Электронная библиотека » Коре Холт » » онлайн чтение - страница 9


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 23:45


Автор книги: Коре Холт


Жанр: Зарубежные приключения, Приключения


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Это небезопасно. Когда свергают ярла, когда неправому конунгу приходится отступать перед правым, тому, кто имел мужество идти впереди остальных в этой справедливой борьбе, всегда грозит опасность. Олав Святой тоже шел по опасному пути.

Симон стоял перед дверью, раскинув руки в стороны, суровый, темный лицом, непримиримый. Сверрир сказал:

– Отойди в сторону!

Симон отошел. Сверрир сказал:

– Прежде чем действовать, человек должен знать, к чему это может привести. А я еще не знаю. Молчишь, Симон? – Симон кивнул: – Не говори ни слова, пока я не разрешу тебе говорить!

Симон снова кивнул, на этот раз более решительно, впервые он был слабее того, кто пришел к нему. Неожиданно стало ясно, кто из них главный, так с тех пор и повелось, и так было всегда и всюду, где присутствовал твой отец конунг.

В ту ночь, йомфру Кристин, твой отец конунг проник в свои тайники, и только благодаря сильному желанию услышать песню человеческого сердца я могу представить себе, что проник туда вместе с ним.



Я, Сверрир из Киркьюбе, сын гребенщика или конунга…

В черной адской ночи, подобной этой, когда кажется, будто острые когти рвут мое бедное сердце и швыряют на ветер его окровавленные куски, я знаю, что она была здесь. Здесь лежала она, здесь они валились на ее распростертое тело, на ее плоть, на камни… Зачиная меня, они оскверняли всемогущего Сына Божьего и его святую мать… Или я был зачат не здесь? Не здесь и не тогда, когда Гаут протянул им руку и они отрубили ее, когда высохшие мощи святой Сунневы плакали кровавыми слезами, а горы и море смеялись? Разве не здесь я был зачат?

Или я был зачат в тот святой час, когда он, избранный среди людей, конунг и сын конунга, пришел, преклонил колени перед моей матерью и подарил ей бремя материнства? Когда она понесла меня? Что жжет меня, что опаляет мои мысли, что сияет в них? Кто я? Не знаю. Сын конунга, кому по праву наследства принадлежит эта страна, избранник зла или добра? Не знаю.

И никогда не узнаю. Но во мне зреет вера, что я тот, кто есть,– человек, который одним словом, одним взглядом, движением пальца, жаром или холодом голоса может заставить других прийти или уйти. Заставить их опуститься передо мной на колени и умереть за меня, солгать ради меня – произнести последнюю ложь перед лицом Господа и отправиться ради меня на вечные муки. Я знаю, так поступит каждый настоящий мужчина.

А я? Что могу я? Я могу уловить голос ветра и услыхать в нем сказанные слова, могу читать таинственный языкзвезд, видеть мысли людей. Я не могу успокоить море, но плыть по нему я могу, и находить в темноте землю, и заставлять людей мчаться по волнам, переходить через горы и следовать по дороге, которую указал им я. Это в моих силах. Я сплю и не сплю, вскакиваю и мгновенно оказываюсь там, где мне надлежит быть, мгновенно вижу то, что мне надлежит видеть. Я вижу путь, по которому идут другие, вижу их мысли, слышу удары их сердец. И заглушаю удары собственного.

Она лежала здесь, стеная от боли и похоти, проклятая и благословенная, охваченная и жаром и ненавистью. Неужели я был зачат здесь? Неужели мой отец сборщик дани Карл? Нет, я этому не верю, но ведь такое возможно? Кто я, сын безымянного воина или сын Унаса, бедного, робкого Унаса, не переносящего вида крови? Сын Унаса? Не знаю. Не знаю также, сын ли я конунга. Но знаю, я– это я, человек, способный заставить людей идти, куда мне надо, заставить их, голодных, отказаться от куска мяса, когда смерть склонилась над их трапезой, отказаться и сказать: Нам оно не нужно. И взяться за оружие… Но я не предводитель воинов, не проводник, ведущий их через горы, не конунг. Хотя, может быть…

Есть или нет у меня право наследства на эту страну? Я бедный священник в потертой рясе, у меня нет своего прихода, безымянный, я стремлюсь попасть к архиепископу Эйстейну, к которому, как я теперь знаю, бесполезно обращаться с моей просьбой. Неужели до конца жизни я проживу среди бедных бондов, буду отправлять службу в какой-нибудь затерянной церкви, отряхивать с рук землю и бежать, чтобы успеть благословить какого-нибудь старика, который боится без причастия предстать перед последним судом? Неужели встреча с великолепием Бога обернется для меня встречей со зловонными стариками, без причастия отправляющимися на последний суд? Служить там и знать, что я сын конунга, чувствовать, что я сын конунга, и молчать об этом?

