Текст книги "Путь на Грумант"

Жизнь на зверобойном судне и взаимоотношения экипажа исстари определялись морским уставом, строго соблюдавшимся каждым промышленником.

Исключительная честность отличала русских северных мореплавателей. Кто не слыл за честного человека, тому дорога в артель была закрыта.

– Тебя, вишь, мало кто знает, гляди, и не пойдут с тобой ребята, – говорили поморы малоизвестному охотнику.

На «Ростиславе» зверобойная артель подобралась удачно. Алексей Евстигнеевич Химков пользовался уважением и любовью среди промышленников, и каждый мезенец считал за счастье пойти в плавание с таким кормщиком.

Из числа зверобоев особенно выделялся своей необычайной силой и крепким сложением носошник Федор Веригин – богатырь с густой курчавой бородой. Вся артель в шутку звала его «ошкуй», то-есть медведь. И недаром. Он смело выходил с рогатиной на огромного белого зверя и слыл в Мезени человеком большой храбрости.

– Не иначе, оленьей кожей Федор покрыт. Старые люди говорят, кто оленьей кожей обернется – бесстрашен бывает, – поговаривали про Веригина односельчане.

Федор был артельщиком на лодье. Его заботам Химют поручил все продовольственные запасы и снаряжение.

Второй носошник, Степан Шарапов, славился как весельчак, песенник, сказочник и гусляр.

Поморы понимали и ценили удалую песню, затейливую быль-сказку. Песенников брали во все артели, отправлявшиеся на далекие промыслы с зимовкой, оплачивали их значительно выше, чем рядовых зверобоев.

Второй день после поворота на Грумант не принес «Ростиславу» ничего нового. Только нерпы, появившиеся в большом количестве, то и дело высовывались из воды, словно наблюдали за проходящим судном. А лодья набегала крепкой грудью на свинцовые волны и, разбрасывая тысячи брызг, торопилась все дальше и дальше на север.

Пользуясь хорошей погодой, мореходы попрежнему проводили свободное время на палубе.

На корме у приказиньяnote 20Note20
  Люк, ведущий в каюту кормщика.


[Закрыть] стояли Алексей Химков с подкормщиком Колобовым и старым зверобоем Климом Зорькиным.

– Нет, ты на ход-то посмотри, – говорил Колобов Климу, показывая на шумевшую у бортов воду, – что скажешь?.. Ведь поболе триста верст в сутки бежим.

Зорькин недовольно хмурился:

– Ходкая лодья, спору нет… Да не захвалить бы… а то не ровен час…

– Ну, полно, дед, не бойся, – смеялся Химков, – пугливым больно стал.

На носу лодьи слышался певучий голос Шарапова, то и дело покрываемый взрывами молодого смеха. Направо и налево Степан сыпал шутки и прибаутки.

Все поморы были одеты в вязанные из грубой шерсти домашнего прядения рубахи – бузурунки – и толстые штаны, заправленные в высокие промысловые сапоги – бахилы.

Было тепло. Многие мореходы оставили свои шапки внизу, в поварне, и ветер шевелил густые светлые копны их волос. У каждого на поясе красовался нож в больших кожаных ножнах. Поморы не расставались с ним даже на ночь.

– Без ножа на люди стыдно показаться, девки засмеют, – говорили охотники.

Химков, щурясь, смотрел на солнце и думал:

«К полдню близко. Ширину по солнышку сыскать надобно. Медведь-то вот-вот должен быть».

Он хотел позвать сынишку, да вспомнил, что время паужну артели готовить – занят Ванюша.

Спустившись на минуту в каюту, кормщик появился на палубе с градштокомnote 21Note21
  Старинный прибор для определения широты. Долгота в то время вычислялась приблизительно, по пройденному судном пути.


[Закрыть] и маточкой в руках. Сначала он определил время: держа на солнце компас – круглую деревянную коробочку размером с карманные часы, он приставил к нему тоненькую соломинку. Тень от соломинки прошла как раз по середине прибора.

– А правда, полдень и есть. И в склянке песку самая малость осталась.

