Текст книги "Космос моей жизни (сборник)"

Поместите туда немного почвы, растений, кислорода, углекислоты, азота, влаги – и все условия существования животных будут соблюдены.

Шар этот носится со всем содержимым в абсолютной пустоте, не встречая ни малейшего сопротивления, как астероид, и, как последний, при быстром движении теряет относительную тяжесть, которая поэтому и не может его своей силой разбить, раздавить. Единственная забота – сдержать ничтожное давление газов.

– Это чересчур искусственно, неустойчиво – это не сама природа…

– Да ведь и очки не природа, а вы их носите. Чем далее подвигается человек по пути прогресса, тем более естественное заменяется искусственным!..

– Нет! ты докажи, что возможны организмы в пустоте, без твоих шаров, живущие там так же свободно и натурально, как рыбы в воде!

– Извольте!.. что требуется для них? – Тепло! Оно дается Солнцем; степень же его напряжения не играет большой роли, и, кроме того, она зависит отчасти от окружающих условий. Например, когда Солнце стоит в зените над вершинами Гималайских гор, то вершины эти ближе к Солнцу, чем их основания, температура же, наоборот, на высотах ниже, чем при уровне океана.

Одно и то же тело нагревается в чрезвычайно различной степени, смотря по тому, как мы его расположим относительно Солнца и как окрасим: тут уж атмосфера ни при чем.

– Еще что нужно для животных? – Движение! Оно дается тем же Солнцем, потому что энергия его лучей [очень] немаленькая; каждый квадратный метр поверхности, нормальной к их направлению и на расстоянии Земли, получает 2–3 паровых лошадиных силы, заменяющих непрерывную работу 20–30 человек (на 1 квадратный аршин – 10 человек); если бы пользоваться лишь 1/20 долей этой физической работы, превращая ее в механическую посредством особых моторов (что и на Земле сделать возможно), то и тогда ее было бы более чем достаточно для одного человекоподобного существа; а в среде без тяжести и она излишня.

«– Итак, в этих удивительных существах животное соединяется в одно целое с растением, и потому такое существо может быть названо животно-растением…»

– Еще животному нужен кислород и пища для процессов мышления, роста и мускулатурной деятельности, – тянул он свою линию, – кислород может образовываться химической работой солнечных лучей в самом теле животного или в его специальных придатках, как он образуется из углекислоты воздуха в зеленых частях растения.

Углекислота животного, вместо того чтобы рассеиваться в атмосфере, будет оставаться в животном и служить материалом для образования кислорода и новых запасов углерода.

Химическая деятельность солнца вообще, как и в растениях, будет многообразна и сложна, доставляя животным все необходимое для их жизни.

Итак, в этих удивительных существах животное соединяется в одно целое с растением, и потому такое существо может быть названо животно-растением. Как известно, нечто подобное есть и в мире земных организмов.

– Но пищеварительные, дыхательные и прочие выделения нашего воображаемого животно-растения не теряются, а сполна перерабатываются при участии солнечного света в пищу и кислород, которые и поступают снова на питание существа, совершая вечный круговорот и никогда не истощаясь.

Здесь нет ничего невозможного! Разве мы не видим того же, только в крупном масштабе, на поверхности земного шара! Разве одни и те же материалы не служат вечно для жизненного процесса растений, животных и самого человека?!.

Солнце работает, но материал все тот же и не истощается. Почему вы не хотите допустить в малом виде того, что уже существует в большом?..

– Мы допускаем! не горячись, лишь объясни, каким образом твои существа не иссохнут, как мумии…

– Это просто: кожа их покрыта стекловидным слоем, довольно мягким и тонким, но абсолютно непроницаемым для газов, жидкостей и других летучих тел и потому предохраняющим животных от всяких материальных потерь.