И вместе с тем знать, что однажды, это станет известно всем. Однажды ярл Эрлинг узнает, что какой-то сельский священник в Норвегии– сын конунга. Он пошлет ко мне своих людей и, чтобы спокойно спать по ночам, прикажет вздернуть меня на дереве. И зловонием моего трупа будет отмечена встреча с великолепием Бога уже для другого сельского священника. Но я знаю, что, стоит мне захотеть, я могу все!

Стоит мне захотеть, я могу все! Это дано мне свыше и изменить это не в моей власти! Я вижу то, чего не видят они. Я вижу грех и могу подняться выше его. Могу, если надо, убить, могу дать греху торжествовать, если это необходимо, и вместе с тем чистосердечно раскаиваться в своих грехах. Я мог бы спалить усадьбу, если 6 так было нужно, сжечь в ней людей, если 6 так было нужно, допустил бы, чтобы мужчины, женщины и дети сгорели в ней, если б так было нужно. Если нужно, я готов на все, ибо власть конунга требует этого, эта власть необходима ему, чтобы сделать добро законом в его стране. Ради добра, ради справедливости я способен взвалить себе на плечи бремя зла, поступить несправедливо ради справедливости. И оплакать свою несправедливость. И пойти дальше.

Я это знаю. Я понимаю, что делаю. Но это не мешает мне делать то, что я считаю нужным. Я велю, и люди исполняют мою волю. Я беру вину на себя, свою и чужую, я– хевдинг, который скрывает свои мысли, но берет на себя чужую вину. Но нет того, у кого бы я согласился быть хёвдингом.

Сыне Божий, всемогущий на небесах, таков я, и Ты направляешь мои шаги! Ты направлял и шаги святого Олава, ты позволил святой Сунневе умереть на этом острове, а потом– грешным людям увезти отсюда ее прах. Ответь мне, кто я? Не отвечаешь? Молчишь, потому что твое молчание поддерживает во мне сомнение, а сомнение дает мне и стремление, и силы грешить ради добра, необходимые немногим избранным. Ради добра? Я грешу ради огня, горящего во мне, пылающего в моем сердце и направляющего меня на моем пути. Но я не закрываю глаза на свои грехи, вижу их и признаюсь в них Тебе.

Или не вижу? Как я могу их видеть, если не знаю, сын я конунга или нет? Ибо, если я сын конунга, я согрешу, не пойдя путем конунга. Когда я вижу несправедливость, творимую в стране этим низким, проклятым человеком, и знаю, что я тот избранный, который мог бы, который мог бы… Но хватит ли у меня мужества? Сыне Божий, Ты всемогущ и нынче ночью я требую: Скажи мне, кто я?

Но ты молчишь, как море, рокочешь, как море, шепчешь, как море, ни кто может истолковать Твой голос? Ты возлагаешь на меня тяжкую ношу, ношу сомнения, я буду нести ее, но я скажу людям: Во мне нет сомнения! Я скажу людям: Во мне нет сомнения, сомневается тот, кто раздумывает, а я знаю! Знаю, ибо Он открыл мне истину.

Он, Всемогущий, и она, грешница, открыли мне, кто я. Я верю в это, потому что это сказала она. Я верю в это, потому что это сказал Он! Я чувствую, как нынче ночью сквозь рясу в мою плоть врезается камень, чувствую, как пальцы мои намокают от крови, когда я провожу рукой по коленям. Но это не светлый час чистой молитвы, который мирный, спокойный и полный надежд человек проводит наедине с Богом. Это мой час, час беспощадного, я хочу заставить Его прийти, но Он не приходит. И тем самым принуждает меня к решению. Ибо дает мне силы понять: Я тот, кем хочу быть!