Затем он взял градшток и повернулся спиной к солнцу. Переставляя поперечный брусок ближе к глазу, он надел на противоположный конец прибора небольшой диск, блестящей поверхностью к светилу. Смотря одним глазом в нижнюю мишень поперечного бруска и через середину диска на гори зонт, Химков стал передвигать диск, пока не поймал солнечный луч на отполированную поверхность. Пройдя через мишень на верхней части поперечного бруска, луч, блеснув на экране диска, показал высоту солнца над горизонтом.

– Как раз солнышко полуденное колесоnote 22Note22
  Меридиан наблюдения


[Закрыть] проходит. Не опоздал, – с удовлетворением отметил кормщик.

Отсчитав градусы и минуты, он быстро спустился в каюту и перевернул песочные часы: ровно полдень.

С помощью таблиц Химков высчитал широту, прикинул проплытое расстояние и отметил на карте положение судна.

По счислению выходило, что Медведь-остров вот-вот должен быть на виду. Иной раз и раньше гора открывалась. «Неужто к востоку так сильно увалило судно? – подумал Химков. – Ну, ладно, поживем – увидим. А сейчас изнутри лодью сведаем».

– Федор, крикнул он, приглядываясь к стоявшим на носу.

Из группы зверобоев вышел Веригин и неторопливой развалистой походкой направился к кормщику.

– Пойдем, Федор, посмотрим, под стланью воды нет ли. Лодья – то новая, может, конопать где выпала. Не подмокло бы что.

Они спустились через большой трюмный люк.

В трюме находилось пока только продовольствие и снаряжение артели – больше тысячи пудов различного груза. Ведь на каждого морехода, на случай зимовки, брали солидный запас: тридцать пудов муки ржаной и ячневой, пять пудов толокна, пять пудов соленого мяса, один пуд масла в кашу, два-три фунта меду на кисель, пять фунтов гороха, пять ушатов кислого молока или творога с сывороткой и бочонок ягоды морошки. А тут еще были бочонки с водой, порожние бочки для моржового жира, дрова, лес для постройки избы и многое другое.

Кроме того, в «балластном ящике» лежало с полторы тысячи пудов камня. Отправляясь в дальнее плаванье, судно для большей мореходности загружалось камнем. Когда трюм заполнялся промысловыми грузами, «балансный ящик» разбирали, а камни выбрасывали за борт.

Пока трюм наполовину пустовал, и осмотреть его было нетрудно.

Прежде всего Химков проверил, крепко ли стоят наборные части корпуса.

Весь набор держался прочно. Да и немудрено Остов судна, его ребра – опруги – были изготовлены из добротной смолистой ели. Лодью скрепляли поперечные брусья и дополни тельная внутренняя обшивка. Каждый поперечный брус, расположенный между бортами, – бимс, или, по поморски, перешва, крепился к бортам четырьмя крепкими кницами, сделанными из корневищ, по две кницы с каждого борта. На некоторой высоте от киля шел второй ряд бимсов, тоже укрепленный кницами имеющими форму буквы «Г». Короткая сторона кницы крепилась к боковой грани бимса, а длинная, прилегала к шпангоутам, упиралась в соседний бимс. Это был второй мощный пояс, идущий по всей длине судна. Во время выгрузки или погрузки на второй ряд бимсов для удобства настилался временный помост.

Кормщик и Федор тщательно осмотрели днище, заглянули под настил, на котором был аккуратно расставлен груз. Там плескалось немного воды. Стали осматривать каждый шов в бортах и кое-где нашли места, откуда вода слегка просачивалась. Однако она проникала в столь небольшом количестве, что не вызывала беспокойства.

Ну, молодец Серебренников! Что конопатка, что осмолка! Хорошо судно сладил. Хорошо, то и дело повторял Химков, вспоминая архангельского судостроителя.

Погода быстро портилась. Солнышко теперь лишь изредка проглядывало сквозь тучи, обложившие весь горизонт.

Тщетно пытались грумаланы разглядеть гористый остров, хотя грозные скалы Медведя давно должны были открыться. Химкову стало ясно, что шелоник отнес судно далеко в сторону.

– Велик увал больно. Держи-ка, Колобов, меж запада побережникnote 23Note23
  На западо-северо-запад.


[Закрыть], – решил он.

Пока подкормщик приводил «Ростислава» на новый курс, а промышленники подправляли паруса, Химков задумчиво осматривал небосклон.

«Туманом нас скоро покроет, вишь, бель по горизонту стелется», – проносились в голове тревожные мысли.

