Текст книги "Книга"

Пассионарий

 
Серёга Бунин очень храбр.
Его влекут шторма и бури.
Без GPS, страховки, жабр,
оставив дом и хачапури,
в метафорическом челне
продолговатой жизни море
решил стреножить. Он вполне
дошёл до горизонта горя.
 
 
Маячит точкой утлый чёлн
коллизии житейской втуне
меж двух вздымающихся волн.
Серёга крикнул им: «Я Бунин!»
 

Песнь о небе

 
Задержав дыхание, ведьма летит на комете.
В окуляр Хаббла её разглядывает астроном аскет.
Страус прячет голову в интернете.
Прятать голову в песке —
явный признак того, что ты не рулишь,
что ты лузер и гомофоб,
и говоришь по-русски, а не на рунглиш,
в общем, во всех смыслах – флоп!
 
 
Расскажи мне, Тян, где хайп, где лажа,
накидай подборку новых идей,
пока всё те же, там же, так же
режут под горло лебедей и людей.
 
 
Старик со старухой сидят у моря.
Рыбка достраивает их коттедж.
Тычут кнопку «очистить историю».
Но, очистить историю нет надежд,
поскольку костлявые пальцы слабы.
В бассейне голубоватая хлорированная вода.
В стаканах – вискарь. В тарелках – крабы.
Вечный праздник бездонного живота
справляют Големиха и ейный Голем.
В небе, словно перекатная голь,
ветер свистит над пустым и безлюдным полем,
и, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь.
 
 
Помоги мне, Тян, оторвать от земли форм-фактор.
Я разучился летать. Технику этого дела забыл.
Открой мне веки, и я пойду по тракту,
автостопя призрачные корабли кобыл.
 
 
Пройдёт зима. Наступит лето.
Нальются соком яблоки глаз.
Рядышком притормозит комета.
Догнала? Дави на газ!
 

Песня дождливого дня

 
В песнях привкус надвигающегося крупного события.
В улыбках ненависть и потаённый страх.
Художнику хочется всё стереть и забыть.
Соловей поёт в таверне за пару драхм
о том, что завтра всё будет лучше. По крайней мере,
не хуже, чем раньше. Но пустой бокал —
подсказка: завтра нас ждёт похмелье,
та же отрава, тот же фальшивый вокал.
 
 
И, может, в окно таверны, из-за решётки,
сквозь пьяный хохот, ругань, плачь, галдёж,
проникнет вкрадчивый, тихий, спокойный шёпот.
И кто-то шатаясь встанет и выйдет в дождь.
 
 
С карниза вспорхнёт и в небе исчезнет птица.
Страх и ненависть капли смоют с лица.
Человек пойдёт по воде, в дожде растворится.
Но отряд, как всегда, не заметит потери бойца.
 

Песня, эта, как её…

 
Через муки, горе и страданья.
человек идёт по жизни в ад.
Слышит он проклятья и рыданья.
Бьют враги и 10 000 ватт.
Человек проходит, как хозяин
небъятных персональных мук,
по стезе утыканной гвоздями
круг за кругом, круг за кругом, круг…
 
 
Если потерял себя ты, или
чупакабра силу твою пьёт,
предали тебя или убили,
вспомни песню, эту, как её…
 
 
Рвутся из груди твоей рыданья.
Капают печали в море слёз.
Не пришла Никифорова Таня.
Лучший друг пришёл, но не принёс.
Счастье мимолётно, словно рыбка
осетрина, корюшка, треска.
Стёрлась твоя детская улыбка.
На лице застыл кривой оскал.
 
 
Сколько было разных обещаний:
«Завтра будет лучше, чем вчера».
А назавтра зеркало с прыщами
и в кармане круглая дыра.
По дороге разочарований
нас ведёт фальшивый поводырь
к пропасти, тюрьме, кровавой бане.
И кружит над нами нетопырь.
 
