Текст книги "Работа актера над собой (сборник)"

Не вдаваясь во все подробности спорного вопроса, я пока могу вам дать один добрый практический совет, вынесенный из личного опыта:

Старайтесь, по возможности, делать как можно меньше и только самые необходимые ударения. Пусть лучше всего символические (художественные) ударения по мере возможности совпадают с логическими акцентами. Конечно, будут и исключения, но не превращайте их в правило. Для того чтоб ваша речь с минимальным количеством необходимых ударений была художественной, усиленно позаботьтесь о подтексте. Когда он создастся, все само собой наладится. Может быть, тогда у вас явится не одно, а много ударений, сильных, средних, слабых, целая градация их в самых разнообразных соотношениях. Интуиция расположит их так, что и логика, и грамматика, и художественная сторона будут удовлетворены, а слушатели довольны.

______________ 19__ г.

Торцов напомнил, что до сих пор на наших занятиях, при всяком удобном случае, говорилось о беспрерывной звуковой линии речи и о ее слиянности.

Это не значит, конечно, что актер должен постоянно, безостановочно произносить слова на сцене!

Такое беспрерывное общение обличало бы в нем сумасшествие. Нормальным людям необходимы передышки, остановки, паузы не только в речи, но и во всех других внешних и внутренних процессах мышления, работы воображения, слуха, зрения и пр., и пр.

Наше естественное состояние можно графически изобразить чередующимися длинными и короткими линиями, разделенными малыми или большими паузами, вот так:

_______ __ _______ __ __ _______

В противоположность им сумасшествие (idée fixe) следовало бы изобразить одной сплошной, беспрерывной чертой, вот так:

___________________________________

«Речь без пауз или с слишком длинными, перетянутыми паузами путанна и бессмысленна», – пишет С. Волконский в одном месте книги. А в другом он восклицает: «Прямо не знаешь, чему больше удивляться – тому ли, как мало ею (то есть паузой) пользуются, или тому, как ею злоупотребляют». – «Трудно сказать, что хуже: введение паузы там, где она не нужна, или несоблюдение паузы там, где она нужна» («Выразительное слово»).

Как же сочетать все эти противоречия?! В самом деле: с одной стороны, беспрерывность звуковой линии, а с другой – необходимость остановок!

Начать с того, что беспрерывность не следует понимать в смысле perpetuum mobile, а перерывы и паузы не должны превращать речь в рубленую, которую мы часто слышим на сцене.

В музыке, основанной на тянущейся звуковой линии, наравне со слиянностью существуют и паузы, которые не мешают кантилене.

Там остановки необходимы для деления мелодии на ее составные части. Во время этих молчаливых перерывов звуковая линия прекращается, но зато в промежутках между паузами она тянется непрерывно и слиянно.

Пусть же и в речи паузы делят излагаемую мысль на ее составные части, но пусть каждая из этих частей не теряет своей беспрерывности и слиянности.

Те, кто умеют хорошо говорить в реальной жизни, инстинктивно или сознательно придерживаются этого правила и более или менее верно расставляют паузы во время речи. Но лишь только те же люди заучивают чужие слова роли и произносят их со сцены, с ними в большинстве случаев происходит превращение: их речь становится рубленой, безграмотной, а паузы расставляются ими неправильно.

Почему же происходит такое явление?

На это есть внешние и внутренние причины. Начну с первых.

Существует немало актеров с коротким и плохо поставленным дыханием. У них звук тянется столько, сколько хватает забранного воздуха, а если его оказывается больше, чем надо, то излишек выдыхается в любом месте речи. Так же без разбора воздух вбирается там, где захочется, не считаясь с законностью или незаконностью остановки.

Такая речь подобна астме. Она не может быть толковой и грамотной.

Есть и другая причина неправильно распределенных остановок в речи. Она происходит от незнания того, что сила речи не в громкости, не в вольтаже, а в звуковых повышениях и понижениях или, другими словами, в интонации, так точно, как и в логике и в последовательности речи.

