Текст книги "С любовью за любовь. Сборник рассказок"

Но к родителям совершенно не хотелось. Выйдя из Алиного подъезда, я прямым ходом направился к другому крылу огромного дома. Там на первом этаже размещалось ателье, где трудился брючником мой лучший друг Костя «Малыш». Тёзка собирался на обед домой, в огромную сталинскую семиэтажку наискосок через Велозаводскую площадь. Увидев меня, он поменял планы, и мы вместе зарулили в «Шашлычную», находящуюся в центре небольшого скверика.

Излюбленное место «культурного» распития всего нашего микрорайона и таксистов 5-го столичного таксопарка, кафе никогда не пустовало. Нам с «Малышом» порекомендовал заведение его отец дядя Толя, проводя обзорную экскурсию по ближайшим злачным местам в период нашего взросления. Предвкушений «Шашлычка» ни разу не обманула: кормили всегда очень вкусно и обильно, хотя выбор блюд был небогатым. Типовая одноэтажная «стекляшка» с металлическими «рельсами» вдоль стойки, двигая по которым подносы с готовыми холодными закусками и подаваемыми поварами «с пылу, с жару» горячими блюдами, клиенты на финише попадали к кассе, за которой восседала Катя.

Невысокая пухленькая блондинка неопределённого возраста, Катя олицетворяла собой общеизвестную поговорку «Маленькая собачка – до старости щенок!». Увидев её впервые, когда мне только стукнуло 17, я был твёрдо уверен, что она старше меня лет на 15 – 20. По прошествии одиннадцати лет она выглядела всё на те же тридцать пять и являлась вожделенной мечтой большинства завсегдатаев и случайных посетителей мужского пола. Всегда задорная и приветливая, модно одетая и причёсанная а-ля Мерилин Монро, Катерина оставалась неизменной приметой меняющегося с годами Велозаводского ландшафта. Про неё ходили разные слухи: и самый богатый человек на Автозаводской; и хорошие знакомые всегда могут занять у Кати приличных денег на длительный срок, – но «Малыш» и я любили её именно за душевность и весёлый нрав.

С самого первого дня, когда мы впервые переступили порог «Шашлычки», и дядя Толя подвел нас, тогда ещё двух несовершеннолетних «щеглов», прямо к кассе и представил «Знакомься, Кать! Это мой сын, Костя, и его лучший друг, тоже Костя, наш сосед по двору!», Катерина относилась к нам обоим как любящая старшая сестра к двум не всегда путёвым, озорным и задиристым младшим братьям, нуждающимся в ласке и опёке. Ей очень нравился наш тандем, импонировал зашкаливающий кураж и, когда мы долго не появлялись, она волновалась и передавала нам весточки через друзей. Постоянные поклонники и обожатели у аппетитной кассирши не переводились, но она со всеми держала одинаковую дистанцию, оставаясь верной женой никогда не виданному нами мужу и заботливой матерью единственной дочки, с которой Катя меня познакомила существенно позднее описываемого времени.

«А вот и мои Косточки пожаловали!», – громко промурлыкала Катя, едва мы нарисовались в дверях. «Что сегодня изволите? Полную программу или что-нибудь на выбор?», – Катя всегда по-женски слегка заигрывала с нами, при этом неуклонно выдерживая роль старшей сестры. «Два чахохбили с луком и два шашлыка! И компоту – четыре!», – весело объявил «Малыш», и повернувшись ко мне: «Пить будем?». «А ты, Костюша, всё никак не угомонишься?! Пора уже успокоиться! В жизни всякое бывает! Вон хоть у Толи, у Анатолия Михайловича спроси!», – поправилась Катя, имея в виду папу «Малыша».

К моему отцу Катя относилась с уважением и немного побаивалась. За год до этого, в выходные, папа с мамой, возвращаясь с прогулки на стадионе с моей маленькой дочкой, проходили с коляской мимо стекляшки, где, как назло, мы с Костей осуществляли распитие по-быстрому. Отец, оставив маму с коляской на улице, зашёл в кафе и отчитал нас по первое число. Когда Катя, не разобравшись в ситуации, попробовала за нас заступиться, мол «ребята ведут себя тихо, никому не мешают», то и она получила свою порцию отточенных чеканных фраз про правильный режим питания, здоровый образ жизни и моральный облик, произнесённых негромко, но весьма убедительным тоном.