 
Вроде, взял все фишки на рулетке,
в битве супостатов победил.
Глядь, а ты на самом деле в клетке.
А в углу голодный крокодил.
Взмоешь в небо белой райской птицей.
Солнце, звёзды, ангелы вблизи.
Смотришь: а крыло уже дымится,
сдулся хвост и кончился бензин.
 

Плюсовая плясовая

 
Всё смешалось: гнев и милость,
иней в яне, реп&блюzz.
Как в розетке. Вроде, минус.
Сунул пальчик. А там плюс.
 
 
Интернет – моя невеста.
Лучший друг мой – инстограмм*.
Не сходил давно я с места,
словно параллелограмм.
 
 
Вроде, перед Новым Годом
я уставился в экран.
Вроде, видел мимоходом:
стол, шампусик, хрен, икра.
 
 
Это на периферии.
А в экране – чёрный шум,
дымовуха, феерия.
Ем онлайн, живу, дышу.
 
 
Вроде бы, с утра побрился,
а мурло – фунчоза фри.
За окном июль, +30.
А прошло минуты три.
 
 
Всё, что видел я, приснилось?
Бородой в экран колюсь,
удивляясь – был же минус.
А сейчас, поди ж ты, плюс!
 
 
* запрещено на территории РФ
 

Позорище

 
В балетной труппе женского барака,
стоящего у входа в Глобаллаг,
случилась потрясающая драка,
шедевр среди рутинных скучных драк.
 
 
Эксфрейлина в партачках от Армани,
имеющая здесь авторитет
нашла случайно в потайном кармане
соперницы отравленный кастет.
 
 
Соперница её по кличке Бомба
руководила бандой Ла Гулю.
На теле у неё круги и ромбы,
квадратный треугольник цвета блю.
 
 
Противницы безудержно рамсили
у шконок по-французки два часа.
Одна скакала в модернистском стиле,
страшна, полураздета и боса.
 
 
Другая де сизо и бризе частым
классически полемику вела.
За ней в углу бригада сопричастных
подёргивала ножки-помела.
 
 
Две партии сходились, расходились,
то рассыпались в стороны пшеном,
то в хоровод стекались. Вьюга злилась
за мутным пыльным треснутым окном.
 
 
Кум, суки, опера и вертухаи,
бабаны, деловые и шпана
приветствовали кипиш бодрым хаем,
подстёгивали криком «опа-на».
 
 
Мелькали фиксы, валенки, фуфайки
у кума в чёрном зеркале пенсне,
и лебедей оскаленные стайки
от печки вширь плясали, как во сне.
 
 
И в пёстром толковище Глобаллага
прошепелявил чёрной ямой рта
из третьего барака доходяга,
прокашлявшись: «Какая красота!»
 
 
В основе семиотики культуры
лежат фундаментальные понты.
Нам это иногда сулит в натуре
сеанс конкретной чисто красоты.
 

Полуприцеп

 
Сегодня купчишки повысили цены.
В Бастилии Блюмкин пришил Авиценну.
Султан в ресторане напал на эмира.
В метро у Шекспира украдена лира.
В июле рассмотрит начальство
проект индексации счастья.
А люди мечтают улучшить свой софт.
А люди друг дружку берут на прицел.
Один идиот, а другой философ.
А я купил полуприцеп.
 
 
Ребёнки смеются и плачут во сне.
Лавкрафт, Дэвид Малпасс и Обри Дисней
рисуют у них на подкорках
трансгендерных Бемби и орков.
Кортеж оглушает сиреной
чипоидов метавселенной.
Глашатай читает глобальный указ
дурацкое счастье стереть на лице,
насупиться, сгорбиться, выпучить глаз.
А я купил полуприцеп.
 
 
Бридж:
Нет во мне теперь внутренней цели.
С кожи стёрлись былые тату.
Буду в новеньком полуприцепе
по просёлкам катать пустоту.
Пустота это страшная сила.
Пустота не имеет примет.
Она больше, чем Супергодзилла,
и значительно меньше, чем нет.
 
