Текст книги "Воспитание младенцев в вере"

Когда придет с работы папа

К.П.:

Сын подражает отцу, как высшему для себя авторитету. Девочка же смотрит на папу несколько иначе.

Для нее он не пример копирования (таким примером обычно является мать), но образец мужчины. Известно, что чаще всего в дальнейшем девочка выбирает мужа по образу своего отца.

Отец не может быть просто «спонсором» семьи, на нем лежит гораздо большая ответственность. На него смотрят, на него равняются его дети. Каждый поступок папы в семье – «на виду», соответственно, он должен с максимальной ответственностью подходить к своему поведению. К сожалению, именно этого сегодня не хватает нашим мужчинам.

Роль отца в семье апостол Павел сравнивает с отношением Христа к Церкви. «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее… Так должны мужья любить своих жен, как свои тела… ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь» (Еф. 5, 25, 28–29). Христос любит Церковь всегда – разрыв, развод невозможен. Он относится к ней не с тиранией, не влача еле терпимое сосуществование, но нежно заботясь и опекая. Церковь, в лице своих членов, может поступать недостойно, но Супруг ее, Господь, никогда не бросит любимую, не отвернется от нее. Он всегда готов с терпением исправлять недостатки членов Церкви.

Мы не можем представить себе, чтобы Господь бессмысленно гневался или наказывал произвольно. Точно так же истеричный, слабохарактерный, внезапно агрессивный отец, снимающий стресс вымещением злобы на детях – жалкая пародия на настоящего отца.

Хорошо, когда папа проводит много времени с семьей, но не лежа у телевизора. Хорошо, когда любит играть, гулять, общаться, и все это делает не с плохо скрываемым выражением скуки на лице, а с радостью. «Вот наследие от Господа: дети; награда от Него – плод чрева» (Пс. 126, 3). Относиться к воспитанию детей халтурно, к детским заботам и проблемам равнодушно – для верующего человека равносильно тому, что он отворачивается от дара Божьего, бросает подарок, полученный от Господа, в грязь.

Я помню, как мой папа, занятый в будние дни с утра до вечера, субботу и воскресенье посвящал нашей семье. Мы все вместе отправлялись в парк, лес, в музей, на выставку, в кино и потом обсуждали фильм. Примерно лет с 13-ти мы с папой часто стали гулять вдвоем. Мы говорили о жизни, я рассказывал о своих друзьях, смеялись над советской действительностью, тогдашним социализмом.

В одну из таких прогулок, это была осень, все было усыпано янтарными и багряными листьями, мы зашли на старинное кладбище. Мы читали надгробные надписи, пытались представить себе людей, живших 100–150 лет назад. В глубине кладбища чернели развалины старинного храма. Папа начал рассказывать мне о Церкви, о Иисусе Христе. Эти рассказы произвели на меня потрясающее впечатление. В следующее воскресенье мы условились пройти к действующему храму. Подошли к собору, стояли под дождем, смотрели на людей, выходящих оттуда, боялись зайти: коммунист и комсомолец. Мы знали, что существовал некий надзор за теми, кто посещал храм, а у отца, работавшего на государственном радио, если бы его заметили, могли быть серьезные проблемы.

Наконец я решился и зашел в храм. Золотое свечение, исходившее от подсвечников, икон, отовсюду (этого цвета не было в моем школьном-советском мире), аромат ладана… Удивительное пение, наполнявшее храм, струившееся сверху, с хоров (не помню, чтобы в моей «прежней» жизни пели сверху). Я был покорен храмом и сразу понял, что есть что-то безмерно выше и прекраснее, нежели наш серый безбожный мир.

Этот опыт определил в дальнейшем всю мою жизнь.

А что у вас?

