Текст книги "Ослик Иисуса Христа"

III. Примитивный марксизм

Пока Ингрид Ренар определялась – лететь ей на Марс или нет, на другом конце времени Генри Ослик встречал Рождество. В 2018 году Ослик впервые после эмиграции в Великобританию встречал Рождество в Москве. Встречал, и рад был, приятно устроившись у камина в квартире под крышей с видом на заснеженную Солянку. Город замело. Снегопад не прекращался вторые сутки.

К вечеру Ослик закончил свой рассказ. Рассказ вышел так себе. И с чего он вдруг взялся за этот «Иллюзион»? Вероятно, всё дело в Додж. Они провели прекрасный день, но стало также и ясно, что кроме секса их мало что связывает. Секс и, похоже, отвращение к власти, приведшей население России к состоянию быдла. Послушный электорат – вот всё, о чём заботились президент и его парламент.

Убедившись, что между ним и Эльвирой нет глубоких чувств, Ослик приуныл, а будучи весьма ранимым и обладая богатым воображением, размечтался. Он и вправду представил себе московского дворника, продрогшего на холоде и вконец измотанного. Представил, но не Путина с метлой работы Церетели, а скульптуру существенно человечней, как к примеру ту, что установлена у акведука («Ростокинский дворник», авторы – Владимир Лепешов и Андрей Асерьянц, «Выполнено в стиле современного авангарда», 2006). Эту скульптуру реально было жаль. Позади неё на постаменте виднелись башни Кремля (довольно покосившиеся и в целом ничтожные), а впереди (если смотреть в сторону центра и чуть правее) нависали чудовищные «Рабочий и колхозница» (очередной восстановленный советский символ).

Отсюда и Олдос, метущий улицу, и его иллюзии насчёт будущего, навеянные туалетом кинотеатра «Иллюзион». Отражающие поверхности здесь (зеркала, писсуары, сушка для рук, потолок с хохломой) – не что иное, как аллюзия на давнишнюю Генрину идею о крокодиле. Помните? Крокодил – как не тупой убийца (псевдопатриот), а опытный и прекрасно соображающий боец. Крокодил, доведённый до отчаяния, набравшийся страху, а заодно и поумневший.

Зеркала Олдоса – что погибшие динозавры, представшие взору крокодила в период доисторической катастрофы. Кто хочет, может взглянуть. Взять хотя бы самолёт Леха Качиньского, разбившийся при посадке под Смоленском (сто пассажиров как не бывало). «Так будет с каждым, – не сомневался Ослик. – Не сомневайтесь и вы, кто не в меру увлечётся Западом. Кто слишком уверует не в Иисуса Христа, а в свободу (хотя бы в свою свободу, чёрт с ней, с демократией)».

Очевидно также и место Эльвиры Додж в этой «эволюции видов»: секс и равнодушие к деспотии (деспотии власти) не заменят любви и свободомыслия.

Ближе к полуночи Ослик выбрался в продуктовый у «Китай-города», купил крымской мадеры и вернулся назад. С минуту-другую он постоял под навесом аптеки (аптека № 35 «На Солянке») и вдруг припомнил «Снег идёт» Глюкозы. В 2009-м Генри заслушивался этим «Снегом», предчувствуя скорый разрыв с Эльвирой и ища спасения, как ему казалось, в чистой гармонии. Как выяснилось, он не обманулся: разрыв действительно произошёл (и был неизбежен, не сомневался теперь Ослик). Популярная музыка, таким образом, не дала спасения, а лишь усугубила боль.

В этом смысле привычные для Ослика панк и «альтернатива» влияли на него гораздо более позитивно. Взять хотя бы Anti-Flag, Billy Talent или Comeback Kid. Позднее появились Silverstein, The Menzingers, Tiny Moving Parts, Shai Hulud, Vinnie Caruana и ещё с сотню не менее талантливых исполнителей. Слушая их, Ослик по крайней мере отвлекался (и отвлекался на «дело»). Он хоть и «сопливился», но уже не так, да и мысли приходили куда более конструктивные. Их композиции, что интересно, почти не задевали его семантически, зато явно приободряли.

