Текст книги "Простое свидетельство"

Прошел час, натаскав сухих веток к тому месту, где мог бы быть костер, мы сидели, прижавшись друг к другу на недостроенном шалаше. Вдруг, все вокруг осветив ярким электрическим светом, на поляну въехала светло-серая «Волга», из нее вышел дядька из большого начальства, забрал Клауса, дал нам спички и четыре большие бутылки воды. Потом он отвел меня в сторону и попросил ни на каких каналах связи, кроме нашего, не работать. Я стоял, шмыгая носом, извинялся, благодарил… Не хотелось их отпускать, тянуло еще поговорить, пожаловаться, что-то объяснить, но «Волга» в два приема развернулась и скрылась за деревьями.

* * *

Мы только-только успели разжечь костер, когда вернулись разведчики. Они три часа почти без движения пролежали в подтаявшем снегу, хронометрируя, когда и куда ходят солдаты из караула. Костер еще только разгорался, не было ни шалаша, ни жареной курицы, ни горячего чая. А мне нечего было сказать в свое оправдание. Шалаш поставили уже в полной темноте, костер мало-помалу нас согрел, сварили еду из консервов, заварили чай. Встал вопрос про курицу. Никто не хотел ее резать и, более того, никто не знал, что с ней делать потом. Как, например, избавиться от перьев? Я предложил ее отпустить, что, конечно, было глупо – отпускать курицу в лесу. В итоге, ее резал мой друг Андрюха, потом он же ее ощипал, помыл выделенным с боем стаканом воды и жарил для всех куски куриного мяса на палочках. По очереди поспали по два часа.

Толя не спал вообще, всю ночь он просидел у костра с кружкой чая. Не спать одну-две ночи – его привычная жизнь, и она ему нравилась гораздо больше, чем мельтешение в переполненных городах. Толе привычно было топать день и ночь, жить в лесу, воевать, возвращаться ненадолго, и снова ехать в очередную «командировку». Ребята спросили, почему же тогда он хочет увольняться. Командир сдержанно поругал начальство, денежное содержание, квартирный вопрос. Получалось, что только из-за бытовых и административных неурядиц человек решил бросить любимое дело. Никто не спросил его о риске погибнуть или получить тяжелое ранение, а сам про это он не заговаривал, зато еще раз рассказал про «своего первого»: как получили задачу провести разведку в одной чеченской деревне, и они двигались по совершенно пустой улице, когда вдруг из-за забора на них спрыгнули те, кого он называл «чехи». На Толю чеченец спрыгнул очень ловко, так, что ногами сразу выбил автомат, намереваясь взять пленного, но, кроме огнестрельного оружия, наш командир очень любил холодное, ему хватило мгновения выхватить нож и точно, на всю глубину лезвия, ударить нападавшего в солнечное сплетение. Русская группа оказалась лучше подготовленной, а чеченцы переоценили свои возможности и все погибли. Я спросил, не было ли у Толи потом каких-то переживаний, угрызений, все-таки человека убил, да еще ножом. Получил ответ, что вообще никаких, только огромная радость, что получилось, что не зря готовился и что повезло. Потом говорили про экстремальные возможности человеческого организма, и Толя рассказал, как у него был боец, которому пуля пробила сердце. А он, получив ранение в левый бок, вышел из боя, снял бронежилет, сел возле дерева и только тогда умер. Минуты две или три человек с пробитым сердцем ходил, разговаривал, совершал осмысленные действия. Объяснения этому ни у кого не было. Мой брат пошутил, что, слава Богу, «Толин первый» оказался нормальным в плане физиологических реакций, а то, если бы он еще две-три минуты осмысленно функционировал, дело могло закончиться не так благополучно. Потом мы его все-таки спросили про потери, про гибель товарищей. Толя ответил, что хорошо подготовленные гибнут редко, хотя и такое, конечно, случается.

Мне подумалось, что лично я – совсем не подготовленный и, наверное, очень быстро погиб бы, и Костик тоже, и Андрюха… Все мы ни фига не подготовленные.

