Текст книги "Далеко на квадратной Земле"

Глава 3
Зал школьных сочинений. Мама встаёт в позу

Пока спускались с этажа на этаж, Эдуард Моисеевич задавал вопросы:

– Скажи, ты и дедушка действительно ведёте такие разговоры?

– Какие?

– Про то, что бывает с кроликами в конце.

– Нет, с дедушкой об этом не поговоришь. Он вечно занят.

– Чем же?

– Воспоминаниями.

– Значит, про круглую планету и про других существ, в которых мы якобы перерождаемся…

– Да, Эдуард Моисеевич.

– Что «да»? Я ещё не закончил.

– Но я знаю, что вы скажете. Поэтому отвечаю вам: да, я всё это выдумала. Но ведь именно поэтому моя биография оказалась на вашем столе. Что, я не права?

– Значит, тебя на самом деле интересуют такие темы?

– Какие?

– Про то, что бывает после жизни.

– По-моему, об этом хотя бы раз задумывался каждый нормальный кролик. Эдуард Моисеевич, что вы от меня хотите, я не понимаю? Ищете, к чему бы придраться?

– Господин директор, – включилась в разговор Марья Андреевна, – вы же видите: девочка действительно необычная.

– Да, я это понял. И только поэтому не буду ей больше докучать. Пиши, Аня Кролик, всё что тебе вздумается. Но только не в школьных тетрадях. Ты меня поняла? И в этой своей тетрадке тоже повсюду повычёркиваешь моё имя. Чтобы оно там даже не фигурировало.

– Что же там будет? Прочерк?

– Нет. Напишешь своей рукой сверху другое имя. Например: Гавриил Васильевич Косточкин. Хорошо?

– Но почему Косточкин?

– Потому что я так сказал. И теперь, когда снова захочешь написать обо мне, будешь писать про Гавриила Васильевича Косточкина. А мы с Марьей Андреевной всё поймем. Ну вот, пришли.

Они приблизились к двери, ведущей в подвал. Директор вынул связку ключей, открыл. Шагнули в темноту.

– Илларион, – позвал директор. – Илларион, ты здесь? Зажги свет, будь другом.

В нескольких метрах послышалось шарканье. Затем щелкнул выключатель, на потолке вспыхнули трубчатые лампы, и они увидели просторное помещение с двумя дверными проёмами – в той стене, которая была напротив, и левее. В центре стояла длинная застеклённая витрина, как морозильный ларь, в котором хранят мороженое, только длиннее, – от стены до стены. Такая же штука из дерева и стекла помещалась на правой стороне. Прямо перед собой они увидели старого кролика в выцветшей синей куртке с загнутыми из-за долгого ношения уголками фалд и с таким же вылинявшим серым мехом. Глаза незнакомца были скрыты под тёмными очками, какие носят кролики, утратившие зрение. В руке он держал наполненный чаем стакан в узорчатом подстаканнике из потускневшего мельхиора.

– Знакомьтесь, – сказал директор, – Илларион Скворцов, смотритель школьного музея.

– Так здесь музей? – удивилась Марья Андреевна. – Почему же я об этом ничего не знаю?

– Вы находитесь в зале школьных сочинений, – глядя поверх голов, заговорил смотритель. – Эдуард Моисеевич, сколько с вами? Показать им всю экспозицию или отдельные разделы?

– Илларион, мы не с экскурсией. Мы на минутку. У нас новый экспонат.

– Что? Гербарий, рисунок?

– Сочинение, Илларион. Несколько необычное. Позже положишь его под стекло. Фамилию и класс ученицы я напишу отдельной этикеткой.

– Хорошо, господин директор.

– Эдуард Моисеевич, что всё это значит? – не в силах унять волнения, шёпотом спросила Марья Андреевна. – У нас под ногами музей, а мы не знаем. Почему вы держите это в тайне?