Поднявшись к себе под крышу, Генри нажарил картошки с луком, приготовил салат из тунца и поставил «Goodbye Sky Harbor» Jimmy Eat World («Прощай, Скай-Харбор». Вероятно, имеется в виду аэропорт Phoenix Sky Harbor International Airport в Аризоне). Довольно заумная вещь продолжительностью в 16 минут 14 секунд с многократно повторяющейся темой (о ничтожности человека, как он понял).

Ослик мог часами слушать этот «Харбор»: тут тебе и итерация, и рекурсивный анализ, не говоря уже об исторической ценности трагедии Пёрл-Харбора (связь возникала сама собой – довольно смутная связь, но Ослику и этого было достаточно). Дело в том, что несмотря на гавайский «облом» 26.11.1941, уже к 1944 году американцы безоговорочно доминировали в Тихом океане. Взять ту же битву за Марианские острова, увенчавшуюся полным разгромом японской армии. «Великая Марианская стрельба по индейкам» – вот финальное название сражения. Триумф страха над героизмом камикадзе. Было над чем подумать.

В час он позвонил Додж (та спала – «я сплю»), и Наташе Лобачёвой в Харьков. Лобачёва обрадовалась:

– С Рождеством, Генри, ты как?

Он и сам не знал.

– Не знаю, – ответил Ослик. – В Москве снег, «Россия, вперёд!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и так далее. Купил квартиру, тебе понравится, приезжай.

– Это вряд ли.

– Почему нет?

Лобачёва явно была не в духе. Накануне её пригласили в суд по делу одного из авторов.

– Он пишет о любви, а они нашли в нём экстремиста, – Наташа притихла.

Да и как не притихнуть? Ослик прекрасно понимал её. Он и сам писал о любви («Додж, королева Иудеи»), а попал в дурдом. К несчастью, ни Россия, ни Украина, ни один из русских анклавов и знать не ведали о любви. Здесь признавались лишь секс и футбол. «Сосать!» – вот любимый слоган футбольных болельщиков, что в точности соответствовало и политике властей. Власти с удовольствием нарушали правила, подкупали судей и устраивали «договорные матчи».

Тут даже фильмы заказывали исключительно для болельщиков «главной команды», не говоря уже о единых учебниках по истории, обществознанию и литературе. Взять хотя бы фильмы про Чапаева и Высоцкого. Может и «ничего» персонажи, но ведь ясно же – игра в одни ворота. Почему бы не заказать фильм об Андрее Сахарове, к примеру, или об Иосифе Бродском? Но, нет. Шли годы, и те команды, которые проигрывали раньше, проигрывали и теперь. Вместе со своими болельщиками эти команды «сосали». Образно выражаясь, страной управлял Футбольный союз, и будущее этой страны, по мнению Ослика, было совершенно предсказуемым: Лобачёва со своим автором будут посажены в тюрьму и дело с концом.

– Не пора ли бежать? – Ослик приглушил звук (Jimmy Eat World заметно поутихли) и полез за сигаретами.

– А ты что думаешь?

Что он думал? Он думал – рано или поздно чекисты возьмут её. Ни с этим автором, так с другим – Наташа не из тех, кто будет сотрудничать со следствием. К этому моменту «Goodbye Sky Harbor» продвинулась примерно на треть и будто зациклилась. «I am but one small instrument, – напевал Джим Эдкинс (вокалист JEW), – do you remember that?» («Я всего лишь маленький инструмент, вы помните об этом?»).

Как не помнить? Любой, кто попадает на допрос, рискует жизнью. Ни с этим автором, так с другим. Не сейчас, так позже.

