Текст книги "Кремль 2222. Тобольск"

Павел знал, что в этих местах – за ушами – у рукокрылов находятся нервные центры, управляющие левой и правой сторонами тела. Но сделать такой мастерский выстрел, кроме Антипа, в общине могли лишь два-три лучника. И конечно же Тощий не отказал себе в удовольствии потренироваться на подходящих мишенях.

Вдвоем с Бугаем они подтащили «беляка» к топчану и уложили на спину. В этот раз он застонал громко и отчетливо.

– Воды принеси, – попросил Павел, разглядывая чужака.

Да, приложили мужика крепко. По голове явно рубанули клинком. Со скользом, правда, или капюшон помешал. Поэтому черепушка цела. Но рана на лбу все равно выглядит страшновато.

Плоские кольца панциря на правой стороне груди погнуты и рассечены, залиты кровью. Похоже на удар копья. По левому плечу тоже изрядно прошлись клинком – тяжелым, но тупым: кольца не разрублены, а вогнуты. Ноги…

Да, теперь понятно, почему у него ноги заплетались. В бедро, похоже, вонзилась стрела, но рана неглубокая. Или копьем, опять же, пырнули… А тут что? Крысопес, что ли, рванул? Или сколопендра?.. Да-а, досталось чужаку…

Но он не мутант. И не маркитант. Таких штанов и сапог Павел никогда не видел. Да и панцирей в общине не носили, плели кольчуги. И откуда же его занесло?

Ванька, между тем, принес ковш с водой и без церемоний плеснул «беляку» на лицо. Уж чем-чем, а деликатностью Бугай никогда не отличался.

– Ты это, – сказал Павел. – Полегче немного. Мужик, считай, при смерти.

– А чего с ним выеживаться? – Ванька искренне удивился. – Чужак же. Надо допрос быстрей снять.

– Погоди ты с допросом. Пусть очухается слегка.

В этот момент чужак застонал и открыл глаза. Взгляд был мутным и тусклым.

– Мужик, ты кто? – спросил Павел.

Губы раненого шевельнулись. Потом еще раз. И Павел расслышал:

…лю-ди…

Расслышал или показалось?

– Да, мы люди. А ты кто?

Человек зашевелил губами, но Павел ничего не разобрал. Или не расслышал.

– Ты кто? Откуда?

Раненый неожиданно схватил Павла за рукав куртки и потянул на себя. Сновид нагнулся почти над самым лицом чужака, непроизвольно отметив силу и цепкость его пальцев.

– Горные мы… – шепот был хриплым и прерывистым. – Люди… угроза… шайны… смерть… вам угрожает…

Глаза раненого начали закатываться.

– Эй! Держись, не вырубайся. – Павел хлопнул его по щеке. – Вань, неси еще воды.

Но загадочный незнакомец уже потерял сознание…

Сдав пост, Сновид решил зайти в караулку. Туда, по распоряжению старшего смены, отнесли раненого чужака. Старшой, узнав о самоуправстве Павла, вскинулся, но быстро успокоился. Лишь предупредил, что доложит о проступке Павла директору Ворону, а тот уж пускай сам разбирается. Сновид, разумеется, привел свои резоны – мол, старшого не было на месте, а чужака могли прикончить мутанты, а тот, возможно, знает ценную информацию, а это…

Но Сновид понимал, что дело не в резонах. Покинув пост без разрешения командира – пусть и с определенными основаниями – он совершил серьезный проступок. И наказание могло последовать суровое, если бы не его покойный отец. Вернее, память о нем. Погибший при штурме кремля Правитель Корней пользовался в общине непререкаемым авторитетом. А вот сын его Павел по прозвищу Сновид…

По-разному относились к нему люди. Некоторые равнодушно, некоторые – настороженно. Были даже и такие, кто побаивался его, шепчась по углам: уж больно странный у Правителя сынок. Уж не мутант ли?

