Текст книги "Война роз. Троица"

11

Ричард Уорик добрался до замка Ладлоу к концу апреля, приведя с собой своего брата Джона, а также тысячу двести ратников в подкрепление силам, что уже рассредоточились вокруг крепости. Из вновь прибывших шестьсот были отборные лучники, что знали себе цену и разгуливали по улицам задрав нос. Вскоре у стен замка они соорудили себе стрельбище и день-деньской оттачивали там мастерство. Остальное воинство составляли топорщики и копейщики, набранные по ратной повинности и вооруженные с доходов Уорика, собранных с угодий в Мидлендсе и на севере. Для потехи отца и Йорка Уорик обрядил их в алые как кровь акетоны, крашенные мареной, а сам как тысячник щеголял в полосатом красно-белом дублете.

С приходом такого подкрепления под Ладлоу настроение у Йорка улучшилось, а то за недели бездействия он уже малость приуныл. Все это время он рассылал с гонцами письма тем, кого хотел заполучить в качестве сторонников, пока король в Лондоне скапливал силы и готовился к своему Великому выезду. Прибытие сыновей Солсбери под Ладлоу Йорк приказал отметить, и в первую же ночь в замке состоялся пир, с надлежащим опустошением крепостных подвалов от бочонков со старинными французскими винами, так чтобы каждый из прибывших мог поднять за своих военачальников полную чашу.

Наутро Йорк отсыпался у себя в палатах, а Уорик с братом, не поддавшиеся с вечера хмелю, поскакали на рассвете охотиться, взяв с собой отца. По пути проехали через обширный лагерь – можно сказать, целый городок из шатров и палаток, – где завтракали у своих костров солдаты. Перед проезжающими высокими ноблями они почтительно вставали, после чего снова усаживались кто есть, кто драить, кто чинить или вострить. Несмотря на гудение голов после вчерашнего, прибытие Уорика привнесло в лагерь напряженность. Армии не стягиваются таким числом для того лишь, чтобы сидеть и наслаждаться весенним солнышком.

– А они смотрятся что надо, эти твои красные вояки, – под стук копыт по проселочной дороге сказал сыну Солсбери. – Думаю, враг на поле попятится лишь от их цветов, уж слишком режет глаза.

Уорик, чтобы как-то скрыть неловкость перед братом, скорбно закатил глаза. Оба сына Солсбери наслаждались погожим апрельским утром – влажно синеющим небом, курчавой белизной облаков. Сами они пребывали в добром здравии, а за спиной у них в готовности ждала армия.

– Я хочу, чтобы они чувствовали себя в одной связке, отец. Единым кулаком. Акетоны помогут им лучше видеть друг друга на поле боя, а еще с одного взгляда отличать своего от чужого. Когда дело дойдет, ты сам увидишь.

– Ну да, – скептически хмыкнул Солсбери, хотя его гордость сыном была видна невооруженным глазом. – Но такой яркой мишени порадуются и лучники врага.

– Мои лучники тоже в красном, – как ни в чем не бывало сказал Уорик. – И на любые насмешки ответят своими стрелами. Эти краски и сукно встали мне недешево, зато в едином цвете у людей и настрой более боевой. Готов поклясться.

Втроем Невиллы проехали мимо часовых и разведчиков, направляясь вокруг замка Йорка, но не отдаляясь чересчур, чтобы в случае чего при обнаружении врага успеть вовремя ускакать к спасительным стенам. На дорогах возле Ладлоу нынче нельзя было встретить ни ворья, ни бродяг, ни шаек разбойников: все они из опаски перед полчищами вооруженных людей убрались куда подальше, к другим городам. Однако опасность оставалась всегда. Лондон отстоял от Ладлоу больше чем на сотню миль – казалось бы, почти другая страна. Однако двое из Солсбери на свадьбе Джона чуть было не погибли в ловушке Перси, а потому только глупец мог бы проявлять беспечность и скакать, не думая об осторожности.

У мостика через широкий ручей Солсбери-отец натянул поводья, взмахом подзывая Ричарда и Джона подъехать поближе, чтобы можно было вполголоса перемолвиться. День уже понемногу теплел, набирал силу; над ручьем зависали красные и зеленые стрекозы, иногда с тихим треском делая зигзаги, чтобы схватить на лету букашек.

– Здесь мы одни, – оглядевшись, удовлетворенно сказал Солсбери. – А то не знаю, когда еще выдастся поговорить вот так, по-семейному.

Его сыновья переглянулись, довольные, что отец делится с ними своими сокровенными мыслями.