– Потому, Марья Андреевна, – так же приглушённо ответил ей директор, – что если бы я об этом объявил, все наши ученики просто сбрендили бы. Вы хотите? Я нет. Все стремились бы писать так, как у Анны Кролик. Не хочу даже думать, что творилось бы на уроках рисования и труда. Всем непременно хотелось бы увидеть свои рисунки и поделки здесь, под стеклом. Поэтому никто ничего не должен знать. Молчите, Марья Андреевна, слышите? И ты тоже молчи, – поглядел директор на Аню. – Я хочу, чтобы наши ученики писали обычные сочинения. Такие как надо. Ясно?

– Короче говоря, здесь что-то вроде банок с уродцами. Так? – догадалась Аня.

– Да, это наша школьная кунсткамера, – ответил смотритель.

Аня прошла вдоль витрины в центре помещения. Под стеклами были раскрытые тетради и просто отдельные листы, исписанные почерками всех видов и размеров.

– Сюда попадают самые необычные школьные сочинения, – появляясь у неё за спиной, заговорил Илларион. – Вот здесь, поглядите, – притронулся он пальцами к приклеенной возле стекла бумажке с надписью, – здесь у нас сочинение на самую банальную тему: «Как я провёл лето». Ученик шестого «Б» класса Юра Серенький написал, что весь август прожил в желудке у великана. Там он якобы отдыхал и купался в море. А перед самым первым сентября вылез из уха и спокойненько пошёл домой. Правда, написано это было давно, около десяти лет назад. Ведь так, Эдуард Моисеевич? Я не совсем хорошо помню дату.

– Что теперь с Юрой Сереньким, мы не знаем, – подошёл директор. – А сочинение его тут.

– Что же находится там? – показала Аня на один из проёмов в стене.

– Зал школьных рисунков, – ответил директор. – А там, слева – различные поделки. Я бы показал вам с вашей классной руководительницей замок из гречневой каши с луковой подливкой, но, кажется, его уже давно доели мыши. Илларион, что скажешь?

– Так точно, господин директор, – отозвался смотритель. – От замка остались крохи. Но есть оригинальный табурет, выструганный на уроке труда. На нём можно летать.

– Как это? – не поняла Марья Андреевна. – На обыкновенном табурете?

– На самом деле, – пояснил Илларион, – это обычный, косо сколоченный стул без спинки. Просто тот ученик, который его сделал, объявил в конце урока, что табурет летающий. Видимо, для того, чтобы заработать не самую плохую отметку. Это очевидно.

– И ведь не поленился, шельмец, – не мог сдержать улыбку Эдуард Моисеевич, – приколотил к ножкам своего изделия два голубиных крыла, выпиленных лобзиком из фанеры.

– Сколько же моя тетрадка будет храниться здесь? – спросила Аня.

– Столько, сколько будет стоять школа, – ответил директор.

– И о ней никто никогда не узнает? Кроме нас с вами.

– Чем меньше они там, наверху, знают, тем лучше, – провозгласил директор, строго вздымая палец. – Тем крепче общая дисциплина. Ну всё, – заторопился он. – Илларион, открываю тетрадь на нужной странице и кладу сюда. Позже определишь её куда нужно. А мы пойдём. Хотя нет, подожди. Сейчас мы тут кое-что поисправляем, – добавил он, вынимая из нагрудного кармашка ручку с колпачком. – А ты пока, будь добр, принеси нашим гостям по небольшому бутерброду с сыром. В качестве скромного вознаграждения.

На следующий день, когда Аня вернулась из школы, семья Кроликов, как было запланировано, отправилась смотреть новую квартиру. Это был центр города. Рядом располагались: стадион «Юность», продуктовые магазины с аптекой и приют для бездомных декоративных птиц.

– Хороший район, – потянув рычаг тормоза и поглядев в окошко, сказал папа.

– Да, неплохо, – согласилась мама. – Но это не значит, что квартира будет такой же.

