Текст книги "С любовью за любовь. Сборник рассказок"

***

К пятому курсу у Петьки из-за постоянной усиленной нагрузки на глаза (перезанимался!) серьёзно подсело зрение. Врач выписал ему очки, но Пётр носил их неохотно, а в компаниях просто стеснялся, что дополнительно ухудшало и без того не радостные офтальмологические показатели.

Как-то летом, возвращаясь с практики в свободную квартиру в рассуждении повеселиться с дамами (что совершенно естественно в молодые студенческие годы), в вагоне метро мы оказались в компании двух якуток (или эвенок, в общем, представительниц народностей Крайнего Севера). Плоские циркульные лица, глазки-щёлочки, плотные коротконогие фигуры – всё вкупе очень напоминало нанайца Кола Бельды, известного эстрадного певца той поры. Я присел на лавочку напротив, а Петька с Володей Г-ным, нашим сокурсником, присоседились вплотную к дамам. Как известно: «Лицом к лицу лица не разглядишь!». Будучи без очков, Пётр видел девушек как сквозь сито, но сидящий рядом весельчак Вовка нашептал, что «барышни – высший класс!». И Петюня залился соловьём… Его мощная мужская «харизма» опять оказала себя, и девчушки согласились выйти вместе с нами на Петькиной станции, чтобы «совместно с молодыми людьми послушать последние хиты зарубежной эстрады в совершенно невинной обстановке». Уже покидая вагон, Пётр одел очки. Выражение его лица при взгляде на «снятых» подружек изменилось настолько, что узревшие его жительницы Заполярья немедленно впрыгнули обратно в поезд и укатили восвояси.

Искренний Петюня никогда не умел скрывать эмоций!

В Ленинград

«Я вернулся в свой город, любимый до слёз!»

Из песни

Сентябрь 83-го выдался на редкость тёплым и без дождей. Как-то в середине рабочей недели у нас в лаборатории раздался телефонный звонок. Взявший трубку начальник «Карась» сказал: «Это тебя – брат!». У нас с Борькой тембр голоса и манера разговора были очень схожи, несмотря на разницу в 6 лет. «Что поделываешь?». «Работаю!». «Пойдём на Абельмановку – пива попьём! Погода отличная и вообще!». Я отпросился у «Карася» на полдня под предлогом проводов младшего брата в другой город, даже не предполагая, что «как в воду глядел».

На Абельмановской улице располагался двухэтажный пивной бар, проходивший под названием «Клешня» из-за крупно-форматного светящегося рака на фасаде здания. Заведение как две капли воды походило на «КПЗ» (Киевский Пивной Зал), пивную на Варшавке, кафе «Сенеж» у нас на Симоновском переезде и другие «стекляшки», выполненные по типовому общепитовскому проекту. В «Клешне» работал мой друг детства Володя «Дзержинец». На лацкане белого врачебного халата, используемого им в качестве спецодежды официанта, у Володи постоянно отсвечивал маленький красный значок с золотым, легко узнаваемым профилем Феликса Эдмундовича. Мы с Вовой дружили со старшей группы детского сада, располагавшегося в крайнем подъезде нашего сталинского дома. Позже Володина семья переехала в район Птичьего Рынка, и он как в воду канул. Но, когда я, повзрослев, в институтские годы начал посещать увеселительные заведения своего района, в «Клешне» произошла неожиданная и радостная встреча, и больше мы уже не теряли друг друга из виду. Завсегдатаем заведения я не стал, но при прочих равных предпочитал его всем остальным. Володя, как и большинство моих друзей и знакомцев, естественным образом «по наследству» перешёл Борису и, как и остальные, крепко с ним задружился.

Невзирая на превалирующий мужской состав посетителей, пивная выглядела вполне прилично, и некоторые смельчаки даже отваживались приводить туда дам. На первом этаже размещались автоматы с пивом по 20 копеек за кружку и высокие круглые столы – стойки. Окрестные мужики обычно забегали туда на ходу вбросить пару кружек или распить по-быстрому принесённые с собой более серьёзные напитки. Зато второй этаж располагал к продолжительным посиделкам: деревянные столы на шесть человек с лавками, официанты в белой униформе, меню с выбором холодных и горячих закусок. К семи вечера в зале «яблоку было негде упасть», но днём «ресторанная» часть заполнялась, в лучшем случае, наполовину.