Никаких наружных отверстий в их теле не имеется; круговорот газов, жидкостей и растворенных твердых тел – все это совершается внутри животного существа, а не через посредство наружной среды. Поверхность тела с небольшими крылообразными придатками, освещенными солнцем, служит лабораторией для приготовления силы и жизни. Если в среде тяжести такие придатки не могут быть обременительными, то в пространстве, свободном от нее, они не заметны и при поверхности в несколько тысяч квадратных метров…

«Никаких наружных отверстий в их теле не имеется; круговорот газов, жидкостей и растворенных твердых тел – все это совершается внутри животного существа, а не через посредство наружной среды…»

– Стой! А как же они, твои животно-растения, будут без воздуха сообщаться между собою, обмениваться идеями? Ведь эфир звуковых колебаний не передает.

– Во-первых, – не смутился он, – звуковые вибрации могут передаваться от одного существа к другому по проводнику, вроде проволоки, и даже гораздо менее ослабляясь от расстояния, чем при движении их в среде жидкой или газообразной; во-вторых, разве мы обмениваемся мыслями только при посредстве звука, голоса? А книги, письма?! Нечто подобное, но гораздо более совершенное и натуральное, служит и им для их сообщения; на одной из видных частей тела, сквозь его прозрачную покрышку, как в камере обскуре, играет ряд живых картин, следуя течению мыслей существа и точно их выражая; зависит это от прилива подкожных жидкостей разных цветов в чрезвычайно тонкие сосуды, которые и вырисовывают ряд быстро меняющихся и легко понятных картин.

28. Как я попал на астероид. Кругом Солнца, кроме восьми крупных планет с их спутниками и астероидов, тоже довольно крупных и двигающихся между орбитами Марса и Юпитера, бегает масса планет совсем мелких, так что при таких размерах телескоп их и не разглядывает.

Уверенность в их существовании вытекает вот из чего: никто не сомневается в существовании множества камней (аэролитов), кружащихся, как и планеты, вокруг Солнца; часть их задевает Землю и падает на нее; другая часть, по предположению, теряя скорость от сопротивления эфира и возбуждаемой движением индукции, падает на Солнце, поддерживая немного его свечение. Если есть небесные тела мелкие и крупные, то почему не быть и промежуточным?

Я был на астероидах и еще меньших планетах и видел там жизнь. О, это чудная страна!

[Случилось это так.

Душа моя, после смерти, блуждая в небесных пространствах со скоростью света, между прочим, попала на один из астероидов;] там нашлись мудрые существа, которые [сумели одеть меня земной (человеческой) оболочкой, чтобы я сравнил земное с их небесным и передал потом жителям Земли.

Они] окружили меня всеми заботами, дали мне искусственную атмосферу, замкнутую в шаровом, частью стеклянновидном приборе, в котором были растения с прекрасными, зреющими плодами, превосходно утолявшими голод и жажду.

Но этого мало: когда я хотел видеть их жизнь, они плотно закрывали мое тело, без нарушения его форм и свободы движений, особой довольно тонкой оболочкой, предохраняющей его от опасного отсутствия атмосферного давления; они снабжали меня сосудами с кислородом и разными другими аппаратами, имевшими связь с моим телом и заменявшими на некоторое время воздух и питание. Аппараты эти благодаря почти полному отсутствию тяжести не были бы для меня обременительны, если бы были и в 1000 раз массивнее!

Так я выходил из своего жилища и все видел.

Для них же было безразлично – жить в атмосфере или без нее, потому что газы и вообще все посторонние тела не могли проникать через их кожу; слой атмосферы только немного замедлял их питание солнечными лучами…

Бесконечно сложные, обширные и разнообразные сооружения, таинственные деяния и масса явлений, для меня неразгаданных, – все это я опускаю и опишу лишь то, что кидается в глаза и доступно нашему человеческому уму…

Когда я привык к ним и научился их зрительному языку (мне они приспособили особый механизм для «картинного» выражения своих мыслей), я с ними много беседовал.