Все лето по соседству с нашей дачей мы слышали по вечерам веселые детские визги и удары мяча. Даже хотели сходить, попросить, чтобы они не шумели в одиннадцатом часу вечера. Почему-то думалось, что это родители «гудят» и, хорошо подвыпив к вечеру, начинают тормошить своих ребятишек. Но потом мы познакомились с соседями и поняли, как мы заблуждались…

Стоило только показаться вечером Витиной машине, когда он возвращался с работы, так не только дочь Полинка, но и все окрестные ребятишки бежали за ней с криком: «Дядя Витя! Дядя Витя! Будем сегодня играть?» Каждый вечер они затевали, собрав целую ватагу разновозрастных ребят, то вышибалы, то футбол, то хоккей на роликах. Ни маму, ни папу не раздражали крики и беготня ребятишек, а у Полины никогда не было проблем с подружками и друзьями.

Другой пример, на тех же дачах. Два папы шли играть со своими шестилетними сыновьями в футбол «на большое поле». Вопроса «с кем играть?» не возникало. По дороге они обрастали ватагой пацанов, которые, обычно маясь от безделья на местных «бродвеях», уже издалека кричали: «Вы в волейбол или футбол? Можно с вами?» И с огромным удовольствием гоняют с малышней и их отцами 13 и 15-летние подростки. К сожалению, не много пап находит время, чтобы поиграть в мяч со своим сыном и его приятелями.

И стайки подростков слоняются вокруг магазина или сидят часами на скамейке возле волейбольного поля, ведя пустые, глупые, «беспонтовые» свои разговоры.

Из записей Императрицы Александры Феодоровны

«Просто преступление – подавлять детскую радость и заставлять детей быть мрачными и важными… Их детство нужно по мере возможности наполнить радостью, светом, веселыми играми. Родителям не следует стыдиться того, что они играют и шалят вместе с детьми. Может, именно тогда они ближе к Богу, чем когда выполняют самую важную, по их мнению, работу».

А что у вас?

Когда я только пришла в Церковь, я, естественно, активно взялась за «продвижение к светлой цели» своих детей. Особенного переусердствования, к счастью, не было: мы просто сидели вечерами, читали какие-то особенные места из Евангелия, из житий святых, обсуждали вместе. Это были наши тихие вечерние «душевно-духовные» разговоры. Все было бы прекрасно, если бы я не обратила внимания, что для меня и для детей это вошло как бы в привычку. Ну, как объяснить… Вот выдалась у меня свободная минутка, пришла я к ним, села поговорить – и сразу думаю: что бы такого им полезного, духовного сказать или прочитать. Или они сами льнут ко мне, зовут: «Мама, посиди с нами!» – и как бы подразумевается, что мы сейчас или Библию почитаем, или еще что-то в этом духе.

А папа – все остальное: мячик, возня, солдатики, настольный хоккей и т. д. и т. п. То есть такое подсознательное разделение: папа – жизнь и веселье, мама – занудство.

И дошло до меня: станет ли дальше от моих детей Бог, если я просто буду их любить? Просто буду дарить им свое драгоценное время! Играть в их игры, выслушивать их болтовню, отвечать на их вопросы… А проповеди? Ну, во-первых, каждый день нашей жизни – проповедь. А во-вторых, наши 10–15 минут перед сном для молитвы и… всего, чего бы мы ни захотели, – никуда от нас не денутся!

«Отодвинуть шкаф», или Розанов против Льюиса

А. Е.:

Больше десяти минут, даже в самом возвышенном настроении, эти маленькие проныры не могут выстоять спокойно. Душно, ничего не видно из-за спин, но крепкая мамина рука не выпускает. И вот, наконец, распахиваются сияющие врата и торжественный голос провозглашает: «Святая святым»…

В начале минувшего века известный писатель и философ В. Розанов сравнивал современную ему Церковь со шкафом, придавившим живую человеческую жизнь и веру. Маленькому ребенку кажутся особенно тяжелыми многоступенчатые службы и обряды Православной Церкви. Как вводить малыша в храм, как рассказать ему о вере? Как научить любить красоту Божественных служб, не навредив, не оттолкнув, не переусердствовав?

А что у вас?