Разговор происходил в папиной машине. Это была старенькая «Улитка» отечественного производства. Маме, кстати, и она казалась тесноватой. Она не раз предлагала подкопить денег и купить что-нибудь новенькое, но папа её убеждал: «Дорогая, – говорил он, – давай дождёмся, когда машина полностью исчерпает срок годности. Меня так учили: донашивать вещи до конца». На что мама обычно отвечала: «Скорее исчерпается срок годности у меня. Тоша, я не вечная. Подумай лучше об этом».

Итак, вся семья Кроликов, включая дедушку, сидела в машине и готовилась вот-вот увидеть новое жилище. Приподняв рукав плаща и поглядев на часики с металлическим браслетом, мама сказала:

– Время – четырнадцать-пятнадцать. Пора, выходим. – Но прежде чем покинуть салон, она поглядела на заднее сиденье, где расположились дети. – Сынок, – спросила она, – ты как? С тобой всё в порядке?

– Почему он должен быть не в порядке? – поинтересовалась Аня.

– Анюта, я разговариваю не с тобой. Помолчи. Виталик, как ты себя чувствуешь?

– Думаешь, пока мы ехали, я успел заболеть? – спросил младшенький.

– О мой кроличий бог, – простонала мама, – что за непонятливость! Я спрашиваю, ты хочешь пи-пи или нет? Потом может быть поздно.

– Нет, не хочу.

– И всё же зайди за машину и сделай всё как надо, чтобы потом меня не отвлекать.

– Но я не хочу. Честно.

– Радость моя, – напомнил папа, – мы в центре города, тут довольно плотное движение. Как Виталик сделает пи-пи в таком месте?

– Ну и что? – невозмутимо ответила мама. – Это же Виталик. Мальчику пять лет, кто будет обращать на него внимание? Ну стоит маленький ребёнок и спокойно писает. Подумаешь, сенсация!

– Но я не хочу, – повторил Виталик.

– Ну и ладно, – махнула рукой мама. – Не хочешь – как хочешь, потом не просись. Всё, идёмте.

Она уже потянула ручку, чтобы открыть дверцу, как вдруг с заднего сиденья послышался голос Ивана Прокофьевича.

– Стойте, – сказал он.

– В чём дело, папа? – спросил Антон Иванович.

– Кажется, я выпил слишком много лимонада, – оправдываясь, сказал старик.

– Уж не хотите ли вы сказать, Иван Прокофьевич… – начала было мама, но дедушка сам завершил её мысль.

– Да, я хочу пи-пи, – признался он.

– Прекрасно! – сказала мама. (Правда, по её лицу было заметно, что ей это не нравится.)

– Радость моя, – сказал Антон Иванович, – что же ему делать? Он что, не кролик? Папа, сможешь дотянуть до квартиры, которую идём смотреть?

– Постараюсь, – печально вздохнул дедушка.

Квартира размещалась в старой трёхэтажной постройке. Ходя по комнатам и осматривая стены с потолками, мама с какой-то скукой интересовалась:

– Потолочные перекрытия у вас, я так понимаю, из дерева?

– Да, постройка три тысячи пятьдесят восьмого года, – отвечал хозяин квартиры.

– Памятник архитектуры?

– Почему же. Помещение относится к жилому фонду, можете посмотреть в документах. Четыре комнаты. Всё как вам надо. Вам что, не нравится?

– Мне лично очень! – восторженно улыбнулся папа, но брошенный, как молния, мамин взгляд заставил его осечься.

– Мы подумаем над вашим предложением. Хорошо? – обратилась Светлана Сергеевна к хозяину.

Стоя позади всех, дедушка не прекращал чуть заметно пританцовывать. Поглядев на него, хозяин квартиры почему-то решил, что старика одолевает радостное нетерпение. «Ждёт, наверное, не дождётся, когда вселится и начнёт здесь жить», – подумал он. Остальные про деда, казалось, забыли. И он тоже не напоминал о себе из скромности.

– Когда же мне ждать ответа? – поинтересовался хозяин.

– Не позднее завтрашнего дня, – уверенно заявила Светлана Сергеевна. – Примерно в это же самое время. Потерпите?