Анатолий Михайлович потом рассказал, что во время его очередного визита в «Шашлычку» Катя выясняла у него «в каких чинах ходит Костин отец». Ничего вразумительного дядя Толя ей сказать не мог, что окончательно уверило её в правильности своих догадок. После этого случая Катя стала относиться ко мне ещё сердечнее, видимо, жалея.

«Ты ещё сто раз найдёшь себе хорошую девушку. Хочешь, я прямо сейчас позвоню, у меня у подруги дочь замечательная!», – продолжала утешать меня Катя. «Кать, да у этого не залежится!», – скаламбурил тёзка. «Так что будем пить?». Катя, неодобрительно покачала головой и, крикнув повару «Георгий, присмотри! Я на минутку!», скрылась в подсобном помещении. Забрав поднос с едой, я пошёл к единственному свободному столику у окна, а «Малыш» остался у кассы ожидать Катю, чтобы расплатиться. К столику они подошли вместе. «Я дома у своего законного бутылку забрала импортную, кто-то ему в подарок привёз. Дай, думаю, моему разведёнцу жизнь подслащу! Так что, нечего вам белой травиться!», – с этими словами Катерина незаметно передала мне завёрнутую в газету бутылку. «Только на стол не выставляйте!», – и пошла к себе за кассу. Распеленав под столом напиток, мы с Малышом опешили. Ни он, ни я такого ещё не видели: в бутылке необычной формы переливался синеватого цвета напиток, напоминающий разбавленный денатурат. «Это что? Прочти на этикетке! А то, вдруг, какая-нибудь ерунда!», – искушённый в импортных напитках Костя, мама которого работала в ресторане гостиницы «Интурист» на улице Горького, иностранными языками не владел, но зарубежного алкоголя навидался достаточно. Необычного цвета спиртное оказалось голландским ликёром «Блю Кюрасао», вкусным до безобразия. Почти опустошив Катин подарок за затянувшимся обедом, мы с «Малышом» обсудили перспективы моей дальнейшей личной жизни, и я решил пустить всё «на волю волн». Когда я подошёл к Кате проститься, она, по привычке целуя меня в щёку, негромко произнесла: «Если у тебя, Костюшка, проблемы с деньгами, только скажи! И, вообще, заходи почаще! Просто перекусить! Не пропадай!».

Диковинный ликёр оказал на меня неожиданное действие – потянуло в отчий дом. Понимая, что мой не совсем трезвый вид никого особенно не порадует, я свёл общение с родителями до минимума и быстро скрылся за дверью Борькиной комнаты.

Применительно к нам с Борькой замечательная фраза «Брат – это друг, дарованный природой!» даже в малой степени не отображала ту незримую, но очень прочную, сплетённую из множества проявлений нежности и дружбы искреннюю привязанность, соединяющую нас. Иногда мне казалось, что мы можем читать мысли друг друга, а уж понимать с полуслова, а, иногда, вообще, без слов со временем стало совершенно естественным. Являясь существенно более тонкой и ранимой натурой, брат очень переживал мой развод, может быть даже сильнее меня, волнуясь за судьбу обожаемой им маленькой племянницы, очень любившей прыгать у него на коленках. Излюбленным совместным развлечением являлся танец юного дяди под песню «Внезапный тупик» группы «Карнавал» с малышкой на руках. Во время особенно отчаянных «па» Лялька заливалась весёлым смехом, летая в крепких Борькиных объятиях.