Не буду говорить о формах их тела, потому что понятия о красоте даже у одной породы двуногих крайне субъективны; несмотря на это, могу сказать, что и для меня – человека – формы их показались в высшей степени изящными.

Нужно ли напоминать, что с астероидов Солнце кажется совсем маленьким и светит и греет в 3, 4, 5… даже в 20 раз слабее, чем на Земле. Астероиды, близкие к Марсу, получают ⅓ долю того, что мы, но чем дальше от него, тем меньше света и тепла дает им Солнце. У Юпитера сила светила уменьшается раз в 25, и оно кажется яркой вольтовой дугой, почти звездой.

Поэтому, судя по месту моего пребывания, для меня требовалась большая или меньшая защита от холода. Жители же тамошние, чересчур удаленные от Солнца, имели кровь холодную, как наши рыбы и насекомые, и были сотканы из веществ, трудно замерзающих.

29. Моя беседа с туземцами.

– Откуда вы? – спросил я однажды у них.

– Мы переселенцы с других больших планет.

– Как же вы попали сюда и как живете в пустоте, когда ваши тела были приспособлены к жизни в атмосфере?

– Как мы попали сюда – это я не могу вам объяснить, до такой степени оно сложно; что же касается атмосферы, то наши тела преобразовывались понемногу и применились к жизни в пустоте, как у вас водные животные постепенно превращались в сухопутных и нелетающие в летающих. Вообще на планетах сначала появлялись водные животные, потом – живущие в воздухе и, наконец, – в пустоте…

– [Я никогда не видал, – прервал я, – чтобы вы ели;] скажите, пожалуйста, чем вы питаетесь?

– [Мы ничего не едим в том смысле, как вы это понимаете;] мы питаемся и развиваемся подобно растениям – действием солнечных лучей.

– [Это восхитительно, что вам не нужно заботиться о куске хлеба и не нужно убивать и пожирать слабейших; ваша жизнь – давнишняя моя мечта, казавшаяся мне неисполнимой.] Но я все-таки не понимаю… Растение питается соками земли и газами воздуха, которые энергия солнечных лучей переделывает в ткань растений. [А вы говорите, что вы, как растения, ничего не едите!

– Вначале, правда, пока мы еще окончательно не сформировались, и мы живем, как земные растения и животные, в особой искусственной среде, переживая эмбриологически разные фазисы нашей эволюции в бесконечном прошедшем. Ведь и у вас бабочки и другие насекомые, в первом периоде, живут в форме червяков… Так же и лягушки – сначала дышат жабрами, а затем легкими…

– Как же вы, в таком случае, дышите и едите?]

– [Мы уже объясняли вам, что не едим в вашем земном смысле слова. А по нашему мы дышим и едим вот как: ] видите зеленые придатки нашего тела, имеющие вид красивых изумрудных крыльев? – В них содержатся зернышки хлорофилла, подобного тому, который окрашивает листья в их характерный цвет; у некоторых ваших животных и в телах есть такие зернышки. Крылья благодаря своей стекловидной оболочке ничего не выпускают наружу, но зато свободно, почти без потери, пропускают свет солнечных лучей. Лучи эти разлагают углекислоту, растворенную в соках, что струятся в наших крыльях, как кровь вашего тела, и совершают тысячи других химических работ, в результате которых получаются разные газы, жидкости и твердые тела. И то, и другое, и третье тут же вступает отчасти в физическую, отчасти в химическую связь с иными составными частями соков, образуя жидкие тела, то есть обогащая соки новыми веществами. Обогащенные ими, соки эти доставляют в каждый момент нашему телу все необходимое для его питания: кислород в слабом химическом соединении, углеводороды и азотистые вещества. Подобное этому делает Солнце и в ваших растениях.

Мечты человеческой жизни, Микеланджело Буонарроти

[– Превосходно, – возразил я, – но куда же деваются негодные выделения (экскременты) и откуда берут ваши растительные органы вещества для питания? Откуда лучи солнца берут материал для своих удивительных работ?