 
Покинул ресепшн Сусанин Иван.
Гостей дорогих усадил на диван.
Вот кулер, вот кофемашина.
Какой импозантный мушшина!
А раньше стоял под осиной
и вид имел непрогрессивный.
В гоп мажоре поют волкозайцы.
Белоснежка бежит в ТРЦ.
А меня это всё не касается.
Я купил себе полуприцеп.
 

Попадос

 
В цугундер бытия
попал я поневоле.
Не помню ничего.
Потом фигак – я тут,
в пучине грёз, вранья
и нестерпимой боли.
Клыки и когти из меня опять растут.
 
 
Кто селекционер?
Кто их на мне посеял?
Кто научил меня
грызть, рвать и пожирать?
А раньше я был пуст,
прозрачен и рассеян.
Чего и вам, друзья, имею пожелать.
 
 
Припоминаю я,
что раньше был волшебник.
Всё мог и всё умел.
Не делал ни черта.
Потом фигак – я тут.
На мне надет ошейник.
На пальцах сталь когтей.
Клыки торчат из рта.
 

Похермахер

 
Есть похермахерская в тихих закоулках,
налево от бульвара, метрах в ста.
Кривая вывеска на ржавой закорюке.
Народ нейдет в подобные места.
 
 
Зато толпа на глянцевом бульваре.
Один гуляет, а другой спешит.
За поводки хозяев божьи твари
подстриженные тянут. Алкаши
на лавочке тревогу опохмелки
стопариком пытаются унять.
Над ними в тополиной кроне белки
кучкуются пять тысяч сорок пять.
Электросамокаты и коляски.
Кашне, партачки, пирсинг и зонты.
Всяк отливает свои сны и сказки
в разнообразных формах красоты.
В песочнице задумчивые дети
коверкают и снова строят храм.
Эффектно бьёт фонтан из теплосети.
 
 
А как здесь хорошо по вечерам,
когда проходит публика неспешно
в душистом рыбьем жире фонарей.
Из подворотен и кустов кромешных
блестят глаза неведомых зверей.
Но камеры, висящие повсюду
чудовищ держат на границе тьмы.
В мажорских заведениях уютно.
В кафешках веселуха и шумы.
Сбив по дороге спящую ворону,
взмыл фейерверк, зажженный визави,
как диаграмма уровня гормонов
или процента промилле в крови.
 
 
С орбиты иногда, левей аллеи,
срывается случайный идиот,
и, может быть, в финале одиссеи
домишко с похермахерской найдет.
Когда вернётся он в кольцо бульваров, зыбкий
мультяшных персонажей пестрый ряд,
блуждает на лице его улыбка.
а за плечами ангелы парят.
 

Предание

 
Как много меня молодого
по улицам ходит вокруг
мясистого и худого.
Тут я себе враг, а там – друг.
Тут я запускаю ракеты.
А там я под ними лежу.
Пишу стихи в роли поета,
понятные даже ежу.
А там, супя брови, читаю
фигню непонятную мне.
Проснулся с утра я джедаем
с мечом в деревянном коне.
Вдруг раз – я на месте Париса
ласкаю Елену рукой.
Раз – вместо Елены Лариса
старушка меня бьёт клюкой.
Два – я весь такой седовласый,
и посох в руке у меня.
Три – я покупатель у кассы.
Опять общитали меня.
Четыре – я, мироспасатель,
борюсь безуспешно со злом.
Пять – я, не встающий с кровати,
Обломов. И мне всё в облом.
Шесть – я председатель земшара,
сошедший с ума Велимир.
Семь – я в эпицентре пожара
Нерон. Ля фасоль до ре ми.
 
 
Ой, кто это в бронзе на площади,
аяврик вселенной всея,
поверх увеличенной лошади
вознёсся. Да это же я!
А кто там в лохмотьях под лошадью
вливает дешёвый портвей
в ужасную добрую рожу.
Да это же язохен вей!
 
 
Рассеянный по мирозданию,
в упор на себя я гляжу.
Такое вот, братцы, предание,
понятное даже моржу.
 

