Текст книги "Кремль 2222. Тобольск"

Лишь под вечер, когда закончился бой в Промзоне, Сновиду сообщили страшную весть. К тому времени в кремле собрали тела всех воинов, павших смертью храбрых во время штурма. И соорудили погребальный помост.

Павел пришел на траурную церемонию вместе со своей сестрой. Он поддерживал ее за плечо, смотрел на пламя погребального костра и молчал. Не мог найти слов. Да и мыслей в голове не было – сплошная черная пустота…

Минуло восемь дней. Павел спал без сновидений. Однако на девятый день ему приснился сон. Ему привиделось, как по реке плывет большая лодка с парусом. На носу лодки стоит высокий человек с головой ящера и курит странную трубку с длинным гибким чубуком.

Последнее, что запомнил Сновид перед тем, как проснуться, был огонь. Очень много огня.

Глава вторая
Чужак

Ночь выдалась темная и сырая. Небо затянуло мрачными, косматыми тучами. Ни луны, ни звезд. Лишь изредка промелькнет светлый лучик в разрыве облаков, пробежавшись по мутной глади Иртыша, и тут же все опять окутано мраком и завешано моросящим дождем.

Плоскодонная деревянная лодка лежала на берегу почти у самой воды. Рядом находились двое мужчин. Одеты они были примерно одинаково: панцирные рубахи с капюшонами, достающие до середины бедер, поверх панцирей брезентовые безрукавки с карманами, плотные кожаные штаны и сапоги из грубой кожи с высокими голенищами. Но на одежде их сходство заканчивалось.

– А если Зюб никого не найдет? – спросил первый мужчина – рослый, но худощавый, с рыжей бородой. Он устало сидел на краю кормы, опираясь ногами на песок. Голова опущена, голос звучит сипло и сдавленно. – Что делать тогда будем?

– Зюб, да не найдет? Не найдет, так унюхает, – спокойно отозвался второй. – Кто ищет, паря, тот всегда находит.

Он был коренастый, с очень широкими покатыми плечами. Из-под железного капюшона на лоб сползали русые кудри. И, в отличие от рыжего товарища, выглядел «русак» бодрым и сосредоточенным. В ножнах на правом бедре – палаш, на левом – кинжал. Локти полуопущены, ладони готовы в любой момент выхватить оружие.

– А ты уверен, что мы в том месте высадились?

– Уверен. Маркитанты точно указали – кремль на высоком мысу. А в кремле высокая башня есть – колокольня. Ее издалека на реке видать и ни с чем не перепутаешь. И мы ее видели засветло… Высаживались, конечно, уже в темноте. Но это где-то рядом. И вообще – ты же знаешь, как Зюб в темноте видит? Наверняка найдет.

– А если в кремле людей нет?

– Как нет?

– Ну, соврали, к примеру, торгаши.

– Зачем? Они наоборот рады, что теперь в кремле люди сидят. Хоть торговать теперь есть с кем. С мохнатыми какая торговля? Так что – есть там люди. Повезет – уже к утру к ним попадем.

– Ну, хорошо бы, если так. Хотя… – Рыжебородый вяло махнул рукой.

– Чего?

– Не факт, что помогут. Сам знаешь, нигде чужаков не любят. Вон, маркитанты, вроде бы тоже люди. А сунься к ним без денег или товара – ворота не откроют. А то и вовсе в рабство продадут на невольничьем рынке.

– Торгаши, они на то и торгаши, чтобы жлобить. – Русый сплюнул под ноги. – Может, у них вообще какая мутация в мозгах случилась. А люди, Заяц, они везде люди. И на Урале, и в Сибири. Да, испортились малость. Но человек с человеком договариваться обязан. Иначе он и не человек вовсе. А так – чмо ходячее.

– Удивляюсь я тебе, Бортник. Вроде взрослый уже мужик и жизнью… – рыжебородый со всхлипом вздохнул и, поморщившись, закончил фразу: – и жизнью ломанный. А все в людскую доброту веришь.

Бортник повел плечами. Хмыкнул.

– Я не верю, а надеюсь. И не на доброту, а на здравый смысл. Понимаешь, Заяц, в этой жизни без надежды нельзя. Люди, они, конечно, разные попадаются. Но надежда, паря, умирает последней. Так еще наши предки считали. Мудрость народная, короче.