– То и другое находится в тесной связи. «Негодные» выделения, растворенные в жидкости (в соках), как нечистоты больших городов в водосточных трубах, идут непрерывными потоками в растительные части нашего тела и превращаются в «годные» работою солнца. Совершается вечный круговорот, и мы, не гася жизни, не нуждаемся (по-видимому) ни в пище, ни в питье, ни в кислороде.

– Чудеса! хорошие чудеса! А у нас обратилось в пословицу, что нужно «есть и пить»… Ну, удивились бы люди, если бы им сообщить, что есть существа: не пьют и не едят, а сыты бывают.]

– Но, скажите, пожалуйста, как вы при такой малой поверхности ваших крыльев, так сказать, при таком малом полевом хозяйстве, получаете с него, без всякого даже удобрения, так много, тогда как человеку для прокормления на Земле нужно несколько десятин, значит, в тысячи раз больше?

– А вот как, – сказал один из туземцев: – энергия солнечных лучей в пустоте необыкновенно сильна; кроме того, мы гораздо более значительную часть ее (1/6) превращаем в потенциальную химическую энергию, чем вы, на вашей планете, посредством ваших растений, – и ее нам вполне хватает для поддержания процессов жизни. Ведь вам известно, что квадратный метр поверхности, освещенной нормальными к ней лучами солнца, дает работу, равносильную почти 3 паровым лошадям; но мы далее от Солнца и потому получаем от него в 3–4 раза менее энергии. Таким образом, при общей поверхности наших крыльев менее чем в сажень (3–4 квадратных метра) мы имеем работу в один день, равную потенциальной энергии 5 килограммов чистейшего углерода, предполагая, что он при выделении ее сгорает в кислороде; большая часть (5/6) этой энергии согревает наше тело, остальная часть (1/6) идет на образование пищи. Энергия ее соответствует энергии более чем 2 фунтов углерода. Надо очень много пищи в обыкновенном ее виде, чтобы она выделила такую энергию (8 фунтов хлеба или 10 фунтов мяса). Ясно после этого, что мы не можем быть голодны.

– Как? Неужели вы никогда не испытываете неприятных ощущений голода, жажды, болезненного пищеварения?..

– Никогда! У нас есть такой регулятор, который показывает, что пора обернуть к Солнцу наши крылья [чтобы не заснуть. Если мы не захотим послушать этого указания, то засыпаем самым сладким манером]. Когда наступает опасность истощения, регулятор [будит нас и] заботливо указывает на новое обстоятельство. Впрочем, в этой среде, где мы живем, нет облаков, и мы питаемся беспрепятственно.

«Как же не жить нам долго?! Этим долголетием мы обязаны чистоте наших тел, не имеющих в себе никаких заразительных начал: разных кокков, бацилл, грибков, которыми кишат ваши несчастные тела под постоянной угрозой разрушения…»

– Так вот для чего ваши красивые крылья: они оказываются вашим садом, огородом, полем, скотным двором и т. д., потому что доставляют все необходимое для стола; а я ранее думал, что вы ими летаете…

– Летать мы можем и без крыльев; в пустоте же крылья для вашего обыкновенного летания и бесполезны. Разве у вас летают мухи под колоколом пневматического насоса, когда из него выкачивают воздух?..

30. Еще разговоры. Меня поражали эти существа своими свойствами: не пьют, не едят, [не имеют ни рабов, ни низших животных, – ] как будто не болеют и не умирают! И все – при телесной оболочке! Вот еще наши рассуждения по поводу этих вещей.

– Болеете ли вы? – спросил я как-то.

– Очень редко: один из тысячи в течение тысячелетия, может быть, заболевает.

– Разве вы живете так долго?

– Мы живем неопределенно долго, как ваши растения. Бывают случаи смерти при неблагоприятном стечении условий, но очень редко; еще реже – от болезни.