* * *

Объект нужно было взрывать на рассвете. Я в этом деле непосредственно не участвовал. Нас с Костей поставили в сторонке, сказали, куда смотреть, если появится противник, тихо сообщить по рации и скрытно отойти. К счастью, противник не появился, а там, куда ушли ребята, вскоре бабахнуло, взлетели ракеты, основная группа вернулась, и мы дали деру. На этот раз нужно было двигаться быстро, а двухчасовой сон в холодном шалаше мои силы никак не восстановил.

Бежать было тяжело. Мощным усилием воли я включил двигательную функцию, но ноги едва переставлялись, были натерты-перенатерты и уже через несколько метров должны были совершенно отказать. Было очень странно, что другие топают себе с сосредоточенными лицами, совсем без жалостливых и болезненных выражений, никто не просит привал, даже Костик… Выходит, я один такой дохлый, малодушный и невыносливый?! Так одиноко от этого чувства, так жалко себя, что мало-помалу начинаешь замедляться, отстаешь сначала на шаг, потом на три метра… Потом я вспомнил, как тантрические йоги учат переносить внимание на ту часть тела, которой не плохо, а хорошо. Начал соображать, какой части моего тела хорошо. Сначала попробовал на области гениталий сосредоточить внимание, но там слегка чесалось, – все-таки шли вторые сутки в лесу, – а еще нога у самого основания, с внутренней стороны натерлась, я даже понять не мог обо что. Потом попробовал на глазах сосредоточиться, или на центре лба, где какая-то умная чакра, но глаза заливал противный липкий пот, и они слезились еще со вчерашнего обеда, а лоб был больно укушен каким-то зловредным насекомым, так что лоб тоже не подходил, и внимание, вопреки моим усилиям, сосредотачивалось только на свинцовой тяжести в ногах, которая с каждым шагом все увеличивалась. Тогда я начал про себя петь и даже бубнил слова вслух, вернее, губами немного шевелил на выдохе. Один короткий и очень матерный куплет из детской песенки помог отогнать малодушие и заставил меня бежать вопреки объективной невозможности. Постепенно я попал в темп отделения и двигался в аллюре, похожем на бег, исключительно на честном слове: ноги сами переставлялись неизвестно на каком уже топливе. Мне казалось, что я неплохо справляюсь и могу еще двигаться, но со стороны, наверное, все выглядело иначе. Минут через сорок у меня забрали рюкзак, ружье, потом хотели взять под руки, но Толя объявил, что мы оторвались от погони и можно перейти на шаг. Забрезжила надежда, что это всё, игра закончилась и можно отдохнуть, но командир получил по рации еще одну, дополнительную задачу: освободить заложника в том самом недостроенном, или недоразрушенном поселке. Как добрались туда, вообще не помню, нас с Костей оставили у забора, ребята заскочили в дом, поорали, побабахали из пейнтбольных ружей и выскочили уже с Клаусом. Мы ничего не поняли, и даже не успели удивиться неожиданной встрече, потому что на другом краю условной деревни остановились три БМП, с брони которых начали соскакивать и привычно растягиваться цепью хорошо знакомые нам чумазые, но бодрые солдатики. Мы опять дали деру на полной оставшейся скорости. Клаус на этот раз не ныл, не ругался и бежал быстрее других с очень беспокойным, тревожным и озабоченным лицом. У меня даже возникла мысль навесить на него для нормализации темпа наши с Костей рюкзаки. Сзади то тише, то громче шумели хорошо выспавшиеся, прекрасно позавтракавшие солдаты и, что особенно нервировало, раздавался собачий лай. Любопытно, что и моя резвость в таком аккомпанементе заметно возросла, а настроение улучшилось.