Эти люди, мало сведущие в нашей речевой технике, ищут средств для усиления словесного общения в самых наивных актерских приемах. Чтоб быть убедительнее, они пыжатся, накачивают темперамент, прибегают к крику. Но эта мускульная работа не дает результатов. Она проходит на поверхности, а не внутри, она вне жизни и переживания, с которыми физическая потуга не имеет ничего общего. Она так точно, как и пауза, связанная с ней, вызывается случайными причинами физиологического или нервного происхождения.

Можно ли при таких условиях предвидеть, где выскочит и появится речевая остановка? Очевидно, там, где говорящий вздумает сильнее выжать свое «вдохновение», там, где он захочет быть особенно «гениальным». Эти причины исходят не из смысла, не из сути роли, а они рождаются помимо их и нередко там, где этого захочет простая случайность.

В результате самая простая фраза, как, например: «Я хочу сказать вам, что ваше поведение недостойно», – превращается в мучительные словесные роды с потугами:

«Я (огромная пауза, ради выжимания вдохновения) хочу́ сказать ва́мчтова́ше́ (новая потуга после того, как в предыдущий речевой такт случайно попало несколько слов из следующего предложения) поведе́ниенедо́с- (новая пауза для накачивания темперамента) – то́йно» (выпаливается как выстрел, с выбрасыванием остатка воздуха и с новой длинной финальной передышкой для послеродового отдыха).

Не напоминает ли вам такая речь гоголевского судью из «Ревизора», который, прежде чем сказать слово, долго шипит, наподобие старых часов.

С этими внешними причинами, вызывающими неправильную расстановку пауз, надо бороться с помощью пения, развивающего дыхание и интонацию.

Но самая главная причина не внешнего, а внутреннего происхождения. Она в недостаточной чуткости и любви людей к слову, в непонимании тонкостей своего языка.

Как бороться с этим явлением?

Более внимательным отношением к слову, проникновением в его природу. В этой работе вам помогут изучение законов речи и, в частности, функций третьего (после интонации и ударения) важного пособника в нашем словесном общении – остановки (паузы).

В свое время вы будете подробно изучать ее со специалистами по законам речи. Моя же цель подвести вас к предмету и в общих чертах объяснить вам практический смысл его.

Есть артисты, которые считают шиком как набегание одной фразы на другую, так и заполнение пауз звуком. Они полагают, что это у них происходит не благодаря плохой речи, а по причине неудержимости их «бурного» темперамента, который они якобы не в силах вовремя остановить.

Другие же делают это «так, кстати», чтоб сказать и дать побольше слов и звуков на одном дыхании: «чего же зря пропадать забранному воздуху».

Но еще чаще неправильное размещение пауз происходит от неясного понимания произносимого, от недостаточно глубокого проникновения во внутреннюю суть слов.

Как избежать всех этих распространенных актерских ошибок, как научиться владеть в речи логической паузой? Для этого нужно либо природное чутье, чувство слова и языка, либо хорошее знание и изучение его и, наконец, практика и опыт.

Природное чутье, чувство слова зависят не от нас, а от самой природы. Мы можем только быть внимательными и вникать в суть слов и языка, что я и рекомендую каждому из актеров. Чтобы получить знание, нужно изучать законы речи, а для практики нужны упражнения.

Какие же правила или законы существуют для речевых остановок, или пауз, и в чем их помощь?

Лучшим нашим помощником при распределении логических (грамматических) пауз являются знаки препинания.

В свое время я предупреждал вас о том, что мне придется на короткое время вернуться к ним. Теперь «предсказание» сбывается.

Дело в том, что у знаков препинания двойственная функция. Первую из них, касающуюся интонации, мы просмотрели. Теперь поговорим о второй.

Она заключается в распределении и в указании пауз, разделяющих между собой одни слова и в то же время соединяющих в группы другие, родственные между собой, образующие речевые такты.