– Чем же объяснить такую продолжительность жизни, почти бессмертие?

– У вас живут некоторые деревья тысячелетия, несмотря на то что их постоянно грызут болезни, одолевают паразиты, валят ветры и тяжесть – и тем сильнее, чем они массивнее, старее. Мы же от всего этого застрахованы и даже более того… Как же не жить нам долго?! Этим долголетием мы обязаны чистоте наших тел, не имеющих в себе никаких заразительных начал: разных кокков, бацилл, грибков, которыми кишат ваши несчастные тела под постоянной угрозой разрушения; этим долголетием мы обязаны полной изолированности нашего тела от зловредных элементов благодаря окружающей абсолютной пустоте и непроницаемости нашей кожи; этим долголетием мы обязаны чудному устройству нашего тела, имеющего органы, о которых вы – жители Земли – не имеете никакого понятия… У нас есть особые регуляторы жизни, которые мешают телу стариться, слабеть, вообще изменяться во вред себе.

– Вы уже отчасти проникли в некоторые основания причин смерти. Ваши опыты с поколениями инфузорий доказали, что размножение почкованием (то есть последовательным делением инфузории на два индивида) истощает их многочисленное потомство все более и более. Клеточки вашего земного тела и истощаются именно таким способом: сначала происходит [(по этому принципу, которому есть даже философские основания «быть»)] увеличение его объема – и тело растет; затем скорость роста все более и более замедляется, потому что хотя число клеточек и возрастает, но объем их от вырождения все более и более уменьшается; наступает момент, когда объем тела уже перестает увеличиваться; это бы не беда, если бы качество клеточек (и состоящих из них разных тканей тела) не ухудшалось с каждым новым поколением народившихся клеток; наступает старость, тело худеет, полезные ткани его заменяются жиром, стенки сосудов, по которым текут соки вашего тела, слабеют, лопаются под напором крови в разных местах тела, производя разные болезни и смерть. Это смерть естественная, «счастливая» – от старости…

– У нас же клеточки имеют возможность вступать в связь с другими клеточками и размножаться почкованием [после благодетельного оплодотворения]; это есть слияние двух клеточек в одну, последствием чего ослабевшие клеточки обновляются и становятся молодыми и сильными [(и этому явлению есть философские основания)]; регуляторы не дают им стариться, но они не дают и возрастать им далее известного предела; общий же объем их не изменяется, потому что количество материала каждой особи неизменно…

[(Тут мне столько насказали и так мудрено об устройстве этих регуляторов, что я принужден отказаться передавать дальнейшие речи об этом.)]

– Да, мы видим, – говорили эти счастливые создания, – что вы перестаете ясно понимать. Мы попытаемся объяснить вам с другой точки зрения возможность чрезвычайного долголетия и даже физического бессмертия. Взгляните на ваше человечество, как на одно целое. Разве в массе оно не бессмертно?! Разве целое это умирает, а если и умирает, то разве продолжительность его жизни имеет определенные границы? Кто окажет, сколько тысяч или миллионов лет оно проживет?

Представьте себе человечество единым существом, как один из нас, и сделайте сравнение; сходство выйдет поразительное: ваши люди – это разные клеточки одного нашего тела; ваши инстинкты, ваша любовь и, пожалуй, разум – это регуляторы, поддерживающие существование целого и не дающие ему состариться и умереть; если взять для сравнения весь ваш органический мир, с атмосферой и почвой, сходство выйдет еще поразительней: разве вы не живете одним и тем же количеством вещества, принадлежащим вашей планете, как и каждое из наших тел? Разве вас не питает, в конце концов, солнце, как и нас? Разве извне, из другого мира (с другой планеты, что ли), поставляется этому великому (хотя и жалкому) органическому телу вода и пища? Может быть, вам даются слуги, деньги, особый воздух?.. Ничего не дается, и все-таки всего хватает и не может не хватить, пока светит Солнце и пока размер «великого тела» не возрастет излишне насчет неорганической материи. И эти регуляторы, препятствующие чрезмерному возрастанию его, вы легко себе вообразите… [В самом деле, разве человек не господин своего потомства, разве не от его благоразумия или глупости зависит умножение поколений? Разве не от мудрой воздержанности зависит и ограничение излишества их?]