Минувшим Великим постом я была на Таинстве Елеосвящения, или соборовании. Рядом со мной все время простояла маленькая девочка, которая «просто» была рядом с соборующимися родителями. Она не хотела сидеть, хотя родители ей сто раз это предлагали, называя ее вредной. Она просто очень стеснялась сидеть без них. Мать, кроме того, постоянно одергивала ее: то она вяло крестится, то не слишком низко кланяется. Надо ли говорить о том, что я сама стояла как на иголках, потому что мне было безумно жалко ребенка. Почему родители не могли сходить на соборование по очереди? Это Таинство совершалось каждую неделю…

Бедные-бедные наши дети. Зашиканные, задерганные, заранее осуждаемые за свой живой нрав и нелицемерное поведение. И туда им нельзя, и сюда, и то нельзя трогать, и се. И побегать после причастия неприлично, даже на улице: «Ты же только что причастилась!» Хотим сделать их такими маленькими «благочестивыми» старичками и старушками. Не мудрено, что мы полностью отбиваем нашим детям охоту идти в церковь – причем на всю жизнь.

Почему им нужно стоять тихо, если они ничего не понимают, когда читают, например, Евангелие? Даже я не понимаю и не слышу, просто узнаю по некоторым долетающим отрывкам, какое место читают. А они?

Большинство современных взрослых о Боге и Церкви в детстве ничего не знали. Никто не будил их рано утром в воскресенье – «к Причастию», они не визжали от радости, окропленные на Пасху святой водой. Они видели Бога разве только на сатирических картинках, в виде дедушки, восседающем на облаке. Нынешние дети живут во время, когда «железный занавес», отделяющий Церковь от мира, рухнул, и тысячи людей смогли войти в ее широко открытые двери. Уникальность и одновременно рискованность этого периода заключается в том, что взрослые устремляются в храм, крепко держа за руку своих детей.

С одной стороны, – здорово, когда мама во всем разбирается вместе со своим маленьким ребенком: бить или не бить земные поклоны, целовать или не целовать руку священнику… Это очень сближает, в некоторых случаях сводя на нет проблему отцов и детей. С другой стороны, ошибаясь, спотыкаясь, падая и снова вставая, взрослые учатся на своих ошибках, а дети только безвинно страдают. Хорошо, если мамы и папы быстро разберутся в новом для себя мире – мире священников и свечниц, панихид и акафистов – и успеют выработать свою линию поведения, восприятия и воспитания прежде, чем перегрузят ребенка многочасовым пребыванием в храме и подле него. А если нет?

Наша родительская проблема заключается в том, что мы не имеем достаточно сил и знаний, чтобы самостоятельно познавать новую для себя науку – жизнь в Церкви. Как палочку-выручалочку, как «сим-сим-открой дверь», мы толкаем впереди себя своих доверчивых чад. Нам по сердцу атмосфера храма: свечи, пение, нас тянет сюда, и мы ведем в церковь наших деток: причащаем, помазываем елеем, подводим под благословение. Не понимая, что вера может существовать только как активное, двустороннее действие: Бога и самого человека. Что жизнь в Церкви предполагает НАШЕ непосредственное участие. Сначала мы сами должны понять, что такое Церковь, Причастие, молитва, и лишь потом, выслушав все замечания, сделав выводы в результате собственных ошибок, то есть приобретя личный опыт, – осторожно вводить в храм своих детей.

Часто людей в Церкви привлекает лишь обряд. Особенно – женщин. Им нравится одеться «по-православному», купить свечей, истово креститься, даже стоять на коленях. Прекрасный пол быстрее все это воспринимает. С мужчинами – сложнее, их церковные обряды, скорее, отпугивают. Но сверхправда и для тех, и для других в том, что, если кроме обряда в Церкви ничего не увидеть, – он всегда будет камнем преткновения между родителями и детьми, мужьями и женами, «неверующими» и «воцерковленными» родственниками. Человек, пришедший в храм, должен искать: узнавать, читать, молитвенно вопрошать и стараться услышать ответ – в чем суть веры, молитвы, Таинств? И только изнутри поняв это, надевать сверху обряд, как красивую, драгоценную одежду. «Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений», – предельно просто и ясно говорит нам об этом Господь (Ос. 6, 6).