Есть люди меньше, чем я, и больше, чем я. Они обладают даром молчать, когда говорит другой, поэтому они молчат и тогда, когда говорит Бог. Мне же дана способность говорить так, что меня слушают люди, однако не так, чтобы меня услышал Господь. Но если Господь молчит, то лишь для того, чтобы говорил я, в его беспощадном молчании– призыв мне: Иди и собери всех, кто готов пойти по моим стопам, и по твоим. Господи Всемогущий, по твоим стопам и по моим!

Иногда мне чудится, что Олав Святой стоит у меня с одной стороны, а святая Суннева– с другой и одновременно что-то кричат мне в уши, а я прохожу мимо. Они идут за мной, я их не вижу, но они здесь. Почему они со мной? Может, они посланцы Всемогущего Сына Божьего? Но что они говорят мне, что шепчут, почему я ухожу от них? Уж не потому ли, что боюсь того, что услышу от них?

Хотят ли они, чтобы я узнал то, чего не знаю, а потом заставил и всех в это поверить? Ибо, если сердце мое узнает правду, почему не вложить правду и в мои уста? Правду конунга Олава Святого, человека, сражавшегося за Божье дело?

Я думаю: был ли грешником и конунг Олав Святой? Лгал ли он, явившись из греха, был ли он грешным? Знал ли, что делает, лгал ли своим близким, преклонял ли колени перед теми, кто видел его лицо, когда он молился, управлял ли игрой своего лица так, что сумел обмануть смотрящих? Разве не светился он светом Божьим, разве не расцветали лилии Божьи там, где ступала его нога? Разве следы его не были полны крови, убитых им людей?

Был ли он человеком?

И рабом Божьим, не имеющим власти над Богом, послушно гнущимся под Его кнутом, человеком, который, часто против своей воли, шел путем, указанным Богом? Разве не взывал он к Богу: Это ты сделал меня грешником! А Бог отвечал ему: Я сделал тебя грешником, ибо только грешник может идти указанным мной путем.

Так молчи, Боже, молчи теперь и найти мне час покоя, ты измучил меня своим молчанием. Если бы она была здесь, та женщина, которую я оставил, если бы Астрид была здесь, если бы Гуннхильд, моя мать, была здесь нынче ночью и отерла бы пот с моего лба, как добрые люди отерли пот со лба Спасителя. Если бы Астрид и Гуннхильд были здесь нынче ночью!

Если бы я мог, как ребенок, припасть к одной и, как слабый человек,– к другой, укрыться в их тепле и найти там покой. Но я не могу. Во мне пылает костер, и этот костер не дает мне ни мира, ни отдыха.

Так приди ко мне, Боже, благослови меня, наставь на Свой путь. Но позволь моим мыслям править мной, пусть сменяются времена года и день и ночь исчезают, словно большое колесо под небесным сводом, пусть мои мысли направляют меня, когда я пойду указанным Тобой путем.

Господи Всемогущий, это наша с Тобой тайна.

***

Однажды вечером, в сумерках, к Селье подошли два корабля, мы слышали, как на борту перекликались люди. Мы со Сверриром поднялись со скамьи в трапезной и укрылись за стенами церкви. Сигурд тоже услыхал их крики. Он вышел из дома, где спали монастырские работники, я разглядел меч, который он нес под рясой. Мы прошли по тропинке через березовый лес, за нами слышались удары весел. Мы могли бы укрыться вблизи от монастыря, но мы перевалили через гору и с той стороны нашли пещеру, в которой легко могли укрыться три человека. Наступила ночь, теплая осенняя ночь, в вереск упали несколько капель дождя, ветер напомнил мне добрые осенние дни в Киркьюбё.

Сюда мог приплыть кто угодно, – и воины и торговые люди, Сигурд сказал, что утром он проберется в монастырь и все разузнает. Но на рассвете мы услыхали, что по овечьей тропе идет человек. Сигурд обнажил меч, однако вскоре мы поняли, что идет тот, кому нечего скрывать. Это был Гаут. Он нашел нас и принес нам еды, сказал, что на Селью прибыл сборщик дани Карл, направляющийся дальше на север, в Нидарос. Долго он здесь не задержится, но душа у этого человека не так хороша, какой он норовит выставить ее перед людьми.

– В этом ты прав, Гаут.

– Это его люди отрубили мне руку, но кто именно, я не знаю.