– Наше тело, – говорили туземцы, – изображает в малом виде органическую жизнь Земли. [Но жизнь эта может ослабнуть, выродиться и даже исчезнуть, как исчезают слабые народности. То же, хотя и редко, случается и с нашими телами, но такого рода несчастия уже зависят, главным образом, от нас самих.] Так и вы – люди – будете счастливы, и поколения ваши не вымрут при благоразумии с вашей стороны.

– Это верно, человечество не умирает и живет, как одно из ваших удивительных существ, – оно бессмертно, – заметил я. – Но вы покажите мне пример индивидуальной неопределенности жизни на Земле.

«– Наше тело, – говорили туземцы, – изображает в малом виде органическую жизнь Земли…»

– Могу, могу, – перебил один из моих собеседников. – У вас есть инфузории; жизнь каждой из них состоит в том, что она отделяет от себя подобных ей – одну за другой, вследствие чего (положим, не от этого, но подробности заведут далеко) слабеет, вырождается, уменьшается и через несколько сотен рождений мельчает до того, что становится неузнаваемой; она умирает! Но вот к этой умирающей приближается другая, подходящая особь, сливается с ней в одно целое… и после этого о чудо! – молодеет, воскресает, начинает быстро расти, достигает нормального роста, снова размножается и т. д.

– Да, да! Что-то такое я читал, но вы, видно, это лучше нас знаете. [Итак, несмотря на все вами изложенное, смерть все-таки иногда настигает и ваши тела. Например, удар аэролита по вашему телу легко может причинить ему смерть, кроме внутренней ее причины. Также разные нечаянные механические повреждения, неизбежные ни в каком мире, могут сделать то же.

– Что же тогда с вами делается? – спросил я.

– Наши души также бессмертны, как и ваши, но только мы в этом более уверены, потому что более постигаем. Когда же наше тело самозаражается (как заразилась ваша Земля разными бациллами), или когда его серьезно портит какая-нибудь случайность, то мы нисколько не сокрушаемся, – во-первых потому, что процесс нашего телесного умирания совершенно подобен засыпанию (безболезнен), во-вторых, потому, что наши братья немедленно воплощают нашу душу… (тут последовали такие пояснения, которые я недостаточно усвоил и потому их опускаю). Воплощение это есть рождение. Но так как смерть явление исключительное, то настолько же исключительно (редко) и рождение.]

– А много вас? – полюбопытствовал я.

– Солнечная система, то есть собственно Солнце, теоретически может поддержать энергию жизни 3×10⁴³ существ, подобных нашим; это число в 15×10¹³ раз более числа жителей на вашем земном шаре, полагая его в 2 миллиарда…

«…наши души также бессмертны, как и ваши, но только мы в этом более уверены, потому что более постигаем.»

– Позвольте! – невежливо перебил я. – Откуда вы знаете разные подробности относительно Земли, что меня уж не раз удивляло?

– Да вот с вами я говорю. Почему вы думаете, что мы и раньше не говорили с такими же обитателями Земли?.. Притом, если бы вы видели наши телескопы, наши астрономические аппараты.

– Понимаю. Вы говорите: во столько-то раз больше населения земного шара. Это такое {колоссальное} число!.. как бы представить его осязательнее?

– А вот как: вообразите себе кубический ящик в 25 сажен высоты (с колокольню Ивана Великого), наполненный маковым зерном, каждое из которых не более У линии толщины; представьте себе, далее, что каждое такое зернышко есть земной шар со всеми его разумными обитателями; тогда вы составите себе ясное понятие о том, сколько существ может прокормить Солнце. На самом деле оно прокармливает раз в 1000 менее, но не потому, что больше прокормить не может… Действительное население это, по нашей условной терминологии, выразится ящиком с маковым зерном, высотой в 2½ сажени.