После перемены курса лодья сбавила ход, так как теперь когда взяли много левее, ветер дул почти прямо в борт.

– Слышь Алексей, – сказал Колобов, – раз туман, тут и лед должен быть. Как в туман войдем, поостеречься бы надо.

Кормщик только отмахнулся – он и сам вполне понимал обстановку.

Туман сначала походил на легкие клубы пара, поднимавшегося над поверхностью моря, но прошло некоторое время – и судно со всех сторон окутала плотная молочная пелена.

Замолкли веселые голоса молодцов промышленников на носу лодьи. Туман заставил всех подтянуться и насторожиться. Тишина нарушалась только шорохом и всплесками воды, рассекаемой судном.

Неслышно, крадучись нападает на морехода враг – туман. Еще недавно и горизонт был чист и солнце светило на ясном небе. Но стоило перейти ветру, и все наглухо окутала белая пелена.

Туман давит грудь, глушит звуки, прижимает их к черной воде. Тяжелеют промокшие паруса, натягиваются, как струны, снасти, все судно покрывается крупными каплями воды. Капель становится все больше и больше, они собираются в ручейки, и скоро не будет сухого места на лодье и сухой нитки на мореходе. Хорошо, если находишься в открытом море и на корабле падежный компас. Тогда судно может идти по курсу вслепую. К берегу и с компасом приближаться опасно. Туман обманет. Увидит дозорный скалистый мыс, да поздно – быть лодье на камнях…

Ване, прислонившемуся к передней мачте, временами казалось, что «Ростислав» остановился, застрял в вате тумана. Но судно, управляемое опытной рукой, продолжало двигаться вперед, к своей цели.

Незаметно над морем сгустились сумерки. Еще непрогляднее стал туман. Палуба опустела. Все вокруг было пропитано пронизывающей сыростью, и холодные струйки воды стекали с набухших парусов.

Скупо перекидываясь словами, мореходы сели за ужин. Похлебав тресковой ухи, заправленной овсянкой, принялись за отварную холодную треску, обильно поливая ее рыбьим жиром.

– Трещечки не пожуешь – и сыт не будешь, – кладя ложку, сказал Шарапов. – Наша поморская рыбка. Говорят, прочих морях она куда плоше: вкуса нет, пресна да тоща.

Но разговор не клеился, и мореходы пораньше улеглись на оленьи шкуры, укрывшись теплыми овчинными одеялами.

Не спали лишь вахтенный рулевой и Алексей Химков. Кормщик не раз выходил на палубу; он подолгу вглядывался в мутную темень и часто проверял направление судна по маточке.

Соснул бы часок-другой, Алексей Евстигнеич, – советовал рулевой.

– Путь-дорога морская честна не сном, а заботой – успею выспаться, коли все ладно будет.

Шелоник продолжал нести туман. По морю катилась крупная волна; пенистые гребни вздымались к ползущим над самым морем тяжелым белесым клочьям.

Покачиваясь на волне, выплыла навстречу лодье первая льдина. Она была покрыта живым коричневым ковром: моржи. Могучие, неуклюжие на вид звери мирно отдыхали лежа вплотную друг к другу. Вот один морж поднял клыкастую голову и с любопытством посмотрел на судно. А через минуту и он спал, положив длинные бивни на спину соседа.

Глава третья. ВО ВЛАСТИ ЛЬДОВ

Как слепая, на ощупь идет лодья. Изредка, совсем близко от курса из тумана белыми пятнами возникали большие торосистые льдины. Они внезапно появлялись и так же внезапно исчезали.

Дозорный, забравшись на блинда-рей, напряженно вглядывался во мглу.

– Лево-о-о возьми! – доносился из тумана его голос.

Лодья послушно брала влево, обходя обломок ледяного поля, с гулким плеском качавшийся на волне.

– Так держи-и-и… Чисто!..

То глубоко уходя в воду, то почти оголяясь, ледяная глыба показывала мореходам свои грозные подводные клыки.

Но вот на пути «Ростислава» сразу появилось много больших и малых льдин. Идти дальше, не зная, что впереди, было опасно. Кормщик решил переждать, пока развиднеет. Послышалась команда:

– Эй, молодцы, все наверх, роняй паруса!