Подобные разговоры начались еще в первые годы жизни Павла. Дело в том, что он родился недоношенным и слабым. Многие считали – не жилец. И не только потому, что дышал на ладан.

В общине существовали строгие и даже жестокие нормы контроля над рождаемостью. Нет, сам факт рождения детей приветствовался. Но при одном обязательном условии – ребенок должен быть здоров. Здоров очевидно, безо всяких сомнительных и подозрительных отклонений и нюансов. Иначе он подлежал выбраковке, что в переводе с бюрократического языка означало умерщвление с помощью инъекции смертельного препарата.

Как бы к этому не относиться, но община не могла себе позволить содержать нахлебников и иждивенцев в виде слабых и больных детей, не говоря уже об инвалидах и мутантах. В условиях постъядерного мира, когда требовались исключительно воины и работники, подобное гуманистическое общество было бы обречено. В том числе и по генетическим причинам – ведь больные и слабые не могут рождать сильных. Так когда-то, по легендам, поступали в древней Спарте.

Мать Павла, знахарка Бану, знала, что ждет сына, если он в шестимесячном возрасте не пройдет отбор у специальной комиссии. Поэтому пичкала его всеми снадобьями, которые могла изготовить. Даже за ограждение Промзоны в одиночку лазила, чтобы нацедить соку хищной ивы, и изобретала потом какие-то микстуры.

В итоге сын через отбор комиссии, хотя и со скрипом, прошел. Учли все-таки, что это сын Правителя – до этого-то у Корнея лишь дочери рождались. Да и окреп к тому времени уже пацан. Пусть и немного.

Матери бы тут успокоиться, а она продолжала и дальше Павла подкармливать снадобьями – для укрепления здоровья. Успокоилась лишь тогда, когда к семи годам он вымахал едва ли не выше всех своих сверстников – и крепким, как жеребенок фенакодуса. Но к этому времени у Павла определенные странности стали проявляться. И началось все с провидческих снов-кошмаров.

Не сразу, разумеется, родители поняли, что к чему – мало ли что ребенку снится, пусть и очень редко? А когда сопоставили и смекнули, поздно стало шило в мешке таить. И снова поползли слухи по Промзоне, что с сыном Правителя что-то не так.

И хотя позднее Корней строго-настрого запретил Павлу рассказывать о снах, репутация уже сложилась. Неоднозначная репутация, пугающая. Не столько из-за самих видений, сколько из-за того, что не бывает таких диковинных прозрений у нормальных людей. А если Сновид не нормальный, то кто? Мутант?.. Такое и произносить страшно.

Хотя внешне парень на загляденье – рослый, крепкий, симпатичный. Волосы черные вьются, синие глаза… Да еще и сын Правителя. Считай, первый парень на Промзоне. И был бы первым, если бы не эта инакость, отличающая его от обычных людей. Она вызывала подозрения и наводила на сомнения…

В общем, поругался немного старшой на Павла, затем успокоился и велел оттащить чужака в каморку при караулке. До выяснения личности и обстоятельств. А в здании колокольни, можно сказать, на первом рубеже обороны, неизвестному чужаку делать нечего, – закончил старшой.

И вот теперь, после смены, Павел решил снова глянуть на раненого. Как он там? Все же, хотя и пришлый, а не совсем теперь чужой. Павел его, считай, от верной смерти спас. Если бы «падальщица» не загрызла, так рукокрылы подсуетились бы. Хорошо бы узнать, ради кого старался.

И, разумеется, не шли из головы слова, которые в бреду произнес раненый. Угроза, смерть, что-то там о горных людях… И это еще – шины, что ли. Или шейны?

В караульной за дощатым столом сидели двое бойцов и лениво играли в домино. На вошедшего Сновида лишь покосились.

– Как тут этот, раненый? – спросил Павел. – Не помер?

– Да удильщик его знает, – откликнулся один из стражников. – Лежит себе тихо.