Мы сели, теперь уже вчетвером, у каждого из нас был свой шрам после встречи со сборщиком дани Карлом. То, что Карл направляется в Нидарос, сделало этот город для нас со Сверриром уже не таким привлекательным, как раньше. Шел дождь, пещера служила нам укрытием, в рассветных сумерках овцы на склонах казались белыми клочками дыма, я сидел и думал, что Гаут знает не так мало, как показывает. Мне даже пришло в голову, что его прислал сюда сам сборщик дани, – мол, Гаут найдет нас и уговорит остаться в пещере, а потом придут воины и испытают своими мечами прочность наших кольчуг. Вдруг Сверрир спросил:

– Ты видел что-нибудь в моих глазах?

Он смотрел Гауту в лицо, и я впервые увидел, как Гаут отвел глаза, говоря с человеком:

– Нет, ничего! – ответил он. – Я просил святую Деву Марию помочь мне увидеть в твоих глазах грех, и в твоих, тоже, Аудун, убедиться, что вы убили Оттара. Но я ничего не увидел.

– Почему же ты молчал о том, что ничего не увидел?

– Это мой грех. Мне было стыдно смотреть в ваши лица, и я был разочарован! Теперь я прошу у вас прощения!

Сверрир кивнул, я тоже, Сверрир сказал:

– Ты знаешь, Гаут, сборщик дани Карл плохой человек. Ты, наверное, слыхал, что он сделал в Киркьюбё после того, как там был убит твой брат? Он искал убийцу, но этого ему было мало. Уезжая, он взял с собой двух заложников. Впрочем, он взял бы заложников, если б твоего брата и не убили. Он взял двух заложников: моего приемного отца Унаса и отца Аудуна, его зовут Эйнар по прозвищу Мудрый. Мы тоже, Гаут, встречались со сборщиком дани Карлом.

Гаут сказал:

– Я хожу, чтобы прощать, но мало преуспел в этом. Зато я встречаю людей, чья ноша оказывается тяжелее моей. И они прощают меня.

– Я понимаю, Гаут, ты подозревал нас в убийстве твоего брата! Кажется, я знаю, кто повинен в этом убийстве. Знаю также, что мне не следовало бы называть его имя. Ведь я могу и ошибаться. В Киркьюбё есть вольноотпущенник по имени Арве. Он горячий человек и часто выпивает лишнего. Твой брат тоже, наверное, немало выпил в тот вечер. В убийстве твоего брата я обвиняю Арве, у меня нет на это права и пусть святая Дева Мария простит меня, если я поступаю неправильно. Но ведь кто-то же убил Оттара?

– Он будет прощен, – сказал Гаут.

Он ушел, на другой день он снова пришел к нам – сборщик дани Карл и его люди покинули Селью и уплыли дальше на север. Мы вернулись в монастырь. К берегу подходил торговый корабль, паруса были уже спущены. Это были мирные торговцы и паломники, желавшие посетить святыни монастыря. Мы познакомились с ними, среди них были два брата, Эдвин и Серк из Рьодара в Мере. Еще одного человека звали Хагбард по прозвищу Монетчик. Он носил на плечах маленького мальчика. Это был его сын, он был калека, его звали Малыш. Все они были добрые и приветливые люди.

Симон отвел нас в сторону:

– Сборщик дани Карл, как вы знаете, уплыл на север. Он сообщил, что последние люди Эйстейна Девчушки оставили Нидарос. Еще он сказал мне, когда мы были наедине: Я выполняю волю конунга, но, кроме того, у меня есть и другие дела: я ищу двух фарерцев, которые, как я думаю, убили в Киркьюбё одного из моих людей. Говорили, будто они оба уже умерли, но недавно их видели тут в стране. У меня на корабле есть человек, его зовут Унас, он у меня в заложниках. Напиваясь, этот Унас болтает, как все пьяные. Он говорил, что один из этих двоих – его сын. Его зовут Сверрир.

Симон засмеялся, мы тоже, но в нашем смехе не было веселья. Наступила ночь, звезд не было.

– Йомфру Кристин, позволь спросить: ты ненавидишь меня за то, что я держу тебя в плену здесь в Рафнаберге?

– Господин Аудун, большую часть своей жизни я была пленницей – пленницей отца, пленницей матери. Теперь я пленница человека, который на одном плече несет ношу добра, а на другом – зла.

– Йомфру Кристин, я тоже пленник воли твоего покойного отца. Я выполнял его волю, когда приказал моим людям увезти тебя от твоей матери королевы.