В этой связи Ослик намеревался пригласить Лобачёву в Ширнесс. Хотя бы на время. Поживёт у него неделю-другую, а там сама решит, что делать. Захочет остаться – он поможет ей. Взять те же магазины Клода Вулдриджа. Клод непременно возьмёт Лобачёву к себе. Тем более что Лобачёва ещё и неплохо пишет. У неё прекрасный слог и голова на месте. Наконец, у Наташи нет семьи, что существенно облегчает дело.

– Думаю, тебе надо приехать в Ширнесс, – ответил Ослик. – Поживёшь у меня, познакомишься кое с кем и решишь сама.

– Спасибо, Генри, – Лобачёва приободрилась, но по-прежнему медлила. В голове у неё крутились приставы, понятые и судьи. Там же крутился автор, с которым она попалась, и Наташина переписка с ним (на жёстком диске). – А можно в новогодние каникулы? – наконец решилась она. – Боюсь, после праздников будет не до того.

Наташа имела в виду предстоящие визиты в прокуратуру, допросы, подписку о невыезде, а там и возможный арест. Затаскают, короче.

Затаскают – не то слово (Ослик не понаслышке знал). Но, так или иначе, любая проблема разрешается. Время? А что время? Оно как шло, так и будет идти до скончания века. Вот как они поступят: второго января Лобачёва прилетит в Москву, третьего они оформят ей поездку в Британию (вероятней всего, через «Натали Турс») и где-нибудь четвёртого-пятого улетят в Ширнесс.

– Согласна?

– «Натали Турс»? – Наташа рассмеялась.

Ослик неисправимый романтик. Этих туроператоров по Москве пруд пруди. Но нет – Генри выбрал «Натали», и наверняка это был офис у Трифоновской на проспекте Мира. Там ещё напротив – «Япоша», а чуть правей, через дорогу – «Основной инстинкт» (магазин для взрослых – вибраторы в ассортименте, надувные куклы и фаллосы всех наций и вероисповеданий).

Сразу же за «Инстинктом» располагался «Букинист», где в витринах томились (словно по камерам) узники времени, осуждённые кто за что. Сами посудите: Валентин Катаев, Александр Блок, Всеволод Гаршин. И дальше: Иван Тургенев, Антон Чехов, Александр Герцен, Фёдор Достоевский и Константин Паустовский. В отдельной витрине (камера для VIP-персон) красовались Иосиф Сталин (сочинения, том 7), Владимир Ленин (биография, том 1) и, безусловно, Карл Маркс (тоже биография, если Наташа ничего не путала).

Запомнились также старинные открытки, иллюстрированное издание «Московский кремль» и ежегодники Большой советской энциклопедии, начиная с пятьдесят какого-то. В качестве VIP магазин «Букинист» предлагал и Сергея Кара-Мурзу (вероятно, как своеобразный итог советской мысли, а может, и для смеха, как знать?) с его «Совком» («Совок вспоминает…»).

Места и впрямь были памятными.

Зимой 2011-го она с Осликом обошла там все переулки и кафе. Зима выдалась морозной. Генри снял номер в отеле на Гиляровского, звёзды падали в их карманы, а она читала «Обратную сторону Луны» Мартина Сутера.

– «Натали Турс»? Как скажешь, Ослик. Пусть будет «Натали Турс», – мысленно Лобачёва была уже в Лондоне. – Возьму билет – напишу SMS.

Они распрощались. Ослик отпил мадеры, поклевал салат из тунца и включил «Эхо Москвы». Эфир Нателлы Болтянской («Авторская песня») подходил к концу. «Вот и хорошо, скоро новости», – подумал Генри. Впрочем, и новости были всё те же: коррупция, теракт в метро, столько-то арестованных, столько-то посаженных, разгон пикетов и поставки оружия. Шли годы, но ничего не менялось. Россия расправлялась с инакомыслием, поддерживала авторитарные режимы и вооружала бандитов. Как и прежде, никто ни за что не отвечал, а в МИДе и вовсе всё отрицали: «Мы лишь соблюдаем контракты». Смех, да и только.