Не знаю, почему нас не догнали, возможно, у них был приказ только сзади пошуметь, но когда они милосердно отстали и я начал уже надеяться, что наконец-то все закончится, новая группа преследователей показалась из-за деревьев, двигаясь нам наперерез. Толя, а за ним и все остальные, резко свернули и ускорили темп, уходя от опасности, а я упал в траву и начал стрелять из своего нестреляющего ружья в приближающихся бойцов. Боковым зрением я отметил, как ребята на мгновение притормозили, как Костик тоже хотел рухнуть в траву, но Толя что-то грозно крикнул, и все понеслись дальше, а я остался ценой своей жизни прикрывать отход товарищей. Щемящее чувство жалости к себе, нахлынувшая и сразу отступившая тоска, суровое мужество окончательного решения – все это омыло мою душу чем-то приятным и заставило порывисто вздохнуть. Жалко, сфотографировать меня тогда было некому.

Солдаты, судя по всему, тоже на мне что-то отрабатывали. Раздались приказы, преследователи залегли, ползком, без спешки, окружили меня с трех сторон, кинули два взрыв-пакета. Интересно, что собаки по команде тоже припадали к земле и ползли вместе с людьми. Я продолжал палить во все стороны и недоумевал, как они без пейнтбольных ружей будут меня ликвидировать. Когда преследователи приблизились так, что злобное ворчание овчарок стало уже хорошо слышно, командир солдат, оказавшийся одним из наших инструкторов, крикнул: «Шишка! Уходи, не дай бог, одна сорвется…» Я не заставил его повторять, сиганул в кусты и понесся в лес, откуда только силы взялись! Потом еще с часик я воевал один: бегал по лесу, полагая, что от кого-то убегаю, потом сам решил перейти в атаку, выследил на дороге «Волгу», что вчера увезла Клауса, и выскочил на них из придорожного кювета. А игра, как оказалась, была уже завершена и машину специально отправили на мои поиски.

Как единственный, героически отдавший свою жизнь за общее дело, я рассчитывал на некоторые лавры, но напрасно, день был не мой. День был Клауса. Все лавры достались нашему бесцеремонно дезертировавшему другу. Он и мой двоюродный брат наперебой, явно не в первый раз рассказывали «как все было».

* * *

Оказывается, не успела «Волга» с эвакуированным Клаусом проехать по лесной дороге и двадцати минут, как люди в масках и зеленой униформе вышли из леса, остановили машину, вытащили из нее за шиворот нашего «однополчанина», надели ему на голову мешок, а руки связали за спиной. Сердито разговаривая между собой на каком-то гаркающем языке, они надавали Клаусу пинков и впихнули обратно в машину. Потом куда-то повезли, вытряхнули, спустили по какой-то лестнице, и пару часов он просидел со связанными руками и мешком на голове. Мы спросили, пробовал ли он ругаться, качать права, требовать его выпустить, остановить игру? Клаус ответил, что на этот раз желания ругаться у него не было, и он предпочитал помалкивать, тем более, что в подвале было тепло, стояла кровать с панцирной сеткой, а потом ему освободили руки, сняли мешок, дали поесть и отвели в туалет. Правда, утром, после завтрака мешок опять напялили, руки снова связали и, снова отвесив пинков, посадили в углу на корточки.

Когда наш авангард ворвался в обозначенный Толей дом, противника там не было. Первым в подвал спустился мой брат, он и обнаружил фигуру с мешком на голове, решительно рассек ножом путы и увидел Клауса, который почти плакал от радости и благодарности. Он с таким чувством сказал: «Спасибо, ребята», что неизвестно откуда появились силы и захотелось еще кого-нибудь освободить.

* * *

Вернувшись домой, я впервые в жизни проспал восемнадцать часов. Потом Толя показал нам фотографии, которые сделали наши инструкторы. Судя по крупным планам, они прятались чуть ли не у нас на дороге, а мы их не замечали, топали в двух-трех метрах мимо… Агентство я делать не стал, проект закрыли, перед Толей извинились. Он расстроился, предлагал чего-то переделать, объяснял, что слегка переборщил с нагрузкой, что можно еще облегчить. Ориентируясь на свои среднестатистические ощущения, я понял, что главного – чувства мужской гордости, эйфории победы, радости преодоления не получилось. Еще я понял, что мы – гражданские, вояки никудышные и военное дело реальная, настоящая профессия, и как я никакой химик, физик, никакой стоматолог и не хирург, так и никакой военный.