Воспитывать нашего малыша в искренней вере мы можем так же, как и во всех других жизненных сферах, – собственным примером. Ребенок сам научится: как мама, благоговейно целовать икону, как папа, читать молитву перед едой, как старший брат, строго и тихо стоять в храме. Точно так же он будет говорить «спасибо» – потому что в семье все умеют благодарить, не осуждать – потому что родители никогда не позволяют себе злословить о ком-то «за глаза», и не читать подряд восьмую книгу о Гарри Поттере – потому что «чтиво» в доме вообще не появляется. Если папа и мама в первую очередь воспитают себя – свое отношение к святыням, свое молитвенное настроение, свою цельность и собранность, свой вкус и манеры поведения, – им ничего уже не надо будет «вбивать» в детей.

У маленьких детей часто бывает такое выражение лица, будто они общаются с ангелами. Человек приходит из небытия и уходит в него, поэтому, наверное, чем ближе он к начальной или конечной пограничной черте, тем яснее на его лице отблеск Горнего мира. Воспитывая своих детей, как это ни парадоксально звучит, мы тоже многому можем учиться у них.

Например, не лгать. Так не лгать, как может только младенец: не только словами, но и взглядом, выражением лица, даже мыслями. Учиться быть нелицемерными, подлинными, искренними, всепрощающими, необидчивыми, чистыми. Так доверять и верить, как они: вложить ручонку в большую ладонь взрослого и, даже не подняв глаз, не взглянув вперед, – пойти туда, куда тебя ведут, зная, что так будет лучше. Кто еще нас в жизни будет так любить, так принимать в любом настроении, так жалеть за каждую шишку, так замечать не то что слезы в глазах, но даже чуть омраченное настроение, так прощать – все! сразу! и навсегда. Так ласкать, так целовать, так обнимать, так миловать… Пока в доме младенец, мы можем ежедневно учиться у него настоящей христианской любви. Недаром Господь наказывал нам: «Будьте, как дети».

Первые религиозные шаги наших малышей тоже поражают своей искренностью и живостью. Дети даже могут вразумлять взрослых своим непосредственным, ненадуманным восприятием Бога и учить их настоящей вере.

Мой ребенок говорит…

– Мама, знаешь, почему Даше лучше? Потому что я за нее помолился…

– Когда это?

– В машине, когда мы ехали на занятия…

A-а, действительно вспоминаю. Видела в зеркало заднего вида: мой сынок вдруг стянул с себя шапку и, отрешенно глядя куда-то вдаль, что-то тихо говорил две минутки, шевеля губами… Вот такая первая, искренняя, самостоятельная молитва.

«Мама, когда ты крестишь меня, это меня ограждает от грехов так же, как воздух вокруг Земли ограждает ее от метеоритов?»

Наверное, у ребенка с рождения существует своя система восприятия Божественного начала и свои методы общения с Ним. Доказательством служат многие свидетельства нынешних взрослых, выросших в атеистическом обществе, но в детстве постоянно стремившихся к чему-то потустороннему. Эту детскую «врожденную религиозность» ни в коем случае нельзя перечеркивать со словами «а надо так». Лучше постараться осторожно направить эти стихийно-природные токи по известному, столетиями проторенному руслу. То есть присущий детям Дух облекать в Слово. Уча их познавать это Слово и учась у них чистоте Духа. Только таким образом мы сможем дать друг другу очень многое.

А что у вас?

Давным-давно, когда я была маленькой девочкой, мне очень захотелось попасть в пионерский лагерь на Черном море. Так захотелось, что я начала подсознательно искать лазейки для продвижения в реальность своего «хочу». Я с силой произносила ровно три раза: «хоть бы! хоть бы! хоть бы!», мысленно нарисовав картину желаемого. И – вот радость! – папа достал где-то горящую путевку.

