Текст книги "Верхний палеолит бассейна Десны. Преемственность и вариабельность в развитии материальной культуры"

Константин Николаевич Гаврилов
Верхний палеолит бассейна Десны. Преемственность и вариабельность в развитии материальной культуры

© К. Н. Гаврилов, 2016

© Издательство «Нестор-История», 2016

Введение

Исследования верхнего палеолита Русской равнины в целом и его центральных областей в частности в течение последней четверти века были сосредоточены на изучении отдельных памятников и категорий материальной культуры. В значительной степени это было вызвано тем, что к середине 1980-х гг. завершился предыдущий этап развития отечественного палеолитоведения, символическим итогом которого стал известный том «Палеолит СССР». Это развитие совершалось в рамках концепции археологических культур, сформулированной главным образом работами А. Н. Рогачёва, М. Д. Гвоздовер и Г. П. Григорьева (Рогачёв, Гвоздовер, 1969; Григорьев, 1968, 1970). Главным достижением в изучении древнекаменного века 1960–1980-х гг., пожалуй, можно считать описание и классификацию большинства известных к тому времени локальных проявлений материальной культуры этой эпохи не только для Восточной Европы, но и для Сибири, и для других частей Старого Света{См. серию монографий «Палеолит мира».}.

Однако пристальное внимание к особенным чертам материальной культуры памятников, в особенности верхнепалеолитических стоянок Русской равнины, на материалах которых и создавалась концепция археологических культур палеолита, привело к тому, что общие закономерности развития верхнепалеолитической культуры в целом оказались на втором плане исследований. В результате общая картина получалась достаточно мозаичной. Собственно, один из главных, если не главный, тезис оппонентов А. Н. Рогачёва – П. И. Борисковского и П. П. Ефименко – состоял в том, что чрезмерное внимание к локальным проявлениям верхнепалеолитической культуры затруднит, если не сделает невозможным, изучение общих закономерностей ее развития. Фактическое опровержение этого тезиса последовало в работах Г. П. Григорьева о костёнковско-виллендорфском единстве (Григорьев, 1968) и монографии И. Г. Шовкопляса о Мезинской стоянке (Шовкопляс, 1965). Но все же одна проблема продолжала существовать и, в конце концов, привела к попыткам пересмотреть или модернизировать теорию археологических культур. Она состояла в том, что значительное число памятников верхнего палеолита Русской равнины не находило полных аналогий среди других позднепалеолитических стоянок Восточной Европы. Ситуация, когда зачастую археологическая культура была представлена одним памятником, осознавалась исследователями, вполне понятно, как неестественная. Выход из этой ситуации был предложен, в частности, М. В. Аниковичем, который предложил использовать понятие «технокомплекс» для объединения памятников в группы, характеризующиеся общими технико-типологическими характеристиками каменных индустрий на высоких таксономических уровнях: тип заготовки, виды вторичной обработки, категории орудий. К концу 90-х гг. XX в., помимо понятия «технокомплекс», среди отечественных исследователей получили признание и другие – «восточный граветт», «эпиграветт», «постграветт», при помощи которых делались попытки провести культурную атрибуцию памятников, избегая крайностей упрощенного понимания как стадиалистского подхода, так и концепции археологических культур (Аникович, 1998; Лисицын, 1999).

Фактически эти работы вновь выявили фундаментальную проблему учета факторов преемственности и вариабельности в развитии культуры верхнего палеолита. В полной мере эта проблема встает перед любым исследователем, который пытается определить культурную специфику позднепалеолитических памятников Русской равнины.

Основная цель предлагаемого вниманию читателя исследования – попытка показать развитие культуры верхнего палеолита центральных районов Русской равнины (рис. 1) в виде непрерывного процесса, который подчиняется общим для этого региона закономерностям и сочетается с локальными проявлениями этих закономерностей. Эта локальная вариабельность выявляется на уровне отдельных категорий материальной культуры, стоянок и культурно-специфических региональных объединений памятников. Достижение этой цели виделось автору на пути комплексного типологического анализа каменных индустрий, преимущественно – предметов с вторичной обработкой, и пространственной структуры позднепалеолитических памятников Подесенья. Вопросы культурогенеза средней и поздней поры верхнего палеолита на территории бассейна Десны в данной работе рассматриваются с опорой на результаты анализа памятников искусства малых форм. Особенно много места уделено сравнительному анализу археологических объектов и пространственной структуре поселений.

