысли о том, что у нее теперь новый половой партнер. «Генацвали» получил прибавку к сроку и сменил место жительства. А еще через неделю в Озерном появился направленный к новому месту службы комдив Челышев и увез мать и сестру в Одесский военный округ. Нехватка командного состава была настолько велика, что многим из арестованных в 37–38 годах военным отменили приговоры. Отец, конечно, понимал, что Одесса во время войны станет не слишком безопасным местом, но он слишком хорошо знал нравы мест заключения и понимал, что Челябинск и Озерный для супруги и дочери еще более опасны.

Мы прибыли во Владимирские лагеря ночью. Команду построили на лесной дороге, Нечитайло кому-то доложился и скомандовал:

– Шагом марш!

В руках у большинства призывников баулы и чемоданы «без ручки», неподъемные, что мама насовала, поэтому старшина почти сразу отправил в хвост колонны Василия подгонять и помогать отстающим. Три километра от станции до палаток «карантина» показались всем бесконечными и очень тяжелыми. Этому способствовала пыль и песок на дороге. Еще одно построение, их разделили на четыре подразделения по будущим воинским специальностям. Вместо сна – баня и выдача обмундирования. В течение ночи подошли еще три команды по сорок человек. Здесь на месте уже находилось две команды «старожилов», одни приехали днем, вторые вечером. К утру учебный батальон 1-го тяжелого танкового полка был полностью укомплектован. И началась муштра! «Подъем!», «Отбой!», «Делай раз!», «Делай два!», «Два наряда вне очереди!», «Становись!» И так две недели. Затем построение батальона и торжественный прием присяги. «Карантин» расформирован, люди повзводно направлены в полковую школу. Самая долгая она у механиков-водителей: 4 месяца. Утром 20 мая, после обязательного марш-броска, взвод прибыл на полигон, основательно пропотев на бегу за эти 4 километра 170 метров. Полк на 75 процентов был укомплектован танками БТ-5, БТ-7, ОТ-130, Т-28 и Т-50. Но первый батальон имел в своем составе 20 танков КВ-1 двух модификаций, четыре КВ-2 и один КВ-3. По имеющимся планам вся первая дивизия к осени 1941 года должна была пересесть на КВ-3 и КВ-2. Их «взвод», восемьдесят человек, собирались готовить именно на эти модификации. Поэтому на полигоне присутствовал лично командир 1-й танковой дивизии Герой Советского Союза генерал-майор танковых войск Виктор Ильич Баранов. Четыре, надраенных до зеркального блеска, красавца КВ стояли перед строем: два КВ-1 с разными пушками, КВ-2 с огромной башней под 152-мм гаубицу и новенький КВ-3 с длинноствольной 107-мм пушкой ЗиС-6.

Приветственные речи, выступление комиссара дивизии и показательные выступления лучших механиков-водителей 1-го полка. А полигон «заточен» под БТ-5 и 7. КВ тронулся, пробежал что-то около трехсот метров и уткнулся в ров, через который БТ-7 просто перепрыгивал, застрял. Второй, с более солидным орудием, ров преодолел, но застрял на «завале», предварительно промазав по мишени танка. Тут надо отметить то обстоятельство, что ЧТЗ к тому времени выпустил всего 15 танков, пробную партию, и сейчас переделывал конвейер в 9-м цеху под выпуск КВ-2 и 3. В конце зимы начале весны два из 15 танков проходили полные заводские испытания, и водителем второй машины, КВ-3, был именно 17-летний Василий Челышев. А майор Баранов командовал некогда батальоном в бригаде его отца. Василий вышел из строя и представился:

– Красноармеец Челышев! – и попросил разрешения показать, что может делать танк КВ. Из нагрудного кармана гимнастерки он достал сложенную Почетную грамоту Наркомата обороны и Наркомата танковой промышленности за испытания «объекта 223» в качестве механика-водителя.