Допив с братом остатки ликёра и выслушав его планы на грядущие выходные, я загрустил. За время шестилетнего брака я несколько отошёл от друзей, «сейшенов», весёлых гулянок и других составляющих холостой жизни, которыми теперь наслаждался мой младшенький. И хотя Борька предложил составить ему компанию, меня совсем не тянуло вновь окунутся в этот водоворот. Достав из глубин одёжного шкафа «кегельную» бутылочку, как, находясь в игривом расположении духа, он называл водку, брат налил нам по «соточке для настроения» и стал собираться на выход. «Ты останешься или на „зимние квартиры“?», – упоминание Борькой моего нового места обитания неожиданно вызвало у меня волну приятных воспоминаний о немудрёном уюте, пельменях, регулярно подносимых напитках и охочем до ласки Алином теле. Наскоро собрав бритвенные принадлежности, зубную щётку и кое-какую одёжку, я особенно озаботился запасом белья и носков, чтобы поберечь от ежедневной стирки руки моей новой подружки.

Мы вышли с Борькой из дома вместе, я пообещал маме звонить и регулярно появляться.

Увидев меня, Аля искренне обрадовалась, но при входе шёпотом предупредила: «Мама ещё не уехала!». «Тёща» удивила меня своей молодостью: на вид ей было не больше 35-ти, и несколько экзотической раскосостью. Упёршись в меня оценивающим взглядом, она сразу поинтересовалась: «А ты кем работаешь?». Не привыкший к обращению на «Ты» при первой встрече, я, тем не менее, вспомнив Алин наказ, очень вежливо, как мне казалось, выдал исчерпывающую информацию о своём месте работы, должности, зарплате, текущем матримониальном положении и адресе проживания. «Да ты не кипятись! Я же вижу, что парень ты приличный! Я просто за дочь переживаю! Ты должен мать понять!», – примирительным тоном продолжила Алина мама. Не сдержавшись, я объявил, что никому ничего не должен. К удивлению, на мою оппонентку заявление произвело самое положительное впечатление: «Вот, сразу видно, что настоящий мужик, со стержнем! Не то, что всякие, ни рыба, ни мясо!». Не знаю, кого она имела в виду, может прежнего зятя, но от похвалы мне сразу стало приятней её общество. «Ладно, не буду вам мешать! Вон, как Алька-то на тебя смотрит! Сейчас прямо съест!», – с этой грубоватой шуткой «тёща», захватив уже одетого внука, которого я даже не успел рассмотреть, быстро исчезла за дверью.

Сразу после ухода родных Аля ненадолго исчезла на кухне, а затем в три захода накрыла стол. Дома я в таком пиршестве даже по случаю великого праздника никогда не участвовал. Мама неплохо готовила, но особо домашними разносолами нас не баловала. Напряжённо работая с утра до вечера и активно занимаясь общественной деятельностью, она просто физически не успевала колдовать над плитой. Относясь к этому с пониманием, мы всегда были рады её здоровой и сытной стряпне без особых изысков.

Половину тех блюд, что Аля метнула на скатерть, я и в периодически посещаемых мною ресторанах не видал. Холодное запечённое мясо, самодельная колбаса, какие-то неописуемые овощные заготовки, всевозможная домашняя выпечка, уже упомянутые мной солёные огурцы и помидоры, маринованный лук и чеснок, и на горячее – умопомрачительные беляши. Фраза классика «Такое грешно есть помимо водки!» просилась на язык сама собой. Из покупного на столе оказались только сыр и «Столичная». Даже запивка – ягодный компот, и тот был сварен по особому бабкиному рецепту.

Перенервничавшую из-за моей неожиданной стычки с матерью Алю быстро разморило. Теперь вполне успокоенная удачно прошедшим общением и, наконец, расслабившись, после очередной рюмки Аля подробно рассказала о своём житье-бытье и обширной родне. Меня под такую прорву закуси водка не цепляла, и я воспринимал информацию на «трезвую» голову.