С тех пор я приняла в душе и полюбила свою «хотьбу». Не очень часто (чтобы не избаловаться), но всегда с надеждой я прибегала к этому заклинанию. Не помню, всегда ли заканчивались успехом мои взывания, но через некоторое время мне захотелось «овеществить» моего друга и господина моей судьбы. Им стал какой-то деревянный сувенир. Я разговаривала с ним и иногда благоговейно обтирала пыль.

В общем, чистой воды идолопоклонничество.

Спустя много лет я рассказала о моём «хоть-бы» дорогому человеку. А тот, в свою очередь, признался, что и у него всегда был «свой бог». Если мальчик хотел чего-то справедливого – он просил у него.

Не лишним будет напомнить, что мы выросли в эпоху, когда уже не надо было ни ерничать на тему религии, ни прописывать в «Крокодилах» верующих, ни доказывать научными методами торжество разума над «предрассудками». Подавляющее большинство населения Страны Советов не помнило уже, не думало, не помышляло о Боге. Несуществование Бога было настолько естественно, настолько являлось азбучной истиной, что не требовало доказательств…

Рассказы о блаженном Грише

Особую любовь Гриша проявлял к детям. С ними он даже не юродствовал, дарил им конфеты, часто перед причастием. Православные родители просили Гришу не давать детям конфет перед причастием, потому что те могли съесть их. Но Гриша всегда отвечал таким мамам и папам: «За собой смотри». А иногда: «Сами поменьше жрите…»

Некоторые родители, заметив Гришину склонность к детям, стали задавать ему вопросы на воспитательные темы. Как научить детей молиться? Как научить поститься? На все такие вопросы Гриша отвечал мамам-папам одно: «Себя учи».

(Из книги М. Кучерской «Чтение для впавших в уныние»)

К.П.:

У меня много знакомых христиан разных конфессий. (Отчасти это объясняется тем, что по благословению священноначалия я в течение ряда лет готовил православные передачи на протестантском радио «ТЕОС».) И с этими людьми я с радостью общаюсь. Например, всех приглашаю в собор, в котором служу, на экскурсию. Я рассказываю гостям о храме, иконах, истории Православия, отвечаю на вопросы.

Совсем недавно наш храм посетила паства пятидесятнической церкви. После встречи подошел молодой человек, ведущий группы детского служения. Он сказал: «А можно я отдельно приду с нашими детьми? Я хочу, чтобы

Вы рассказали о православных святых, о вашем удивительном богослужении и о встрече с Богом, которое происходит во время богослужения».

В чем парадокс этого вопроса? В том, что именно Православную Церковь часто обвиняют в мертвенности, схоластизме, убивающем всякую искру подлинной религиозности. И вот этот человек, свидетель «подлинно живой» веры просит провести встречу с православным священником. Значит, есть в Православии, в этих обрядах, священнодействиях то, по чему тоскует душа искреннего верующего человека неправославного исповедания. Есть! И я со всей уверенностью, наблюдая детей, растущих в вере, могу сказать: Православие не пыльный шкаф, кадильным дымом удушающий религиозное чувство детей.

Если уж сравнивать Православие со шкафом, то с «платяным шкафом» из «Хроник Нарнии» К. Льюиса. Тот шкаф, если сквозь него протиснуться, вел в потрясающую сказочную страну, наполненную невероятными приключениями.

Православие интересно для ребенка. Оно интересно не только украшенным храмом, завораживающим обрядом, необычными одеждами, пением и проч. Православие учит тому, что духовный мир – это такая же реальность, как и мир наш, земной, и этот духовный мир рядом, он просто невидим.