В солнечную апрельскую субботу мы с братом и Эдиком зашли в «Клешню» оперативно промочить горло по дороге на Калитниковское кладбище, где у «Родственника» покоился трагически рано погибший отец. Внезапно привычный гул голосов и звон кружек сменился мёртвой тишиной. Мы непроизвольно повернулись ко входу: на верхних ступенях ведущей в зал лестницы стояли жених при всём параде и невеста в белоснежном кружевном платье и фате. Сзади их подпирали свидетели с лентами через плечо и полторы дюжины гостей. Молодые внимательно оглядывали помещение в поисках свободных мест. В наступившем молчании прозвучала хрипловатая догадка Эдуардика: «А что! Может они здесь познакомились?!».

«Халдей» Володя всегда очень радовался нашему появлению, провожал за любимый стол у окна и, по возможности, никого не подсаживал. Когда зал начинал переполняться, Вова с извинениями присосеживал к нам казавшихся ему приличными посетителей. Когда пиво уже не орошало, «Дзержинец» бегал через улицу в Гастроном за «белой». Водку закусывали шашлыком, который всё тот же официант приносил из «Шашлычной», расположенной через два дома от Гастронома.

Однажды весенним вечером нам составили компанию два по виду старших научных сотрудника в модных блайзерах, водолазках и с дефицитными портфелями-«дипломатами». Они взяли по две кружки пива и тарелку стандартных мелких креветок и продолжили, видимо начатый ранее, узкопрофессиональный разговор, непонятный непосвящённым. Выпив залпом первую кружку и отхлебнув из второй, они дружно сдвинули початые ёмкости, и сидящий напротив меня, не глядя, отработанным движением вынул из своего кейса фляжку со спиртом и долил в пиво, а второй столь же привычно, достав из нагрудного кармана шариковую ручку, размешал «ёрш» в обеих кружках.

Для нашей компании этот пивной бар нередко превращался в некое подобие молодёжного клуба. Мы приходили обсудить грядущую поездку в Крым, отпраздновать дни рождения, подбить итоги очередного вояжа в Гурзуф или просто посидеть – пообщаться. Андрюшка «Крекс» и Мишка «Дед», Колюня «Ленинский Стипендиат» и Мишка «Рыба», Шура «Портос», братья Афанасьевы, Мишка «Алхимик», Эдуардик «Родственник», Шура «Помидор», Костя «Моська», Игорь «Бамбина», «Джеф», Борис «Рашенский», Андрюха «Неман» – кто только не сиживал здесь с нами с братом в разные годы, с удовольствием участвуя в дружеских беседах за поглощением неимоверного количества пива с последующим переходом на крепкие напитки.

Заправлявшему на местной кухне нашему приятелю Мише, невысокому крепышу среднего возраста и обладателю изрядного брюшка, Борька за пару месяцев до этого сшил модный комбинезон из белого тика под перо, в котором повар и нарезал по пивбару. Любимая и основная работа Миши состояла в сортировке креветок на стандартные и «приоритетные», подаваемые только сведущим посетителям помимо меню за совершенно другие деньги.

В этот раз визит пошёл по накатанной. Сначала мы выпили пива с «приоритетными», потом вышедший с кухни Миша поджарил нам яичницу с ветчиной, а уже затем «Дзержинец» сгонял за «пшеничным» вином, которым угостился вместе с нами. Время летело незаметно. Ближе к закрытию Миша, плотно утвердившийся у нас за столом, вынёс из подсобки коньяк под шашлыки, и мы продолжали праздновать дружбу, оставшись одни в зале. Совершенно естественным образом беседа свернула в сторону Ленинграда, где Миша проходил срочную службу коком, и внезапно Борька предложил съездить в город на Неве к его гурзуфской подружке. Оба работника торговой сферы дружно отказались, как связанные семьёй и работой, а меня перспектива неожиданно увлекла.