Каморка представляла из себя небольшую комнатку без дверей в углу караульного помещения. Когда-то тут, возможно, находился чулан, но часть кирпичного дверного проема от дряхлости обвалилась. Теперь это был, скорее, закуток, отгороженный от основного помещения стенкой. Павел сам выгребал из него мусор во время генеральной уборки.

Уборка заняла целую неделю – нео загадили в кремле все, что могли. И людям пришлось изрядно постараться, чтобы навести хотя бы относительный порядок. Огромные кучи мусора до сих пор загромождали двор. Его еще только предстояло разобрать и отсортировать – в мусоре иногда попадались дельные вещи.

Когда Сновид приблизился к проему и заглянул вовнутрь, чужак лежал на полу каморки. Лежал на боку, подложив под голову локоть. И был в сознании.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем раненый с трудом, еле слышно, спросил:

– Это ты?

– Я, – отозвался Павел, толком не поняв, что имеет в виду незнакомец.

– Я тебя… запомнил.

Он говорил очень тихо. И Сновид, сделав пару шагов, присел рядом на корточки. На близком расстоянии Павел заметил, что лоб чужака – в том месте, где его рассекли клинком – покрыт слоем какой-то темной, блестящей мази.

– К тебе что, фельдшер приходил?

– Фельдшер? Не знаю… Вы ведь люди, да?

– Да.

– А как тебя кличут?

– Павлом. А тебя?

– Бортником.

– Бортник?

Павел удивился. Странное имел чужак имя. Или прозвище. Сновид где-то слышал такое слово, но не мог вспомнить, что оно означает.

– Ну да, Бортник. Пчелами мы занимаемся: разводим, мед собираем.

– Пчелами? – Не сдержавшись, Павел присвистнул. – Земляными?

– И ими тоже.

Сновид в замешательстве покачал головой. Вот мужик заливает! Как можно земляными пчелами заниматься?

Сам Павел земляных пчел никогда не видел, но слышал о них много. В том числе и от покойной матери. Жили эти пчелы только в лесу, строя улей прямо в земле. Мед у них был исключительно вкусный и полезный. А еще, рассказывала мать, на основе такого меда можно получить очень ценный антибиотик – сильнее, чем пенициллин из плесени грибов.

Да вот только добыть мед было не просто сложно, а очень сложно. Уж больно злые и опасные земляные пчелы. А укус смертелен для человека. Сначала паралич, и в течение нескольких минут мучительная смерть.

Вот серые пчелы, живущие в дуплах, менее опасны. Хотя яд у них тоже очень сильный. Но зимой они впадают в спячку, и тогда можно добраться до их меда, перги, прополиса и прочих продуктов. Из них очень сильные снадобья получаются. Мать сама на промысел ходила…

Но то зимой, когда эти пчелы еле живые. Но чтобы их разводить? Нет, брешет мужик.

Ладно, подумал Сновид, с байками про пчел позже разберемся. Чего он тогда бормотал о смертельной угрозе?

Но Павел не успел задать вопрос. Внезапно в каморке стало совсем темно, и он услышал знакомый голос дяди Рината:

– А ты чего тут делаешь?

Сновид растерялся. Не то, чтобы он сильно боялся дядю по матери, но побаивался, это точно. Потому что нрав Ринат по прозвищу Ворон имел крутой.

Хотя при такой должности иначе и нельзя. До последнего времени Ворон возглавлял отдел безопасности. А несколько дней назад стал директором департамента обороны и безопасности – после того, как директора Воислава избрали на Большом Совете Правителем общины.

– Да я это, вот… – промямлил Сновид. – Человек вот, нашли его сегодня.

– Знаю, что нашли. Мне уже доложили.

Ринат зашел в каморку, освободив проход, и сразу посветлело. Правда, стало совсем тесно.

– Он, что ли?

Дядя смотрел на Бортника с прищуром: настороженно и даже, как показалось Павлу, с некоторой брезгливостью.

– Он, – сказал Павел. – Бортник его зовут.