– Господин Аудун, всю жизнь меня, пленницу, окружали тоже пленники, мужчины и женщины, они беспрекословно и ради моего же блага выполняли волю моего отца. Ради меня сжигали усадьбы и убивали женщин. Ради меня, – потому что в будущем я могла родить сына, в жилах которого текла бы кровь конунга, – убивали других детей.

– Йомфру Кристин, воспоминания о великом конунге так же прекрасны, как печаль в глазах женщины.

– Господин Аудун, помнишь, ты однажды подарил мне щенка? Но когда ты уехал, щенок убежал за тобой. Я надавала оплеух стражам и пнула ногой в живот свою мать. Она утащила меня в женский дом и там наказала. Я плевалась в нее и кричала, что хочу щенка, которого мне подарил господин Аудун. Трех человек отправили искать щенка, хотя охраны у нас и так было мало и это было безответственно с моей стороны. Теперь я это понимаю. Их отправили искать щенка. Они встретили тебя. Ты поймал щенка и понял, что я буду плакать, потеряв его, ты был умный человек с добрым сердцем. А потом этот щенок полюбил меня так же, как я любила его.

– Йомфру Кристин, когда пес отдает пса, это скорей говорит о любви, чем о покорности.

– Господин Аудун, я понимаю, что в один прекрасный день, – если только я доживу до него, – мне придется лечь на супружеское ложе. Случается, что в одинокие ночи, – присутствие йомфру Лив не избавляет меня от чувства одиночества, – я лежу без сна, размышляю и стараюсь вообразить себе то, что считается главным долгом жены, хотя и не всегда приносит ей радость. Моя мать, королева, внушила мне, что умная жена должна одаривать мужа своими дарами с жаром, но не слишком часто. Это мудрое правило помогло ей направлять руку своего мужа по своему желанию. Но любви ей это не принесло.

– Йомфру Кристин, я часто думал, и прости, что я делюсь с тобой своими мыслями: Если бы Господь Всемогущий сделал меня лет на двадцать моложе, чем я есть…

– Господин Аудун, возраст не имеет значения между друзьями, но хорошо бы Господь Всемогущий научил тебя скрывать свои дурные стороны, а меня – хорошие. Ты не святой человек, я тоже никогда не стану святой женщиной. Нынче ночью, господин Аудун, лицо моего отца сливается с твоим, и я люблю вас обоих, моих стражей, вы оба владеете моим сердцем больше, чем им будет владеть тот, которому когда-нибудь достанется в собственность мое тело.

***

Братья Эдвин и Серк из Рьодара в Мёре были ополченцами и направлялись в Бьёргюн, чтобы присоединиться там к войску ярла Эрлинга. Обычно в это время года ополчения не созывали. Можно было догадаться, что ярл загодя собирает войско, которое могло бы пустить кровь разрозненным отрядам берестеников. Оба они не хотели вступать в войско ярла, но говорили:

– А что мы можем поделать? Желания такого у нас нет, но голова дороже, а ярлу Эрлингу, чтобы сохранить свою, нужны чужие.

Братья были похожи, как два топора, выкованные в одной кузнице, но вид у них был безобидный. Они ничего толком не знали ни о ярле Эрлинге, ни о его сыне конунге Магнусе. Конунг помазан на престол церковью, этого достаточно, чтобы служить ему. Ярл – человек умный, сообразительный и самый могущественный в стране. Братья не были бунтовщиками. Они были готовы выполнить то, что им прикажут, – убивать людей или резать овец, – и потом отправиться домой. У обоих были жены, и они хотели вернуться к ним. Может, они и станут искать утешения у других женщин там, куда их закинет судьба, но ведь это дозволено любому мужчине. Они были богобоязненны, но тоже в определенных пределах. Общение с братьями не доставляло особой радости, и, расставаясь с ними, люди испытывали удовлетворение, словно отсидели долгую церковную службу.

Хагбард Монетчик был человек другого склада. Умелец и весельчак, он когда-то чеканил деньги для конунга Магнуса и с тех пор гордо носил свое прозвище. Но Хагбард умел не только плавить серебро в тигле. Говорили, будто он может так раскрыть глотку, что ему под силу проглотить не слишком широкий меч, может зажать в кулаке серебряную монету, взмахнуть рукой и показать ладонь уже без монеты. Еще умел он играть со словами – произносил их без передышки задом наперед, и ему ничего не стоило на одной ноге перепрыгнуть через большой камень. Он был веселый, никогда не унывал и поносил всех, но так, что люди понимали – он ни на кого не таит зла. На плечах Хагбард всегда носил своего сына, калеку, которого звали Малыш.