– Наш друг Йорк что-то уже не грызет удила, – вздохнул он. – Видно, все еще ждет вызова от короля с его свитой в надежде, что все решится без кровопролития.

– Ну а ты, отец? – прищурился темноволосый Джон.

В свои двадцать четыре ростом он был ниже отца и старшего брата, но гибок в поясе и широк в плечах. Его жена Мод после нападения на свадебный кортеж уже успела произвести на свет ребенка. В Ладлоу Джон прибыл по одной-единственной причине, и холодность тона выдавала, что слышать о каком бы то ни было смягчении обстановки ему не по нраву.

– Успокойся, Джон. Ты знаешь, что я подобного не допущу. Или я не был там? Мы тут все понимаем, что семейке Перси от нас причитается. Старик сейчас, понятное дело, притерся к королю, и как минимум один из его сыновей тоже с ним. Старшего он, скорей всего, оставил смотреть за Алнвиком. А Эгремонт, безусловно, поедет с отцом. Из них он нам нужней всего, хотя приказ ему, я не сомневаюсь, отдал Перси-старший.

– А что, если Йорк все-таки тяготеет к миру? – не унимался Джон. – Неужели весь этот долгий путь, отец, я проделал понапрасну? На то ли я оставил свои владения, семью, да еще дал клятву извести всех этих собак из дома Перси? Я не готов сидеть сложа руки в ожидании, когда Ланкастер и Йорк помирятся и снова пойдут божба и тосты за их здравие.

– Осторожней, Джон, – вполголоса одернул Уорик.

Брат у него был не более чем рыцарем и с собой привел всего-то шестерых слуг. Заносчивости ему придавали армии отца и старшего брата, а так выставить на круг он не мог ничего, кроме своих обид и гордыни. Вероятно, именно потому Джон Невилл сейчас метнул на Ричарда гневный взгляд.

Тут снова заговорил отец:

– У нас, Невиллов, людей две тысячи, у Йорка одна. Я намерен подать пример, как следует поступать с врагами нашего дома, и с этого пути меня никто не столкнет. Надеюсь, Джон, тебе это ясно? Пускай Йорк переживает насчет герцога Сомерсета, этого королевского шептуна. Наша же забота – лорды Перси. Если они отправятся с королем на север, встречи с нами им не пережить. Вот вам мой обет.

Солсбери протянул руку, и сыновья по очереди крепко ее пожали, скрепляя таким образом уговор.

– Мы – трое Невиллов, – горделиво произнес Солсбери. – Есть такие, кому еще лишь предстоит постичь, что значит встать у этого имени на пути. Но они это поймут, заверяю вас обоих. Кара неотвратима, даже если на нашем пути встанет сам король Генрих.

Привстав в стременах, Солсбери хлопнул по плечу сначала Ричарда, а за ним Джона. При этом их кони, сгрудившись, нетерпеливо переступали копытами и покусывали друг друга.

– А теперь марш по кустам, и сыщите своему старику отцу какую-нибудь дичь, чтоб нанизать на копье. Не с пустыми ж руками возвращаться. Да и вам размяться не мешает. Когда еще снова выберемся порезвиться: впереди охота поважней. Если хотим перебить Перси, то надо скоро выдвигаться и встать к северу, на дороге у короля.

Маргарет стояла перед мужем, промасленной тряпицей протирая ему наплечники, чтобы ярче блестели под весенним солнцем. Король и королева были в эту минуту наедине, хотя вокруг Вестминстерского дворца сейчас сотнями мелких групп скапливались вооруженные люди, ржали и фыркали кони. Неделей раньше сюда прибыл сводный брат Генриха Джаспер Тюдор с известием о том, что на северо-западе возле замка Ладлоу стоит лагерем войско. Эта внезапная новость всколыхнула спокойные доселе сборы, придав им атмосферу срочности. Среди знати многие все еще не верили, что Йорк и Солсбери развернут знамена против короля, однако чем дальше, тем все больше выезд принимал вид готовой к походу армии, а лорды во все большем числе ставили с собой в строй своих лучших поединщиков.

– Наш сын, Маргарет, пусть будет с тобой в Виндзоре, – глядя на жену сверху вниз, наставлял Генрих. – Независимо от того, как все будет складываться.

– Я бы предпочла, чтоб ты подождал еще месяц-другой, – отвечала Маргарет. – С каждым днем ты становишься все сильней, к тому же у тебя есть еще гарнизон в Кале. Если ты его оттуда отзовешь, он, безусловно, перестанет держаться за Плантагенета, каких бы козней тот ни строил.