– Погоди-ка, племяш, не суетись. – Ворон продолжал грозно щуриться. – Бортник, значит. Сесть сможешь, Бортник?

– Смогу, – тихо, но твердо отозвался чужак. – Если поможете.

И он протянул правую руку.

– Помоги ему, Павел, – распорядился Ринат. – Пусть к стенке прислонится.

Павел сначала подтянул Бортника за руку, затем, обхватив за подмышки, помог присесть у стены. Чужак за время этой относительно несложной операции, не сдержавшись, пару раз негромко простонал. Однако на директора департамента стоны и измученный вид незнакомца не произвели никакого впечатления.

– Давай по порядку, Бортник, – произнес он сухо и строго. – Кто, откуда, зачем? И не вздумай врать. Если почувствую, что юлишь, дыба у нас недалеко. А то свяжем и выбросим за стену – голодных мутов у нас тут много. Всякой твари по паре.

– Ни к чему мне врать, – глядя в глаза Ворону, ответил Бортник. – Сам я из «горных людей», приплыл с верховьев, где стан у нас был. А зачем… Затем, что жизнь свою спасал. И вас, тоболяков, предупредить хотел. Большая беда вас ждет. Ох, большая.

– Ну-ну, – сказал Ворон. – Большая беда, значит? Ну, излагай, не томи.

По словам Бортника выходило, что «горные люди» некогда обитали на Среднем Урале в подземных выработках. Перед ядерной войной там размещались склады государственного резерва, что помогло людям выжить на первых порах.

Впоследствии под натиском мутантов «горные» покинули родные места, постепенно мигрируя на восток. Двигались вниз по течениям рек, на лодках и стругах. В какой-то момент разбили стан на берегу Тобола, неподалеку от разрушенной деревни. Срубили острог, жили там несколько лет. Приходилось тяжко.

Община «горных» небольшая, а мутов много, и все на людей зубы точат. Прошлым летом от маркитантов, которые на стругах везли товар из Тюмени в Тобольск, услышали, что в Тобольске, якобы, есть община людей. Среди старейшин возник разговор о том, что можно было бы попробовать прибиться к тобольским – вместе-то легче выживать. Хотели даже разведчиков вниз по Тоболу послать, да так до конца навигации и не собрались.

А нынешней весной, совсем недавно, случилось несчастье. Едва прошел лед, как на реке появилась целая флотилия кораблей, галеры называются. А на тех галерах туча воинов плывет – сотни две, наверное, а то и больше. Но не людей. Хотя и похожи на людей, но на самом деле мутанты – по всему телу бляшками покрыты, как чешуей ящеры. А прозывают их шайны.

Об этих шайнах «горные» немного слышали раньше – от тех же маркитантов, которые про людей в Тобольске сказывали. По их словам, пришли эти шайны откуда-то с востока. Много их – орда. Куда и зачем идут – непонятно. Но всех безжалостно уничтожают, кто им на верность присягать отказывается.

Так вот. Появились они на реке под утро и сразу начали десант высаживать. Бортник в тот момент на берегу рыбачил, вместе с несколькими товарищами. Послали они одного гонца к острогу общину предупредить, а сами приняли бой, чтобы шайнов задержать. И заодно отвлечь, увести их в сторону от острога. Но силы, понятно, были неравны.

Дрались они с шайнами, пока могли, уводили за собой по берегу. А потом пришлось в лодку сесть и поплыть вниз по течению. Иначе бы шайны их всех на кусочки порубали. А дальше так и плыли, пока до Тобольска не добрались.

– И сколько же вас всего добралось? – спросил Ворон.

– Четверо нас было, – вздохнув, ответил «горный». – Но четвертый по дороге умер, от ран. На берег мы втроем вылезли. Один пошел на разведку, а я с товарищем остался. Ранен он был сильно, шайны из ружья подстрелили.

– Ранен?

– Да.

– А ты?

– Я тоже был ранен. Только оклемался уже к тому времени.