Ослик выключил радио, остановил Jimmy Eat World, вымыл посуду и вышел на улицу. Всюду мело. «Зимой глобус мысленно сплющивается, – припомнил он Иосифа Бродского. – Широты наползают, особенно в сумерках, друг на друга» («Вертумн»), – и решил прогуляться.

В сквере неподалёку поскрипывали ясени, у «Культа» подпрыгивали с десяток ворон, над Яузой клубился пар, а у воды крякали селезни. В «Билле» у Берникова переулка он купил хлеба, прикормил птицу, повыл на Луну и вернулся домой. Если кто и рождался сегодня, то явно не Иисус Христос. «Здесь минус десять, еду в троллейбусе…» – запишет он позже, подводя итог унынию и надеясь на перемены.

 
Здесь минус десять, еду в троллейбусе.
Читаю Бродского, пишу тебе.
Хочу согреться, но не верится.
Наверно, выйду и – к реке.
 

К реке, а куда ещё? Ослику не давали покоя Софи и Марк. Завтра он попытается их спасти. «И если спасу, – решил Ослик, – то я и буду Иисусом Христом». Не вечно же Софи прыгать в реку. Ясно, что местные крокодилы своего не упустят. Около семи утра он постелил себе на кухне и уснул – не раздеваясь, полный тяжёлых мыслей и недобрых предчувствий. Ослику снились беспокойные сны, он крутился и даже брыкался (словно животное, бил копытами, чуя неладное).

Проснувшись ближе к обеду, Генри с полчаса повалялся. Странный эффект: то, что перед сном кажется очевидным (любила повторять Эльвира Додж), наутро кажется невероятным. Так вышло и на этот раз – какой он, к чёрту, Иисус Христос! Генри понятия не имел, как выкрутится со своими «психами», да и с Лобачёвой – наверняка с нею тоже будет непросто. Ослик. Чистый ослик. Однажды поселившийся в нём ослик так и сидел там поныне.

Тем не менее, невзирая на пессимизм («В пессимисте сговариваются между собой неэффективная доброта и неудовлетворённая злоба» – прав Сиоран) уже к вечеру двадцать пятого Генри кое-чего добился.

Во-первых, он договорился с доктором Марка и Тани о принципиальной возможности их освобождения. «Возможность есть, – доктор показал бумажку с цифрами и замялся. – Уже завтра Таня может быть выписана, а вот с Марком проблема, – добавил он, – Марк умер». Согласно истории болезни, «Марронье» умер на рассвете от кровоизлияния в мозг. Одна радость – во сне и быстро.

Во-вторых, у Собаки не будет документов. «Это ваши трудности. Формально она тоже умрёт, – врач держался с достоинством и спокойно (настоящий профи). – С документами могу помочь (столько-то, торг возможен)». – «Спасибо, я сам», – Ослик мечтал поскорей убраться.

И в-третьих – позвонила Додж и кое-что предложила.

– Я тут подумала: чтó если устроить твою Собаку к себе? Хотя бы на время. Немного поработает, придёт в себя, сделаю ей стаж, трудовую и открою счёт. И ей на пользу, и тебе проще, если будешь увозить её, – Додж умолкла. – Может, она ещё не захочет.

– Не захочет – останется, – ответил Генри, – мне главное вытащить её из больницы. А вообще – спасибо.

Ослик обещал подумать. Ведь если разобраться, план Эльвиры не так уж и плох. Последние пять лет Софи провела в заключении, и как она перенесёт свободу – неизвестно. Это в его рассказах Собака была бесстрашной и гоняла крокодилов (как хотела). В реальности же крокодилы вряд ли испугаются и скорей всего съедят её. Добавим к этому возраст (Софи едва исполнилось двадцать), придурков родителей, ничтожное образование, другой язык (если дело дойдёт до Британии), другие люди, да всё другое. Так что Эля права – спешить не стоит.

Помимо пединститута (ныне Владимирский государственный педагогический университет) Эльвира окончила Denis’ School в Москве (Международная система школ иностранных языков) и Высшую школу экономики на Мясницкой (Higher School of Economics – National Research University).