Расколдованное место

 
Розу символически
я полил вином.
Злыдни политические
выли за окном.
Цветик влагу терпкую
радостно впитал.
За окошком термины
вьюжил капитал.
Алкофлористический
я прошёл контроль.
За окошком нерезки
черти, тролли, золь.
Тролли роли поменяв,
обратились в дым.
Я в отчётливую явь
увильнул сюдым.
 

Рафинад

 
Аверкий Нилыч Рафинад
паллеативный променад
по вертограду совершает.
В одной руке – престижный зонт.
В другой – увраж Анакреонт
(книжка большая-пребольшая).
В третьей руке его – айпад.
В четвёртой – клатч BV. Отпад!
(кожа с паттернами лишая).
 
 
Простёр шрапнельный дискурс над
плебейской крышей Рафинад.
На синаптические связи
из тучи смыслов сыпет град
ультралогизмов Рафинад.
Триггеры тают в лужах грязи.
 
 
Бегут пешком у его ног
попутный лёвхена щенок
и разноглазый као-мани.
Вкруг шафран и миддлемист
в осенний бриз прощальный лист
роняют. Всё как бы в тумане.
 

Рунглиш Пушкинг

«Наша память хранит с малолетства…»

Александр Блок

 
Над большим мордовским чёрным лесом
точка сборки туч и облаков.
В чаще у ручья шалаш Велеса.
По ручью струится молоко
с мёдом диким тихо. Очень тихо
по лесной тропе идёт олень.
Вслед за ним ступает олениха.
Тигр сквозь полуденную лень
благосклонно смотрит на добычу,
медленно зевает и опять
под скрипично-ксилофонный птичий
гимн ложится до захода спать.
Сонная кошачья улыбка
долго растворяется в лесу.
Вот она исчезла. Только зыбко
клык один сверкает на весу.
 
 
Мелкий дождь фатой накрыл моргану
символов рунических ветвей.
Вспыхивает молния. Органный
гул волной цунами вслед за ней
по густым зелёным сочным кронам
прокатился властно и замолк.
К шалашу Велеса вышел Кронос
и его товарищ Фенрир волк.
 
 
В очаге огонь неугасимый.
Троица сидит у алтаря.
Из огня ручей струится мимо
берегов по рекам и морям
в сердце мирового океана,
в бездну Марианскую, куда
мир непостижимый, буйный, пьяный
падает бесследно навсегда.
В тёмной непроглядной толще водной
чёрный рассыпается салют.
Там другой огонь горит, холодный,
неподвижный, словно абсолют.
 
 
*****
 
 
Такова картина мироздания.
Есть ещё, как минимум, одна.
Там Володя, Женя, Оля, Таня,
баба Бабариха у окна
под большим мордовским чёрным лесом
колбасятся издавна в селе
рядышком с волшебником чудесным
весело, а не навеселе.
Там цепной зевающий котище.
Лешие имеют место там.
А вокруг такая красотища!
Ин зыз плэйс туморроу, бэйби, кам!
 

Сборы

 
Наступил июль. Снег растаял.
Продал зимнее санбенито.
Костюм из красного бархата с горностаем
купил на авито
у некого Михая.
Пробил его. А он Сысой.
Хотел ещё приобрести у него меха я:
папонта с лисой,
но передумал.
Зой, а Зой,
собирайся. Хватит сморкаться.
Я ж не сморкаюсь. Блин, как я зол.
Надо идти на коронацию,
а посудомоечная машина зажевала камзол.
 
 
А я думаю, почему так тихо,
когда ребёнок его туда запихивал.
Испортил, гадёныш, папе вечер.
Но так тихо! Растёт разведчик.
Я в его годы был такой же.
Не выражал ничего на роже.
Помню, тётка сказала: «Воспитанный мальчик».
А я держу за спиной пальчик,
который окунул только что в тушь.
Она вскинулась и бегом в душ.
И давай там умываться.
Не получилось. Поздняк метаться.
 
 
Зинаида, собирайся уже.
Мы и так везде опоздали.
Иди как есть, в неглиже.
Пойду в костюме из бархата с горностаем.
А ты иди в костюме Евы.
Не стесняйся своих красот.
Будет сюрприз для королевы.
А как обрадуется принц-консорт!
Прославишься на всю империю.
Получишь орден подвязки.
Всё. Никуда не едем. Ну тебя в прерию.
Зря тратил голосовые связки.
 