– Простите, – выглянув из-за отцовской спины, сказала Аня, – где тут у вас туалет?

– Там, – ответил хозяин. – Хотите посмотреть?

– Не совсем, – сказала Аня. – Моему братику нужно. Можно?

– Конечно, разумеется.

– Я сам отведу ребёнка, – сказал Иван Прокофьевич и поволок малыша за руку.

Оказавшись на улице, мама твёрдо сказала:

– Нет. Не пойдёт.

– В чём дело? – спросил её папа. – Тебе не понравилось?

– Тоша, ты же не хочешь, чтобы в один прекрасный момент мне или детям на голову осыпалась штукатурка. Нет. Будем искать что-нибудь другое.

– Рыбонька, – сдержанно ответил Антон Иванович, – позволь тебе напомнить: время бежит.

– Но брать чёрт-те что тоже не хочется. Всё, – отрезала мама. – Едем.

И они поплелись обратно к «Улитке». В подъезде своего дома (улица Снеговая, дом 5) они продолжали обсуждать проблему с переездом. Вдруг из соседней квартиры, на их же этаже, высунулась голова в рыжих подпалинах. Это был сосед Георгий Вячеславович, бухгалтер. Одинок, малообщителен, страдал излишней полнотой. Он спросил:

– Хотите обменять квартиру? Простите, но мне пришлось всё услышать.

– Да, с доплатой, – ответила Светлана Сергеевна. – Но нам нужно, чтобы было по крайней мере три отдельные комнаты.

– Берите мою, – сказал Георгий Вячеславович. – Отдам просто так, даром.

– Как это даром? – удивился Антон Иванович. – Даже не потребуете, чтобы мы отдали вам свою?

– Нет, вашу возьму и продам, – ответил сосед. – А доплату можете оставить себе. Не думайте, это не акт благотворительности. Просто хочу, чтобы обмен состоялся как можно скорее. Чтобы вы не искали других вариантов.

– Сколько же у вас комнат? По-моему, три, – сказала Светлана Сергеевна.

– Да, три. И отдельная кладовая. У меня сейчас там всякий мусор – книги, стеклянная тара… Но я всё вынесу, как только вы дадите согласие. Ну так что, берёте?

Глава 4
Зеркало с сюрпризом. Переполох в дизайнерском отделе

Переезд занял почти весь день. Зато не пришлось звать грузчиков и машину. Управились сами, с помощью Георгия Вячеславовича.

Вечером, когда в новой родительской комнате были поставлены диван с телевизором, уставшие мама и папа присели и принялись обсуждать текущее положение дел.

– Да, – сказала мама, – это был самый короткий переезд из тех, что я видела.

– Мы переехали ровно на два с половиной метра, радость моя.

– Как считаешь, это хорошо?

– В любом случае, мы уже здесь. У папы теперь своя комната.

– Получается, выиграл только он?

– Не только. Мы сохранили доплату.

Мама подпёрла рукой подбородок. (Она всегда так делала, когда о чём-то напряжённо размышляла.)

– Меня до сих пор интересует, – продолжала она, – почему наш сосед так быстро согласился на обмен? Козлик, тебе не кажется это подозрительным?

Разгадка обнаружилась примерно неделю спустя. Хотели найти Георгия Вячеславовича, чтобы спросить, в чём дело, но в старой квартире Кроликов уже три дня как поселились совершенно другие жильцы. От них Светлана Сергеевна и Антон Иванович узнали, что Георгий Вячеславович срочно продал квартиру и укатил неизвестно куда. Следы его потерялись в пространстве, так что выяснять, что, собственно, происходит, Кроликам пришлось самим.

Всё дело было в зеркале. Оно висело в прихожей и до определённого момента принадлежало прежнему хозяину.

– Оставляю его вам, – сказал Георгий Вячеславович за неделю до этого. – Пользуйтесь, пожалуйста.