Мир моих детей, которые даже не от момента рождения, а от момента зачатия воспитываются в Церкви, вмещает и Бога, и святых, и усопших, и ангелов. И бесов. Для обычного ребенка непонятно, кто такая, например, баба Яга или леший. Это что, все придумано? Значит, сказка – это неправда?.. Мои дети воспринимают сказку иначе. Они знают, что бесы – это реальность, что они могут принимать любой образ. И поэтому такие мифологические злые персонажи сказок – не вымысел. Как не вымышлены подвиги древних героев-богаты-рей, борющихся с драконами, добывающих живую воду, умирающих, но оживающих Божественной силой. Может быть, что-то здесь преувеличено, что-то надумано позже, но идея доброй сказки, безусловно, исторична. Об этом много писал ленинградский ученый В. Пропп (см. «Исторические корни волшебной сказки» и др. работы).

Но разговор не о сказке, а о том, что дети изначально расположены к мистическому восприятию мира. Ребенок верит, что мир населен таинственными существами, что в мире идет скрытая борьба добра, любви, красоты со злом, ненавистью, уродством. Расставаться (помню по себе) с этими мыслями, понимать, что все материально, механистично, – очень грустно.

Так вот, Церковь имеет власть объяснить малышу, что на самом деле все так и есть. В мире действительно идет борьба сатаны с добром, проявлениями Божией красоты и мудрости. У Ф.М. Достоевского читаем: «В мире идет битва сатаны с Богом, и поле этой битвы – сердца людей». Это не совсем верная формула. Сатана не равный Богу противник, между ними никакой битвы быть не может. А что есть? Огромная злоба сатаны, который всеми силами, хитростью и подлостью старается навредить Божиим замыслам о мире и человеке. Правота Достоевского в том, что материальный мир – скажем, моря, леса, насекомые и проч. – не привлекает сатану. Его заманчивая добыча – человек, созданный по образу Божию и призванный наследовать Царство Небесное. Вот почему со всею силою сатана обрушивается именно на человека, на его душу. Действительно, сокровенная глубина души человека, называемая в Библии сердцем, становится тем местом, где пересекаются благодатная Божия воля, желающая возвести человека на небо, и сатанинская злоба, мечтающая увлечь человека за собою, в преисподнюю.

Духовная жизнь ребенка, как, конечно, и взрослого, никогда не должна «зацикливаться» на обряде. Обряд – это именно «обряд», то есть лишь одежда, покров таинственной реальности. Обряд может изменяться соответственно времени, культуре. Духовная реальность остается неизменной. Обряд может отступать на второй план, если того требует высший закон христианства – закон любви. Но обряд – не главное! И он собою не определяет и не исчерпывает всей тайны жизни с Богом.

Если так воспитывать ребенка, он никогда не будет воспринимать Церковь как тоскливый пыльный шкаф. Богослужебная жизнь храма его будет радовать, но если ее по какой-то причине нет, христианство для него не закончится, не иссякнет.

Например, ребенок попадает на лето к неверующей (или не посещающей храм) бабушке или в детский лагерь. Если за беготней на речку, волейболом, песнями у костра под гитару он забудет про Бога (в храм-то не ходит), то вера такого человека мало чего стоит. Или же бабушка кормит котлетами, а ее надо слушать, – значит посту конец: ешь, что хочешь; развлекайся, как хочешь.

Как ведет себя ребенок, у которого вся его религиозность не сведена к привычным обрядовым формам, для которого вера – это живое чувство? В том же лагере он найдет время уединиться и помолиться, побеседовать с Богом. Он не будет смеяться над пошлыми шутками ребят, если они касаются веры, Бога, Церкви. Он знает, что можно съесть котлету и сладкий пирог, испеченный бабушкой, но если сегодня постный день, лучше отказаться от второго куска пирога. Если предлагают мороженое – откажись: «Спасибо, но сегодня просто не хочется», дают конфету – возьми, искренне поблагодари, но скажи, что съешь потом. Ты ее действительно съешь, но, например, завтра. Наконец, пост не сводится к пище. Всегда можно в постный день пожертвовать развлечением, отказаться от телевизора. И делать это ребенок должен не по принуждению, а с радостью и свободно, исходя из собственного желания.