 
Соберись, не теряй форм-фактор,
если хочешь увидеть королевский трактор,
отлитый из платины высшей пробы.
Будешь ныть потом до гроба:
«Все участвовали! А мы не участвовали!
Епископ Кентерберийский! Элизабета!
Ты во всём виноват! Нет в жизни счастья!»
А мне годами слушать это.
 
 
В общем, ты пока собирайся.
Я на пять минут зайду к Васе.
Если что, пиши в вацапе
невинноубиенному Фрэнку Заппе.
Он позвонит Петру Великому.
Тот СМСнет патриарху Никону.
Никон заберётся на колокольню,
набатом разбудит Заболоцкого Колю.
Коля сочинит офигенный столбец.
Я прочитаю и вернусь.
Конец.
 

Сеанс

 
В старой фильме чёрно-белые приматы
по бескрайнему маразму глупо мечутся.
Ты один в огромном зале, словно атом.
За дверями зала ходит человечество.
Очень многое пока что недоделано,
неустроено тобою там за стенами.
Ты в картину вышел ветхую из тела, но
житие твое репейником засеяно
там и там. В одной стране воображаемой
и в другой, где победило осязание,
весь в репьях, ты смотришь, уважаемый,
нарисованными на лице глазами
нереально цепкие истории.
Будто нимб, венок репейный въелся в темечко.
А в субатомной далёкой консистории
пустота и тишина, как внутри семечка.
 

Серпентаун

 
Добро пожаловать в Серпентаун —
дом Адама и Евы Браун.
Стань участником супершоу.
Ты крутой. Пошли все в жопу.
Вэлком, бро, к Франкенштейну в группу.
Вдуй апгрейд своему трупу.
Подмигни фортуне светодиодом.
Функционируй, не будь идиотом!
 
 
В Серпентауне трейдер с брендом
шкандыбает в ситком за трендом.
Бизнес джет, мыза, яхта, бричка.
«Потреблять» не глагол, а кличка.
Букву тэ замени на дэ.
Чингизмен жрёт чизкейк в орде.
Вместо Саши на плешь Твербуля
заскульптурь своего питбуля.
 
 
В Серпентауне Людвигвану
в масть пальпировать план по валу.
– Рафаэль, ты чё, ходожник?
– Не, я свой, пцаны, чертёжник.
Моя миссия – вектор, растр.
– Велком к нам в креативный кластер.
– А ты кто?
– Я бродяга Будда.
– Рот закрой и шлифуй отсюда.
 
 
Над воротами в Серпентаун
грает вороном демон Раум,
спроецированный тебе в череп,
щуря пиксели, щеря челюсть.
В чреве черепа ты горбатым
кружишь ангелом аррогантным.
Чертишь рваные петли цикла,
человег по имени Цифра.
 

Скиффл

 
Заиграл улётный скиффл.
Ржаво жахнул контрабас.
Николай скафандр скинул
и пустился в дикий пляс.
 
 
Густо жжёт котяра ёшкин!
В люминатор смотрят все.
Ты же, парень, задохнёшься.
Ты в открытом космосе.
 
 
Далеко внизу планетта.
Глобус. Мячег. Футболян.
В волнах ультрафиолета
бултыхается Колян.
 
 
А с планетты тётя Света
влажно смотрит на него,
Маша, Саша, Виолетта,
Сюзи, Клара, Сулиго.
 
 
Словно мухи в гаоляне,
округлив глаза – нули,
смотрят инопланетяне
из неведомой дали.
 
 
Пусть всегда конкретно прав ты,
главный прыщик на Земле,
но такие космонавты
вызывают удивле…
 
 
Николай в одной рубахе
и застиранных портах
шлемофон швырнул с размаху.
«Ах» у зрителей во ртах.
 