Длительность пауз, вызываемых знаками препинания, зависит от важности, значительности, содержательности, глубины, законченности, сути и смысла того, что ставится между точками, запятыми, что предвещается двоеточием, что спрашивается вопросительным знаком, о чем возвещает восклицательный знак, что недосказывается многоточием и завершается точкой. Словом, длительность паузы зависит от того, что вызывает остановку и ради чего она производится.

Но не только суть и цель влияют на длительность паузы, она нередко зависит и от других причин, например: от времени, необходимого собеседнику для восприятия чужой мысли, а говорящему – для безмолвной передачи недосказанного словами подтекста; от силы внутреннего переживания, от степени взволнованности, от темпоритма словесного общения.

Длительность остановок, указываемых знаками препинания, не поддается точному учету. Она относительная; о ней можно говорить лишь приблизительно, сопоставляя данную медленность с относительной скоростью и наоборот.

Так, например, остановка при запятой наименее длительная, достаточная для переноса звука на один или несколько тонов выше или ниже, в зависимости от темпоритма речи. Пауза при точке с запятой длиннее, чем при запятой, и короче, чем при точке.

Пауза при двоеточии находится в зависимости от большей или меньшей значительности того, что сулит, подготовляет или поясняет знак.

Многоточие требует приблизительно такой же остановки, как при двоеточии, и тоже зависит от глубины и значительности недосказываемой мысли.

Вопросительный и восклицательный знаки требуют почти такой же остановки, как и при точке, в зависимости от причины и содержательности вопроса или от ожидаемого ответа, или от степени эмоции, вызвавшей восклицание. Наконец, точка требует наиболее длительной паузы, в зависимости от важности и законченности завершаемой ею конструктивной части всего большого целого (акта, сцены, монолога, мысли, фразы, слова).

– Как я уже говорил, для борьбы с ошибками в области логических пауз нужны еще практика, опыт, упражнения.

В чем же они заключаются?

Дайте мне вашу книгу, – протянул ко мне руку Аркадий Николаевич.

Я передал ему «Записки Щепкина», только что купленные у букиниста, в подворотне.

– Вот письмо Михаила Семеновича к С. В. Шумскому. Прочтите эти строки, в которых Щепкин пишет об успехах Сергея Васильевича в Одессе.

Аркадий Николаевич передал Паше Шустову мою книгу, по которой тот стал читать:

«Знаю, что труда было много, но что же достается даром и что ж бы значило искусство, если бы оно доставалось без труда?»

– Пока довольно! – остановил его Торцов. – Давайте размещать паузы в прочитанном тексте, собирать слова в родственные им группы и составлять из них речевые такты. Как же это делается? А вот как: берите по порядку каждые два слова и смотрите, имеют ли они друг к другу прямое отношение, непосредственную связь.

Если нет, то вникайте в их суть и решайте, куда каждое из них относится, к предыдущим или к последующим словам фразы.

Вот первая пара: «Знаю, что». Оставлять ли их вместе или разъединять? Впрочем, они уже и без нас разделены запятой, требующей небольшой остановки.

Берем два следующих за первым слова для исследования: «что труда».

Относится ли слово «что» к предыдущему «знаю» или к последующему «труда»?

Конечно, к последующему. Потому что слова «что», «кто», «который» и пр. всегда присоединяются к тому, что идет за ними.

Следующая пара: «труда было».

Эти слова родственны и потому сливаются в группу «что труда было».

Иду дальше: «было много».

Эти слова тоже сливаются. Они создают одну группу, один речевой такт, который мы и отделяем паузой от последующих предложений.

Далее идут: «много, но». В них нет смысла, однако стоящая после слова «много» запятая уже без нас решает вопрос о присоединении «но» к последующему предложению.

Переходим к новой паре: «но что же». Эти слова сливаются, мы их оставляем в одной группе.

Вот новая пара: «что же достается». В этом есть смысл, и потому мы оставляем новое слово «достается» в той же группе.

Еще пара «достается даром» приносит в ту же группу еще одного члена семьи, благодаря чему создается такой речевой такт: «но что же достается даром».

Аркадий Николаевич терпеливо проделал такую же точно работу и с остальными словами избранного отрывка из письма Щепкина.