Я всегда легко снимался с места, да и Питер не навещал уже несколько лет. Невзирая на поздний час, я отзвонился из телефона-автомата у входа в заведение домой начальнику и выпросил три дня отгулов, полагавшихся мне за ударную работу в подшефном совхозе. Миша насильно всучил нам полусотенную бумажку со словами «В другой раз вернёте! Вам сейчас нужнее!», а Володя из загашника принёс связку дефицитной воблы «в дорожку».

На Ленинградском вокзале проблем с билетами не возникло. Купив плацкарту на ближайший поезд, мы даже успели посетить привокзальный ресторан. Как следствие: я с трудом попал билетом в руку проводницы, а Борис, укладываясь наверх, убрал под мою нижнюю полку свои новые, недавно купленные в «Берёзке» ботинки «Саламандер», которыми очень дорожил. Проснулся я посреди ночи от непонятного шума – Борька забыл, что надёжно спрятал дорогую обувку, и теперь проводил тщательный опрос соседей, обещая применить нестандартные методы воздействия. Кое-как успокоив перепуганных попутчиков и насмерть зашнуровав на Борьке драгоценные башмаки, я снова «придавил ухо».

«Град Петров» встретил нас приветливо: из репродукторов доносился голос Пугачёвой, исполняющий песню «Ленинград» на слова Мандельштама. Несмотря на очень раннее утро на улице было светло и достаточно тепло. У выхода из вагона нас встретил носильщик, везущий низкую багажную платформу на колёсиках, и сразу предложил «Эх, прокачу!». «Что такие невесёлые? Или «головка бо-бо, денежки тю-тю?», – сразу проявил он знакомство с алкогольным фольклором. Я неоднократно замечал, что на пару с братом мы производили на окружающих располагающее впечатление – абсолютно посторонние люди охотно шли нам навстречу и предлагали помощь, даже когда мы к ним не обращались. Прокатив нас через весь перрон, Виктор, так он представился, привёл нас в полуподвальный этаж здания Московского Вокзала.

Огромный стол в окружении двух лавок в сочетании со слабо освещёнными низкими сводами потолка сразу выдернули из памяти подвалы описанного Гиляровским трактира «Ад» на Трубной. Но в отличие от московского притона, здешнее помещение выгодно отличалось чистотой и полным отсутствием посетителей. Кроме нашего провожатого присутствовала ещё пара его коллег, вполне приветливых мужиков неопределённого возраста. Открыв крышку вместительного ящика с надписью «Песок», расположенного непосредственно под пожарным стендом с багром и прочими противопожарными атрибутами, Виктор изъял одну из лежащей на песке батареи водочных бутылок. Очень кстати пришлась оставшаяся «дорожная» вобла, отлично оттенившая вкус «Пшеничной». За первой оздоровительно-ознакомительной последовала следующая «кегельная» ёмкость, в процессе употребления которой неожиданно выяснилось, что кроме имени, фамилии и примерного года рождения о своей ленинградской подружке Борька ничего не знает. Она недели за две до нашей поездки ему звонила, приглашала в гости и даже диктовала адрес, но брат не озаботился записью этой нужной информации.

Ровно в 8 утра пошедший вместе с нами к только открывшейся «Ленгорсправке», Виктор исключительно доходчиво объяснил знакомой киоскёрше отчаянность положения. И уже через пятнадцать минут Борька выяснял из телефона-автомата у своей ленинградской пассии точный адрес. Знакомец наших новых друзей, дежурящий у вокзала «частник», абсолютно безвозмездно отвёз нас по указанному адресу, правда, за ещё одну бутылку «сучка» и «портвейн розовый – самый дамский» мы щедро расплатились. Не идти же, в самом деле, в гости с пустыми руками!