– Хорошо тебе так рассуждать. У тебя из живота пулю не выковыривали.

– И чего? Из меня раньше много чего выковыривали. Но живой же?.. Ты потерпи. Сутки-другие, и будешь, словно новенький. Эта мазь, она и мертвого на ноги поставит.

– Хорошо бы так… Как думаешь, из наших кто еще живой остался?

Бортник отозвался не сразу, настороженно поглядывая в сторону густых кустов.

– Да кто ж его знает? Надеюсь, что остался. Может, кто и в лес успел уйти. Мы ж гонца тогда послали, когда эти чешуйчатые появились…

Некоторое время оба молчали. Рыжебородый Заяц продолжал с тем же унылым видом сидеть на корме, лишь тяжело вздыхал периодически. А Бортник слегка прохаживался по песку, не удаляясь от лодки: пять шагов в одну сторону, пять в другую. И все косил глазами на заросли: то ли поджидая кого-то, то ли, наоборот, опасаясь.

Первым заговорил Заяц:

– Бортник, слышь?

– Чего?

– Я что спросить хотел. Сказать, вернее. Это, если вдруг… Короче, ты закопай меня поглубже, если… Не хочу, чтобы разные твари по кусочкам растащили.

– Не думай ты об этом, Заяц. – Бортник остановился и с укоризной посмотрел на товарища. – Я же говорю – оклемаешься и…

Он осекся и быстро, на каблуках, развернулся к берегу. Там, около кустов, стояли четверо. Они появились из темноты, словно призраки. Люди или кто еще – сразу и не разберешь. Харь толком не видно, лишь понятно, что косматые и бородатые.

Одеты – кто во что горазд. И явно не у лучшего городского портного – так, в обноски. На двоих вроде как кольчуги. Еще один в ржавых латах, времен, похоже, Ледового побоища, к тому же без шлема и нижней части поножей. Четвертый был в куцей байдане, явно снятой с какого-то коротышки, зато, в отличие от «латника», являлся обладателем шлема с бармицей.

И оружие «братва» имела такое же разномастное. «Латник» держал в руке секиру, первый из «кольчужных» – копье, второй – кусок трубы, а у долговязого в байдане и шлеме в руке была какая-то кривая хренотень… Ятаган, что ли?

В общем, не воинство, а сброд. Но четверо. И, судя по амуниции, далеко не мирные пахари и сеятели, а романтики с большой дороги. И очень даже не хилые, а, скорее, наоборот – битки. «Латник» и вовсе громила, плечи широченные, да и рост под два метра. А расстояние…

Расстояние – метров двадцать, прикинул Бортник. Нет, лодку в воду уже не столкнуть, не успеем. И драпать по берегу нет смысла – Заяц сейчас не ходок.

– Иди ко мне, – негромко, не оборачиваясь, бросил товарищу. Но тот уже и сам сообразил – приблизился и встал у плеча.

– Не дрейфь, пробьемся, – подбодрил Бортник.

– А я и не дрейфлю, – просипел Заяц и облизнул сухие губы. – Помирать, так с музыкой.

– Хорошая присказка. От кого слышал?

– От тебя.

– Да ну? Какой я умный… – Бортник пытался шутить, чтобы взбодрить Зайца. Но предчувствия у него были тяжелые. Очень нехорошие предчувствия.

Незнакомцы между тем медленно приближались в угрюмом молчании. По ходу рассредоточивались, охватывая жертв полукругом. Понятное дело, хотят прижать к воде. Стратеги хреновы!

– Привет, мужики!

Бортник это выкрикнул на всякий случай. Так, чтобы легкие прочистить. «Мужики» не то чтобы отозвались с радушием, но остановились. Теперь до ближайшего из них, «латника», было шагов десять.

– Ну, как хотите, – пробормотал Бортник, вытаскивая левой рукой из ножен палаш. Он владел обеими руками, но левой орудовать большим клинком ему было сподручней. – Обойдемся без теплых приветствий.

«Латник» сделал несколько коротких шагов и вдруг произнес высоким голосом:

– Оружие положьте на землю.

– Чего?

– Оружие, говорю, положьте.

– И чего?

– Того. Монеты, продукты есть?

– Откуда? Сами хотели у вас попросить.