После того как все паузы были расставлены, Торцов заставил Шустова прочесть снова все то, что было нами проработано.

Паша исполнил приказание:

«Знаю, / что труда было много, / но что же достается даром / и что ж бы значило искусство, / если бы оно доставалось без труда?» – читал Шустов.

– Есть и другой, не менее простой и наивный практический прием для группирования слов и для расстановки пауз, который я объясню вам на том же отрывке из письма М. С. Щепкина.

Прежде всего распределите в нем логические ударения.

«Зна́ю, что труда было мно́го, но что же достается да́ром и что ж бы зна́чило искусство, если бы оно доставалось без труда́?»

Теперь вникните в каждое из ударяемых слов и постарайтесь понять, какие ближайшие слова они к себе притягивают.

Вот, например, слово «знаю». Оно имеет тяготение ко всей дальнейшей фразе, а не к отдельному слову. Именно поэтому это слово следует отделить паузой, а ударный его момент снабдить особой интонацией, которая сближает «знаю» с последующим.

Вторым ударным словом является «много». Какие же другие слова тянутся к нему?

«Много труда», «было много», «что было много».

Следующее ударное слово «даром». Какое слово оно к себе притягивает?

«Достается даром», «что же достается».

Ударное слово «значило» тесно связано со словами «что ж бы значило», «значило искусство».

Последнее ударное слово «труда» притягивает к себе слова «доставалось без», «если бы оно доставалось без».

Берите почаще книгу, читайте ее и мысленно расставляйте паузы.

Там, где вам подсказывают интуиция и чувство природы языка, слушайтесь их, а там, где они молчат или ошибаются, руководствуйтесь правилами.

Но только не идите обратным путем: не делайте пауз ради сухих правил, неоправданных изнутри. Это сделает вашу сценическую игру или чтение формально правильным, но мертвым. Правило должно лишь направлять, напоминать о правде, указывать к ней путь.

Рекомендуемые мною упражнения набьют привычку к правильной группировке слов и к размещению остановок. Доведите эту привычку до второй натуры. Правильная группировка слов и размещение пауз – одно из необходимых условий для хорошей, красивой речи, для верного ощущения природы своего языка и для умелого пользования им.

Психологическая пауза анархична. В то время как логическая пауза подчинена однажды и навсегда установленным законам, психологическая – не хочет знать никаких стеснений и ограничений. Она может быть поставлена перед и после любого слова, будь то часть речи (существительное, прилагательное, союз, наречие и пр.) или часть предложения (подлежащее, сказуемое, определение и пр.).

Во всех указанных случаях должно быть непременно соблюдено одно важное условие, а именно: полное оправдание паузы. Для этого необходимо руководствоваться внутренними намерениями автора пьесы, режиссера и самого артиста, создавшего свой подтекст.

Психологическая пауза побеждает, насилует все без исключения существующие правила.

В смысле беззакония она подобна своевольному правилу о «сопоставлении», которое тоже нарушает все мешающее ему.

Для доказательства анархизма психологической паузы приведу несколько примеров.

Казалось бы, нельзя говорить:

«Этот (пауза) стул».

«Тот (пауза) стол».

«Сам (пауза) человек».

Тем более что существует правило, запрещающее отделять эти слова от определяемых ими.

Но психологической паузе все дозволено, и потому мы можем сказать:

«Этот (психологическая пауза для настойчивого указания избранного предмета) стул».

«Тот (психологическая пауза для передачи нерешительности при выборе предмета) стол».

«Сам (психологическая пауза с выражением восторга перед другим) человек».

А вот еще новый пример своеволия психологической паузы.

Нельзя сказать:

«Он лежит под (пауза) кроватью».

Но психологическая пауза оправдывает эту остановку и отрывает предлог от существительного.

«Он лежит под (психологическая пауза с выражением отчаяния, негодования по поводу нетрезвого поведения другого) кроватью».

Психологическая пауза ставится перед и после любого слова.