Главной задачей при анализе источников стала разработка типологической характеристики исследуемых объектов, а основным методом исследования – типологический. Под типологическим методом применительно к заявленной теме исследования подразумевается систематический анализ и синтетическая характеристика региональной и хронологической специфики тех или иных сущностных характеристик материальной культуры и поселений охотников на мамонтов. В данном исследовании к сущностным отнесены прежде всего морфологические характеристики выделяемых на исследуемых памятниках категорий материальной культуры и археологических объектов, связанные с их внутренней структурой и отражающие технологию и/или способы изготовления, а также, как в случае с археологическими объектами, место в общей структуре стоянки или поселения. При этом типологический метод не сводится к какой бы то ни было классификации и рассматривает классификацию как процедуру систематизации данных археологии и смежных естественнонаучных дисциплин, полученных при помощи прикладных исследовательских методик.

Классификация археологических объектов верхнепалеолитических памятников, расположенных на территории бассейнов Среднего Днепра и Десны, неразрывно связана с анализом их пространственной структуры. Особенность Среднего Поднепровья и Подесенья с точки зрения археологической изученности состоит прежде всего в том, что на этой территории целый ряд опорных памятников, относящихся к поздневалдайскому времени, был раскопан на очень значительной площади. В результате, несмотря на известные методические недостатки проводившихся полевых работ, удалось получить информацию о множестве самых разнообразных объектов – от остатков жилищ до скоплений производственных отходов, относящихся к разнокультурным стоянкам и поселениям. Эта источниковая база делает вполне реальным рассмотрение процесса развития во времени пространственной структуры памятников средней и поздней поры верхнего палеолита, однотипных в таксономическом отношении.

Изучение пространственной структуры памятников каменного века как относительно самостоятельная исследовательская задача присутствует если и не в начале истории отечественной научной школы палеолитоведения, то, во всяком случае, в период ее формирования. Об этом убедительно свидетельствуют полевые исследования 1930-х гг. (Бонч-Осмоловский, 1940; Ефименко, 1938; Рудинский, 1947; Левицький, 1949). Важнейшее значение в этом процессе имело изучение стоянок и поселений центральной части Русской равнины, в том числе Среднего Поднепровья и Подесенья.

До 1970-х гг. структурный анализ пространственной организации палеолитических стоянок и поселений развивался в основном в рамках исследовательской программы, нацеленной в основном на выявление остатков жилищ и связанных с ними объектов. В послевоенные годы советскими археологами-палеолитчиками был опубликован ряд фундаментальных работ, в которых содержались весьма обстоятельные для своего времени характеристики пространственной структуры памятников как верхнего, так и нижнего палеолита (напр., Рогачёв, 1953, 1957; Борисковский, 1953; Ефименко, 1958; Шовкопляс, 1965; Черныш, 1965). Своего рода итог этому периоду развития пространственно-структурного анализа в 1970 г. подвел А. Н. Рогачёв в статье, посвященной жилищам и поселениям древнекаменного века. В данном случае нет необходимости давать характеристику хорошо известной классификации жилищ или повторять не менее известные определения понятий «жилище» и «поселение» (Рогачёв, 1970). Однако стоит подчеркнуть другое обстоятельство. Понимание археологических признаков жилищ эпохи палеолита в то время, когда они только начинали изучаться, не могло опираться на опыт исследования собственно палеолитических памятников. Естественным образом в данной ситуации большое влияние на интерпретацию полученных результатов имели те представления исследователей, которые они априорно сформулировали либо на основе предыдущего опыта раскопок памятников других археологических эпох, либо просто опираясь на житейский опыт. И в том и в другом случае важнейшими признаками остатков жилищ становились замкнутость пространства распространения культурных остатков и центральное положение в нем очага или группы очагов. Все объекты, которые соответствовали этим двум критериям, имели большие шансы быть интерпретированными в качестве остатков жилищ. В свою очередь жилища становились центральными элементами в реконструируемых пространственных структурах поселений. Соответственно, появлялась возможность классифицировать те объекты, которые оказывались в той или иной связи с остатками жилищ.