Когда паруса были убраны, лодья сбавила ход и остановилась, а лед, подгоняемый ветром, продолжал двигаться, окружая ее со всех сторон.

Поднятые среди ночи промышленники уже не сумели больше заснуть. То и дело кто-нибудь выходил посмотреть, не прояснило ли. Но напрасно: туман и туман…

А льда собиралось все больше. Несколько раз, как бы пробуя силы, он сжимал крутые борта судна. Тогда «Ростислав» вздрагивал, поскрипывая всем корпусом.

Так продолжалось несколько дней.

Беспомощную лодью несло вместе со льдом.

Утихла океанская зябь, укрощенная ледяными полям. Лишь едва заметные колебания палубы напоминали о дыхании моря.

Химков уже второй раз спускался на лед и внимательно осматривал лодью. Пока все было благополучно. Крепкое судно отделывалось незначительными царапинами.

Довольный осмотром, кормщик уселся на низенькие перильца у приказинья и, покуривая трубочку, прикидывал, где могла находиться сейчас лодья.

Он не заметил, как около него собрались почти все промышленники. Подошел и Клим Зорькин.

– Ну, попали мы, Алексей Евстигнеич, – обратился к Химкову старый зверобой. – Я во всю жизнь такого туманища не видывал. Ведь так во льдах и зимовать придется. Вокруг Груманта льдов-то ой, ой!

Зачем во льдах зимовать, Климушка? Нам бы только землю увидеть. А там и сами на берегу будем и лодью вытащим. На промысел выйдем.

Столпившиеся на корме мореходы внимательно прислушивались к уверенным словам кормщика. А Химков, ободряя промышленников, незаметно посматривал, что делается вокруг.

Наползая друг на друга, льдины ломались, нагромождая торосы и вновь расходились, образуя небольшие извилистые разводья.

Потерявший за лето свою обычную твердость, разрушенный таянием лед ломался почти бесшумно.

– Зимой бывало торосится ежели лед – как из пушек палит. Стон да грохот далеко слыхать. А тут, вишь, какие горы ворочает, как корежит да ломает лед-то, и все молча, шепотом.

Как бы в подтверждение слов Степана Шарапова, большая торосистая льдина беззвучно лопнула и стала медленно расходиться. Казалось, кто-то невидимый быстро провел пером резкую угловатую линию.

Но вот черная полоска воды стала закрываться. Там, где была трещина, с шорохом кучились ледяные обломки. Нагромождаясь вкривь и вкось, куски льда образовали длинную гряду.

«Откуда бы льду летом взяться?»– думалось Ване. Мальчик не сходил с палубы, помогая взрослым и внимательно наблюдая за всем происходящим.

Льды, окружавшие судно, были не одинаковы. Рядом с ровным белоснежным полем – грязно-бурые льдины с холмами-торосами. Сейчас, в тумане, особенно неприглядным казался этот как будто перепачканный чем-то лед, где туман вытянул на поверхность каждую соринку, каждое пятнышко грязи. На многих льдинах между торосами виднелись озерца талой воды. Отливая цветом льда, вода в них казалась то голубой, то коричневой, то зеленой…

Куда ни кинь взор – лед и лед… Тут был лед, намерзший за прошлую зиму где-то совсем близко. Тут же были и старые многолетние льды, приплывшие из более высоких широт после далеких и долгах странствий. Во льдах кое-где торча ли стволы вековых деревьев – истертые, исковерканные.

Необъятные пространства занимает дрейфующий лед. Гонимые ветрами и течениями, миллиарды и миллиарды тонн движутся медленно и неудержимо. Ледяные холмы в тридцать и более футов стоят над ровными полями, а в воде под ними лед еще втрое толще.

Но вот мощный ледяной поток упирается в несокрушимую твердь земли или другие льды. Тогда накопленная льдами сила движения обращается против них самих. Ледяные поля сходятся вместе, один пласт находит на другой, гигантские льдины сталкиваются, поднимаются стоймя, дробят друг друга. Море забурлит, застонет, покроется обломками…

Горе кораблю, попавшему в ледяные тиски!

При всей своей мощи льды чутко отзываются на ветер. Достаточно ветру изменить направление, и сплоченные ледяные массивы разойдутся, расплывутся, делясь на части. Появятся обширные полыньи и разводья, по которым возможно плавание кораблей.