– Оклемался? Ну-ну, – процедил Ринат. – Ладно. И что дальше?

– Дальше на нас вормы напали. Товарищ мой погиб, а мне пришлось в лесок отступить. Думал, спрячусь до поры, но наткнулся на еще одну шайку. В общем, отбился, как мог… Но сил до конца не хватило. Спасибо, вон, вашему Павлу. Иначе мной бы уже муты лакомились.

Он посмотрел на Сновида и, тяжело вздохнув, замолчал.

– А третий человек куда делся? – продолжил допрос директор.

– Я ж говорю – на разведку ушел. Не знаю теперь, где он. Только он не человек…

– То есть? – Ворон насторожился.

– Ну-у… человекообразный.

– То есть – мутант?

– Ну-у… можно и так сказать.

– Так вы что, с мутантами дружбу водите? – Ринат снова, как и в начале допроса, прищурился и бросил многозначительный взгляд в сторону Павла.

– Почему дружбу? Сотрудничество, – сказал Бортник. – Мы со всеми сотрудничаем, кто к нам с добром приходит. Иначе бы мы не выжили. А тот мутант, он нормальный парень. И товарищ надежный.

– Товарищ, говоришь? – Ворон с недоумением покрутил головой. – Да-а, странные вы люди, «горные». Если вы люди, конечно, а не муты.

Повисла тяжелая пауза. Ворон сверлил глазами Бортника, а тот, с усталым выражением лица, смотрел в противоположную стенку. Пауза не нравилась Павлу. Он понимал настороженность Ворона: да, доверять никому нельзя – кругом одни враги. Но и Бортник ему чем-то нравился. Ну какой же он мутант?

– Ринат, – сказал Павел. – Чего ты привязался? Ну и что с того, что они с мутантами сотрудничают? Мы тоже крысопсов приручаем.

– Крысопсы, это звери. И наши помощники. Вспомогательные существа, короче. А он мута парнем назвал. И товарищем считает.

– Ну, мало ли как бывает… Его бы фельдшеру осмотреть. Видишь, ран у человека сколько.

– Вижу, – с недовольством произнес директор. – Но фельдшера пока звать рано. Надо еще разобраться, что это за тип. А с фельдшером успеется.

– Да не нужен мне ваш фельдшер, – в сердцах бросил Бортник. – У меня свое лекарство есть.

Теперь Ворон смотрел на чужака с удивлением.

– Какое еще лекарство?

Бортник засунул ладонь в сумку, прикрепленную к поясу, и достал оттуда небольшую плоскую баночку с завинчивающейся крышкой.

– Вот. Мазь на основе перги и пчелиного молочка. Восстанавливает поврежденные ткани и убивает любую инфекцию.

– Это от тех самых – земляных пчел? – неуверенно спросил Павел.

– И земляных, и серых.

– Так вы еще и пчел приручаете? – Ринат с многозначительным выражением лица покачал головой.

– Приручаем, – отозвался Бортник, не замечая иронии в голосе директора департамента. – А вы разве нет? Замечательная мазь. Можете проверить на раненых. У вас же есть раненые?

Он протянул баночку Ворону, но тот замотал головой.

– Пользуйся сам своей мазью, горный… человек.

Ринат явно не доверял Бортнику. И разговор уходил куда-то не в ту сторону. Павел решил вмешаться.

– А шайны эти самые… Они специально на вас напали?

– Не думаю. – Бортник, как показалось Павлу, взглянул на него с благодарностью. Тоже, видимо, чувствовал недоверие Ворона. – У нас община маленькая, зачем шайнам целый экспедиционный корпус посылать? Они о нас, скорее всего, и не знали толком. Думаю, они на Тобольск идут.

– Думаешь, или уверен?

– Да, пожалуй, что и уверен. Мы их видели разок, уже на подходе к Тобольску. Там есть такой длинный участок, где русло почти прямое, без излучин. Так вот, мы заметили их галеры, они шли под парусами. И скоро будут здесь. Вам надо готовиться к худшему – шайны несут смерть.