Генрих, качнув головой, сдержанно усмехнулся:

– Оставить открытыми ворота Кале? Я уж и без того лишился во Франции всего, чего можно; не хватало потерять там еще и последнюю крепость. У меня две тысячи людей, Маргарет, а я король Англии, хранимый Господом и законом. Слов было сказано уже предостаточно. Я отправляюсь Великой Северной дорогой в Лестер. В пути меня увидит народ, и тогда те мои лорды, что еще колеблются, устыдятся своей нерешительности и примкнут ко мне. Мне все еще не отписал герцог Норфолкский. До сих пор сказывается больным Эксетер. Христовы раны – мне надо быть увиденным, Маргарет, как ты сама говорила множество раз. И когда я наконец явлю сияющие ряды всех, кто стоит со мной, Йорк и Солсбери будут мною объявлены изменниками. Я заклеймлю их каиновой печатью, и та поддержка, на которую они пока уповают, растает, словно снег летом.

Маргарет тряпицей смахнула у него со лба соринку.

– Мне не нравится, что ты богохульствуешь, Генри. Раньше я такого за тобой не замечала.

– Я был другим, – внезапно севшим голосом вымолвил он. Если вглядеться, то в его глазах, где-то на самом дне, читался страх. – Я утопал, Маргарет; захлебывался, но не мог ничего выкрикнуть. Такой участи не пожелаю никому, ни за какие прегрешения.

– Но теперь ты окреп, – напомнила Маргарет, – и говорить об этом не обязан.

– Я даже боюсь, – нехотя признался король. – Чувствую ее в себе, эту вязкую слабость. Ощущение такое, будто мне дозволено какое-то время постоять на солнце, но при этом знаю, что должен буду вернуться. Это все равно что бороться с морем; со всей этой неохватной стылой, туманной водой. Я… строю стены, но эта зеленоватая муть все равно проникает, вливается, накатывает на меня.

На лбу у Генриха выступил пот, и Маргарет отерла ему кожу. Ее муж крупно вздрогнул, после чего распахнул глаза и выдавил улыбку.

– Но я ее не допущу, обещаю тебе. Выстрою твердыню, которая ее удержит. Ну а теперь, коли ты закончила надраивать меня, как медную трубу, я пойду усаживаться в седло. Дорога впереди долгая, бог весть когда нынче удастся отдохнуть.

Внезапно он нагнулся и старательно, долго поцеловал жену в холодноватые губы.

– Вот, пускай это тебя согревает, – с неловкой ухмылкой сказал он. – Береги нашего Эдуарда, Маргарет. Когда меня не станет, Англия достанется ему. Но сегодня она еще моя.

Йорк вывел колонну из Ладлоу. Вместе с сыном Эдуардом он ехал во главе шумной, с пестрой мешаниной смеха и прибауток процессии. По окольным тропам воинство постепенно дошагало до древней римской дороги Эрмин-стрит – выложенная плоскими, до сих пор сохранившимися камнями, она тянулась на север и на юг почти вдоль всей страны. На такой ровной поверхности рать вполне могла потягаться по темпу с былинными легионами римлян и с легкостью покрывала за день до двух десятков миль. Дорогой три тысячи человек съедали пищи намного больше, чем можно было разжиться при постоялых дворах – хотя их, протекая мимо, людская лавина обгладывала дочиста. Денег из своей казны Йорк не жалел, так что вслед за проходящим войском тянулся, ныряя по ухабам, большой обоз, и вечерами рой слуг разводил костры и ставил на них вариться котлы с солониной, утолять голод уставших людей.

Дошли сначала до Ройстона, а на следующий день до Уэра, где Йорк остановил колонну на отдых. Солсбери с сыновьями поскакали в деревню определиться насчет постоя, в то время как Йорк остался в лагере приглядеть за работами, а заодно похвалить командиров за поддержку бодрости в воинских рядах.

Между тем троица Невиллов, бросив поводья своих коней конюхам, направилась в единственную здесь таверну.

– Интересно, как скоро мы можем сойтись с королевским выездом? – допытывался Джон. – Мы хотя бы знаем дорогу, по какой они направятся?

– Учти, это тебе не охота на фазана, – ворчливо заметил Солсбери. – По выходе из Лондона Генрих двинется Северной дорогой, вместе со всеми своими лордами и судьями. Так что разыскать его будет несложно. Вопрос лишь в том, как поведет себя Йорк, когда у него не останется иного выбора, кроме как повернуть оружие против короля.

– Ты уверен, что он действительно это сделает? – с толикой сомнения спросил Уорик.