Генерал переспросил его:

– Челышев? Василий?

– Василий, товарищ генерал-майор.

Баранов обернулся и подозвал ординарца. Взял у него собственный шлемофон и забрал шлемофон лейтенанта, передав его Васе.

– Который?

– Двести двадцатый третий, – ответил бывший «гонщик», показав на КВ-3.

– Как отец? Где он?

– Убыл к новому месту службы, под Одессу, тащ генерал.

– Это хорошо, это очень хорошо!

– Тащ генерал, по команде «башня» отворачивайте орудие назад и кладите ствол на корму. Иначе грунт цеплянем.

– Добро, по машинам!

ТПУ немного свистело, но работало. Василий пристегнул ларингофоны, установил связь с командиром, который поменялся местами с наводчиком. С места командира башней было управлять нельзя. Какая-то сволочь вставила болты в механизм поднятия кресла, но это дело одной минуты. Люк в сторону, голова над броней, тронулись.

Комдив показал мастерскую стрельбу, а Василий провел танк по полигону так, что перекрыл норматив в два раза! В результате вместо четырех месяцев в полковой школе был переведен в Псков, в Череху, в звании сержанта, механиком на танк командира дивизии. На тот самый КВ-3, который комдив «забрал» себе. Впрочем, всем оставалось учиться только месяц и один день.

Глава 5

1-я танковая дивизия, Псков, Череха,

21–30 мая 1941 года

Для меня Череха – это место расположения 76-й ГВДД, оказывается, несколько раньше его «освоили» танкисты 1-й танковой дивизии. Рота управления занимала первый этаж в правом крыле здания напротив штаба дивизии (штаб находился в том же здании, что и сейчас у 76-й. А вот старой казармы не сохранилось, теперь там не двух-, а трехэтажное здание, которое стоит сразу за небольшим сквером. Вместо сквера был центральный плац). Бокс управления – в ста метрах от казармы: пять танков и четыре автомашины. В трехстах метрах от бокса находилась полковая мастерская. Танки и остальная бронетехника 2-го танкового полка стояли в семи больших боксах чуть сзади, автотехника и бронемашины находились западнее танковых боксов, через дорогу. Половина из них стояли на открытых площадках. Дивизия была «показательной», комендант – просто зверь, все, кроме техсостава роты управления, по гарнизону передвигались только строем и с песнями. Все покрашено, все блестит и сверкает, хотя состояние техники и не блещет. Впрочем, это беда общая для всей РККА. В общем, я, со своим автобронетанковым высшим образованием, там как раз и нужен. Жаль, что звание у Василия «никакое». Танк из лагеря прибыл 22 мая, мы с Василием за это время успели найти две «танковые» бочки с двумя пробками, большой и маленькой, в большие пробки вмонтировали воздушный клапан, а к маленьким приспособили топливный кран, заменив коническую пробку электроклапаном. В мастерской заказали четыре откидных крепления для них. Комдив лично пришел в бокс, когда ему доложили, что машину доставили, входит, а Василий ему сразу показал то количество пыли, которое оказалось во всасывающем коллекторе. Бронекапот двигателя был поднят, Василий приступил к исполнению ТО-2. Мы обещали Виктору Ильичу, что сможем решить проблему с очисткой воздуха. Сложнее всего было создать капилляр для подачи масла в циклонный фильтр, так как масло поступало с разных заводов и отличалось по вязкости в горячем состоянии разительно. А танк – не автомобиль, ему капот просто так не откроешь. Поэтому пришлось городить еще и контрольный пост, благодаря которому можно было регулировать подачу масла в фильтр. За четыре дня управились. Затем на двух парах задних катков перебросили на один зуб балансиры, чтобы сделать более жесткой подвеску в задней части, и поставили на корму эти самые бочки. Я вначале хотел их сделать сбрасываемыми изнутри, но мастерская в дивизии была слабенькой, и каленые хромированные пальцы для этого изготовить не могла. Пришлось делать чисто механическую внешнюю систему сброса загоревшихся топливных танков. Сделали командиру кнопки управления поворотом башни, жаль, что шаговых электродвигателей еще не придумали, точную наводку командир пока выполнить не мог, но и это – хлеб.