«Латник» наклонил огромную косматую голову, как будто удивился или задумался. До него оставалось пять или шесть шагов – один хороший рывок. В этот момент из-за туч внезапно выглянула луна, и Бортник разглядел лицо противника. Оно было странно перекошено и вытянуто – от того, что на одной стороне лицевой кости образовался здоровенный нарост. А с другой стороны оттопыривалось большущее, величиной с ладонь, ухо.

Вот, урод! Вот почему его голова казалась издалека такой огромной. Ворм? Похоже, они наткнулись на шайку вормов. Вернее, те сами их обнаружили. Эх, Заяц, накаркал «трупоедов» на свою задницу. И мою тоже.

– Борзый ты, – прогнусавил «латник». – Откель только такие крутые берутся. Вы чего, по реке приплыли?

Бортник не ответил, оценивая обстановку. Три остальных мутанта находились еще ближе, чем вожак. Шагни – и можно достать палашом. Или тебя достанут – не трубой, так копьем.

Ударить первым? Или попытаться отбиться, стоя спина к спине с Зайцем? Один бы он, не раздумывая, бросился на пролом. Но Заяц едва на ногах держится… Ах, если бы Зюб сейчас вернулся!

– Точно, приплыли. Вижу, что чужаки.

«Латник» пробубнил это без выражения, констатируя факт. Вроде бы как поддерживал разговор. А сам, упырь гребаный, уже примеривался, как засадить в Бортника секирой.

– С чего ты взял, головастик, что чужаки? – почти ласково отозвался Бортник. И подумал: нет, нельзя дальше выгадывать. Продолжая сжимать палаш кистью левой руки, он опустил правую руку вниз, к бедру. И слегка отвел ее назад.

– Да сапоги у вас, вижу, чудные, – отозвался «головастик». – Что за кожа? Толстая, у нас такого не носят. Из какого зверя скроили?

На этом «обмен репликами» завершился. Все! – решил Бортник. Но так решил не он один.

Враги начали схватку почти одновременно. Один из мутантов бросился с копьем наперевес на Зайца, но Бортник этого не видел. Во-первых, стоял спиной. Во-вторых, был сосредоточен на деформированной роже «латника» – уж слишком она напрашивалась на братский поцелуй. Правая кисть Бортника сделала еле заметное движение, и через мгновение двадцатисантиметровый гвоздь вонзился в глаз ворма.

Чего-чего, а метать специально выкованные и заточенные гвозди Бортник умел лучше всех в общине. С тридцати шагов точно в центр мишени попадал, а уж с пяти…

Правда, темновато сейчас, но зато бельма у гада блестят так, что даже слепой разглядит. Что он, урод, фосфором, что ли, обожрался?

«Латник» еще не успел почувствовать боли, а Бортник уже прыгнул ему в ноги, разворачивая в воздухе палаш. И рассчитал верно. Получив кованым гвоздем в глазницу, ворм непроизвольно отшатнулся и схватился за него ладонью. Взревев от боли и ярости, он попытался выдернуть железку. И этих секунд Бортнику хватило, чтобы рубануть урода под колено.

Жаль, не удалось откромсать конечность под ноль – чересчур крепкие оказались у мута кости; да и бить с лёта, не то, что с упора. Но и перерубленных сухожилий хватило, чтобы «латник» с грохотом повалился на землю. Спрашивается, на фига на себя столько железа надевать?

Кувыркнувшись, уже через мгновение Бортник стоял на ногах. Он заметил, как Заяц, забравшись в лодку, отбивается палашом от наскоков ворма с копьем. Но помочь раненному товарищу не мог. На него с двух сторон неслись муты: первый, в кольчуге – с трубой, второй, долговязый – с ятаганом.

Они слегка опешили при виде того, как Бортник покалечил их главаря. Но тут же взъярились и явно намеревались взять реванш. Однако это совершенно не устраивало Бортника.

План действий родился моментально. Ворм с куском чугунной трубы наперевес выглядел хотя и угрожающе, но и сам представлял из себя удобную мишень. Чем, безусловно, требовалось воспользоваться. И Бортник воспользовался.

Он отскочил вправо – так, чтобы между ним и вормом с ятаганом оказался распластанный на песке «латник». Реагируя на маневр противника, мутант с трубой резко притормозил. По инерции его, конечно же, занесло. Пытаясь сохранить равновесие, ворм на мгновение замер в позе кузнеца, позирующего скульптору. Тут Бортник и достал его своим палашом с полуторной заточкой.