Ирку я не помнил, так же как и её подругу, приехавшую на квартиру практически вслед за нами, хотя мы познакомились с обеими в Гурзуфе прошедшим летом во время празднования Борькиного Дня Рождения в коктейль-холле. Тогда у брата с Иришкой сразу случилась горячая любовь, и они уже не расставались до нашего отъезда из Крыма. Подруга хозяйки, Людмила, сразу мне понравилась – рослая спортивная блондинка с правильными чертами лица западнославянского типа. Родом она была из-под Питера и проживала на съёмной квартире, но немедленно примчалась по первому звонку подруги. Мама хозяйки отбыла в короткую командировку, и квартира до конца недели находилась в полном нашем распоряжении.

Меня многое удивило в планировке помещения. Из небольшого коридора двери вели в совмещённый санузел с крошечной сидячей ванной и две комнаты. Через бо́льшую гости попадали в ещё одну маленькую комнатку и на кухню, из которой в ванную открывалась форточка на уровне середины стены. Задумку архитектора я оценил на третий день пребывания, когда днём после возвращения из города, насквозь промокший и продрогший, уселся в ванну под горячий душ греться. Внезапно распахнувшаяся форточка явила мне руку брата со стаканом согревающего «пшеничного» напитка.

Рано умерший отец хозяйки служил на торговом флоте, «ходил в загранку», и это чувствовалось во всей обстановке квартиры. Невиданный настенный холодильник висел в кухне прямо над полезной форточкой, да и в комнатах наличествовало изрядное количество привозных вещиц. Борька с Ириной обосновались в отдельной комнате при входе, а мы с Людой заняли маленькую дальнюю. С утра девушки отбывали на учёбу в Мед. Академию, а мы с братом уходили гулять по городу. С погодой нам повезло, только однажды на полдня зарядил холодный частый дождь. Встречали мы своих подружек днём в центре и шли обедать в сразу приглянувшуюся двухэтажную шашлычную, отдалённо напоминавшую место нашего Московского старта.

По сравнению с нашей районной «Шашлычкой» еда существенно уступала и по качеству и по размеру порций, но само заведение приятно радовало чистотой и интеллигентной публикой. На удивление – к распитию принесённых с собой напитков в кафе действительно относились резко отрицательно. Выправлял положение Борькин джинсовый комбинезон, в нагрудный карман которого идеально помещались две чекушки. Как правило, после трапезы мы вчетвером посещали кино или музей по выбору дам, а уже затем отправлялись домой ужинать и праздновать любовь. Особых гастрономических изысков студентки готовить не умели, так что дома мы каждодневно довольствовались вермишелью с жареными куриными ножками, что в сочетании с водкой и домашними соленьями нас вполне устраивало.

В каждый визит "Северная Венеция" открывалась мне с новой стороны. В этот раз она порадовала на удивление тёплой сухой погодой и непривычной уютностью, никогда прежде мною не замечаемой. Скорее всего, причиной этого нового ощущения являлась любовь и ласка, которыми нас окружили наши питерские пассии. Людмила стала для меня и замечательным экскурсоводом, и заботливой подругой, и нежной, сперва неумелой, но быстро постигающей науку страсти наложницей. Разница в семь лет и мой богатый жизненный опыт слегка пугал юную медичку, но виду она не показывала и всячески уверяла меня в свободе наших отношений. В Гурзуфе застенчивая студентка сторонилась буйной компании ветеранов – завсегдатаев, но её лучшая подруга без памяти влюбилась в Борьку, и Люда была вынуждена проводить время в нашем обществе и постепенно привыкла к «абсолютно отвязным москвичам». Мой внезапный приезд явился для неё нежданным сюрпризом, но мы на удивление быстро притёрлись друг к другу, тем более, что постоянного серьёзного ухажёра у девушки не было. Борька со своей Иркой каждый раз отрывались друг от друга с болью, что положительно влияло и на наш союз.