Набравшись знаний (педагогика, психология, философия, ораторское искусство, романские языки, особенности рынка, взгляды ведущих экономистов и т. д.), Додж вывела для себя понятие «примитивного марксизма». Примитивный марксизм, считала она, это русская интерпретация марксизма: извлеки максимальную прибыль, посочувствуй ближнему, во всём виноват капитализм. Примитивный марксизм, по её мнению, был негласной идеологией современной России. Идеологией, пришедшей на смену гегемонии пролетариата.

И пролетариат, и примитивный марксизм вызывали у Додж отвращение, да что делать? Русских не изменишь, но и побираться она не собиралась. Покончив с образованием, Эля занялась биржевыми сделками на ММВБ, а спустя время и накопив достаточно средств, приобрела довольно известную в столице сеть подземных киосков «ЧП СУЧКИНА, КНИГА». Предприниматель Сучкина (предыдущая хозяйка сети) давно уже сидела в тюрьме, но дело не в том. Совершенно упавшую на тот момент торговую сеть (20 киосков плюс офис на Сретенке) Додж перестроила в приёмные пункты барахла. Новая вывеска так и гласила: «БАРАХЛО, ПБОЮЛ ДОДЖ, С НАМИ И ВАМ ХОРОШО, И НАМ!» Люди несли туда барахло, получали за него деньги, а потом барахло перепродавалось (как оно и должно было быть в соответствии с примитивным марксизмом).

То же и с Софи, кстати. Смотрите: попав в клинику на Мосфильмовской, Собака постепенно утратила привлекательность новинки и с годами стала барахлом. Главврач купил это барахло и, формально убив, продал его Ослику, а тот и рад. В соответствии с теорией примитивного марксизма доктор извлёк максимальную прибыль, утешил Ослика, а в растлении Софи обвинил капитализм.

Теперь дальше: что предлагает Додж? Она берёт к себе Лунгу, делает ей задним числом стаж, оформляет поддельную трудовую, открывает копеечный счёт в «Хоум Кредит» (даром что банк) и торгует ею за тарелку риса (пока не надоест и вам, и нам). Как и в случае с доктором, Додж извлекает максимальную прибыль, утешает Ослика и винит во всём капитализм.

Ослик обещал подумать – и правильно сделал.

Подумав как следует, он припомнил 2013 год. В стране начал действовать закон, запрещающий усыновление русских детей американцами. Ослика как раз упрятали в больницу, а в детских домах один за другим стали умирать дети, незадолго до того усыновлённые американскими семьями, но так и не уехавшие в США. Вот что значит затянуть с отъездом. «Софи хоть и не ребёнок, – размышлял Ослик, но лучше не рисковать». «Прийти в себя», как говорила Додж, Собака сможет и в Ширнессе. Там у него прекрасный дом, Ослика окружают чуткие люди – и никакого марксизма.

Тридцатого декабря, уладив формальности, Ослик забрал Софи из дурдома и окольными путями (заметая следы), привёз её в британское посольство за документами. Как и обещали, дипломаты не подвели: уже к вечеру Софи была подданной королевы Елизаветы (плюс некоторые договорённости о сотрудничестве). Ослик и Собака могли облегчённо вздохнуть. Всё получилось как нельзя лучше и, покружив ещё час-другой по городу, они прибыли на Солянку.

– Ну вот, полдела сделано, – обратился он к Тане. – Как ты?

– Гораздо лучше, – ответила Софи.

Собака Софи в прежней жизни, а теперь – Луиза Виктория Берген, в соответствии с её британским паспортом. Убив, таким образом, Таню Лунгу, главврач с Мосфильмовской сам того не ведая подарил ей вторую жизнь.

– Вы, случайно, не лечились у нас? – спросил на прощание главврач у Ослика.

– А что, похож?

– Похож. Был тут один. Один в один.

– И что с ним?

– Умер.