Вернемся к «Ростиславу», который все чаще вздрагивал под напором грозных лавин. Становилось заметно холоднее. Туман редел и поднимался кверху. Сквозь клочья быстро несущихся низких, косматых туч показалось чистое небо. На востоке возникла неясная полоса темного берега, уходящего к северу. Как на фотопленке в проявителе у расплывчатого пятна постепенно обозначаются контуры, так освобождался от тумана долгожданный берег.

Но перемена погоды не принесла облегчения мореходам.

Химков, взобравшись на грот-мачту, вот уже минут десять старался отыскать путь для затертого льдами судна. Даже маленькой полоски воды нигде не мог заметить кормщик. Повсюду, насколько хватал глаз, теснились тяжелые непроходимые льды.

Кормщик отлично сознавал опасность, грозившую лодье. Недалек день – ударят морозы и накрепко скуют судно со льдом.

Неизвестный берег понемногу приближался. Теперь до него оставалось не более трех-четырех верст. Отчетливо были видны скалистые обрывы. В то же время давление на корпус «Ростислава» усилилось. Это значило, что лед уперся в берег.

Целый день безустали работали поморы баграми и пешнями. То с лодьи, то спускаясь на лед, они окалывали судно, всеми силами стараясь ослабить нажим льдов. Упершись багром в нависший над палубой край льдины, весь красный от натуги, Федор пытался столкнуть ее вниз. Ваня тоже орудовал длинным багром рядом с Веригиньгм, задерживая ползущий на палубу лед. Остальные промышленники вместе с Химковым старались при помощи каната и ворота избавиться от льдины, грозившей проломить борт.

Но всем было ясно – не продержится долго лодья в таком льду. Беда нависла над мореходами. Нужно что-то срочно предпринимать.

Воткнув в лед пешню, кормщик крикнул, чтобы все подошли ближе. Прежде всего надо найти для встревоженных людей ясные, твердые слова.

– Братцы, это берег Малого Берунаnote 24Note24
  Остров Эдж, входящий в архипелаг Шпицбергена.


[Закрыть], – уверенно начал Химков, кивнув на черные скалы. – Затерло нас, и жмет что ни час, то сильнее. Спасать лодью надо. На большой водеnote 25Note25
  Во время прилива.


[Закрыть] льды на росплыв пойдут. По разводьям судно можно провести к берегу… А зимовать ежели придется, так на этом острове наши, мезенские, недавно были – изба тут, должно, новая. А прежде всего разведать надо. Думаю я, вместе с Федором да Степаном…

– Отец! – вырвалось у Вани. – И меня…

Кормщик взглянул на широко раскрытые, полные мольбы глаза сына, чуть помедлил.

– ..да с Ваней думаю я на берег перебраться. Оглядим, куда судно вести и где самим зимовать. А сыщем такое место – сигнал подадим. Старшим здесь Колобова оставлю.

Зверобои молчали, угрюмо поглядывая на льды, отделявшие их от земли. В практике поморов часто встречалась необходимость послать на разведку самых опытных мореходов, причем выбор артели обычно падал на кормщика. И сейчас все понимали разумность плана Химкова, но каждый, наверно, подумал: «Не легкое дело по такому льду до берега добраться. Живыми бы остались».

– Ваня, Степан, Федор, одевайтесь, мешкать нечего. Доставай ламбыnote 26Note26
  Широкие короткие лыжи, приспособленные для передвижения по льду.


[Закрыть], прихватывай багры, – распоряжался Алексей. – Шарапов, ты пищаль да больше зарядов бери. А ты Федор, – топор, муки немного да табаку. Сам-то не куришь – не запамятовал бы.

Быстро оделись промышленники. Каждый на всякий случай обмотался кожаным ремнем. Вскинув на плечи котомки с припасами, они ждали кормщика.

Химков на несколько минут задержался в своей каюте, чтобы поговорить наедине с Колобовым, отдать ему необходимые распоряжения по судну.

– …Ну, кажись, все обсказал, – поднялся со стула Алексей. – Вернетесь ежели без меня – всяко ведь бывает, – ребят промыслом не обидь. Купцу все мало, сколь ни привези. А ребятам лишняя копейка вот как нужна… Письмецо Наталье моей передай. Скажи ей… Да нет, ничего говорить не надо: в письме все указано. Ну, бывай здоров, пойду.