В грядущий понедельник утром «как штык» я должен был объявиться на службе, поэтому ещё в пятницу купил билет на воскресную «Красную Стрелу». Что означает купе категории «полулюкс», кассирша объяснить мне не смогла, но в любом случае других билетов уже не было. С самого утра в воскресенье вчетвером мы сели «тризновать» разлуку. Кто больше печалился о расставании – сказать трудно, но обе ленинградки к середине дня горевали навзрыд. Устроив вечером затянувшийся прощальный ужин в полюбившемся кавказском заведении, мы едва успели к отходу поезда. Расцеловавшись со всеми на прощание, я влетел в своё купе. На первый взгляд «полулюкс» напоминал половину обычного купе, только верхний ярус в нём располагался существенно выше, и к нему вела стационарная лесенка. Интеллигентного вида мужчина средних лет, стоя на ней, застилал верхнюю полку, собираясь отойти ко сну. Бросив сумку под свою нижнюю, я рысью пролетел несколько вагонов в поиске ресторана. Кухня не работала, но бутылку коньяка мне отпустили. Не видя смысла сидеть одному в ресторане, я побрёл обратно в свой вагон, решив угоститься напитком в компании соседа. Каково же было моё удивление, когда открыв дверь купе, я узрел сидящего на моей полке Борьку, деловито обсуждающего с попутчиком климатические особенности обеих столиц. Не дожидаясь вопроса, брат спокойно объяснил: «Я подумал – Тебе одному будет грустно возвращаться, и решил составить компанию!» «А как же Ирина?» «Пообещал через пару недель приехать – навестить!». Про проход в вагон и проводницу я у него не спрашивал, зная, что обаять любую даму для Борьки труда не составляло. Зашедшая вскоре приятная девчушка в ладно сидящей форменной мини-юбке подтвердила мою догадку, принеся дополнительный комплект белья и открыв над нашими головами ещё одну – третью полку, расположенную между нижней и верхней. В таком «полулюксе» мне путешествовать ещё не доводилось. Расположенная в противоположной стене дверца скрывала крохотный туалет с унитазом и раковиной, что придавало поездке дополнительный комфорт. Нашему соседу пришлось несладко – практически до утра, подогреваясь коньяком, мы обсуждали прошедший визит и строили планы на будущее. В Москве, условившись созвониться, я поехал на службу, а Борька на учёбу.

Трудовая неделя прошла в штатном режиме, и в пятницу вечером после службы я заехал в «Клешню» отдать долг Мише. В трамвае по пути на Абельмановку встретился Вовка «Афанасий», с удовольствием ко мне присоединившийся. В пивбаре я с удивлением узнал, что ещё в среду брат рассчитался с поваром и после недолгих, но бурных посиделок вместе с Мишкой «Дедом» стартовал в Питер. Изрядно выпивший и потому сразу возбудившийся «Афанасий» со словами «А чем мы хуже?!» стал настаивать на немедленной поездке вдогон. У Вовки с «Дедом» присутствовало серьёзное соперничество, особенно в части девиц.

Удивление Борьки и потрясение «Деда», открывших нам дверь Иркиной квартиры ранним утром следующего дня, не поддаётся описанию!

Ещё с полгода мы с непредсказуемой периодичностью навещали наших подружек в славном городе на Неве, в каждый заезд находя что-то новое и интересное….

«Orient» на жизнь
Небольшая сага о Велозаводской

«Я всегда твердил, что судьба – игра

Что зачем нам рыба, раз есть икра.

Я сижу у окна. За окном осина.

Я любил немногих. Однако – сильно»

И. Бродский

Весной 84-го после стремительного развода я впал в затяжную «жизненную коллизию». С детства приученный отцом к строгому порядку, я, едва повзрослев, постарался наладить правильный устойчивый режим жизни, включающий интересную работу и любимую семью. Как только одна из основных составляющих исчезла, мой привычный мир рухнул.

Дома у родителей раздражало абсолютно всё, особенно самые близкие, а альтернативной жилплощадью я не располагал. К счастью, на службе к ситуации отнеслись с пониманием, и трудовые будни не действовали мне на нервы. Но непривычная пустота, обычно заполненная общением с женой и дочкой, меня угнетала. Пустившись на недолгий период во все тяжкие, я быстро устал от калейдоскопа весёлых компаний и всевозможных участливых и любвеобильных дам. Облегчения это не принесло. Паскудная мартовская погода – «развезюха», говоря словами моей маленькой дочурки, вкупе с серой Автозаводской действительностью также настроения не улучшала.