Психологическая пауза является обоюдоострым мечом и может служить как на пользу, так и во вред. Если она поставлена не на месте и плохо оправдана, то производит обратное действие, то есть отвлекает от главного, мешает смыслу, выразительности и вносит путаницу. Если же она поставлена на месте, то помогает не только верной передаче мысли, но и внутреннему оживлению слова.

Нельзя злоупотреблять паузами не только логическими, но и психологическими. От этого речь становится путаной и растянутой. Между тем на сцене такое явление встречается часто. Актеры любят «поиграть» на всем, на чем можно, в том числе и на молчании. Вот почему они готовы любую остановку превратить в психологическую паузу.

Таким актерам, злоупотребляющим ею, Смоленский рекомендует допускать эту паузу только тогда, когда она совпадает с логической. Такой прием, по его мнению, уменьшит количество остановок.

Я нахожу, что совет приемлем лишь до известной степени. Но если он совсем уничтожит психологическую паузу у актера, то от этого сценическая речь станет сухой.

Вредно как злоупотреблять, так и не дорожить паузами. Они нужны нам постольку, поскольку мы с их помощью организуем и оживляем речь.

Паузы психологическая и логическая могут совпадать или не совпадать. Но вот что нужно иметь в виду при этом: у артиста с большим внутренним содержанием подтекст роли проявляется не только в момент психологической, но и в момент логической остановки. При этом последняя перерождается в первую и тогда несет две функции.

Если эта двойная роль ей удается и речь оживает, то перерождение одной паузы в другую желательно и может быть приветствуемо.

Если же от указанного превращения пострадает смысл и фраза станет безграмотной, путаной, то замену нельзя приветствовать.

У актеров с меньшим внутренним содержанием нередко происходит обратное явление. У них не только логическая, но и психологическая пауза мало отражает внутренний подтекст. От этого их речь формальна, суха, безжизненна, бескрасочна, что, конечно, нежелательно.

Бывают случаи, когда логическая и психологическая паузы не совпадают, а стоят рядом друг с другом. При этом нередко последняя превышает, перевешивает, заслоняет собой первую, отчего страдает смысл и вносится путаница. Это тоже не может быть приветствуемо.

Пусть же психологическая пауза ставится там, где она просится изнутри, но пусть она не нарушает логики и смысла.

Вы знаете, что логическая пауза имеет свою относительную длительность. Но психологическая пауза не стесняется временем. Ее молчаливая остановка может быть очень продолжительной, конечно, при условии заполнения ее содержанием и активным бессловесным действием.

Обыкновенно, говоря о «перспективе», имеют в виду так называемую логическую перспективу. Но в нашей сценической практике мы пользуемся более расширенной терминологией. Мы говорим:

1) о перспективе передаваемой мысли (та же логическая перспектива),

2) о перспективе переживаемого чувства и

3) о художественной перспективе, искусно раскладывающей по планам краски, иллюстрирующие рассказ, повествование или монолог.

Техника выполнения таких перспектив зиждется на всевозможных приемах, основанных на интонациях (звуковые повышения и понижения), на выделении отдельных слов, фраз и периодов (ударение), на паузах, группирующих, отделяющих и прослаивающих части, на комбинациях темпов и ритмов.

Начну с перспективы передаваемой мысли (логическая перспектива), В этой области самую важную роль играют логика и последовательность при развитии мысли и при создании соотношений частей на протяжении всего целого.

Такая перспектива в развертывающейся мысли создается с помощью длинного ряда выделяемых ударениями слов, которые придают смысл фразе.

Ударения бывают разного качества: сильные, менее сильные, слабые, едва заметные, короткие, острые, легкие или продолжительные, увесистые, сверху вниз, снизу вверх и пр.

Ударения окрашивают всю фразу. Это одно из главных средств при распределении планов и красок перспективы и всей лепки пьесы.

«Само собой разумеется, что общая картина логической перспективы будет дополняться также и ударениями дистрибутивными, которые… всегда будут слабее логических» (Смоленский).