Поморы обнялись, поцеловались. Химков надел свою котомку, снял с гвоздя маточку и по обычаю поморов-мореходов привязал ее к поясу. Затем он простился взглядом с каютой и вышел вместе с Колобовым на палубу.

– Берегите, братцы, лодью, – повторил кормщик, прощаясь со всеми.

– Да уж будь надежен, не сомневайся, Алексей, тебе пусть бог поможет, – загудели в ответ промышленники.

Химков и его спутники сошли на лед, надели на ноги ламбы и с баграми в руках двинулись вперед.

Хорошо были видны на белом льду темные фигуры четырех поморов. Медленно и упорно двигались они к берегу, пробираясь с льдины на льдину. Химков впереди, за ним Ваня, немного правее Шарапов и Веригйн.

Лед, как живое существо, старался задержать смельчаков, то преграждая путь невесть откуда взявшимися разводьями, то внезапно бросая поперек дороги торосы.

Все оставшиеся на лодье с волнением следили за своими товарищами. Вот оступился Степан, провалился в воду… Химков вернулся, помогает ему выбраться на большую льдину. Спешат Ваня и Веригйн. Ну, слава богу! Опять идут вместе все четверо!

Скоро они стали едва заметны, слились в одно темное пятно. А поморы с «Ростислава» все не отрывали глаз от этого живого пятнышка, исчезавшего в белесой дали.

Труден путь разведчиков, но люди пядь за пядью одолевали длинные версты.

Медленно и упорно двигали к они к берегу…

Еще усилие, еще – и вот они, наконец, в безопасности. Выбравшись на берег, все четверо, как по команде, обернулись и посмотрели на свое судно.

Маленькая скорлупка одиноко чернела среди обступивших ее льдов. Сизая струйка дыма вилась рядом с мачтами, казавшимися тонкими иглами. Далеко было до лодьи.

Мореходы насквозь промокли, с одежды стекала вода, собираясь у ног небольшими лужицами. Все тяжело дышали от усталости. И почти невозможным казалось им то, что они только сейчас совершили. Молчание нарушил Алексей.

– Обед, видно, на лодье готовят… И мы отдохнем немного да перекусим. А уж сушиться после будем.

Он с наслаждением опустился на землю, освободил натруженные плечи от котомки и вынул завтрак, завернутый в чистую тряпицу. Остальные последовали примеру старшего, в то же время с любопытством оглядывая незнакомую землю.

В некотором расстоянии от них, справа и слева, на берегу возвышались приметные черные скалы, выступавшие в море небольшими мысами. Меж скал берег был плоским, отлогим. А дальше, вглубь острова, в двух-трех верстах он поднимался крутой стеной, образуя довольно высокое плато.

Кроме мхов и лишайников, не видно было почти никакой растительности. На первый взгляд все уныло, мертво. Только опытный глаз охотника мог определить по еле заметным следам, что здесь водятся животные.

Химков поднялся первым. Привычным движением оправил он сбившийся пояс, сдвинул поудобнее нож и вдруг вскрикнул, всердцах бросив шапку оземь.

Зная сдержанность кормщика, все с удивлением посмотрели на него.

– Маточку затерял!

Взволнованные мореходы обшарили все вокруг, но ничего не нашли.

– Должно, во льдах отвязалась… Пойдем, – вздохнул Алексей, – видать, горю не поможешь.

Поморы приступили к обследованию острова, пробираясь по берегу моря к югу. Едва успев свернуть за мысок, они увидели стадо диких оленей.

Степан схватился за пищаль.

– Не суйся, успеешь! Сначала дело сделаем. Забыл, что ли, товарищей? – сурово остановил его Химков.

Шарапов с сожалением опустил ствол, поглядывая на спокойно пасущееся стадо.

Промышленники продолжали путь, ко всему приглядываясь и прислушиваясь.

Но вот Алексей заметил как будто подходящее место для стоянки судна. Это был приглубый берег из мелкого галечника. Степан с небольшой льдинки проверил багром глубину.

– Ну-к что ж, и не глубоко и не мелко, как раз в аккурат, – спрыгнув с льдины на берег, объявил он, – а вон и камень торчит, надежная зацепа для якоря будет.