Всё правильно, механизм работал (кто у них только не умер). Механизм работал исправно. Когда выяснилось, что он сбежал, доктор немедленно оформил ему смерть (мало ли отчего может скончаться слабоумный?). Эта «смерть» фактически спасла Ослику жизнь, вспоминал те давние события Генри, пока Софи принимала душ и возилась у плиты, наслаждаясь будничной свободой.

Благодаря этой «смерти» его не искали, а сделав новый паспорт (новое имя, новых маму с папой и новое прошлое), Ослик без проблем перебрался в Лондон. Вывод такой: чтобы родиться заново, надо как минимум умереть.

– Испугаться и убежать, – уточнила Собака.

Заметим, андроид (бельгийский андроид Ослика) так и функционировал: машина «выискивала» страхи, а затем «убегала» от них, используя обширные знания Интернета. «Run, donkey, run!» – дразнилась Софи, и Генри с радостью включался в игру: он делал вид, что и вправду убегал, оглядываясь и изображая страх, смешно подпрыгивал и с минуту ещё гонялся за нею по всему дому, весело хохоча, словно селезень в Яузе (кидающийся на хлеб морозным рождественским утром).

С Собакой оказалось легко и просто.

Они много гуляли, искали могилу Марка, но без толку («издержки производства»), сходили в «Иллюзион», обошли окрестные клубы и благополучно встретили Новый год. Первого января он взял напрокат машину. Они объехали центр, купили новую одежду для Софи и заглянули к Таниным родителям попрощаться.

– Попрощались, и что? – спросил позже Ослик.

– Бесполезно, – ответила Софи.

«Бесполезно» означало следующее. Мама Софи (условно Ирина Анатольевна Яровая, депутат, член «Единой России») и её папа (условно Павел Алексеевич Астахов, уполномоченный при президенте РФ по правам ребёнка) были категорически против её бегства на Запад. По их мнению, Собаке следовало продолжить лечение в России: у нас прекрасная медицина, опытные доктора и вполне приемлемые условия.

«Условия содержания животных в нашем зоопарке, – мелькнула мысль (Ослик нахмурился), – соответствуют ГОСТ. Кормить животных категорически запрещено!» Подобные таблички он встречал во многих зоопарках бывшего СССР (а ныне в зоопарках РФ и Таможенного союза). У Ослика всегда возникали какие-нибудь параллели между явлениями. Вот и теперь он находил абсурдной позицию Таниных родителей. «Им бы самим надо лечиться», – не сомневался он, да кто ж его услышит.

Второго приехала Лобачёва. Как и договаривались, они посетили «Натали Турс», а уже четвёртого в пятницу улетели в Лондон. Из-за каникул, а новогодние каникулы в РФ – что карнавал в Каракасе (с каждым разом они становились всё продолжительнее), из-за этих самых каникул пришлось переплатить втридорога, да делать нечего. «Чем скорей они уберутся из России, тем лучше», – рассудил Ослик, и не ошибся. Уже 14 января в РФ был ужесточён визовый режим в связи с новыми правилами и т. д.

Лобачёва и Собака Софи подружились. Любопытный эффект – все трое ощущали себя одной семьёй: зайчиха с зайчатами (из молитвенного сна Ингрид Ренар, по сути). Ослик был зайцем, Лобачёва – зайчихой, а Софи с её усопшим Марком – зайчатами. Более того, пройдя таможенный досмотр в Хитроу и успокоившись, они и в самом деле необыкновенно сблизились.

Такая близость вероятно и есть истинная и наиболее желанная близость между зайцами. На этот раз (в отличие от образов Ингрид) это были вполне свободные зайцы. Они не тряслись от страха, в чистом небе не проступал устрашающий барельеф Сталина (читай – Путина), и зайцы резвились в своё удовольствие (без оглядки на Следственный комитет).

Что правда, то правда – Ослик не был Павлом Астаховым, Лобачёва не была Ириной Яровой, а Собака Софи уже не была Таней Лунгу. С прибытием в Хитроу изменился не только их статус, взгляд на мир, самоощущение, но и мысли.