Антон Иванович, помнится, хотел воспротивиться и отдать зеркало законному владельцу, чтобы повесить на его место своё, старое, но Светлана Сергеевна потрогала резную металлическую оправу в виде плюща и вынесла вердикт:

– Тоша, – сказала она, – это зеркало лучше нашего. Пускай висит. Мне нравится.

Кто знал, что это злополучное зеркало доставит столько хлопот. Хотя, как выяснилось позднее, дело было совсем не в зеркале. Но об этом – в своё время.

Итак, спустя примерно неделю после того как они переехали, Антон Иванович Кролик стал замечать странные вещи, которые творились в прихожей. Особенно это было заметно, когда он стоял перед зеркалом и либо одевался на работу, либо, вернувшись с неё, снимал шляпу или пальто. Начиная с какого-то момента, отражение в зеркале принялось своенравничать. Как это выражалось? А так: Антон Иванович, допустим, вставал возле зеркала и причёсывал макушку между ушами… Зеркало же в этот момент проводило щёткой по шее (не забываем: у кроликов мех повсюду). Всё это длилось секунды, поэтому Антон Иванович замечал странное явление не сразу, но как только замечал, тут же замирал в крайней растерянности. Двойник в зеркале замирал в той же позе. «Что за ерунда? – думал Антон Иванович. – Неужели показалось? По-моему, я слишком много работаю, нужно взять дополнительный выходной». И, вполне уверенный, что перед ним только что был обман зрения, Антон Иванович брал флакон с одеколоном и начинал опрыскивать себя сквозь распылитель. Как вдруг к собственному ужасу замечал: отражение в зеркале продолжает причёсываться!

– Света, рыбонька! – кричал папа в сторону комнат. – Скорее! Сюда!

– В чём дело, козлик? – вбежав, поинтересовалась мама. – Ты выглядишь каким-то напуганным.

И папа показывал ей на отражение, говоря, что оно не слушается. Мама вставала рядом (теперь они оба отражались в зеркале), но, как нарочно, ничего особенного в этот момент не происходило. Оказавшись рядом с маминым, папино отражение вело себя как обычно: то есть причёсывалось и поправляло узел галстука синхронно с Антоном Ивановичем.

– Тоша, ты как хочешь, – сочувственно говорила Светлана Сергеевна, – но я пойду и налью тебе валерьянки. Ты должен выпить. Хорошо?

Но как только мама собралась уйти, папа, который всё ещё экспериментировал с зеркалом, крикнул:

– Ну вот! Опять!

– Что?!

– Оно меня не слушается.

Тогда мама с папой договорились: встать так, чтобы папа отражался в зеркале, а мама нет, но чтобы ей было видно отражение. И действительно, теперь не осталось сомнений даже у мамы. Отражение на самом деле чудило и не слушалось. Чуть позднее эту странную особенность заметили другие: дети и Иван Прокофьевич.

– В чём же дело? – размышляли они, усевшись на диване. – Почему странные вещи происходят только с папиным отражением? Что он такого сделал?

Папа сказал, что ещё неделю назад понял: не нужно брать чужое зеркало! Почему прежний хозяин оставил только его? Ни этажерку, ни даже самую маленькую полочку в ванной не оставил; даже шурупы вывернул из стены и все забрал, а зеркало решил подарить. Не странно ли? А ведь он, папа, предупреждал!

– Тоша, я знаю, ты хочешь обвинить меня, – сказала мама. – Это от бессилия и отчаяния, я понимаю. Но сам подумай: откуда мне было знать, что бывают такие зеркала?

– Радость моя, я тебя ни в чём не виню, – примирительно сказал папа. – Ты действительно не могла даже догадываться о чём-то подобном.

– Стойте, – сказала Аня. – Почему бы нам просто не повесить туда другое зеркало? У нас ведь есть.

– Ребёнок говорит дело, – согласился Иван Прокофьевич. – Уберите зеркало с неправильным отражением – и дело с концом. А я, чуть позднее, опишу это в своих мемуарах.