В питейном заведении было пусто, но эти слова он все равно произнес вполголоса.

– Не думаю, что окружение короля позволит допустить нас с Йорком из опалы снова ко двору. Они страшатся и его и нас. При Перси мира нам не видать. Как раз сейчас старый волк держит нос по ветру; зубами хватается за свой последний шанс сломить Невиллов. Что ж, пускай; мне это даже отрадно. Мир ничто перед честным боем.

– И все-таки я не думаю, что Йорк готов биться, – не отступался Уорик. – Со всеми его разговорами о залечивании ран.

Солсбери, отхлебнув из высокой глиняной кружки эля, оценивающе причмокнул губами.

– И все-таки, – повел он сонно-насмешливым взглядом.

Вокруг королевского лагеря при Килберне, насколько хватало глаз, стелились зеленые волны полей и угодий. За пределами Лондона король Генрих велел сделать остановку, чтобы часа за три, начиная с полудня, в поле были проведены заседания выездных судов. За это время две дюжины судей провели слушания, по итогам которых шестеро томившихся в тюрьмах были отпущены на свободу, свыше тридцати подвергнуты штрафам и пеням, а одиннадцать приговорены к плахе или петле. До городишки Килберна правосудие могло добираться годами, но с его приходом все вершилось быстро и четко. Оставив позади наспех сооруженные эшафоты и виселицы, Генрих выехал за пределы людских толпищ, сошедшихся поглазеть и громогласно порадоваться на отправления королевского правосудия.

Настрой среди двухтысячного выезда царил праздничный, со скачками и турниром для ублажения короля (в нем участвовали те, кто надеялся быть замеченным монаршим светлым оком). Барон Эгремонт Томас победил в двух поединках и выставил тем, кто за него болел, такое угощение, что их потом пришлось привязывать к седлам, иначе бы посваливались. На время работы судов ближние городки снабжали лагерь элем, хлебом и мясом, за что получали оплату серебром.

Первый день Выезда сложился удачно, и настроение у короля было приподнятое. Своим герольдам он отдал приказ свернуть с дороги и изыскать близ Уотфорда место под ночлег. С наступлением сумерек он разместился в доме местного сюзерена и с приятностью провел время в компании своего сводного брата Джаспера Тюдора, а также графа Перси и барона Эгремонта. За ужином король слегка увлекся отменной местной медовухой. Однако, несмотря на опасения медиков, чувствовал он себя вполне сносно, пребывая в благостном предвкушении, что и последующие две недели перед Лестером пройдут примерно в таком же ключе. Почивать он лег поздно, сознавая, что утром это скажется на самочувствии. Между тем следующей остановкой королевского Выезда должен был стать Сент-Олбанс. Там король намеревался помолиться в аббатстве, самом старинном христианском святилище во всей стране. Генриху докладывали, что аббат Уитхэмпстеда был одним из тех, кто приезжал в Виндзор осмотреть и ощупать его, еще бесчувственного. И теперь Генрих испытывал некую гордость от того, что святой отец встретит его уже стоящим на ногах, а не лежащим, как тогда, на одре. Прежде чем заснуть, он представил ладонь аббата в своем крепком пожатии, а также то, как церковник преклонит колена перед королем Англии и самыми верными его лордами.

С уходом короля и большинства гостей за столом остались лишь граф Перси с его сыном Томасом да еще младший Тюдор. Места для приватной беседы в доме оказалось на удивление мало; оставалось надеяться, что наконец сомлеет и уйдет сводный брат короля Уэльса. Но осоловевший от вина граф Пембрукский Джаспер Тюдор, как видно, вконец утратил с хмелем чувство времени: что час ему, что полтора, все едино. Граф Перси ежеминутно подавлял неумолимую зевоту, отдавая себе отчет, что в шестьдесят три встать освеженным несколькими часами сна – упование из разряда несбыточных. Сидя за длинным столом, он скучливо поигрывал чарой вина и посматривал, как молодой валлиец подбрасывает в воздух виноградины и пытается ловить их ртом. При этом стул накренен был так, что того гляди можно вместе с ним запрокинуться.

– А я хорошо знал вашу мать, Пембрук, – вроде от нечего делать, но вместе с тем неожиданно заговорил Перси. – Превосходная была женщина и верная жена своему супругу, старому королю Генриху. На коронации я был у нее распорядителем, можете себе представить?

Джаспер Тюдор, прежде чем отозваться, не сразу выпрямил стул.

– А я знаю, милорд. Правда, мне, когда ее не стало, было лет всего ничего. Так что сказать, что я ее знал, не могу, хотя и сожалею об этом.