Потом мне представилось, насколько бесполезным может быть на войне необученное ополчение и как ничтожны шансы ополченцев сохранить свою жизнь.

Не найдя работы «на гражданке», Толя не стал увольняться из армии. Месяца не прошло, он прислал эсэмэску, что снова уезжает «в командировку». Больше он на связь не выходил.

Трансцендентное

Первые тридцать пять лет жизни «вечные вопросы» меня не интересовали. Чтобы загрузить голову, мне вполне хватало вопросов практических. Такими же были мои друзья и жизненные попутчики, кроме, пожалуй, одного по имени Стас.

Стас с ранней юности состоял в секте Шри Шен Моя, отрицал привлекательность материального мира, почти ничего не ел и умел с помощью медитации перенаправлять энергию между чакрами своего организма. Эта способность помогала ему всю жизнь реально соблюдать целибат: он двигал энергию из паховой чакры в чакру на лбу, освобождался от половой потребности и делался умнее. А еще бегал по сто километров меньше, чем за десять часов и все, что зарабатывал, аккуратно перечислял духовному руководству. Парень был умный, в очках, опрятный и худенький.

Мы взяли его на работу компьютерщиком в надежде, что оберегая свою карму от порчи, он станет работать, как и обещал, добросовестно и воздержится от злоупотреблений при покупке нового оборудования.

В целом Стас оправдал возложенные на него надежды, но… лишь отчасти. Хищений и приписок за ним замечено не было, но на рабочем месте он частенько отсутствовал. У нас тогда был офис с двумя входными группами, и Стас утром заходил в одну дверь, проходил через все помещения, со всеми здоровался, и тут же, не снижая темпа, выходил с другой стороны. Чаще всего серверы, почта и принтеры благополучно работали, и делать ему было нечего. Но он же нас обманывал! Когда я пытался взывать к порядку, Стас бесцеремонно выкручивался как самый обычный компьютерщик, устроившийся сразу на две или три работы для дополнительного заработка. Ему самому деньги были не нужны, но чем больше он отправлял в секту, тем было лучше…

Когда у Стаса выдавалось время побыть у нас, он деятельно агитировал окружающих в свою организацию. Я тоже вошел в круг сочувствующих, до сих пор помню имя Гуру, главные принципы и феноменальные достижения последователей. Мое воображение поразила перспектива перемещения внутрителесной энергии. Особенно завораживала возможность двинуть энергию мозга в направлении генитальной чакры, тем самым освободившись от душевных смятений, угрызений надоедливой совести и одновременно, мощно укрепив разнообразные перспективы сладострастия. Но освоить эту многообещающую технику я не успел.

Спасла меня наша уборщица, а вернее, ее привычка мощно двигать мебель, мешающую ее пылесосу.

Дело было в следующем: Секта Шри Шен Моя и Стаса, кроме йоговских практик, еще торговала разными волшебными штуками. Я лично для себя выбрал из ассортимента четыре прибора для защиты от всего нехорошего через электрическую сеть. Каждый стоил триста долларов США, исполнен был в форме небольшого цилиндра белого цвета с электрической вилкой. И вот однажды утром звонит секретарша и трагическим голосом сообщает, что два из четырех приборов уборщица раздавила столом и очень нервничает, что из ее зарплаты могут удержать их магическую стоимость. Прибыв на место, я доломал разрушенный пластмассовый корпус и ничего там не обнаружил! От вилки в разные стороны расходились хорошо изолированные проводки, не подключенные ни к чему. Если бы я нашел там хоть какую-то микросхему с диодиком или кристалл любого цвета, то заказал бы себе два новых прибора взамен испорченных, но вид обмотанных изолентой проводков так разочаровал мои надежды на «защиту от всего нехорошего», что поблекла и перспектива перемещения энергии мозга в генитальную чакру. Уборщица была освобождена от ответственности за содеянное, а Стас уволен с работы. Мне показалось любопытным, что он ничуть не удивился и совсем не расстроился. Со своим обычным обезоруживающе-внимательным, добрым и участливым выражением лица, он мягко отверг все обвинения в мошенничестве, тепло посетовал на мое безверие, и мы расстались в отношениях скорее приятельских, чем враждебных. Потом Стас оптом торговал оргтехникой, вышел на хорошие позиции. Мы у него покупали все, что было нужно для офиса. Каждый раз я специально уточнял: продолжает ли он бегать по сто километров и соблюдать целибат, и всегда получал наитвердейший положительный ответ.