Так они и поступили. Убрали зеркало с оправой в виде плюща в кладовую, а на его место повесили то, которое уже много лет служило им верой и правдой. Ситуация, казалось бы, стала исправляться. Папа нарочно следил за отражением и не находил в нём ничего необычного. Однако чуть позднее стало выясняться: их старое проверенное зеркало всё это время искусно лгало и притворялось. Оно оказалось таким же бракованным и непослушным, как и «подарок» Георгия Вячеславовича. Отражение в нём снова всё делало не так. И снова всё это происходило с папой Кроликом!

– Не понимаю, в чём причина. Почему? – опечаленно говорил папа.

– Может быть, дело совсем не в зеркале? – осмелилась предположить Аня.

– А ведь так и есть! – воодушевилась мама. – Какое бы зеркало мы туда ни повесили, оно всё равно будет устраивать нам сюрпризы.

– Значит, что? – спросил дедушка.

– Прихожая! – догадался Виталик. – У нас бракованная прихожая! Ура!

– Не понимаю твоей радости, – сказала мама.

– Не прихожая, а то место, на котором висит зеркало, – уточнила Аня. – Мы можем перевесить его на стену рядом с ванной. Пап, сможешь глядеться туда?

– Всё что угодно, – пробормотал папа, – лишь бы не этот кошмар.

Так и сделали. Зеркало было перевешено. Но это ничего не дало. Папино отражение по-прежнему искажало действительное положение вещей.

– Теперь-то я начинаю понимать Георгия Вячеславовича, – недовольно ворчала мама. – Вот почему он так быстро отсюда слинял. Толстый плутоватый тихоня! Вот тебе и бухгалтер!

– Что толку вспоминать о нём, – тяжело вздыхал Антон Иванович. – Нужно думать, как жить дальше. Неужели снова переезд?

– Не хотелось бы, – отвечала мама. И тут же, подумав, предложила: – Тоша, а что если тебе вообще никуда не глядеться?

– Как? Предлагаешь мне жить без зеркала?

– Ну да, а что? Подумай, древние кролики вообще не знали, что такое зеркала, и ничего, как-то выживали.

– Поэтому ходили грязные и взлохмаченные. Света, я современный городской житель, я не могу ходить подобно древнему кролику.

– Тогда смотрись в зеркало в гостиной. Оно есть внутри шкафа, на дверце.

– В таком случае, мне придётся перевесить туда пальто и шляпу. А также перенести ботинки.

– Ботинки-то зачем? Ты привык видеть их в зеркале?

– Конечно. Не зря же я всегда любил, чтобы зеркало у нас висело в полный рост. Я должен видеть, как выгляжу. На меня смотрит всё конструкторское бюро плюс директор АО «Мечта». Попробуй только надень что-нибудь не так или не завяжи шнурков. Позор!

А спустя примерно месяц случилось совсем неожиданное. Просто из ряда вон выходящее. Как-то раз, уходя на работу, папа по привычке обернулся к зеркалу и… не увидел там ничего. Голое стекло – и всё. И обои на противоположной стене. Не было только одного: папы. Мама успокоила его и постаралась внушить, что, возможно, это даже к лучшему: папу больше никто не станет отвлекать. Но, покидая дом, папа Кролик от охватившего его волнения еле передвигал ноги.

По дороге на работу он нарочно погляделся в зеркало заднего вида в машине. Отражение смотрело на него как ни в чем не бывало. То же самое он проделал, когда показывал вахтёру на проходной удостоверение работника предприятия: остановился на долю секунды перед застеклённой дверью и увидел свой бледный силуэт. Всё это слегка приободрило его, и он даже заулыбался, но всё равно не покидала мысль: «Куда же делось отражение в прихожей? Неужели я больше никогда не смогу поглядеться на самого себя дома? Странно, очень странно». Так или примерно так думал Антон Иванович, входя в дизайнерский отдел.