Многодетная татарская семья её матери испокон веку проживала в Орехово-Зуево и горбатилась на бывшем Морозовском швейном производстве. Мама рано вышла замуж за «правильного» татарина из Кубинки, и, переехав к мужу, устроилась на Второй Часовой Завод на Белорусской, где он работал. Обе её дочери, Аля, и старшая на год, Динара и муж Динары – все дружно трудились в сборочных цехах часового производства, составляя рабочую династию, так ценимую при Советской власти. Единственной «белой вороной» стал Алин муж, сотрудник ГАИ. Ради женитьбы на любимой он принял мусульманство, строгий Алин отец категорически возражал против замужества младшей дочери с «неверным». Но, войдя в семью, муж стал крепко выпивать, достаточно быстро вышел «из ислама» и даже пару раз подрался с тестем, будучи изрядно «подшофе». Правда, и папа Али не уступал зятю в употреблении «сосудорасширяющих» и, не дотянув до пятидесяти, приказал долго жить. Мама всегда держала бразды правления в своих руках, так что после кончины отца ничего особенно не изменилось. Для обеих дочерей мать являлась главной надёжей и опорой, а мужья занимали только второе место. После Алиного развода молодая бабушка, а ей на тот момент было всего 42 года, полностью взяла на себя заботу о внуке и регулярно помогала дочери материально и натурально – домашними заготовками.

Любовь к кулинарному искусству и вкусной еде присутствовала в крови у всех членов семьи, и при этом они умудрялись оставаться вполне поджарыми. В каждый визит «тёща» забивала Алин холодильник доверху битком и ещё давала «сухими», поддерживая временно не работающую дочь. Мне стало интересно, сколько же зарабатывают знатные сборщицы и, опрокинув следующую стопку, я озвучил свой вопрос. Аля расхохоталась: «Если бы мы жили на оклады с премиями, давно бы зубы на полку положили!». И, далее, я услышал про некоторые хитрости часового производства, до которых сам бы никогда не додумался.

Существенно позднее, в начале 90-х, я трудился вместе с приятелем, имевшим за плечами богатый опыт работы механиком на флагмане отечественной табачной промышленности – фабрике «Ява», кстати, расположенной по соседству со Вторым Часовым Заводом. От него я узнал много интересного о рабочих буднях крупных московских предприятий. Не воровал на «Яве» только ленивый! Объёмы похищаемых сигарет вполне поддавались описанию словосочетанием «Уму-нерастяжимо!». Рядовой механик «наваривал» за смену 20—30 рублей, а когда начали производить дефицит – «импортные» престижные сигареты «Мальборо» – «заработок» увеличился в разы.

В часовом производстве процесс заколачивания левых денег был поставлен несравнимо тоньше и хитроумней, что вполне соответствовало сложности производимых изделий. Любая универсальная деталь типа анкера и другие комплектующие были очень востребованы и с большим удовольствием реализовывались в многочисленные ателье Службы быта по ремонту часов. Элитные модели в сборе шли «налево» ровными рядами, в основном, в кавказские регионы. При этом количественное «статус-кво» сохранялось за счёт подмены качественных часов выбракованными изделиями, также поступали и с основными узлами тонких механизмов, имелись отработанные годами и другие специальные приёмы и ухищрения.

К тому моменту тема часов интересовала меня уже несколько лет. Бывший тесть, служивший в Министерстве Внешней Торговли, уделял внешнему виду особое внимание и объяснил мне, тогда ещё неразумному, что хорошие часы, наравне с приличной обувью, являются неотъемлемым атрибутом любого успешного мужчины. В опубликованной в любимом журнале «Юность» повести «Растиньяк-77» главный, по тому времени отрицательный, герой определяющими приметами «справного» мужика определил фирменные джинсы, кожаный пиджак и японские часы.

Мой приятель Н – ов, летавший стюардом «Аэрофлота» по всему миру, регулярно подвозил мне новые модели «Citizen» неизвестного производства, но всё это были модные в то время электронные часы с множеством мелодий. Настоящая японская механика стоила запредельных денег, от трёхсот рублей, что составляло две с половиной моих зарплаты с премиями. Такие «ходики» могли себе позволить регулярно выезжающие «за бугор» дипломаты или кавказские джигиты с запредельными «понтами».