* * *

Других людей, посвятивших себя служению идее, мне за годы молодости встретить не довелось, а может я их просто не замечал или считал лицемерами.

Даже когда на целый год я стал слушателем лекций и участником выездных семинаров по тантрической йоге, руководила мною вовсе не идея внутреннего просветления и душевной гармонии.

Здесь мне придется рассказать кое-что про мою личную жизнь. Широко известен сюжет, герой которого, страдая от одиночества, не может выбрать и полюбить одну из прекрасных женщин, активно претендующих на его благосклонность. Получается, что он вроде переживает и жалуется, но, с другой стороны, как бы и бравирует: великолепный мужчина утомлен женским вниманием, но, будучи человеком тонкой душевной конструкции, не может найти счастья ни с одной…

У меня же все было иначе. Женился я рано, но не считал это обстоятельством, ограничивающим поиск определенного рода романтики. Проблема была в том, что поиск удачно не складывался. Ни одна девушка ни разу в жизни никаким намеком мне себя не предлагала и тем более не пыталась меня добиться. Ни разу мои мужские стати не привлекали барышень настолько, чтобы хоть одна решилась отдаться мне безо всяких обязательств с моей стороны, просто так, то есть для взаимного эротического, телесного удовольствия. Никто не соглашался познакомиться со мной даже просто для безвредного проведения времени, но без перспектив женитьбы или материальной заинтересованности. Когда я сам пытался знакомиться с девушками на улице, в метро, фитнес-клубах или кафе, успех мне не сопутствовал. Обмануть бдительных женщин в том плане, что я мужчина свободный и нахожусь в поиске единственной подруги жизни, не удавалось, да и стыдно было… а каждый следующий провал болезненно ранил мое самолюбие.

Так что в молодости я вынужден был платить за любовь. Одно время я на женщин много расходовал, потом подсчитал, расстроился и начал экономить, но это заметно сказалось на качестве. И не получалось найти какой-то приемлемый баланс. А моей мечтой была встреча с девушкой материально независимой, красивой, сексуально раскрепощенной и заинтересованной во мне не тотально, а с некоторой разумной регулярностью.

И у моего друга Лехи была такая же мечта, но, в отличие от меня, он деятельно к ней двигался и наконец нашел сообщество тантристов, где помимо оравы оборванцев бывали милейшие девушки, как раз имеющие все те достоинства, о которых мы почти уже безнадежно мечтали. Тем более Леха рассказал, что на семинарах тантристы чуть ли не догола раздеваются и делают такие упражнения в парах, что до секса остается полшага или еще меньше. Ясное дело, уговаривать меня не пришлось.

Желающих присутствовать на очередной тантрической лекции набрался полный актовый зал, сидели в проходах и на подоконниках. Всех рассмотреть не удалось, но мелькали лица вполне привлекательные. Действие состояло из ответов ведущего на записочки зала. Вопросы звучали серьезные, о практиках, просветлениях, дыханиях, а отвечал лектор весело, даже легкомысленно. Если не сказать, что он постоянно строил рожи, то можно выразиться так: лицо у ведущего было весьма подвижное, с богатой мимикой и часто меняющимися выражениями. Говорил он тоненьким, каким-то придурошным голоском, хотя был здоровенным дядькой с мощными мускулами и физиономией комбайнера. Раньше я таких живых, улыбчивых, располагающих к себе людей встречал только среди мошенников. Сначала мне показалось, что это вообще не йога, а какой-то прикол, вроде на сцене артист издевается над йогами и их передразнивает. Всем было весело, как будто мы на забавном любительском представлении, или школьном спектакле. Никакого сакрального чувства не возникало, как не возникало и никаких особенных ощущений. Просто приятные, веселые люди, сидят и хохочут. Леха мне шепнул, что в первых рядах прямо перед выступающим сидят те, что пришли за два часа до начала, и это самые продвинутые тантристы, которые чувствуют и умеют обращать себе на пользу положительные флюиды, исходящие от лектора. Я внимательно присмотрелся, люди как люди, хихикают, ржут, друг с другом шепчутся.