Как ни странно, путь выхода из «коллизии» указал мне слабо знакомый мясник Пашка, практикант из нашего магазина «Продукты». В тот тяжёлый понедельник он встретился мне в полвосьмого утра в мясном отделе, куда я с «заднего крыльца» зашёл к друзьям, «работникам ножа и топора», купить «из под полы» бутылку водки, задолго до открытия винного отдела. «Где собираешься подлечиться?», – спросил Павел, явно набиваясь составить мне компанию. «Ты же не пьёшь в рабочее время!», – резко отсёк я намечающееся предложение. Но неунывающий молодец не обиделся: «Я думал тебя познакомить с одной разведёнкой из дома наискосок. Не пожалеешь!».

По дороге Пашка рассказал, что накануне «склеил» совсем юную девчушку, зашедшую купить мяса в самом конце трудовой вахты. Быстро сменившись, он проводил симпатичную покупательницу домой, где был ошарашен наличием её трёхлетнего сына. Барышне оказалось уже двадцать пять лет, и двадцатилетнему мяснику, активно занятому поиском будущей спутницы жизни, она, ну никак, не подходила. Встречая меня ежеутренне и зная побудительную причину напасти (моя бывшая проживала над магазином, и наш развод обсуждал весь двор), Павел, по-мужски сочувствуя, решил поделиться находкой. А вдруг?!

Девушка оказалась дома и встретила нас приветливо. Среднего роста с отличной, слегка прикрытой коротким халатиком фигурой, она казалась высокой за счёт стройности и длинных красивых ног, сразу привлекающих внимание. Огромные серые глаза светились на симпатичном скуластом лице, увенчанном шапкой тёмно-русых волос. Как позже выяснилось, дома той весной Аля находилась почти постоянно, на время оставив работу для устройства сына в детский сад. В контексте мужских привязанностей – она была совершенно свободна: за год до описываемых событий Аля развелась с сильно пьющим мужем, бывшим сотрудником милиции, а ныне хроническим пациентом районного наркологического диспансера.

Занимая с сынишкой просторную комнату с вместительной лоджией в трёхкомнатной коммуналке, она вполне удовлетворялась своими жилищными условиями, но соседняя, никем не занятая, жилплощадь не давала ей спать спокойно. Бывшему супругу, ещё в бытность его на хорошем счету, в Райсполкоме обещали со временем выдать ордер на пустующее помещение, но водка раньше выселила его из квартиры навсегда. Предприимчивый сотрудник органов, договорившись в домоуправлении, даже сумел заблаговременно обзавестись ключом от запертой двери, который теперь хранился у Али.

Всю эту информацию я с трудом воспринял только на следующее утро.

Кратко представив меня «Знакомься, Аля! Отличный мужик! Константин! Только что развёлся!», Пашка отправился рубить мясные туши, даже не притронувшись к «пшеничному» вину. Хозяйка быстренько накрыла на стол, порадовав меня домашними огурцами и помидорами выдающегося засола и квашеной капустой с клюквой и виноградом. В начале застолья тет-а-тет девушка выпивала наравне со мной, потом стала пропускать. Через полчаса хождения вокруг да около разговор упёрся в тему личного одиночества, близко затронувшую обоих. Перебираясь ко мне поближе, Аля пересела на диван, который на мой нетрезвый взгляд волшебным образом мгновенно разложился сам. Вспышка чувств и ощущений была настолько сильной, что я практически лишился чувств в момент апогея и сразу крепко заснул.

Разбудил неописуемый аромат домашних пельменей, который воздействовал на меня как запах валерьянки на кота.

У меня, не избалованного маминой стряпнёй, к самодельным пельменям присутствовало особое отношение. Когда бывшая тёща, большой мастер кулинарии, лепила мои «любимки» – я брал на службе три дня отгулов и, сидя дома, по несколько раз в день поглощал только одно блюдо, преимущественно в бульоне.