– Скоро, это когда? – вмешался в диалог Ворон.

– Они уже на подходе. Ждите их с часу на час. Максимум – вечером.

– Вот как? Ну, посмотрим… А в Тобольск-то вы почему направлялись?

– Как почему? А куда же еще нам деваться? Я же говорил: слышали о том, что люди здесь живут. Вот и хотели к вашей общине прибиться. И предупредить заодно…

– Прибиться, значит?

– Ну да. А что?

Ворон отошел к проему и, выглянув в комнату, громко произнес:

– Эй, бойцы, хватит баклуши бить. Возьмите этого… этого лазутчика и отведите в каземат. Пусть там посидит. Пока до вечера.

– Кандалы надевать? – спросил один из караульных.

– Кандалы? Нет, пока не надо. Просто закройте на замок.

Лазутчика? У Павла от изумления отвисла челюсть. Хотел что-то сказать. Но Ворон грозно зыркнул на него, и Сновид лишь сглотнул слюну. Лазутчик, надо же. Неужто проницательный дядя разглядел в чужаке что-то такое, чего он, Павел, упустил?

Едва стражники вывели Бортника из караулки – тот еле передвигал ногами, но все-таки шел сам, – Павел тут же спросил:

– Дядя, но какой же он лазутчик?

– Плохо ты еще знаешь людей, Сновид. Они такой лапши на уши могут навешать. Тем более, если это скрытые муты.

– Я все равно не понимаю. Почему ты решил, что он врет? Ведь эти шайны… Если это правда…

– Да слышал я уже о шайнах, – с раздражением оборвал дядя. – И даже видел.

– Видел?

– Ну да, в Мертвой Зоне. Я на днях туда ходил с Воиславом, нас старшина маркитантов приглашал посмотреть торговые ряды. Так вот, там харчевня есть. А в ней эти самые шайны прислуживают, с подносами бегают. Маленькие такие и волосатые, как обезьянки.

Ворон показал рукой рост «обезьянок». Получилось примерно ему по пояс.

– Нет у них никаких бляшек на теле. И чешуи тоже нет. Совсем безобидные зверьки. А Бортник нам какие-то сказки рассказывает. Думаю, надо его на дыбу вздернуть, да времени сейчас нет. Может, после обеда займусь.

Павел молчал, лихорадочно соображая, как поступить. Намерения дяди ему не нравились. Но и сообщать ему о сне он не хотел. Отец запретил рассказывать о видениях и, наверное, был прав.

Но отец погиб. И дядя Ринат теперь ему самый близкий родственник. Если не считать младшей сестры. К тому же, он может совершить большую ошибку.

– Ринат, послушай меня, – произнес Павел. – Мне кажется, что Бортник не врет по поводу шайнов.

– Почему ты так решил?

– Потому что… Потому что я на днях видел сон.

– Сон… Хочешь сказать – видение?!

Ворон смотрел на племянника расширенными глазами. Давно он не слышал о снах Павла, очень давно. Даже начал думать, что пропала у него эта жутковатая способность. И сейчас при словах Сновида у него непроизвольно дрогнуло в груди.

О снах он не слышал давно. Но хорошо помнил, что предвещали сны Павла. Они всегда предвещали смерть.

Как, например, в случае, когда семилетнему Павлу приснился огромный костер из гробов. Вокруг него кружились обнаженные люди, покрытые страшными язвами. Когда Павел рассказал о ночном кошмаре отцу, Корней лишь головой покачал: понятно, что ничего хорошего, да вот как наверняка угадать, что сулит подобное сновиденье?

Корней посоветовался с Вороном, но они так и не пришли к единому мнению. Решили подождать, что будет. А как иначе? Зачем раньше времени народ полошить?