Кто-то скажет, что это невозможно. Что ребенок просто не сможет отказаться от сладостей, которые предлагают, или от интересного кинофильма. Но на самом деле – это реальность. Ребенок, который не может сознательно и совершенно свободно отказаться от удовольствия, – просто ребенок с неразвитой волей. Четырехлетний, может быть, и не сможет, но этого от него и не требуется. А восьмилетний обязан не быть рабом желаний, но властвовать над ними. Если этого нет – это исключительно вина родителей.

В прошлом году моя дочь была в лагере на одном из островов реки Вуоксы. На этом острове есть огромные гранитные глыбы с высеченными древними людьми рисунками, так называемыми петроглифами. Там же есть группа камней, напоминающая доисторических животных: мамонта, медведя, черепаху и пр. И вот среди этих каменных животных устроена площадка, которая, по мнению археологов, могла служить жертвенником. Все это интересные свидетельства каких-то древних языческих культов.

В качестве оригинального мероприятия в этом лагере устроили праздник для детей: сбор подношений каменным животным. Каждый должен был найти или сделать что-то замечательное: необычный камень, венок из цветов и т. д. Потом дети отправлялись все вместе к животным и клали на жертвенник свои подарки.

Когда дочь мне об этом рассказала, я спросил ее: «А ты участвовала в этом?» – «Нет, конечно, папа, я же христианка, я не могу приносить жертвы языческим богам». Меня это очень порадовало.

Ребенка нужно воспитывать в любви к Богу. В любви, а не в страхе, и именно к Богу, а не к обряду. Когда произошел большевистский переворот 1917 года, мы помним, с какой ненавистью к религии, к Церкви разрушали храмы и убивали священнослужителей русские люди. Люди, которых с детства приводили в храмы, исповедывали, причащали, которым преподавали в школах Закон Божий. Это значит, что этим людям не привили подлинной любви к Церкви, к Богу. В их жизни был тоскливый и душный обряд, к которому их принуждали. Но их не научили подлинной религиозности.

Вот этому мы должны учить наших детей. Сообщить им настоящую любовь к Богу, к православной христианской вере, к нашей церковной культуре. Научить уважать и ценить то прекрасное, что есть в других религиозных традициях. Открыть детям, что наша вера – это не сумма знаний, но удивительная жизнь в единстве с Богом.

А что у вас?

…Мои неугомонные любознательные проныры делали наши походы в церковь сплошным позором для меня.

Например, что для ребенка может быть интереснее многосвечника, который к тому же и крутится? А возможность зажечь погасшую на нем лампадку? Возиться с масленым фитильком, выпачкав при этом ладошки, а потом эти ладошки, пока мама не видит, о штаны или о пальто вытереть – как хорошо! А еще есть церковные кружки, в которые так звонко падают монетки, – одна за другой, одна за другой. Можно почистить от наплывов подсвечник или, присев на корточки, взять из стоящей на полу плошки остатки свечек и мять их, мять, выделывая незамысловатые фигурки. Однако есть в церкви и очень строгие бабушки, которые могут не разрешить этого делать…

Что же я должна сделать в первую очередь, дабы помочь укорениться зернышку веры в сердцах своих детей? Прежде всего, решила я, необходимо помочь сложиться в них самому счастливому, самому благополучному образу Православной Церкви. Никаких отрицательных эмоций или тягостных воспоминаний о принуждении или скуке не должно возбуждать в моих детях воспоминание о церкви…