Комдив увидел все эти переделки в четверг ночью, 30 мая, когда дивизию подняли по тревоге из Москвы. Кто говорил, что к войне не готовились? В планах на сорок первый год стояло 500 танков КВ-3 со 107-мм орудием. С широкой конической башней и со знаменитой командирской башенкой, с 4-кратными оптическими перископами, главным коньком всех «попаданцев». Но не успели, и карусельный станок, на котором в Питере протачивали верхнюю броню под башни КВ-2-2 и КВ-3, до Челябинска не доехал, вот и выпускали не совсем удачные и дорогие КВ-1 и КВ-1С вместо «троек» еще два года, а уж потом на ИС перешли.

– А это зачем? – спросил комдив, показав на бочки.

– У нас двигатель стоит В-2СН, мощностью 850 сил, поэтому топливо у нас кончится быстрее всех в дивизии. Не может же командир тормозить всю дивизию из-за этого, – хитро улыбаясь, ответил Василий.

– Сколько там?

– Триста восемьдесят пять килограммов, 440 литров. Основной запас 615 литров.

– Так ведь полыхнет это все, даже от пулемета!

– Хуже, если полыхнет тот танк, который засунут прямо в боевое отделение. А эти и сбросить не проблема.

– Что еще нагородил?

– Кнопки грубой наводки для командира танка, ТПУ шипеть перестало и больше не зашипит, увеличена антенна для Р10, и вот телескоп для нее. По дальности должна работать не хуже, чем 5АК. На башню и корму выведены точки подключения к ТПУ для десанта.

– Какого десанта, ты о чем?

– А вы на попутную телегу никогда не запрыгивали, товарищ командир? Танк – та же телега. Подвозить все равно придется, а с брони и с земли цели видны лучше. Без взаимодействия с пехотой наш танк легко может превратиться в гроб.

– Ну, ладно. Что по матчасти? Замечания есть?

– Заменены и отрегулированы главный фрикцион и оба бортовых. Проведено ТО-3 ходовой и подвески, заменены все балансиры, три катка, два ленивца и обе ведущие шестерни, обе ленты новые, более широкие, чем штатные, от КВ-2, убрано по траку с каждой стороны, товарищ генерал. К маршу готовы.

– Ленты зачем сменил?

– По результатам испытаний, товарищ генерал. На штатных давление на грунт выше и большой износ упора натяжителя. Лента начинает провисать после 75–100 километров. На поворотах слетала неоднократно. Мы начинали на штатных, а затем перешли на те, которые от КВ-2. Застревать перестали.

– Не понял, а при чем тут давление на грунт?

– При этом резко возрастает нагрузка на каждый узел трения. У широкой ленты на четыре «уха» больше, чем на узкой, на каждом траке.

Комдив выразительно посмотрел на еще одного члена экипажа, пожилого старшину Родимцева, наводчика:

– Ну, как тебе, Федор Евграфыч, новый мехвод?

– Старательный и рукастый, остальное – приложится.

– А где Сафонов?

– За харчем пошел, сейчас будет.

Роль стрелка-радиста в танке исполнял адъютант комдива старший лейтенант Архипцев, известный на всю дивизию бабник и танцор, поэтому Евграфыч в нагрузку закрепил станцию за Василием. Потому что толку от лейтенанта было не шибко много. Пока, во всяком случае.

Марш на полигон второго полка прошел не без осложнений, но, во всяком случае, без аварий. Три дня учений с боевой стрельбой, и назад. Хотя, конечно, копать пришлось много. То ли еще будет! Пока все без обстрелов и бомбежек, жить можно!