Что будет, стало ясно через неделю, когда вспыхнула эпидемия чумной болезни. Она выкосила почти пятую часть жителей Промзоны. Трупы тогда, складывая их в погребальную камеру, сжигали по несколько штук за раз.

Сжигать мертвых по обычаям древних славян тоболяки начали давно – еще в те времена, когда спрятались в подземелья после наступления ядерной зимы. Поначалу тела умерших просто вытаскивали на поверхность. Но затем поняли, что они становятся пищей для мутантов. Тогда и возродился обычай кремации.

Позднее, когда уровень радиации снизился, и люди выбрались из подвалов и бункеров, обычай облагородили. Обряд захоронения, придав ему элементы сакрального таинства, стали проводить на погребальном помосте. Тело покойного обкладывали сухими древесными отходами и еловым лапником. Затем сжигали. Получалось торжественно и строго.

Но в период эпидемии пришлось снова запустить кремационную камеру. Корней даже распорядился использовать брикеты со сжиженным газом, чтобы уничтожать зараженные чумой трупы дотла. В прямом смысле дотла.

Не дай бог, если какой прожорливый мутант ухватит не сгоревший до пепла кусочек зараженной плоти. Тогда эпидемия получит новый импульс. И тут уж всей общине несдобровать – вымрет начисто.

Эпидемию остановить удалось, хотя и погибло около двухсот человек. Так что, провидческий сон Павла с пылающими гробами Ворон запомнил очень хорошо. И сейчас не сразу нашелся что сказать.

Помолчав, выдавил:

– Ну, если приснилось, куда деваться? Сон ведь уже не отменишь. Давай, докладывай.

Павел рассказал о лодке с парусом, на носу которой стоял человек с головой ящера. Ворон думал целую минуту, зачем-то загибая пальцы. Потом заговорил:

– Значит, лодка с парусом, это понятно. Человек с головой ящера… Ну, предположим, тоже понятно. Если, конечно, этот Бортник не врет про чешую. Чего еще там? Ага, курит длинную трубку… Тут я не знаю. Слышал я, что раньше такие трубки были – кальяном, что ли, называются. Но с какого это боку… А больше ничего не запомнил?

– Особенного такого ничего. Кажется, у него из трубки еще огонь вылетал. Вот так: пых-пых-пых.

– Огонь?

– Ну или пламя. Словно пламя вспыхивало, яркое такое.

– Из трубки пламя вылетало? – уточнил Ринат.

– Ну да. Хотя… Кажется, там в конце вообще много огня было. На меня даже жаром пахнуло. Собственно, это последнее, что я запомнил.

– Поня-ятно-о… Но ведь в самом сне ничего дурного не происходило?

– Не происходило, – согласился Павел.

– А ты ведь лишь дурное предвидишь. Верно, племяш?

– Верно, – вздохнув, выдавил Сновид.

– Значит?

– Значит, эти шайны принесут смерть. Так и надо толковать.

– Типун тебе на язык, – сказал Ворон. Но как-то совсем без выражения сказал, если не считать того, что лицо стало мрачным и сосредоточенным. – И вообще – молчи об этом сне. Нет сейчас смысла его обсуждать – лишь панику посеем.

– А как же Бортник?

– Чего Бортник?

– Может, его выпустить?

– Не-ет. – Ворон ожесточенно замотал головой. – Вот когда появятся шайны, тогда и выпустим. А не появятся – вздернем на дыбу. И весь разговор. Понял, племяш?

Сновид не ответил.

– Племяш, я тебя спросил. Аль не услышал?

– Понял, – пробормотал Сновид. Чего уж тут непонятного. Чуть что – сразу на дыбу. Ринат – он такой.

– Значит, лады… И выбрось пока это из головы. У меня к тебе срочное дело есть. Помнишь, когда основной тоннель проходили, мы там одно боковое ответвление замуровывать не стали?

– Помню.

– Так вот. Возьми Ваньку Бугая и проверь, куда оно выводит… Сдается мне, этот ход нам еще пригодится.