– Нас же, – продолжал житель астероида, – принадлежащих к группе планетоидов, что бегают между орбитами Марса и Юпитера, и совсем мало – какая-нибудь мерка маку. (Не забывайте: каждое зерно – земной шар с его обитателями [!])

– Ну, извините, я не согласен с тем, что вас немного. Я даже не понимаю, где вы помещаетесь! Известная нам поверхность астероидов положительно ничтожна.

– Для нас не нужно поверхности планет: довольно мирового пространства, солнечного света и материала, который мы находим в избытке, раскапывая и разбивая астероиды…

[Эти существа еще более поразили меня и возбудили во мне глубокое к ним уважение, когда я узнал, что они не имеют земных страстей и сопряженных с ними печалей, кроме чистого и сердечного участия ко всему страдающему, несовершенному, которое выражается их неизменным и настойчивым желанием помочь таковому, преобразуя его тело и душу. Живя почти одним духом, они очень мало уделяют времени на свои дела, которые идут у них превосходно и как-то сами собой, и большую часть его проводят в изучении вселенной и восхвалении ее Творца. Искренняя, несокрушимая уверенность в бытие Божие не оставляет их никогда и озаряет их души глубокою любовию и благоговением к Богу.]

31. Планета, от которой освобождаются одним хорошим прыжком. Мы на астероиде, не видном с земли в лучшие телескопы, так как диаметр его не более 6 километров [(5,6 км)]. Тяжесть тут так слаба, что достаточно понатужиться, прыгнуть посильнее, – и мы вечно будем удаляться от него и никогда к нему не приблизимся; мы освобождаемся от силы его тяготения одним хорошим прыжком, который поднял бы нас от поверхности Земли всего лишь на 4 фута – не более (1¼ метра).

Только Солнце уклонит наш прямой путь и заставит обращаться вокруг себя, как заправскую планету; вследствие этого через некоторое довольно продолжительное время мы можем опять быть близко к оставленному нами астероиду, удаляясь от него по кругу и нагоняя его сзади.

Прошу не считать наш астероид очень маленьким: окружность его имеет около 17½ километров, поверхность – чуть не 10 000 гектаров (десятин), объем 92 кубических километра, а масса его [, при средней плотности Земли,] в 6000 раз более массы [всего человеческого населения] земного шара.

Сравнительная поверхность этого астероида действительно крохотная: на ней может устроиться не более 3000 земных жителей с их расточительным хозяйством [; туземцев же может поместиться и кормиться около 8 миллионов: немножко тесненько, но в полях они не нуждаются; тяжесть очень слабая: прыгни и лети, куда хочешь].

Тут притяжение в 2250 раз менее, чем у поверхности Земли. Это значит, что вы тут понесете 2250 пудов с такою же легкостью, с какою на Земле 1 пуд; тяжести собственного тела вы не чувствуете, потому что вас к почве припирает сила в 7 золотников, по-земному; массивный чугунный куб в сажень, поставленный на голову, производит давление, как корзина с хлебом, весящая менее пуда; тяжесть бочки с водой производит впечатление тяжести стакана с вином, человек на плечах – как кукла в 7 золотников, 2250 человек – как один человек, даже менее, так как на Земле прибавляется еще собственная обременительная тяжесть, тут же ее не заметно.

Вы стоите на поверхности астероида прямо, по-земному, но малейшее ваше движение вздымает вас, как пушинку, на воздух. Усилие, нужное для того, чтобы вспрыгнуть на земной порог в 2 вершка (10 сантиметров), вздымает вас тут на высоту 120 сажен, т. е. немного ниже башни Эйфеля. Тяжесть настолько мизерна, что с полусаженной (1 метр) высоты вы будете падать в течение 22 секунд – чуть не полминуты [!]