Рис. 1. Опорные памятники средней и поздней поры верхнего палеолита центральных районов Восточно-Европейской равнины: 1 – Бердыж; 2 – Клюсы; 3 – Пушкари I; 4 – Хотылёво 2; 5 – Авдеево, Октябрьское II; 6 – памятники Костёнковско-Борщёвского района; 7 – Гагарино; 8 – Зарайск; 9 – Елисеевичи; 10 – Тимоновка; 11 – Супонево; 12 – Юдиново; 13 – Мезин; 14 – Быки; 15 – Гонцы; 16 – Добраничевка; 17 – Межиричи; 18 – Семёновка; 19 – Киево-Кирилловская; 20 – Радомышль; 21 – Бармаки (Ровненская)

Плодотворность принципа определения ведущей структурообразующей роли жилищ не вызывает возражений. Однако до 1970-х гг. подобный подход имел существенное ограничение. Он не ставил перед исследователем задачу сравнительного анализа внутренней структуры всех разновидностей выявляемых археологических объектов и, кроме того, не был направлен на выяснение их стратиграфического соотношения. Отчасти это обстоятельство может быть объяснено тем, что возможность классификации и даже типологизации не только жилищ, но и других объектов культурного слоя, стала реальной только в 60-е гг. XX в., после накопления достаточного количества источников. В неменьшей степени влияла на такое положение дел инерция изучения памятников, которая определяла исследовательскую стратегию уже на стадии раскопок[1]1
  Влияние априорных представлений о характере жилищ и связанных с ними объектов на интерпретацию полученных в ходе полевых работ результатов, а также ограничительная роль методики раскопок широкими площадями – в том виде, как она была разработана П. П. Ефименко, – в процессе фиксации этих самых результатов достаточно подробно охарактеризованы в статье М. В. Александровой (Александрова, 1998).


[Закрыть].

В 1970-е гг. анализ пространственной структуры как собственно культурного слоя, так и палеолитических стоянок и поселений (в понимании А. Н. Рогачёва) выделяется в самостоятельное направление исследований в отечественной школе изучения древнекаменного века. Этому в немалой степени способствовали как процесс развития методики раскопок, так и понимание важности изучения внутренней структуры каждого археологического объекта. Тогда же была поставлена задача определения специфических структурных элементов культурного слоя, которые могли бы использоваться при культурной дифференциации памятников (Леонова, 1977). Начинают обсуждаться и проблемы, связанные с критикой археологических источников, чему в значительной степени способствовало влияние работ представителей «новой археологии». Однако традиционные критерии выделения жилищ остались в силе (см. Рогачёв, Аникович, 1984).

В конце 1970-х гг. В. Я. Сергиным была высказана точка зрения о таксономической одноуровневости разнокультурных памятников Русской равнины, при раскопках которых были обнаружены площадки костёнковско-авдеевского типа, с одной стороны, и жилища из костей мамонта аносовско-мезинского типа – с другой (Сергин, 1979). Этот тезис может быть положен в основу разработки сравнительной классификации археологических объектов, относящихся к различным в культурном отношении стоянкам, которые, в частности, выделяются в приледниковой зоне на территории Поднепровья и Подесенья. В основном работа в этом направлении велась В. Я. Сергиным применительно к остаткам тех объектов, которые связаны с костно-земляными конструкциями и традиционно интерпретировались в качестве жилищ и хозяйственно-бытовых комплексов (см. напр.: Сергин, 1987, 1998, 2003а, б). Обстоятельный сравнительный анализ жилищ аносовско-мезинского типа был проведен З. А. Абрамовой в ее обзорной работе, посвященной палеолитическим жилищам и поселениям Русской равнины (Абрамова, Григорьева, 1997). Исследование объектов другого рода не было столь интенсивным. Исключение составляет изучение специфики кремневых скоплений, проведенное Н. Б. Леоновой (Леонова, 1977). Эта работа базировалась на изучении архивных и коллекционных материалов, полученных в ходе раскопок предшествующего периода.