Из близких друзей родной японский «Orient» таскал только мой напарник по Гурзуфскому отдыху Шура «Помидор», руководящий сотрудник среднего звена на Сокольнической продуктовой базе Москвы. Шура методично обновлял свои «куранты», и на моей памяти, по восходящей становился счастливым обладателем «Ориент» – «Рыбий глаз», «Ориент» – «на четыре удара» и «Ориент» – «Колледж».

Последнюю модель он носил, не снимая, уже года два, и даже при его не всегда правильном образе жизни с часами ничего не случалось. «Помидор» нырял в них с волнореза в крымскую гальку, перепутав с пьяных глаз пляж с морем; неоднократно использовал в качестве кастета в «товарищеских недоразумениях» и глубоко погружался в морскую пучину на «Чеховке» в поисках мидий. Кроме многочисленных царапин на корпусе и свободно охватывающем его мощное запястье металлическом браслете никаких других повреждений я не наблюдал. Сапфировое стекло сверкало гранями как новое, и механизм отсчитывал секунду за секундой точно, «как в аптеке».

В тот вечер я не особо вслушивался в Алину «часовую» информацию, но какая-то её часть «на корочку» записалась. Последним, и очень приятным сюрпризом этой пятницы явилась наступившая «ночь любви». Мой организм, подпитанный разнообразными деликатесами и окрылённый всеми положительными эмоциями прошедшего дня, достиг такого накала и неутомимости в деле ублажения отзывчивого женского тела, что я уже стал опасаться за здоровье Али. Она с радостью разделяла мой пыл, и мы уснули только под утро, убаюканные шумом первого весеннего дождя.

Телефонный звонок раздался в субботу ближе к середине дня, когда мы после плотного завтрака собирались перебраться на диван и заняться «повторением пройденного». Вернувшись из коридора, где на стене висел общий телефонный аппарат, Аля растерянно объявила: «К нам сейчас зайдут гости». «Кто на этот раз?», – находясь в умиротворённом настроении, я не был расположен делить с кем-либо Алино общество. «Это мои лучшие подруги – Аня и Инна, они уже внизу у магазина, спрашивали – что купить!». Мне совершенно не хотелось уподобляться экспонату зоопарка и проходить оценку Алиных приятельниц на предмет моих мужских достоинств в качестве потенциального жениха. Видя мою нерадостную реакцию на принесённое известие, Аля торопливо поведала, что после скоротечного расторжения её брака практически каждые выходные подруги в одиночку, а иногда и вместе, приезжают её проведать и поиграть с сынишкой. Она знакома с ними «тысячу лет», обе девушки в разводе и находятся в «творческом» поиске. Моё текущее присутствие у Али явилось для них полной неожиданностью, она не успела их предупредить, и подружки приехали на традиционный девичник. Сама Аля не очень рада визиту, но не гнать же их взашей.

Как ни странно, девушки мне сразу понравились.

При виде Анны, рослой круглощёкой барышни, из памяти вынырнула характеристика настоящей «дочери Евы», данная старшиной Васковым «Есть на что приятно поглядеть!». Густые тёмно-рыжие волосы и усыпанная веснушками белоснежная кожа вкупе с яркими сине-голубыми глазами полностью соответствовала моим гипотетическим представлениям о дочерях Ирландии. Девушка после краха супружества проживала в однушке на Каховке и работала телефонисткой районной АТС.

Вторая подруга относилась к хорошо мне известному миру продавщиц, с которыми я вволю пообщался до своей ранней женитьбы.

Работницы советской торговли – «это что-то особенного!». По молодости лет я без всяких корыстных целей регулярно «поддруживал» с продавщицами самых разных магазинов нашей Автозаводской, что, как выяснилось, очень облегчало и расцвечивало ежедневную прозу жизни. Все девушки, как на подбор, «твёрдо стояли на ногах» и являлись жизнелюбивыми «пеструшками-невозможницами», не ожидающими «серьезных намерений». В отличие от многих знакомых из «прослойки» интеллигенции, они имели крепкую нервную систему, никакой склонности к депрессии, и всегда были не прочь выпить и подрезвиться.