Какие вопросы обсуждались я не запомнил, но, помню, было интересно, я даже как-то помягчел, расслабился, улыбался вместе со всеми, хохотал, поглядывал на девушек. Люди кругом культурные, воспитанные, вероятно, хорошо образованные. Тонкий юмор, изящные намеки, сдержанные улыбки, и вдруг, с шумом распахивается дверь и в зал заглядывает получеловек-полуобезьяна в кожаной куртке с рожей, гаже и наглее которой придумать невозможно. Вваливается в зал и громко, перебивая лектора, произносит: «Во… сколько мудаков собралось, у-у-у, пидарасы…». Лектор и зал вообще никак не реагируют. Лекция продолжается, только в зале перестали смеяться. А этот тип с минуту постоял, слегка пошатываясь, и снова громко вставил какую-то омерзительную реплику. Я сижу напряженный, прикидываю, что с Лехой вдвоем мы, скорее всего, могли бы этого австралопитека победить в рукопашной схватке, хотя и не без потерь, так как выглядит он крепеньким таким подонком. Но удивляет реакция окружающих! Притихли все, в его сторону не смотрят. Я здесь в первый раз, а они же все знакомы между собой! Как потом в глаза друг другу будут смотреть! Я когда в школе учился, в физико-математическом классе у нас были случаи, когда один или два хулигана словесно унижали нас почти что всех. И обидно было, и стыдно, но это школа, а здесь полно взрослых мужиков, да и этот комбайнер на сцене… Только что так умно, красиво говорили, так мило и весело всё было, а один какой-то мерзавец всех смешивает с дерьмом, и весь зал делает вид, что не замечает ничего! Смотрю на Леху, а он хихикает и, глядя на мое изумленное лицо, шепотом объясняет, что этот неандерталец тоже из заправских йогов, чуть ли не близкий друг того, который на сцене, и у него просто такая манера шутить.

Гамадрил, и правда, еще постоял немного, а потом прошел вперед, уселся возле сцены, и, как все, стал спокойно слушать. Лекция вскоре закончилась и все стали расходиться. А мне подумалось, что этот мерзавец может снова начать приставать, пусть даже в шутку, но уже лично ко мне, как к новенькому. И сразу все настроение пропало окончательно, мысль познакомиться с кем-то из местных барышень поблекла. Я честно признаю, что остроумно отшутиться не умею и всегда теряюсь, если даже в шутку меня начинают подначивать. Да и давненько не было в моей, окруженной уважением жизни никакого хамского посягательства. А тут как будто снова я сделался тщедушным, всего боящимся пацаном. Робость напала предательская, чуть ли не страх, самому стало противно, и я специально прошел к выходу близко от этого хама и даже взглядом его смерил, как мне казалось, презрительным.

* * *

Потом еще были лекции. Три или даже четыре. Подробностей в моей голове не сохранилось, помню, что очень нравились шуточки и легкая, слегка ироничная атмосфера в зале. Еще запомнились, имя и фамилия лектора. Его звали Андрей Лапин.

На ближайший практический семинар мы с Лехой записались в первых рядах, заплатили и в пятницу вечером уже припарковались в малопривлекательном подмосковном санатории. Условия были спартанские, питание вегетарианское. Алкоголь, наркотики и секс на время семинара объявлялись запрещенными. Начало первого блока упражнений – сразу после ужина. Форма одежды – спортивная, с собой иметь коврик для гимнастики и плотную повязку на глаза.