Кончик клинка угодил под широкий подбородок – благо, что мутант сам его невольно подставил, запрокинув голову. Р-раз! – и из рассеченной гортани брызнула кровь. И без того поганую рожу ублюдка перекосило, глаза полезли из орбит. Он захрипел, но все-таки нашел силы махануть обрезком трубы.

Бортник легко увернулся от выпада и уже прицельно, с оттяжкой, отсек муту голову. Возможно, тот подох бы и без этого, но Бортник не сдержался – как не рубануть, когда ублюдок сам шею подставляет? И малость увлекся.

Он успел развернуться, помня о ворме с ятаганом. И даже попытался сделать нырок, увидев, что мут уже занес над ним оружие. Но «трупоед» оказался проворнее.

Удар клинком по левому плечу был такой силы, что рука на несколько секунд онемела и выронила палаш. К тому же Бортник поскользнулся на мокрой глинистой почве и шлепнулся на спину. Мут тут же попытался добить беззащитного врага. Но Бортник, извернувшись, отбросил свое тело в сторону. Ладонь нащупала древко секиры поверженного ранее «латника» и вцепилась в него.

Оружие подвернулось более чем кстати. Бортник попытался выставить клинок секиры перед собой. Неугомонный ворм, нависая над противником, в очередной раз взмахнул ятаганом. Но малоактивная позиция «партнер снизу» на этот раз – редкий случай – не помешала, а помогла Бортнику. Дело ведь, в конце концов, не в позиции, а в сноровке и навыках. В мастерстве, короче говоря.

Находясь на волоске от гибели, он изловчился и пырнул ворма копейным острием секиры. Прицельно пырнул – в незащищенное место ниже короткой байданы. К большому несчастью для мута в этом месте у него находился пах. О чем Бортник не преминул напомнить.

Плоское и длинное, расширяющееся к основанию, острие со свистом вонзилось в плоть ворма, буквально насадив его на верхнюю часть клинка. Невозможно передать словами всю гамму чувств, охвативших мутанта. Но по инерции он успел-таки рубануть противника по голове, хотя и вскользь – помешал капюшон панциря.

Рассвирепев от такого хамства, Бортник ухватил древко секиры второй рукой и, напрягшись, перекинул тело ворма через себя. Он при этом визжал так, что у Бортника заложило уши. Но как тут не завизжать, когда пах и промежность рассечены до самого копчика?

Затем Бортник, не без труда, присел и попытался оглядеться. Ох! Ох-хо-хо… Голова раскалывалась на части, перед глазами вращались концентрические круги… Где же палаш? А, вот, вроде.

Встав на корточки, он попытался дотянуться до оружия, и в этот момент его кто-то с силой дернул за ноги. Ах ты тварь непотребная!

Забытый в горячке схватки «латник» вступил в нее неожиданно, но активно. Невзирая на выбитый глаз и почти отрубленную голень, мутант не собирался тихо и спокойно уйти в мир иной. Нет бы перед смертью о душе подумать, ан нет. Едва оклемавшись, он жаждал мести и рвался в бой. И даже потеряв литра три крови, по-прежнему оставался смертельно опасным врагом.

Оружия у него не было. Вместо правого глаза зияла кровоточащая рана. Одной ноги, считай, он уже тоже лишился. Но оставались целыми две здоровенные ручищи. Обхватив ими ноги Бортника, ворм рывком подтянул его к себе. А затем, зверея от ярости, впился зубами в бедро врага.

Штаны Бортника, изготовленные из специально обработанной кожи кабана-рыбы, выдерживали удар ножа и даже наконечника копья – благодаря скользкой и очень плотной чешуйчатой поверхности. Но ворм исхитрился прокусить штаны клыками и вцепился в ногу Бортника, как бультерьер. И сгрыз бы заживо – дай ему волю.