Плотную невысокую крашеную блондинку Инну немного портили золотая коронка на нижней челюсти и избыток макияжа на симпатичном личике. Она сразу достала из объёмной сумки бутылку экспортной «Посольской» и две «Советского Шампанского». За ними последовал стандартный набор продуктового дефицита – батон сырокопчёной колбасы, сервелат и банка красной икры. Анютины гостинцы были попроще: банка шпрот, кусок российского сыра и коробка шоколадных конфет. Кроме того, обе девушки привезли мальчуковые игрушки Алиному сыну и очень расстроились, что его не увидят.

Аня отправилась помогать Але на кухне, а Инна со словами «Обожаю Шампусик!», по-хозяйски достав из серванта бокалы, умело откупорила бутылку и разлила шипучку. Я отказался со словами «напитки не мешаю!», налил себе водки, и по её инициативе мы тут же выпили «на брудершафт», чтобы сразу перейти на «Ты». Целовалась Инна очень умело, большой опыт чувствовался.

Когда Аля с Анной вернулись с горячим, Инна уже вовсю делилась со мной подробностями производственной и личной жизни. Анюта сначала меня несколько дичилась, но после «Белого медведя» – коктейля из водки с шампанским, перестала стесняться и активно включилась в общую застольную трепотню. Обед плавно перешёл в ужин, включили магнитофон, и я по-очереди танцевал с дамами «медляки». Девчонки пошушукались, и Аля предложил мне пригласить брата, но из телефонного разговора с отцом выяснилось, что Борьки до завтра не ожидается. К десяти часам вечера напитки закончились, и я по привычке стартовал в наш центральный районный ресторан «Огонёк».

Инна увязалась со мной за компанию. Её приятно удивил оказанный приём: едва увидев меня, швейцар дядя Петя гостеприимно распахнул закрытую дверь с постоянно висящей табличкой «Мест нет». Курящий в предбаннике завсегдатай Дима, мясник из Кожуховского Гастронома, сразу полез обниматься, по ходу дела заодно плотно облапив Инну. Вызванная из зала официантка Люба, внимательно оглядев мою спутницу, со словами «Опять с новым симпомпончиком пришёл! И где только находишь!» ушла в подсобку за напитками. В фойе вылетел мой друг детства Эдуардик, услышавший от Димы о моём появлении. От Эдика отбиться не удалось. Присев за его столик, мы выпили «Со свиданьицем!», «За здоровье!» и за «Прису-зде-дам!», причём Инка уже активно строила Эдику глазки, невзирая на то, что соотношение полов за столиком было 2:1 в пользу женщин.

Во время подъёма в лифте на 5-й Алин этаж Инна слишком активно прижималась ко мне в тесной кабине, но, будучи уже серьёзно не в себе, я значения этому не придал. Посиделки активно продолжились, но перегрузка алкоголем сказалась, и меня потянуло на боковую. Аля отреагировала мгновенно – расстелив диван, она отгородила его откуда-то взявшейся ширмой и потушила верхний свет. Я прямо в одежде плюхнулся поверх одеяла, а подружки продолжили негромкое застолье под свет настольной лампы.

Я проснулся в полной темноте от чьих-то неуверенных попыток расстегнуть мне ремень. Со словами «подожди, сейчас сам» я быстро сдёрнул с себя джинсы и притянул к себе девушку. Каково же было моё удивление, когда я понял, что обнимаю не Алю. В этот момент приоткрылась дверь, и Алин голос тихо спросил: «Инка, ты где?». Инна резко отстранилась от меня и совсем сонным голосом пробормотала: «Да здесь, здесь». На мгновение вспыхнул свет, и ничего не заподозрившая хозяйка, аккуратно приподняв подругу, со словами «Да ты не дошла до места» отвела её за шторку и уложила на небольшой детский диванчик. Вернувшись, Аля завершила процесс моего раздевания, и крепко обняв, мгновенно уснула.

Воскресным утром, нечётко помнящие завершение вечеринки и смущённые, девушки, тем не менее, с удовольствием плотно позавтракали с употреблением горячительного «для поправки здоровья» и уехали со словами «до следующих приятных встреч!». Оказалось, что Анюта ночевала в пустующей соседней комнате на раскладушке, которую Аля там держала для особых случаев.