– Ну и ладно! Хорошо, удачливо сыскали, – радовался Химков. – Наших бы надо подбодрить. Давай, ребятушки, костер разжигать, сигнал подадим. На росплавахnote 27Note27
  В разреженном льду.


[Закрыть], коли можно, пусть лодью с места двигают. Дело трудное, за одну воду не осилить.

Плавника на берегу было великое множество. Мореходы без трута сложили большой костер и вскоре высокий столб дыма поднялся над берегом. У костра было тепло и уютно, но кормщик торопил товарищей.

– Нечего дело волочить зря. Дальше пойдем. Может, и изба на счастье близко.

Однако впереди виднелись лишь темно-серые скалы, в беспорядке торчавшие по берегу. Тихо было вокруг. Только скрип торосящегося льда в море да шорох осыпавшегося под ногами песка и щебня нарушали безмолвие.

Вдруг Алексей остановился. Его зоркий взгляд приметил в узкой долине что-то похожее на постройку.

– Изба! – закричал Ваня и пустился к ней со всех ног.

Через полчаса все собрались у старой, давно заброшенной постройки.

Избушка стояла, слегка покосившись, и как бы раздумывала: упасть или еще подержаться немного? Бревна в стенах кое-где разошлись, образуя широкие, в ладонь отверстия. Конопатка давно вывалилась. Когда-то для тепла крыша была покрыта толстым слоем земли. Сейчас тесины местами сгнили, и земля провалилась. Там, где крыша еще сохранилась, разрослась полярная зелень.

Промышленники вошли в избу и, сняв шапки, перекрестились. Понемногу глаза привыкли к полумраку, и можно было рассмотреть помещение. Оно делилось на две части: первая поменьше – сени, и вторая попросторнее – горница, с большой печью налево от двери. Печь была сложена из нетесаных камней, когда-то слепленных глиной. Потолок избы почернел от копоти, а нижняя часть стен до уровня окон была чистая, как будто вымытая. В те времена такие избы были обычными на зимовках. Труб не ставили, и дым из печки выходил наружу прямо через двери или окна. В стенах горницы, почти под потолком, светились три небольших, грубо вырубленных окна. Почерневшие доски, видимо ставни, валялись на полу. Вдоль стен виднелись лавки – полати.

Шарапов потрогал рукой покосившуюся дверь.

– Много лет тут никто не жил. Древняя постройка-то.

– А руки на что? Поправим избу, любо-дорого будет, – уверенно пробасил Федор.

– Гляди-ка, бревна какие крепкие, гнилых почти нигде не видать, – откликнулся из другого угла избы Ваня.

– На то и север, море Студеное. Тут дерево тысячу лет лежать может и не струхлявится, – пояснил Алексей.

Место зимовья промышленникам не понравилось, но изба была подходящая. А самое главное – есть сени, они сохранят тепло во время зимних морозов. Правда, сейчас по избе гулял ветер, засвистывая в щелях, но это не беспокоило поморов, сызмальства привыкших владеть топором.

Вскоре около избы жарко запылал костер, закипел котелок, прихваченный хозяйственным

Федором. Сытые, в просушенной одежде, мореходы расположились в горнице на полатях. Уже начиная дремать, Химков окликнул сына:

– Ванюха, двери прикрой покрепче. Коли ошкуй в гости пожалует, пусть постучится сначала… да пищаль приготовь.

Ваня нашел валявшиеся поблизости от избы куски дерева, жерди и хитроумно укрепил дверь.

Уставшие промышленники погрузились в глубокий сон…

Вскоре после ухода Алексея напор льда на «Ростислав» еще усилился. То там, то здесь дыбились новые и новые торосы, у кормы лед со скрипом громоздился на борт, грозя обломать руль. Судно тяжело вздрагивало и медленно ворочалось под ударами льда и ветра.

Спустившись в трюм, старый Клим обнаружил воду, выступавшую на стлань. Вода сочилась, пробивалась через ослабевшие пазы корпуса.

Захлебываясь, заработала деревянная помпа, со стоном выкачивая из трюма воду. Поморы не жалели рук, налегая на рычаг.

Но лед все крепче стискивал лодью. Отбиваясь от наседавшего со всех сторон врага, мореходы с нетерпением и надеждой поглядывали на остров.