Это было просторное помещение с отдельными столами, на которых высились мониторы, с несколькими широкими кульманами, к которым приколоты чертежи, и с многочисленными рулонами бумаги поверх шкафов. Войдя, приветствуя по пути коллег, папа Кролик двинулся к своему столу – самому дальнему, в углу у окошка. Выражение лиц у тех, кто работал с ним, показалось Антону Ивановичу необычным. Они словно бы увидели привидение. Причина стала тут же ясна. За дальним столом у окна сидел Антон Иванович Кролик и раскладывал на мониторе пасьянс. Увидав двойника, папа на миг опешил.

– Что вы тут делаете? – спросил он у самозванца.

– А что тут делаете вы? – тут же прозвучало в ответ.

– Я здесь работаю. Я Антон Иванович Кролик.

– И я здесь работаю. И могу сказать вам то же самое: Антон Иванович Кролик – я. А кто вы, мне неизвестно.

Наступала критическая минута. Привлечённые перебранкой, рядом столпились другие кролики.

– Кто он вам? – спросил кто-то у двойника. – Родственник?

– Почему вы спрашиваете его?! – взбесился папа. – Настоящий здесь я, а не он! Ну-ка, ответь мне, – спросил Антон Иванович, – что я обычно беру в буфете во время обеда?

– Лапшу с картофельной котлетой и сок, – нисколько не смущаясь, ответил двойник. – Только берёте это не вы, а я.

– А вот и нет! – засмеялся папа Кролик. – От такого рациона у меня была бы изжога. Поэтому я всегда брал салат из морской капусты – там йод – и две половинки яйца с майонезом. И все это прекрасно знают! Ведь так? – поглядел Антон Иванович на окружающие лица. – Так или нет? Что же вы молчите?

Кролики будто воды в рот набрали. Никто не решался ответить. Папу это начинало пугать. Двойник воспользовался моментом.

– Коллеги, прошу вас, – сказал он, указывая на Антона Ивановича, – обратите внимание: перед вами неизвестно кто! Кто-нибудь сейчас же позовите вахтёра. Его нужно вышвырнуть вон. На фабрике не должно быть посторонних!

– Ах так! – вконец рассерженный, сказал папа Кролик. – Ну держись! Смотрите все! Следите! Сейчас вы поймёте, что перед вами обыкновенное зеркальное отражение.

И с этими словами он вынул из кармана пиджака расчёску и стал причёсываться. Точно такая же расчёска оказалась в кармане двойника. Не в силах противиться инстинкту (ведь он всегда всё повторял за Антоном Ивановичем) двойник тоже принялся орудовать расчёской.

– Видите! – вскричал Антон Иванович. – Он сбежал из моего домашнего зеркала. Его нужно вернуть на место. Кто-нибудь, помогите мне!

Антон Иванович схватил самозванца за руку. Тот схватил его. Антон Иванович толкнул соперника и тут же почувствовал ответный толчок… Вскоре он и его ожившее отражение, сцепившись, катались по полу, а коллеги молча наблюдали за их потасовкой и только и делали что время от времени переступали с места на место, когда клубок борющихся тел подкатывал к ним особенно близко.

– Что тут за безобразие?! – услышали все знакомый голос. Это был директор АО «Мечта», Михаил Лаврентьевич Осетров. Строгий мужчина. – Я спрашиваю, что здесь творится? – ещё раз спросил Михаил Лаврентьевич, и все замерли. Папа Кролик и его двойник вынуждены были подняться. – Кто вы? – спросил директор у папы.

– Антон Иванович Кролик. Михаил Лаврентьевич, неужели не узнаёте?

– Так, хорошо, – деловито сказал Михаил Лаврентьевич и указал на следующего: – В таком случае, кто вы? Брат-близнец?

Папа испуганно замер, ожидая, что двойник сейчас начнёт врать и ему нужно будет как-то доказывать, что он – это он, но произошло неожиданное. Расталкивая по пути кульманы и столы, отражение кинулось к выходу.

– Михаил Лаврентьевич, простите… – быстро произнёс папа Кролик. – Я должен его настичь.

И он бросился следом за беглецом, который уже успел скрыться в дверях.