Ближе к вечеру заявились «тёща» с внуком. Симпатичный мальчуган, слегка похожий на Алю, но более славянской внешности, смущаясь присутствием постороннего, не удостоив меня общением, сразу проследовал к себе за ширму. Явно порадованная моим присутствием Алина мама, доставая из многочисленных кошёлок припасы, внезапно вытащила литровую бутыль прозрачной жидкости и протянула мне. «Это тебе! Первач очищенный, для себя гоним!». У нас дома на употребление спиртного отцом было наложено строгое неснимаемое «вето», поэтому такой презент от представительницы старшего поколения явился для меня неожиданностью. Опробовать продукт «тёща» со мной отказалась под предлогом, что ей ещё далеко домой добираться. Но при следующей встрече обещала обязательно: «Ты не сомневайся!».

Проводив мать, Аля немного позанималась с сыном и уложила его спать. Когда мы вместе перед сном принимали душ, она попросила: «Ты уж потерпи ночку до завтра, когда я Серёжку в сад отведу!».

В понедельник рано утром после плотного завтрака пельменями я отбыл на службу. За неделю моего отсутствия в нашем научно-исследовательском отделе ничего особо выдающегося не произошло. Если бы не комплимент встреченной в коридоре молодящейся бухгалтерши «Выглядишь как новый, аж завидно!» и подначка начальника «Вижу, не впустую неделю провёл. Похудел и возмужал и наоборот! Не иначе снова подженился на молоденькой!» можно было подумать, что моё отсутствие прошло незамеченным.

Стол был уже накрыт к моему приходу со службы. Но нам было не до затяжных трапез. Слегка перекусив и вбросив «первача» для настроения, мы плюхнулись на диван и «запрыгали в своих простынях, как зайцы!», навёрстывая перерыв в две ночи.

Утро вторника в точности повторяло понедельник, с серьёзным дополнением в виде сладких утренних ласк, из-за которых я чуть не опоздал на службу. Но жизнь, впервые после развода, начинала принимать какую-то устоявшуюся форму, выходить на нормальный режим, так любимый мною. В лаборатории дела шли не шатко, не валко, никаких серьёзных перемен и прорывов не ожидалось, и к вечеру вторника я уже с нетерпением ожидал привычно вкусного непродолжительного ужина и бесконечной ночи любви: «Человек быстро привыкает к хорошему!».

Около двух часов ночи раздался тревожный звонок в дверь. Мы валялись в обнимку, ещё совсем не собираясь спать. С неохотой оторвавшись, Аля пошла посмотреть – в чём дело. В коридоре раздался весёлый смех, громкие голоса, и дверь в комнату резко распахнулась.

В проёме стояла высокая фигуристая красотка, с интересом всматриваясь в меня нетрезвым взором. «Так вот он какой, твой нынешний! Хорош, ничего не скажешь! Не зря мать нахваливала, а уж она-то разбирается!», – хрипловатым, берущим за душу голосом проворковала она. «Знакомься, Кость! Это моя старшая сестра – Динара! И Михаил!». Из-за плеча Динары появилась циркульная мужская физиономия, сразу напомнившая мне Шуру «Помидора». «Ну что, сестрёнка. Где мы можем расположиться? У нас всё с собой!», – нахраписто продолжила Дина. «Мишка! Доставай!». И Михаил послушно стал метать на стол какие-то общепитовские закуски, две узбекские лепёшки и бутылку водки с ресторанным штампом. «Нам премию дали, и мы с Динкой это дело обмывали в «Узбечке»!», – пояснил, слегка смущаясь, Михаил. «А потом, она предложила поехать сестру проведать!», – закончил он уже совсем увядшим голосом, напоровшись на мой недобрый взгляд. «Дайте-ка я хоть встану, трусы одену!», – я резко перешёл в сидячее положение, не вылезая из-под одеяла. «Да чего я там не видела…», – начала Дина, но осеклась под взглядом сестры, и все трое вышли в коридор.