Разные степени ударения выделяемых слов особенно рельефно можно почувствовать в музыке. Вот, например, возьмем фразу из оперы «Борис Годунов» Мусоргского (пример Смоленского):

«А там сзывать народ на пир, все́х, от бояр до нищего слепца, все́м вольный вход, все́ гости дорогие».

Каждое из этих ударений на повторяющихся словах «всех», «всем», «все» композитор усилил постепенно растущим звуковым повышением и, кроме того, удлинением нот, что тоже увеличивает их силу.

Искусство говорящего или читающего заключается в том, чтобы удачно распределить все эти степени встречающихся ударений по всей перспективе фразы, монолога, сцены, акта, пьесы или роли.

В слове мы выделяем тот или другой слог, в фразе – то или иное слово, в большой мысли – наиболее важные фразы, в длинном рассказе, диалоге, монологе – их наиболее важные составные части, в целой большой сцене, акте и пр. – их наиболее важные эпизоды.

Вместе с ударными слогами, естественно, выделяются и слова, а со словами – целые фразы, с фразами – мысли и т. д. Получается вереница ударных моментов, которые отличаются друг от друга силой и выпуклостью.

______________ 19__ г.

Набравшись храбрости, я хотел высказать Аркадию Николаевичу все, чем жил эти дни, после его последнего урока.

– Поздно! – остановил он меня и, обратившись к ученикам, объявил:

– Моя миссия в области речи кончена! Я вас ничему не научил, так как и не собирался этого делать. Но я подвел вас к сознательному изучению нового и очень важного предмета.

Я дал вам понять на маленькой практике, сколько технических приемов голосовой разработки, звуковых красок, интонаций, всевозможных фонетических рисунков, всякого вида ударений, логических и психологических пауз и пр. и пр., надо иметь и вырабатывать в себе артистам, чтоб ответить на требования, которые предъявляет наше искусство к слову и речи.

Я все сказал, что мог. Остальное лучше меня доскажет вам Владимир Петрович Сеченов, ваш будущий преподаватель «законов речи» по «Выразительному слову».

Аркадий Николаевич представил нам его после того, как тот появился из темноты зала. Потом он сказал ему несколько милых приветственных слов и объявил, что после небольшого перерыва Владимир Петрович даст свой первый урок.

Аркадий Николаевич начал уже поворачиваться, чтоб уходить, но я задержал его.

– Не уходите! Умоляю вас! Не оставляйте нас в такую минуту, не досказав самого главного!

Паша поддержал меня.

Аркадий Николаевич смутился, покраснел, отвел нас обоих в сторону, сделал нам выговор за бестактность по отношению к новому преподавателю и, наконец, спросил:

– В чем дело? Что случилось?

– Это ужасно! Я разучился говорить! – захлебываясь в словах, изливал я ему душу.

– Я старательно ввожу при чтении и речи все, что узнал от вас, но в конце концов путаюсь и не могу связать двух слов. Я ставлю ударение, а оно, точно на смех мне, не становится туда, где нужно по правилам, а отскакивает! Я добиваюсь обязательных интонаций, требуемых знаками препинания, а мой голос выворачивает такие фонетические фигуры, которые меня же самого приводят в полное недоумение. Стоит мне начать говорить какую-нибудь мысль, и я перестаю думать о ней, так как поглощен законами речи и ищу по всей фразе, куда бы их применить.

В конце концов от всей этой работы у меня точно вывихиваются мозги и делается головокружение.

– Все это происходит от нетерпения, – говорил мне Аркадий Николаевич. – Нельзя так торопиться! Надо идти по программе!

Чтоб успокоить вас двоих, мне пришлось бы нарушать последовательность, забегать вперед. Это спутает всех остальных учеников, которые ни на что не жалуются и не торопятся, как вы.

Подумав немного, Торцов велел нам прийти к нему на дом сегодня в девять часов вечера. После этого он ушел и начался урок Владимира Петровича.

Есть ли смысл стенографировать то, что уже напечатано в книге «Выразительное слово»? Легче купить ее! Я решил не записывать уроков Сеченова.