Когда дети были совсем маленькими, я старалась пребывание с ними в храме не продлевать долее одного часа. Посещение церкви начинается, конечно же, с покупки свеч, причем желательно, чтобы их было как можно больше и чтобы они подольше заняли моих детей. Свечи ставим перед иконами, которые поближе к притвору, – там меньше народу, и мы не так мешаем своим громким шепотом. Но вот свечи иссякли. Я усаживаю ребятишек рядышком на скамейку, а сама встаю к ним поближе, чтобы вовремя пресечь болтание ножек и взаимное попинывание. Прошло пять минут. Маленькому уже надоела неподвижность, да и старший в первый раз (он это сделает еще раз десять) спросил меня тихо: «Мама, а скоро причастие?» Тогда я сажусь и беру маленького на колени, а старший прижимается ко мне (изменил позу – уже облегчение). Вскоре малыш слезает с колен, да и старшему хочется просто постоять. Но тут запели «Херувимскую», и я встаю на колени. Готовность, с которой вслед за мной это делают мои сыновья, вовсе не означает, что они будут пребывать в той же позе вплоть до окончания пения. Через минутку благоговейного стояния старший начинает ерзать коленями по полу, упираясь в него руками (своего рода физкультура), а младший уже лежит – так ему удобнее. Я, заметив такое бесчинство, тут же встаю с колен и крепко беру их за руки. И все-таки маленькому очень хочется размять ножки – благо, около киосков он уже заметил парочку веселых физиономий. Начались хождения – теперь нужен глаз да глаз. На помощь приходят монетки, как всегда, заранее припасенные в моих карманах. Наконец и с ними покончено. Что бы еще поделать? – бегают по сторонам шустрые глазенки. Тут запели знакомую молитву, а это мои ребятишки очень любят. И вот мы вместе поем «Верую», а затем старательно подтягиваем и «Отче наш»…

Что бы ни произошло между нами в церкви, я никогда не напоминаю им о плохом по дороге домой.

– Ну, слава Богу, – начинаю я разговор, – вы сегодня хорошо вели себя в церкви.

Старший, который помнит за собой кое-какие грешки, с напряжением переспрашивает:

– Это ты в кавычках сказала?

– Нет, я совершенно серьезно. Вы у меня молодцы.

И тут же стараюсь подобрать свеженький пример их хорошего поведения.

Я вижу, как радостны и счастливы мои дети. Они так старались преодолеть трудности, связанные с пребыванием в церкви. Дети прикоснулись к благодати святого места, а это не пропадет даром.

(Из книги Александры Соколовой «Две мои свечи»)

А что у вас?

Дочка Дария, трех с половиной лет. Причащаем с супругой ее регулярно, а вот на Всенощную никак не удава– ' f сЧ лось ее привести (к помазанию елеем). Решились, наконец, взять Дарию на всю службу. По прошествии некоторого времени она стала капризничать, проситься домой. После помазания проситься домой перестала, но, сидя на солее, стала распевать песни, никак не относящиеся к данной службе… Супруга решила вывести ее на улицу погулять. И, сидя на лавочке, объяснила ей, что если та будет так поступать, то мама с папой больше не будут брать ее с собой в храм. Дария, в слезах, обещала больше так не делать.

На следующее утро между мамой (М) и дочерью (Д) состоялся такой диалог:

Д: Мам, а я больше не буду себя плохо вести в храме, я буду молиться.

М: Хорошо, а о чем ты будешь молиться?

Д: Чтобы поскорее домой пойти!

А что у вас?

Мы никогда не приходим с детьми к началу службы. Никогда не проходим вперед с малышами. Старшие пробираются поближе к алтарю сами. Для них это место – место взрослых. Мы стараемся выбирать храм, где не очень тесно. В результате, мы и старшие дети довольно редко причащаемся. Это все не очень хорошо, наверное, но что делать? Еще мы никогда не берем в храм игрушки, книжки и еду. Если далеко едем, оставляем все это в машине. Хочу, чтобы дети чувствовали, что церковь – место особое, отличное от двора, скажем. Если малышам (или старшим) становится невмоготу, выходим погулять. Старших иногда выдворяем «на послушание»: приглядеть за малышами. Они ворчат, но радуются. В храме все-таки трудно молчать, стоять, молиться. А нам, взрослым, всегда легко?