Алины пельмени не уступали тёщиным. Непродолжительно, но активно применив «Столичную» под моё любимое горячее, мы быстро переместились на диван и повторили утренний опыт. Эффект превзошёл все ожидания, и я снова отключился.

Ближе к вечеру я проснулся в одиночестве с ощущением пустоты и не сразу вспомнил, где нахожусь. Открылась дверь, и вошла Аля, одетая в пальто и сапоги: «Я в садик. Скажу, что до пятницы сына на пятидневку оставлю. И в магазин заскочу, а то у нас горючее закончилось!».

Ситуация нравилась мне всё больше и больше. Я не испытывал привычного раздражения, присущего состоянию «после многодневного вчерашнего», чистота и так любимый мною порядок в комнате радовали глаз, и впервые за многие дни в душе разлилось непонятное умиротворение.

На волне наступившей эйфории я позвонил домой начальнику и отпросился на положенную мне за сверхурочную работу в совхозе неделю отгулов, чем окончательно закрыл проблему «завтрашнего дня». После возвращения Али из магазина уже привычный и радующий цикл «стол-диван» повторился неоднократно.

Главными качествами любой девушки, критичными и необходимыми для меня при совместном проживании, всегда являлись чистоплотность и страсть к порядку. Сразу выяснилось, что у Али с любимыми образующими идеального быта – полный ажур. Весь следующий день я нарезал по квартире в набедренной повязке из полотенца: моя одежда, за исключением «Аляски», оказалась выстиранной и сохла на лоджии.

Три дня пролетели как в забытьи. Вследствие регулярного неумеренного употребления бодрящего сорокаградусного напитка, у меня возник известный каждому плотно выпивающему мужику эффект «сухостоя», так подробно описанный Аксёновым: «В конце недельных приключений, после бесконечных восторгов, отлетов, улётов, мужских прений с рыготиной, махаловок, побегаловок, всякого разнообразия напитков, в конце всей этой свободы руки и ноги очень слабели, голова весьма слабела также, но в крестце появлялась исключительная тяга, совершенно удивительная бесконечная тяга. Выдающийся генератор. Даже так случалось иногда, что измученное тобой существо засыпает, а ты все еще в активе!». Аля была вне себя от восторга, особенно в самые ранние часы дня, когда эффект проявлялся наиболее ярко. Её восхищённый рефрен «Я никогда не верила, что такие мужики, вообще, бывают!» очень грел мне сердце и заставлял особенно усердствовать.

В пятницу сладкие утренние ласки были прерваны затяжным звонком у входа в квартиру. Аля, накинув халатик, выскочила из комнаты, прикрыв за собой дверь. В коридоре с девушкой вступил в диалог напористый мужской голос, показавшийся мне знакомым. Я едва успел натянуть джинсы, когда в комнату по-хозяйски зашёл мой младший брат Борис, с интересом оглядывая помещение. Аля, настороженно глядя на него, быстро произнесла: «Я сказала, что никого у меня нет! Но он увидел в коридоре твои кроссовки, и начал надсмехаться!». «Такого высокого „Адидаса“ на Автозаводской только два: у него и у меня! Я сам их у Ленки в „Берёзке“ выбирал!», – уверенно заявил Борька, с довольным видом присаживаясь к столу. «Знакомься, Аля! Это мой младший брат, Борис!». Алин взгляд заметно потеплел, и она умчалась на кухню.

Минут через десять она вернулась, неся сковородку с жареными в яичнице пельменями. Борька к этому моменту уже завершал пространное изложение своего замечательного дедуктивного метода, приведшего его к Алиной двери. Испытывая непрерывный прессинг со стороны мамы, трагически воспринявшей моё неожиданное исчезновение «по делу» рано утром в понедельник, Борис, примерно представляя мой маршрут, путём выборочного неторопливого опроса потенциальных свидетелей, а именно «добрых бабулек», добрался до Пашки, который и выдал моё текущее убежище.