Тем более что хватка у челюстей мутанта была не слабее, чем у дикой крысособаки. Имел Бортник однажды такое удовольствие – отбиваться от стаи этих «санитаров леса». Так что мог сравнить. И сравнение получилось в пользу «трупоеда». В том смысле, что зубки тот имел ого-го…

Одного не учел вконец осатаневший ворм – если у него вообще осталась способность к разумным суждениям. Того не учел, что у Бортника, кроме палаша, в запасе еще и кукри имелся. Не хилый такой изогнутый тесачок длиной в две ладони. А также с полдюжины кованых гвоздей лежало в боковом кармане в специальных кармашках-сотах.

Однако Бортник в этот миг не выбирал, что лучше подойдет: нож или заточенный гвоздь; не думал он о таких тонкостях. Просто ухватился за то, что первым под руку подвернулось; а подвернулась рукоятка кукри. Остальное – дело мастера.

Схватил Бортник нож и полоснул мутанта по шее. Как следует полоснул: от лопухообразного уха до гортани. Так, что кровь из артерии струей брызнула. Чтобы уж наверняка.

Хотя, кто его знает наверняка, сколько у этих вормов артерий? Они ведь, твари, не зря от Полей Смерти питаются – все что угодно может отрасти и нарасти. Поэтому следующим ударом Бортник в глазницу уроду засадил – ту, что еще пялилась бельмом, в отличие от первой. Изощренно засадил – чтобы до мозга достать. И достал, кажется. А больше и бить-то было некуда – кираса прикрывала.

Но ворм и после этого еще минуты две дергаться продолжал. Зубы, правда, разжал. А вот ручищи свои, которыми голени Бортника обхватил, – нет. Так и продолжал держать, сцепив ладони в замок. Настоящий монстр, чего тут еще скажешь? Пришлось сухожилия подрезать – лишь тогда хватка ослабла.

Освободился Бортник от «латника», милосердно добил секирой скулящего ворма с распоротой промежностью и только затем огляделся. Вернее, сначала кровь с рассеченного лба смахнул, чтобы глаза не заливала. А уж потом посмотрел в сторону лодки.

Он, конечно, не забыл о Зайце и четвертом ворме. Просто, в бою ведь как? Кто под руку подворачивается, тех и мочишь. Вот он и мочил, пока народ не успокоился. А когда огляделся, то понял, что на помощь к товарищу, видимо, опоздал.

Нет, Заяц был еще жив. И ворма – который с копьем – он все-таки уложил. И сидел теперь на песке, прислонившись к борту лодки. Дышал даже, потихоньку. Но вот кровь пузырилась на губах. И дышал-то совсем плохо – с хрипом и посвистом. Достал его все же ворм своим копьем. Или еще чем…

– Ты это, терпи, Заяц, – попросил Бортник. – Я сейчас. Куда он тебя?

Товарищ смотрел мутными глазами. Потом с трудом выдавил, булькая кровью:

– Все… кажись… ты не… забудь…

«О чем не забудь?» – хотел спросить Бортник. Да не успел. Понял, что не слышит его Заяц. И не услышит уже никогда.

Оглянулся Бортник. Закрыл мертвецу веки. Помолчал. И вспомнил, о чем просил товарищ.

– Закопать, значит, тебя? – пробормотал под нос. – Поглубже, значит? Чтобы мутанты не сгрызли? Ну, если просил…

И словно что-то почувствовав, повернул голову влево. По берегу двигалось несколько смутных человеческих фигур. Вернее, человекообразных – кто ж на таком расстоянии разберет? Да еще под дождем?

Неужто вормы из той же шайки? Хотя… уж лучше «трупоеды», чем осмы. В любом случае не люди – нормальные люди по ночам не шарятся.

Сколько же их? Четверо? Или пятеро? Эх-хэ… Он крутанул левым плечом. Плечо шевелилось. Но плохо. Эх, прости, Заяц. Похоже, надо делать ноги.

Он провел ладонью по голове мертвого товарища. И, пригнувшись, поспешил в сторону зарослей. Тех самых, что чернели вдоль берега. Приблизившись к ним почти вплотную, Бортник догадался, откуда появилась первая группа вормов.

Это были кусты-кровопийцы. Растут они всегда густо и нрав имеют пренеприятный для любой живности, включая человека. Ветви длинные и гибкие, с колючками. Как только воткнется колючка в жертву, куст тут же начинает высасывать кровь.