Граф Перси хмыкнул.

– А вот вашего отца я совсем не знаю. Валлийский солдат – вот и все, что я когда-либо слышал об Оуэне Тюдоре. Хотя женился он на королеве, а два его сына носят графские титулы. Поспели споро, как хлеб в печи.

Джаспер Тюдор был коренастым крепышом с мелкокурчавыми черными волосами до плеч. Под взглядом Перси он сел прямее. В словах старика ему почуялась враждебность; вынув нож, валлиец принялся ковырять им столешницу.

– Он все еще жив, распрекрасный человек, – щурясь вдоль стола, сказал он.

– Да еще и везучий для валлийца, – заметил Перси, прежде чем опустошить чару. – А теперь вот вы, его сын, состоите при короле Англии и его дворе.

– Брат позвал меня, и я явился, от всей своей родни, – хмуро проговорил Джаспер. – Да еще и привел с собой сотню валлийских лучников, которые очень ценятся в Англии последние годы. – Он поднял руку, словно бы пресекая хвалы собеседника. – Прошу вас, милорд, не нужно благодарностей. Хотя в Великом выезде я вижу явную нехватку лучников. И думаю, мои парни, если их услуги понадобятся, не подкачают.

– Надеюсь, они у вас на коротком поводке, – со слабой насмешливой улыбкой глядя на стропила, сказал Перси. – А то я знавал кое-кого из Уэльса: чисто дикари. И вообще страна темная, а у нас здесь из их числа водятся негодяи, что кладут глаз на чужое. Ворье, иными словами. Я с такими предпочитаю дела не иметь. Зазорно.

– Отрадно слышать, – прошелестел в ответ Джаспер. Для тех, кто знал Пембрука, эта змеистость не предвещала ничего хорошего: затишье перед бурей. – То же самое говорят у нас об англичанах с севера.

– О, в самом деле? – игриво переспросил Перси. – Тем не менее я рад, что такой, как вы, находится вблизи короля. Кто знает, что за подачки могут еще перепасть вам из его рук. В короле Генрихе нет скаредности. Его линия всегда отличалась щедростью.

Тут Джаспер Тюдор с шумом поднялся, мутными слезящимися глазами глядя вдоль стола.

– Одних таких посиделок с меня достаточно. Пойду спать. Доброй ночи, милорд Нортумберленд. И вам, барон Эгремонт.

Валлиец шаткой поступью побрел из комнаты к лестнице; какое-то время было слышно, как он невпопад обо что-то шарахается.

Граф Перси с улыбкой поглядел на сына, осоловевшего от выпитого почти так же, как молодой Пембрук.

– Надеюсь, слуги поутру хорошенько пересчитают все ложки, – проворчал старик. – А то эти валлийцы как галки, зарятся на блестящее все до единого.

Сидящий с прикрытыми глазами Томас на это тупо улыбнулся, по-лошадиному мотнув свешенной головой.

– Ступай спать, мальчик, – сказал ему отец. – Весь этот выезд изрядно напоминает весеннюю ярмарку. Всё забавы да веселье. А вы, молодежь, должны держать ухо востро: Невиллы вооружены и бог знает где рыщут. Ты понимаешь это? Бог ты мой, парень, да сколько ж ты нынче выпил?

– Я п-понимаю, – промямлил Томас, не открывая глаз.

– Ой ли? Я не верю никому из Невиллов даже тогда, когда их вижу. Что уж говорить, когда они бог знает где и занимаются бог знает чем. Иди проспись, и чтоб утром поднялся с ясной головой защищать своего короля, а с ним и своего отца. Доброй ночи. Траннинг встанет с петухами, в этом я тебя заверяю. Уж он-то выльет на тебя ведро воды, если ты разоспишься. Давай, давай. Ступай с богом.

Томас с пьяным стоном взнуздался на ноги, ухватившись для поддержки за стол.

– Иду, – выдавил он, шатнувшись, едва лишь опора осталась позади.

Оставшись один, граф Перси кинжалом отхватил несколько кусков от головы сыра на квадратной доске. Теперь, не на виду, лицо у него снова пошло угрюмыми складками. Великий выезд начался неплохо, но радоваться возвращению Генриха в доброе здравие мешала мысль о том, что сейчас где-то по просторам бродят Солсбери с Йорком. Основа из-под Невиллов, можно сказать, выбита, но это делает их лишь еще более опасными. С брюзгливой гримасой Перси заставил себя осушить еще одну чару вина, чувствуя, как в голове начинает плыть. Вот и хорошо, а то сон не идет.