На первый взгляд, фраза «Москва – большая деревня!» не соответствовала действительности, но то, что в её маленьких анклавах – микрорайонах и дворах – все и всё друг про друга знали, с некоторой натяжкой являлось истиной. Вышеприведённое утверждение вне всякого сомнения относилось к многочисленным бабкам, постоянно сидящим в засаде у своих подъездов и перемывающим кости всем проходящим. В состоянии тяжёлого похмелья, когда обострялись все чувства, я почти физически ощущал источаемые ими негативные флюиды, да так, что перед лавкой у меня начинали заплетаться ноги. «Опасную» зону я всегда норовил проскочить побыстрее. Брат, наоборот, очень любил, подойдя к лавочке, в ответ на их «Здравствуй, Борис!» весело поприветствовать осуждающий всех и вся престарелый контингент фразой классика: «Ну что, живы ещё? Вас уж давно на том свете заждались – с фонарями ищут!». Несмотря на это, а может, именно поэтому, бабки к Борьке благоволили, но остерегались.

Разделяя мою любовь к пельменям, брат, подчистив быстро опустошённую сковороду куском хлеба, поинтересовался у влюблённо смотрящей на него Али «Как насчёт добавки?». Пока хозяйка хлопотала на кухне, мы, выпив «утреннюю для здоровья», обсудили: какую версию ему стоит изложить родителям, и когда я собираюсь навестить отчий дом. Поставив перед Борькой теперь уже глубокую тарелку с пельменями в бульоне, Аля, восхищённо глядя на него, произнесла: «Какой красавчик! Просто игрушка!».

При имеющемся внешнем сходстве, брат отличался от меня более тонкими правильными чертами лица, ни разу не ломаным прямым носом и шапкой густых вьющихся тёмных волос. Дополняли облик большие синие глаза с длинными девичьими ресницами и белоснежная кожа. Одетый в редко встречающуюся на Автозаводской яркую одёжку Борька очень походил на фигурку юноши из набора ГДР-овских игрушек – социалистический эрзац Кена, дружка американской Барби. Несмотря на небольшой рост, брат был очень востребован женским полом. Деликатность в общении и сразу ощущаемая тонкая душевная организация действовали на дам неотразимо. Недавно встретившийся мне плохой перевод фразы современного американского классика «При взгляде на него у девушек влажнело междуножье!» наиболее точно отражал эффект, производимый Борькой на барышень.

Доев пельмени и выпив в процессе «за здоровье», «за хозяйку» и «на посошок», Борька на прощанье одобрительно хлопнул хозяйку по мягкому месту и убыл, провожаемый обволакивающим взглядом Али.

На этом неожиданности не закончились: «Сегодня к нам заедет мама!». «Проведать и Серёжку на выходные забрать!», – опередила Аля мой вопрос. «Пожалуйста, будь с ней пообходительней!». Камень в мой огород явился следствием моей неожиданной встречи в коридоре с соседкой по дороге в туалет в один из «забытых» дней. Невыразительная дама предпенсионного возраста принялась выяснять, что делает посторонний мужчина в неглиже в местах общего пользования. Не «видя её в упор», я, тем не менее, доходчиво объяснил, куда ей следует идти, дополнив посулами, после которых она стремглав скрылась в своей комнате, заперев дверь на всякий случай.

«Мама – моя палочка-выручалочка и единственный кормилец. Если бы она не помогала, как бы я сейчас с сыном проживала только на убогие алименты!», – разворачивала Аля «родственную» тему. «А я на что?!», – в подогретом алкоголем порыве самоутвердился я. «Сегодня – ты есть, а через две недели?», – вопрос, заданный тоном умудрённой жизнью пророчицы, прозвучал риторически.

Я начал торопливо собираться, знакомство со следующей «тёщей» не входило в мои планы. «Пойду домой – проведаю родителей!», – объявил я опешившей девушке. «Вечером придёшь?», – уже совсем другим, расстроенным голосом, спросила она. «Наверное. Как дома карта ляжет!».