Вот на лодье увидали сигнал с берега. Дымный столб чуть левее двух черных скал указывал, куда вести судно.

– Где лодья ни рыщет, а у якоря будет! – повеселел Колобов. – Верно, ребята, пословка-то говорит?

Труден будет путь. Дождавшись полной воды прилива, потащат поморы вперед лодейный якорь, закрепят его за крепкую льдину, потянут свой корабль по узким разводьям, медленно ворочая воротом. Пешнями и топорами будут расчищать дорогу.

Но не суждено лодье быть у якоря… Ночью ветер перешел в шторм и круто изменил направление. Льдины яростно поползли на борт, ломая и кроша дерево.

Обшивка корпуса стала расходиться, образовались широкие щели. Льды, исковеркав и сорвав с петель руль, набивались под днище, подымая корму. Тщетно пытались поморы баграми остановить наступление льда. Нос судна быстро повалился вниз, на мгновение задержавшись коротким бревном бушприта за торос. Но только на мгновение… Вместе с оторвавшимися досками обшивки и частями креплений бушприт рухнул на лед. С грохотом, ломая переборку, посыпались на нос камни из «балансного ящика», еще больше приподнялась корма. Выворачивая и ломая палубу, упала передняя мачта. Из разрушенной поварни валилось на лед имущество мореходов. Покатились глиняные миски, разбилась на куски кирпичная печь. Повисли в беспорядке изорванные и спутанные снасти. Вот грот-мачта пошатнулась и нагнулась вперед, расползлись по швам раздавленные карбасы, раздался приглушенный водой треск, и внутрь корпуса хлынул студеный поток…

Откачивать воду было уже бесполезно.

– Ребята! – крикнул Колобов. – Лодью не спасти. Выходи на лед!.. Забирай припасы!..

Мореходы бросились было к трюму, но, глянув на гнувшиеся и трещавшие опруги, заколебались.

– Не хоронись от смерти, смерть труса ищет! – хлестнули по сознанию слова Колобова. В накинутом на плечи полушубке, без шапки, он стоял на вздыбленной корме, ухватившись рукой за ванты.

Через мгновение поморы были в трюме, хватали все, что еще не покрыла вода, и сбрасывали на лед.

И вот, что можно было сделать, – сделано. Промышленники сошли на лед и сняли шапки перед гибнущим судном.

Сгорбился и опустил голову Клим Зорькин. Мозолистые, не ослабевшие еще за долгую жизнь руки его сейчас беспомощно повисли. Тяжело было у него на сердце, жалко сморщилось лицо старика, слезинки запутались в седой бороде.

«Эх,» Ростислав «!.. Вот ведь как лодью жалко. Кабыть не ее, тебя самого льдом ломает!»

…судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду снаряжение…

Исковерканное судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду снаряжение, готовились идти на берег.

Но и здесь им не было удачи. Внезапно льды зашевелились: это опять переменился ветер. Теперь он дул вдоль берега к югу, унося лед, полузатопленное судно и заметавшихся людей в море.

Побежавших было к берегу мореходов остановило черное разводье… Голос подкормчего потерялся в завывании ветра…

Никто больше не слыхал о десяти храбрых поморах и о судне, принадлежавшем купцу Еремею Окладникову, что из Мезени.

Рано утром, выйдя на берег и взглянув на море, Алексей Химков долго не мог понять, в чем дело. Он дернул себя за бороду, думая, что еще спит.

Но нет, то была действительность. Лед, только вчера лежавший сплошным покровом до самого горизонта, исчез. Вместе с ним исчезло и судно…

Вместо серо-белой взъерошенной поверхности льда большие волны ходили по свинцовому морю. у берега местами белел припайnote 28Note28
  Примерзший к берегу лед.


[Закрыть] да торчали приткнувшиеся на мель стамухиnote 29Note29
  Большие торосы на мели.


[Закрыть]. Море с рокотом разбивалось о ледяные глыбы, о голый скалистый берег, уходивший в мутную, тоскливую даль. Из-за гор ползли низкие тучи. Они задевали за острые вершины и, оборванные, лохматые, закрывали небо. Лишь изредка косые лучи солнца золотили на минуту стылую черноту каменных громад.