В те же 1970-е гг. начинается интенсивное полевое изучение опорных памятников верхнего палеолита Русской равнины с особым акцентом на выявление структурных элементов культурного слоя, в том числе и археологических объектов. Публикация результатов раскопок стоянок Юдиново 1 (Абрамова, 1995; Абрамова, Григорьева, Кристенсен, 1997; Абрамова, Григорьева, 1997), Елисеевичи 1 и 2 (Величко, Грехова, Грибченко, Куренкова, 1997), Пушкари 1 (Беляева, 2002) сделала доступной информацию о структуре многих из известных ранее разновидностей археологических объектов. К сожалению, до сих пор не опубликованы монографически результаты раскопок новой площадки Авдеевской стоянки. В печати имеется подробная характеристика землянок и краевых ям (Булочникова, 1998). Е. В. Булочниковой была также опубликована обобщенная характеристика ям центральной части так называемого нового жилого объекта Авдеево (Булочникова, 2007). К сожалению, в этой статье отсутствует информация о метрических характеристиках ям, что делает невозможной их классификацию. В качестве аналогичной информации можно использовать монографическое исследование Зарайской стоянки (Амирханов, 2000), что, разумеется, не снимает многих вопросов, связанных с особенностями Авдеево как археологического памятника. Проблемы другого рода существуют при анализе материалов, полученных при раскопках стоянки Хотылёво 2, проводившихся Ф. М. Заверняевым. Они связаны с особенностями методики, которая использовалась этим археологом. Она, по сути, осталась на уровне середины двадцатого столетия. Ф. М. Заверняев уделял минимальное внимание стратиграфии культурного слоя и характеру породы, вмещающей культурные остатки. Всё это привело к значительному обеднению археологического источника и затруднило работу по реконструкции пространственной структуры Хотылёвского поселения (см.: Гаврилов, 1998). Часть вопросов, связанных с определением характеристики культурного слоя, удалось снять во время раскопок Хотылёво 2, проводившихся в 1993–2003 гг. В настоящее время ведутся раскопки культурного слоя пункта В, обнаруженного в 2005 г. По своим структурным характеристикам он аналогичен слою, исследовавшемуся Ф. М. Заверняевым. Предварительные итоги этих работ опубликованы (Гаврилов и др., 2014; Gavrilov et al., 2015), однако исследования данного комплекса еще не завершены. Тем не менее была получена новая информация как о строении археологических объектов, аналогичных тем, которые были открыты в 1970-е гг., так и о стратиграфии культурного слоя. При этом удалось установить корреляцию между стратиграфическим соотношением археологических объектов и радиоуглеродными датировками этих объектов (Гаврилов, 2015).

Очевидно, что изучение таких факторов, как преемственность и вариабельность культуры, как, впрочем, и других проблем археологии или любой иной исторической дисциплины, невозможно без определения хронологической позиции объектов исследования. Включение памятников в рамки ранней, средней или поздней поры верхнего палеолита не означает автоматическое признание их синхронности или асинхронности в пределах данного периода. К сожалению, наши знания в этой области все еще весьма неполны, несмотря на все усилия, предпринимаемые исследователями для уточнения их возраста.

Ранняя пора верхнего палеолита на территории бассейна Десны, как и всего Поднепровья в целом, пока остается практически неизученной. Памятники этого культурно-хронологического этапа известны к юго-западу, северо-востоку и востоку от Подесенья (см.: Аникович и др., 2007). Судя по стратиграфической позиции культурных слоев известных на Русской равнине стоянок ранней поры верхнего палеолита, аналогичные деснинские памятники следует искать в отложениях, связанных с брянской ископаемой почвой. В настоящее время в бассейне Десны с брянской почвой связаны нижние культурные слои стоянок Хотылёво 6 и Погон. Нижний культурный слой стоянки Погон обнаружен экспедицией под руководством В. И. Беляевой в ходе разведочной шурфовки и не исследован на сколько-нибудь значительной площади. Стоянка Хотылёво 6 раскопана на площади 64 м². Предварительные результаты изучения ее нижнего культурного слоя охарактеризованы в соответствующем разделе и частично опубликованы (Гаврилов, 2011; Гаврилов, Воскресенская, 2014). Кроме того, за последние пять лет в окрестностях с. Хотылёво были открыты еще два пункта, содержащие археологический материал в брянской погребенной почве: нижний культурный слой городища Кудеярка и нижний культурный слой пункта Д стоянки Хотылёво 2 (Gavrilov, Voskresenskaya, 2014; Воскресенская, Гаврилов, 2014).

Средняя пора верхнего палеолита на рассматриваемой территории представлена памятниками восточного граветта. В целом, время существования восточного граветта Подесенья не выходит за пределы первой половины поздневалдайского оледенения, включая и его максимальную стадию, то есть ограничено периодом от 24 до 20/19 тыс. л. н. по некалиброванной радиоуглеродной временной шкале (Гаврилов, 2005). Исследования последних лет позволили получить информацию, в значительной степени меняющую наши представления о длительности существования важнейших граветтийских стоянок на территории Русской равнины: Костёнок 1, Авдеево и Зарайска. Результаты сопоставления данных о радиоуглеродном возрасте восточнограветтийских памятников Днепро-Деснинского бассейна с особенностями структуры их культурных слоев дают основания предполагать, что период заселения Авдеево в начале совпадал со временем функционирования Хотылёвской, а в конце – Пушкарёвской стоянки. Ко времени непосредственно после брянского потепления относятся стоянки Хотылёво 2 и Октябрьское II (сл. 2). Пушкари 1 и Октябрьское II (сл. 1) обитались позже, в конце первой половины поздневалдайского времени. Вопрос о месте в этом хронологическом ряду близкой Пушкарям I стоянки Клюсы пока остается открытым.