Соваться в такие заросли верная смерть и даже подходить слишком близко опасно. Ветки у кустов не просто торчат, а реагируют на теплокровное существо, словно щупальца осьминога. Однажды на глазах Бортника в заросли «кровопийцев» на ходу вломился дикий тур. Здоровенный, вроде, бычара, а обратно так и не вырвался, не сумел. Облепили его колючие ветки и за минуту всю кровь выкачали. А ведь крови в нем целая бочка.

У вормов тоже кровь, хотя и гнилая. Поэтому сквозь кусты им не пробраться. Но в зарослях была прорублена свежая просека. Вормы, возможно, и прорубили. Зачем? Да кто ж этих «трупоедов» поймет?

Бортник знал, что ветви «кровопийцев» горят не ярко, но почему-то очень долго, почти не давая дыма. А еще порошок из высушенных веток быстро останавливал кровотечение. Да черт его вообще знает, зачем вормы могли рубить кусты. Может, они ими питаются.

Дело было не в этом, а в том, что темные фигуры неизвестных быстро приближались, перейдя на бег. А вот Бортник передвигаться быстро не мог. Огнестрельная рана на ноге, полученная недавно в стычке, едва успела затянуться. А тут еще взбесившийся ворм с его клыками – порвал-таки, сволочь, бедро…

Нет, по берегу не убежать – достанут. В драке же против пятерых ему сейчас не выстоять. Да даже и против четырех. В особенности, если это не вормы, а осмы. Да даже и дампы – хрен редьки не слаще…

Правда, знать бы наверняка, что там дальше, в глубине зарослей? Лежка вормов? Других мутантов? Тропинка?

Бортник продолжал косить глазом влево, контролируя перемещения неизвестных. И это спасло его от гибели. Он не столько увидел, сколько почувствовал приближение смертельной опасности и резко присел. И через мгновение над его головой просвистела стрела.

Времени на раздумья не оставалось. Бортник перекрестился и шагнул в темноту, стараясь держаться центра просеки. Кусты тут же зашипели, зашевелив ветками.

* * *

Неизвестный добрался почти до самой стены и свалился, окончательно обессилев. Ему оставалось преодолеть каких-то два десятка метров, но он не сумел. И сейчас неподвижно лежал, раскинув руки и уткнувшись лицом в землю.

У него были очень светлые, почти белые, волосы – большая редкость среди темноволосых тоболяков. Павел, занимавший пост на третьем ярусе колокольни, заметил его около получаса назад. Когда уже начало всходить солнце. Заметив, позвал напарника – Тощего Антипа.

Тот долго всматривался, прищурив один глаз – до неизвестного в тот момент оставалось метров сто, – затем неуверенно протянул: «Странный какой-то. Пьяный, что ли?»

Павел пожал плечами. Может, и пьяный. Да только откуда ему тут взяться?

«На мутанта, вроде, не похож, – продолжал рассуждать Тощий. – Может, маркитант какой заблудился?»

«Нет, – сказал Павел. – Торгаши, они без своих синих жакетов не ходят. Понты у них такие, ты же знаешь. Да и с какого бодуна ему под утро по Большому логу переться? В Мертвую Зону? Так туда проще вдоль Иртыша пройти. Разве что совсем крыша съехала».

«Ну, мало что… Может, чего не поделил со своими и поцапался. А жакет, предположим, потерял…»

Дозорные так и не сошлись во мнении по поводу неизвестного. Сначала хотели сообщить о нем старшему караула, но потом решили подождать. Они знали, что старшой недавно лег прикорнуть, и будить его без серьезных оснований не хотелось.

А подобных оснований, похоже, не вырисовывалось. «Беляк», как окрестил его Павел, шел один и не прятался. И уже по этой причине вряд ли мог представлять серьезную угрозу. Кроме того, он был очень сильно, возможно, смертельно, изранен.

Это стражники поняли, когда «беляк» подошел ближе – шатаясь, спотыкаясь и все чаще падая. Тогда и разглядели, что он весь в крови, начиная с головы и заканчивая ногами, – в крови и грязи. И без оружия.

Падая, он какое-то время лежал, собираясь с силами. Потом поднимался, делал несколько неуверенных шагов и снова валился. А затем и подниматься перестал. Лишь полз. Пока не уткнулся лицом в землю.

Убедившись, что «беляк» не подает признаков жизни, Павел высунулся из оконного проема и внимательно огляделся.