Будучи жаворонком, ночных посиделок я не любил никогда. Но жизнь периодически не оставляла мне выбора. Сразу озвучив, что мне рано с утра – на работу, я наполнил ночным гостям рюмки, а себе наливать не стал. «Нам самим к восьми на смену!», – заявила Динара. «Так что рассиживаться не будем! Сестрёнка, дай-ка ключ от нашего номера!», – и, взяв выданное Алей постельное бельё, ушла застилать раскладушку со словами «Мишка! Не тяни резину! Я в душ и в койку!». Видя, что я не поддерживаю компанию, Михаил, наскоро выпив три рюмки подряд под лепёшку, ушёл вслед за Динарой.

Расстроенная Аля произнесла: «Всё никак не нагуляется! Муж её когда-нибудь убъёт!». Я не понял: «А это кто?» «Очередной хахаль! Весь завод знает! Мать испереживалась вся!», – в сердцах проговорила девушка.

Наши с Алей ласки на фоне Динариных безумств казались детскими играми. Несмотря на приличную толщину стен спать не представлялось возможным. Как выдерживала натиск двух упитанных тел раскладушка – остаётся загадкой. Только под утро любовнички угомонились, и мы с Алей, наконец, забылись сном.

На службе я весь день засыпал, давая повод для нескромных намёков молодым коллегам. Отпросившись пораньше и дав начальнику лишний раз поупражняться в остроумии на тему моих амурных побед, я пришёл домой около пяти, и пока Аля готовила ужин, прилёг немного подремать. Заснул так крепко, что звонка не услышал.

Открыв глаза, я с удивлением увидел сидящего за столом крупного раскосого блондина с напряжённым выражением лица. Увидев, что я проснулся, Аля скороговоркой произнесла: «Костя, знакомься, это Ренат, муж моей сестры Динары, которую ты никогда не видел!». Я поднялся, поздоровался и пошёл умыться со сна, пытаясь вникнуть в смысл проговоренной Алей шарады. К моменту моего возвращения атмосфера в комнате заметно потеплела. Ренат, не спрашиваясь, налил мне принесённого коньяку и звучно провозгласил: «За знакомство!». Калейдоскоп родственников уже начинал меня утомлять, но я надеялся, что этот заскочил ненадолго.

Моим ожиданиям не суждено было сбыться, но осознал я это существенно позже. Парень весил килограммов на двадцать больше меня и оказался к алкоголю очень стойким. Держаться с ним наравне мне помогло только то, что я усиленно закусывал, а он почти не ел и приехал изрядно навеселе. После общих фраз и тостов разговор перешёл на личности, и уже плотно нагрузившийся «свояк» начал изливать мне душу. После полуторачасового повествования, подробно осветившего все нюансы своей захватывающей семейной жизни, прерываемого регулярным вбрасыванием очередной рюмки, Ренат, окончательно осоловев, потерял нить разговора.

К удивлению смена мною темы на производственную, оказала вытрезвляющий эффект. В течение двух часов мастер – «золотые руки» в деталях описывал весь технологический процесс производства «исключительно тонкого механизма повышенной точности». При этом рассказчик пускался в лирические отступления на грубые материальные темы, где затрагивал вопросы левых заказов, «пересортицы» и особо удивившей меня контрафактной продукции. Аля прервала затянувшийся монолог Рената на самом интересном месте, спросив его «Как ты домой попадёшь?! Давно ночь на дворе!». В ответ ударник труда предъявил пухлую пачку четвертаков и резонно ответил, что такси ездят всю ночь. И только в этот момент я понял, что ревнивый муж, засев у нас в засаде, поджидает неверную жену.

Около трёх часов ночи выговорившийся родственник уехал к себе в Кубинку, и мы, наконец, смогли прилечь. «Надеюсь, сегодня больше гостей не ожидается?», – пошутил я и сразу пожалел о сказанном. У Али задрожали губы, она отвернулась от меня и уткнулась в подушку. Очередная бессонная ночь оказала своё действие – будильник с утра разбудить меня не смог. Чертыхаясь, я вылетел на работу голодный и злой.