К поздней поре верхнего палеолита относится большинство известных позднепалеолитических стоянок центральных районов Русской равнины. Опираясь на данные геологической стратиграфии, в настоящее время можно только констатировать, что памятники этого культурно-хронологического этапа относятся ко второй половине поздневалдайского времени. Этого явно недостаточно для более тонкого, на уровне выстраивания внутренней периодизации, сопоставления. Серии имеющихся радиоуглеродных датировок среднеднепровских и деснинских стоянок, даже с учетом места и времени получения той или иной даты, методики и вида анализируемого образца, также не позволяют выстроить их хронологическое ранжирование и скорее задают общие временные рамки бытования этих памятников в пределах от 18 до 14 тыс. л. н.[2]2
  Это замечание не относится к стоянкам поздней поры верхнего палеолита Костёнковско-Борщёвского района, а также к памятникам Посеймья, которые можно на основании радиоуглеродных датировок распределить по двум хронологическим периодам: около 19/18–17 тыс. л. н. и около 16–13 тыс. л. н. (Радиоуглеродная хронология…; Чубур, 2001; Ахметгалеева, 2007).


[Закрыть] Остается археологическое изучение собственно материальной культуры.

Разделение деснинских и среднеднепровских стоянок поздней поры верхнего палеолита на два хронологических этапа, проведенное С. Н. Лисицыным, основывается, главным образом, на представлении об уменьшении со временем размеров пластинчатой заготовки, использовавшейся для изготовления ведущих типов каменных орудий. Этот тезис не вызывает возражений при сравнении между собой памятников средней и поздней поры верхнего палеолита данного региона. Однако мнение, что эта же тенденция сохраняется на всей территории Среднего Поднепровья и Подесенья на протяжении поздней поры без каких-либо вариантов, является априорным допущением, и его нужно специально доказывать. Ведь выявленная картина может быть рассмотрена и как результат проявления локальных особенностей развития того или иного памятника. Сосуществование в рамках поздней поры верхнего палеолита стоянок, чей инвентарь характеризуется различными метрическими параметрами пластинчатых заготовок, показано в работе Х. А. Амирханова для территории бассейна Оки (Амирханов, 2004), и нет никаких оснований отвергать возможность подобного рода явления в центре Русской равнины. Эту возможность необходимо иметь в виду и по другой причине. Последние раскопки стоянок бассейнов Среднего Днепра, Подесенья и Посеймья приносят всё больше аргументов в пользу признания достаточно длительного существования или многократного посещения этих поселений при достаточно устойчивом сохранении населением культурных традиций (Ахметгалеева, 2007; Хлопачёв, Грибченко, 2012). Возможно, именно этим обстоятельством объясняется «длинная хронология» отдельных поселений поздней поры верхнего палеолита при наличии достаточно представительных серий радиоуглеродных датировок, на что в свое время обратила внимание Л. В. Грехова (Грехова, 1990).

Предлагаемое вниманию читателя исследование в своих выводах опирается именно на такое представление о временном соотношении стоянок, относящихся прежде всего к средней и поздней поре верхнего палеолита. Рассмотрение совокупности радиоуглеродных датировок опорных памятников центра Русской равнины (Радиоуглеродная хронология…, 1997) позволяет считать, что данная территория была обитаема в течение всей продолжительности названных хронологических подразделений. В данной работе результаты радиоуглеродного датирования рассматриваются как показатель относительной древности стоянок. Соответственно, метод радиоуглеродного датирования не считается способом установления астрономического возраста палеолитических памятников и/или продолжительности их реального времени обитания (Праслов, 1989; Свеженцев, 1997). С методологической точки зрения он может быть использован только для определения относительной хронологии и построения периодизационных схем, точно так же, как и стратиграфический метод. Очевидно, что ни тот ни другой метод не обладает самодостаточным значением, поэтому требуется постоянная корреляция результатов их применения при изучении тех или иных памятников.

Характер исследовательской цели и задач обусловил особенности изложения материала в данной работе. Предлагаемый вниманию читателя текст не содержит обзорной характеристики памятников бассейна Десны и Среднего Поднепровья в целом, а основной акцент в работе сделан на типологии изучаемых объектов материальной культуры, при помощи которой и выявляются основные закономерности развития культуры верхнего палеолита этого обширного региона.