Для первого упражнения выключили свет, Лапин всем предложил встать, слегка согнув руки в локтях, завязать глаза, и дальше нужно было трястись всем телом под негромкую, ритмичную музыку. Он предупредил, что при выполнении этого упражнения может возникнуть тошноты и даже начаться рвота, которой не стоит препятствовать, никуда не убегать, не пытаться прицелиться мимо людей и ни в коем случае не прерывать упражнение, даже если стошнит на человека перед тобой. У меня не получается смешно передать его инструкции, а он так говорил, что все ржали и никого, конечно, не рвало, но всем было легко и весело. В первые пять минут я несколько раз через повязку подсматривал. Зрелище было странноватое: человек сто мужиков и теток трясутся в полумраке с завязанными глазами. Недалеко от меня девушка тряслась, и у нее в соответствующих местах всё живописно подпрыгивало в такт музыке. Я косился-косился на нее, а Лапин как раз тут замечает в микрофон, что подсматривать тоже очень увлекательно, но мы здесь собрались не для этого, и, чтобы семинар прошел с пользой, нужно крепко закрыть глаза и трястись со всей добросовестностью. Пришлось подчиниться. Пару раз я оступился, но потом вошел в ритм и трясся целый час без остановки. Любопытно, что время очень быстро пролетело. Я, например, если на беговой дорожке час бегаю, даже под музыку, время очень долго тянется, а здесь – трясусь и хорошо так… трясся бы и трясся. Даже досадно стало, когда музыка кончилась и включили свет.

Было еще упражнение на пресс и на ягодичные мышцы, которое йоги называли Кундалини. Надо было лечь на спину ноги согнуть в коленях, кулаки подсунуть под пятки, высоко поднять задницу и в таком положении стоять сорок минут. Потом безо всякого отдыха еще двадцать минут делать движения тазом вверх-вниз под мощный барабанный ритм. Я спортом занимаюсь и знаю, что это невозможно. И зад отсыхает, и пресс – максимум пять минут, и нужен отдых. А Лапин еще шутит, что упражнение иногда провоцирует у женщин непроизвольный оргазм такой силы, что они громко орут, но на это не нужно обращать внимания, ведь мы здесь все высокодуховные люди…

Не пытаясь совершить невозможного, я каждые пять минут отдыхал и осторожно через повязку подсматривал. Некоторые тоже, как и я, отдыхали, но были такие, что все это время держали зад высоко безо всяких поблажек, или они отдыхали, когда я не видел… В конце, когда вступили барабаны и надо было делать движения тазом, несколько женщин и вправду заорали. Кто именно я, правда, не успел заметить. Остальные, как и предписывал ведущий, никак не реагировали, я тоже старался не обращать внимания, но чувство осталось хорошее.

На следующий день, в субботу, задания были еще интереснее. Особенно в парных упражнениях. Мне понравилось дыхание рот в рот. Оказывается, можно воздух выдоха еще раз вдохнуть и так раз до пятнадцати, пока не кончится кислород, гоняешь из одного человека к другому, слившись в поцелуе. Перед этим упражнением Лапин напомнил почистить зубы и жвачку пожевать. Еще посоветовал выбирать партнера, который по-человечески и сексуально тебе не нравится. Сказал, что в таком случае эффект будет лучше. Но я выбрал симпатичную женщину и офигенно с ней воздух перегонял. Лапин советовал партнеров менять чаще, так что я с разными женщинами другие упражнения попробовал. С мужиками не пришлось. Еще запомнилось, когда все делятся на три группы: одни сидят на полу с завязанными глазами, другие лежат на полу тоже с завязанными, а третья группа без всяких повязок ходит между ними всеми и всех трогает, кого и где хочет. Лапин пояснил, что трогать нужно небольно, под одежду залезать нельзя, толчею вокруг молодых девок не устраивать. А некоторые женщины для этого упражнения сами майку снимали и оставались в одних, извините, трусах. Я сначала робел, а потом гляжу: все уверенно так выполняют упражнение, протестов, возражений нет, и тоже осмелел. Когда я сам сидел или лежал, меня никто не трогал, только один или два разу кто-то вскользь провел рукой по спине, и все. Но зато, когда была моя очередь ходить, я времени зря не терял, но одновременно думал, что такие простые вещи, а как хорошо освежают чувственность! Не станешь же с женой дышать рот в рот или трястись с завязанными глазами – глупо как-то и неприлично, а в атмосфере йоговского семинара, с малознакомыми людьми – пожалуйста, и очень даже хорошо!