 
Во вселенной тихо стало.
Дирижёр урезал скиффл.
Смех, цвяточки, десять баллов,
приз симпатий зрительских.
 

Сопля

 
Я копал интенсивно канаву,
потому что канава нужна,
и смотрел не в канаву, на Клаву.
Клава клёвая. Клава – княжна.
Мимо шёл разухабистый барин.
Он решил на меня напереть.
Он сказал: «Послушай-ка, парень,
на канаву ты должен смотреть.»
 
 
Посмотрел я глазами в начальника.
Я дешёвых понтов не люблю.
Фраза выпала как бы нечаянно:
««Ваша светлость, утрите соплю».
 
 
Из кевлара я сплёл чудо-лапти,
чтобы в космос отсюда уйти,
прогуляться промежду галактик,
продышаться на Млечном пути.
Подошёл ко мне знатный вельможа.
Запретил мне про космос мечтать.
Он сказал: «Не вышел ты рожей.
Ты поставлен канаву копать».
 
 
Посмотрел я глазами в начальника.
Я дешёвых понтов не люблю.
Фраза выпала как бы нечаянно:
««Ваша светлость, утрите соплю».
 

Сопромат

 
1
Гремит набатным сердцем ад.
Сучат паучьи ручки, ножки.
Грудной чертёнок сопромат
сосёт, почёсывая рожки,
чертя круги на потолке
туманном, низком и свинцовом.
В густой чернильной патоке
очей исполненные совы.
Штудируй сопромат, малыш.
Не сдашь экзамен, станешь мышь.
 
 
2
По ржавому железу крыш
град барабанит ног. Облава.
Тяжелозвонкие Варравы
несутся стадом. Каждый рыж,
попав под молний стробоскоп,
застыл в прыжке, и снова чёрен.
Вслед, подволакивая корень,
ползёт чугунный робокоп.
 
 
3
И дольше века мглится свет,
крупой рассеиваясь в эхо.
И скачет брюсовский конь блед.
Растут в груди раскаты смеха.
Смех однороден и упруг.
Бесплотный центробежный стержень,
источник парадоксов, друг,
действию силы не подвержен.
 
 
4
Плыла как буря улица,
клубилась, выла, грохотала.
Карбид тантала у Тантала
струями пота тёк с лица
и расплывался в лужу под
ним зеркалом. Восторг и ужас
цвели с фасада Мулен Ружа.
И капал пот. И падал плод.
 
 
5
Кататония ног и рож.
Застыло массой тело сплава.
Зависший Робокоп. Варрава
приколот к пустоте как брошь.
Что, братец, импульс потерял,
в зимнем лесу очнулся голый?
Пощекочи материал
лёгким, как пёрышко, приколом.
 
 
6
Смотри! Вот ты со всех сторон.
Котёл кипящий антуража.
Неважно: Соломоны, Раша.
Чхать: Пирр или Соломон.
По морю синему треска
скользит в прекрасное куда-то.
К скале цепями сопромата
прикован Эдуард Треска.
 
 
7
Посередине рыбаки
пучину бреда ловят сетью.
Бутылка штиля. Рыба кит
очищенная, на газете.
Гранит на берегах Невы —
мираж, фонема, легче пуха.
Примат Баюна шепчет в
оглохшее Мальстрёма ухо.
 
 
8
Муха летает над котом
как сумасшедшая идея.
Рифма, естественно, потом.
Потом кот мыслит: «Кто я? Где я?
Ужель мы почву потеряли?
Кругом вода. И всё – вода.
Хотя я против иногда,
но так ли я материален?
Рекой впаду ка в море Лени я.
Вот мой девиз: Непротивление».
 

Спор

 
Я говорю: «Гляди! Природа!»
А он: «Двуокись углерода…»
Я говорю: «Гляди! Родник!»
А он мне: «Полупроводник…»
Я говорю: «Мозги продуй!»
А он мне: «Валовой продукт…»
Я говорю: «Послушай птиц!»
А он: «Растёт цена яиц…»
Я: «Вот Огинский! Полонез!»
Он: «Сольфамибемольдиез…»
Я: «Леонардо! Рафаэль!»
Он: «Маслокистиакварель…»
Я: «Борхес! Гоголь! Блок! Хармс! Твен!»
А он: «жи-ши, чк-чн…»
 
 
Так спорим мы с самим собой
всю жись под небом и судьбой.
 