По левую руку от него, примерно в полукилометре от кремля, на берегу Иртыша располагалась основная база маркитантов. Видел ее Павел не особо хорошо – закрывал склон Троицкого мыса. Прямо перед Сновидом, почти от стены кремля и до берега тянулся широкий лог, который тоболяки называли Большим. Он образовался на юго-западной части мыса после падения огромной бомбы.

По правую руку от Павла, в северо-западном направлении, находилась Мертвая Зона. Ее территорию несколько лет назад прибрали к рукам маркитанты, поставив охранение и оборудовав торговые ряды. И получалось, что почти вся площадь лога, включая часть берега, находилась между базой маркитантов, Мертвой Зоной и кремлем.

Это место – с западной стороны кремля – считалось самым спокойным для дежурства и безопасным. Открытое пространство отлично просматривалось со стен и башен до Иртыша, поэтому нападение отсюда было практически исключено. Пакость могли устроить лишь маркитанты, но у тобольской общины с ними был заключен мирный договор.

Да и зачем торгашам на кремль нападать? Им и нео не мешали, когда в кремле сидели, а уж с людьми-то и вовсе ни к чему воевать. Маркитантам от людей сплошной доход…

Правда, ночью, особенно темной, по логу мог пробраться кто угодно. И ухо в охранении держали востро. Но это ночью. А сейчас уже, считай, рассвело. Так что…

Белобрысый незнакомец, ясен пень, из чужаков – рассуждал Сновид. В общине он всех знал в лицо, тут к гадалке не ходи – не наш. На мута совсем не похож. Выходит, пришлый? Или все-таки маркитант, который решил сбежать от своих? Такое, конечно, крайне редко случается. Но случается, ему ли об этом не знать…

Пришлый или маркитант может представлять для общины пользу. Это всегда новая информация, так учил дядя Павла Ринат Ворон. А этот «беляк», наверное, нуждается в срочной помощи. Вот окочурится сейчас, и нехорошо как-то получится. Считай, готового «языка» потеряем.

С другой стороны, тот же Ворон говорил, что чужаки всегда опасны. Если не лазутчик, так скрытый мутант. И чего ему, Павлу, над этим париться? Вот проснется старшой, пусть и…

…помогите… люди… помог…

Павел вздрогнул. Мотнул головой. Взглянул вниз. Незнакомец лежал неподвижно. Или чуть шевелится?

Сновид обернулся. Тощий стоял у восточного окна, опершись плечом на проем. Спокойно так стоял, без интереса к окружающей действительности.

– Эй, Антип… Анти-и-ип.

– …А, ты чего? – Тощий ответил после паузы, встрепенувшись. Задремал, что ли?

– Да так, ничего. Ты это, сейчас мне ничего не говорил?

– Я? – Напарник удивленно поморгал глазами. Затем потянулся, раздвигая плечи, и смачно, от души, зевнул. – Чего я мог говорить?

– Понятно. Знаешь, я все же старшого разбужу. Надо бы на этого дядю глянуть поближе. А то помрет, неровен час.

– …Ну, разбуди. Может, и вправду надо его затащить и допрос снять. А я это, прикрою сверху, если чего. – Антип выразительно поправил на груди ремень налуча, из которого торчало «плечо» среднего лука.

– От чего прикроешь?

– Ну, мало ли что. И вообще – будь осторожней. Вдруг это какой мутант на самом деле? Возьмет, да набросится.

– Ладно, – сказал Павел. – Я учту…

Когда он пришел в караулку, то выяснилось, что старшой отправился проверять посты. А это на полчаса – не меньше. Пришлось Сновиду возвращаться в здание колокольни. В помещении на первом этаже находился Ванька Бугай – сидел и сосредоточенно затачивал напильником лезвие своего верного бердыша.

Павел уже хотел подняться на ярус, но что-то его остановило. Толком не понял что именно, но какая-то тревога зудела внутри. А тут еще снова в голове будто прошелестело:

…люди… помогите…

И тогда Павел, совершая самоуправство, сказал Бугаю, что надо затащить одного мужика в башню. Тот спросил:

– А старшой в курсе?

– В курсе, – соврал Павел. Не надо было, конечно, врать. Но он почему-то сильно занервничал – так, что аж в животе затряслось.

– Ладно, – сказал Бугай. – Давай затащим, коли надо.