Если вы нарочно наклонитесь и захотите повалиться на почву, подобно подпиленному дереву, то вы будете ждать окончания этого удовольствия несколько минут и удара от падения, конечно, никакого не почувствуете. Если вы подожмете ноги, чтобы сесть, то ноги ваши будут висеть в пространстве без опоры секунд 10, в течение которых вы успеете закурить папиросу (жаль, что отсутствие воздуха этого не позволит!). Если вы, лежа, пошевельнетесь, потянетесь, чихнете, зевнете, то немедленно взлетаете кверху на несколько аршин, ну, точно перышко, на которое подул ветерок, – поднял его, пронес немного и опять уронил. Лежать и стоять вы можете на острых камнях: тела не изрежете, бока не отлежите. Если вы забудетесь и быстро вскочите, как вскакиваете (на Земле) с травы навстречу идущей к вам даме, то моментально улетаете в пространство на несколько сот сажен и путешествуете минут шесть, оставляя бедную (хотя и воображаемую) даму в глубоком недоумении. Три минуты вы поднимаетесь, столько же опускаетесь – где-нибудь сажен за 100 от злополучной особы.

«Тяжесть тут так слаба, что достаточно понатужиться, прыгнуть посильнее, – и мы вечно будем удаляться от него и никогда к нему не приблизимся…»

Мелкие вещи не кидайте – они улетают навсегда; но и пудовые камни не трудно кидать так, что они, становясь аэролитами, навеки исчезают.

Земной секундный маятник, аршина в 1½ длиной, качался тут в 47 раз медленнее, и часы, вместо, например, 1 часа 34 минут, показывали 2 минуты: время шло как бы в 47 раз медленнее. Здешний секундный маятник так короток (меньше ½ миллиметра), что его не видно. Карманные часы действуют исправно (т. е. ход их от тяжести почти не зависит).

Бежать на планете и даже ходить очень неудобно: при малейшей таковой попытке вы улетаете кверху. Впрочем, можно бежать гигантскими шагами, в несколько сажен каждый, действуя, однако, ногами крайне нежно. Чуть посильнее – и вы начинаете кувыркаться в пространстве на первом же шагу, так что другой шаг приходится делать не ногами, а головой, руками, боком, чем придется. Неудобно, неудобно! – хоть сами испытайте.

Если хотите путешествовать, лучше сказать, облететь кругом планету по разным меридианам и осмотреть ее поверхность, то лучше поступать так: оттолкнитесь ногами, в лежачем положении и в горизонтальном направлении, от какого-нибудь большого камня или выступа планеты. Тогда вы полетите, как рыба в воде, – будто поплывете: на боку, животе или на спине. Если вы оттолкнулись слабо, то, пролетев несколько сотен сажен или более, вы приблизитесь к почве и будете ее чуть-чуть скоблить; тут вы еще оттолкнитесь горизонтально о какой-нибудь выступ почвы – и так 5—10 раз – до тех пор, пока совсем не перестанете касаться ее; это будет означать, что центробежная сила поборола тяжесть планеты. Вы делаетесь ее спутником, ее луной и перестаете ощущать влияние тяжести; вы в среде кажущегося ее отсутствия.

«Для нас не нужно поверхности планет: довольно мирового пространства, солнечного света и материала, который мы находим в избытке»

Не подумайте, что нужна большая скорость! Довольно и одного прыжка в горизонтальном направлении, и усилие для этого надо ровно вдвое меньшее, чем для полного удаления от планеты; стало быть, оно эквивалентно земному прыжку на высоту 14 вершков (5/8 метра). И самое лучшее приобрести сразу потребную скорость (3,6 метра в 1 секунду), отпихнувшись посильнее, как это вы делаете в земной купальне, отталкиваясь от нее ногами.