Дальше шло, по словам Лапина, самое трудное упражнение. Все то же самое, но «зрячая» группа свободно ходит между остальными, никого не трогает, а только шепчет всем обездвиженным приятные слова.

Для тех, кому трудно найти приятные слова, Лапин разрешил представить на его месте любого другого и говорить что захочется, пусть даже вранье или глупости. А если совсем нет такого человека которому хотелось бы сказать приятные слова, Лапин рекомендовал представить себе холодильник и тихо шептать например такое: «…Ты такой белый и красивый, в тебе есть внутренний свет, в тебе есть все, что мне нужно для счастья».

Всю субботу, с небольшим перерывом на обед, мы занимались. На воскресенье осталось только одно упражнение, называется «Лес». Все медленно ходят по залу с завязанными глазами и все. Натыкаешься на кого-то, отступаешь в сторону. Многие для выполнения этого упражнения снимали даже трусы. Мне показалось, что несколько раз мимо меня проследовал мужик, который в последний раз мыл свое хозяйство вообще не сегодня и даже не вчера, но может он и был один такой неряха. Я подозревал одного бородатого голодранца с дикими глазами, но утверждать не буду, так как на этом упражнении я не подсматривал.

Часа два мы так ходили или больше. Под музыку. Потом повязки сняли, все оделись, сели в кружок и желающие поделились своими ощущениями и переживаниями. Среди рассказавших о своем опыте была одна женщина, внешне скромная, хотя и интересная, лет тридцати, рядом ее муж сидел – тоже йог, и вот она рассказала, что этой ночью ей снились эротические сны, как будто бы ее кто-то – она использовала выражение: «в меня входил» – и уточнила что «три раза спереди и четыре раза сзади» и еще, что «это был незнакомый мужчина». У меня аж дух перехватило, ну, думаю, начинается… Мне сразу представилось, что это я ей снился, потом я взгляд перевел на Леху, и по его лицу я понял, что он тоже думает, что снился ей именно он. Лапин после ее рассказа уточнил, что не стоит буквально воспринимать такие сны и то, что человек о них рассказывает, еще не значит, что он может быть легкой добычей соблазнителя. Но мне очень хотелось воспринимать все как раз буквально, и Лехе, похоже, тоже этого хотелось.

* * *

Потом были еще лекции, еще семинары. Оказалось, что йоги встречаются только на семинарах и лекциях. Таких, чтобы в жизни были друзьями, почти не было. К нам относились снисходительно, рассказывали, что многие приходят в Тантру с примитивными целями, которые благодаря занятиям йогой неизбежно, мало-помалу уступают место другим, возвышенным смыслам. Советовали не сачковать на упражнениях и не подсматривать. На мое недоумение как это: «не сачковать», если уже невозможно стоять с поднятым задом, мне говорили, что не надо обращать внимания на свои ощущения, нужно перемещать внимание в другие части тела, например, в пятку, на лоб или куда я хочу. Просто говорят: «Не верь своей усталости, живи как будто ее нет…» Нормальная инструкция? А женщины там были очень умные и общаться с ними было легко. Мы с Лехой добросовестно пытались их вовлечь в свои кобелячьи затеи, а они тепло так и даже жалостливо смотрели на нас и пытались объяснить, что даже нам самим это совершенно не нужно. Мы весело настаивали, предлагали как-то особенно это организовать, по-йоговски. Приятно общаться с женщиной, когда она тебя не прогоняет, даже если и отказывает. Просто болтаем, весело всем, но никто не обзывает нас озабоченными придурками, никто не делает на лице смешанную гримасу испуга и отвращения, и даже неловких пауз не повисает в воздухе.