Степаныч

 
Потрепыхавшись немного,
спикировал в грязь Икар.
Дали нам злого Бога.
Бойтесь небесных кар.
 
 
Степаныч бояться не хочет.
Ату его и в расход.
Каркнет железный кочет.
Тявкнет свинцовый кот.
 
 
Чайкам хочется рыбки.
Рыбки хватают стрекоз.
Юшка течёт в Рибки
бегущих сквозь поле роз
олимпийских оленей.
В зените зияет медаль.
Жертвует Пешкой Карениной
страшный гроссмейстер Таль.
 
 
А ей бы летать по клеточкам
ещё сорок пять ходов.
А Он шепчет ей: «Деточка,
съесть вас офицер готов,
забыв о защите голого
слабого короля.
Над вами склоня голову
играю я. Тра-ля-ля-ля.»
 
 
Мысль занимает Молоха
развлечения для.
Нам она кажется облаком,
тучей. Тра-ля-ля-ля.
 
 
А, например, Степаныч
сам, словно капель пыль.
Мат ему не поставишь.
Пофиг ему эндшпиль.
 
 
Пульс барабанит дико
в гроссмейстерские виски.
Вышел Степаныч по-тихому
за край квадратной доски.
Там клеёночка в клеточку.
Чашечка. В ней чаёк.
Вокруг стола сад. На веточках
сердца висят. Тик-тук-ёк.
Таль крикнул: «Где, дорогая,
мой валокордин?»
Степаныч по травке рая
босыми ногами ходил.
 
 
Электричка в Дорохово
прошелестела за полем.
Летом на даче здорово.
С этим нельзя поспорить.
 

Стоял мужик на станции

 
Стоял мужик на станции.
Разглядывал квитанции.
И вдруг с истошным воплем нырнул под паровоз.
 
 
Без головы наплечной он
приехал на конечную
сиюминутным образом
через дедлайн, оф коз.
 
 
Вокруг весна, республика,
весёленькая публика,
Москва или Лос-Анжелес, Брюссель или Чита.
 
 
Да будь ты хоть во Франции,
порви к чертям квитанцию.
Иначе испаряется твоя феличита.
 
 
Браток, на миг закрой глаза.
Видосик отмотай назад.
К исходной точке на перрон перевернись– вернись.
 
 
Всё, что снаружи и внутри
тебе всучили упыри
смехокадаброй раствори.
И засверкает жись…
 

Страус-кво

 
Сегодня дни рождения Пети и Клавы.
Завтра – Насти и Славы,
Аверкия, Пульхерии, Сулико и Феди.
Послезавтра мне привезёт медведя
петин друг дрессировщик на три дня.
Об этом Петя предупредил меня.
Потом приезжают родственники по подъезду.
У них невеста. У меня койкоместо.
Я им пишу: «Невозможно!!! Ведь
у меня будет ночевать медведь!!!
Могут вылупиться ужасные дети!!!»
А они не понимают ничего на свете.
Пишут: «Клади сочтёшь нужным куда ты
её. А медведь богатый?»
Я им пишу: «Медведь это медведь.
Он не может ничего иметь.
Он очень быстро всё ест.
Нет у меня свободных мест!!!»
Перезванивает Евстигней:
«Надо проявить емпатию к ней.»
Я кричу: «Какая емпатия!?
Я сплю с медведем в одной кровати,
с тремя старушками, с пятью девицами
(в консерватории они певицами).
А послепослепослезавтра
грайндхаус у троюродного анкилозавра.
Надо купить три тонны пшёнки
ему в подарок. Да пошёлты!!!»
 
 
Откусил бутерброд из чёрного хлеба с солью.
Есть место ещё на антресолях.
Привозите кого хотите.
Ключи под ковриком. Если что, я у Вити.