Ваньке вообще все было по фигу – кроме жратвы и драки. Вот пожрать и бердышом помахать он любил.

– Сам дотащишь?

– Дотащу.

Бугай открыл засовы и распахнул толстую деревянную дверцу, обшитую листами железа. Раньше здесь находился узкий оконный проем. Но новый Правитель Воислав распорядился оборудовать его дверью – на экстренный случай. Павел осмотрелся, спустил приставную лестницу и слез на землю.

Когда он, поглядывая по сторонам, приблизился к «беляку», тот по-прежнему лежал неподвижно. И тут Павел замер, как вкопанный. Невдалеке от тела незнакомца, всего в трех-четырех шагах, он увидел бабочку-падальщика. Она валялась на боку, сложив полуметровые крылья с черным рисунком, похожим на человеческий череп.

Вполне себе обычное насекомое эпохи постапокалипсиса и даже полезное для природы. Если не иметь в виду, что это насекомое обладает десятком острых когтей-крючьев и зубами, способными за несколько секунд раздербанить толстенную шкуру фенакодуса. А также если забыть о том, что «падальщицам» было совершенно без разницы кого дербанить: труп вонючего хоммуса или тело потерявшего сознание человека.

Плотоядное насекомое, которое обнаружил Павел, по всей видимости, именно так и намеревалось поступить – полакомиться совсем еще свежей плотью «беляка». Ибо тот, к облегчению Сновида, был жив. Хотя и находился без сознания.

А вот «падальщица» уже агонизировала, подрагивая крыльями. Подыхала уже, то есть. Но когти, росшие непосредственно из туловища, еще продолжали сжиматься и разжиматься. А изогнутый, как у ястреба, клюв щерился острыми, двухсантиметровыми зубами.

О том, что недавно случилось с крылатым трупоедом, без слов говорила стрела. Она насквозь пронзила его тонкую шею и перебила шейные позвонки. И Павел догадывался, кто мог произвести такой точный выстрел в подвижную цель.

Он обернулся и посмотрел на третий ярус колокольни. Из арки окна выглядывал Антип. Увидев, что Павел его заметил, он помахал рукой.

– Это ты? – крикнул Павел, скорее, для порядка. – Молодец!

– Не за что, – без особой радости отозвался Тощий. – Ты того, не задерживайся.

И выразительно показал на север.

Павел посмотрел в ту же сторону, и у него противно шевельнулось в груди. Он увидел в небе несколько темных точек. Которые, однако, приближались, быстро увеличиваясь в размерах. Рукокрылы, ядрит их в три креста! Или как там выражался Крот?

Он шустро взвалил «беляка» на плечо и потащил к стене. Ему показалось, что чужак застонал, но обращать на это внимание было некогда. Весил неизвестный, несмотря на средний рост, никак не меньше ста кило. Павел, хотя и не жаловался никогда на нехватку сил, пер его с трудом – даже ноги подгибались. Однако мысль о приближающихся мутантах подгоняла не хуже свинцовой нагайки.

И он успел. Добравшись до башни, прислонил «беляка» к стене, а дальше помог Ванька Бугай. Он, высунувшись из проема, схватил раненого за руки. Павел, подсев под неподвижное тело, пихнул снизу. Так и затащили.

Белкой взлетев по трехметровой лестнице, Сновид обернулся и посмотрел в небо. Четверо крупных рукокрылов, заложив вираж, убирались несолоно хлебавши. Но задержись он секунд на десять, тогда… Тогда без помощи Антипа тяжко бы пришлось.

Словно отзываясь на его мысли, воздух разрезала стрела. Павел вряд ли ее толком заметил бы, если бы не яркое, ядовито-зеленое оперенье из волоса фенакодуса – «фишка» Антипа, который вымачивал куски волоса в специальном растворе. Рукокрылы уже уходили на север, расправив двухметровые крылья и явно потеряв бдительность. Ну и схлопотали.

Стрела достала последнего из них, пробив округлое брюхо, напоминающее по форме ведро. Мутанта качнуло в сторону и вниз. Он задергал крыльями, пытаясь вернуться на прежний курс и набрать высоту. И в это время следующая стрела вонзилась твари в голову, точно под растопыренное ухо. Летающий упырь дернулся, затем скособочился и, судорожно трепыхаясь, рухнул на землю.