Мать в младенчестве уронила Малыша, и в нем что-то повредилось. Отец сразу же отнес мальчика в Нидарос к раке Олава Святого, но святой в тот день был в дурном расположении духа и не захотел помочь мальчику. Хагбард вернулся домой, он жил в горах Доврафьялль, и заставил жену, не отличавшуюся сильным здоровьем, пойти с ним в Нидарос. На этот раз они оба шли босиком, жена по пути умерла, он похоронил ее и пошел дальше один с мальчиком на плечах. Но и на этот раз Олав Святой был не в духе и не захотел помочь мальчику.

Так Малыш и рос, ползая, точно улитка, по двору усадьбы, ему стукнуло семь зим, потом восемь, а отцу приходилось по-прежнему носить его на плечах. Малыш почти не разговаривал, но по его глазам было видно, что разум его намного перерос тело. Ему довелось увидеть многие столкновения, где мужчины сражались с мужчинами. И он выжил.

Мы со Сверриром поняли, что Хагбард Монетчик привез Сигурду из Сальтнеса долгожданную весть. В тот же вечер Сигурд рассказал нам, что Хагбард приехал из Боргунда в Нижнем Мере. Он заплатил за место на корабле Эдвина и Серка и сказал, что ему нужно попасть на Селью, чтобы там помолиться. Потом он собирается отправиться в Бьёргюн и побывать на службе у раки святой Сунневы. Если и после этого Малыш не начнет расти, он поедет дальше, в монастырь святой Марии в Осло. Однако у него было и другое дело, о котором никто не знал: в стране ярла Эрлинга он переносил вести от одного человека к другому.

– Он принес нехорошую весть, – сказал Сигурд.

– Какую, Сигурд?

Мы сидели на ступенях лестницы, ведущей к маленькой церкви святой Сунневы, море было гладкое, как доска.

Сигурд сказал:

– Хагбард говорит, что об Эйстейне Девчушке и его людях почти ничего не слышно. Люди Эрлинга ярла оттеснили их в леса Эйдаског. Когда они намерены напасть на Вик или Тунсберг, Хагбард не знает. Но так или иначе, я должен отправиться в Теламёрк и найти там хёвдинга Хрута. Здесь мне больше нечего делать.

Это была плохая новость, мы помолчали, потом Сверрир сказал с жаром в голосе, я уже слышал у него этот жар и еще не раз услышу его в будущем:

– Эйстейн Девчушка – ребенок, стоящий по главе войска! Похоже, люди, которые окружают конунга, не могут дать ему дельных советов. Во всем случившемся я не вижу ни воли настоящего мужа, ни мысли, ни дельного руководства – это детская игра, детская игра со смертью.

Сверрир умолк, я поглядел на него, Сигурд – тоже, впервые я заметил в глазах Сигурда блеск той страсти и огня, какой я часто видел потом и у него, и у других, когда они смотрели на твоего отца конунга.

Наступила ночь, мы почти не спали.

***

В ту же ночь мы со Сверриром беседовали наедине со священником Симоном. Думаю, Симон прятал нож под своим облачением. Он не спускал с нас глаз, на столе перед ним лежали шесть книг о святых, которыми располагал монастырь. Симон сказал:

– Нам надо поговорить! Я скажу правду вам, а вы – мне.

Он подошел к оконному проему и выглянул, мы заметили, что ему неприятно поворачиваться к нам спиной, закрыв проем ставней, он снова сел, но долго не мог найти нужных слов. Наконец он заговорил, с трудом, словно человек, поднимающийся по крутому склону, глаза его перебегали со Сверрира на меня, наконец они остановились на Сверрире и впились в него, как овод в кровавую рану. Симон сказал:

– Вас обоих ищут, а про тебя, Сверрир ходит молва, – Свиной Стефан знал, что говорил, – будто ты называешь себя сыном конунга. В Норвегии такие слова дорого стоят. Не одного человека проводили на виселицу, и он поперхнулся этими словами. Вам известно, что я человек незнатный. Но я влиятельный, и это все знают. Я могу пустить слух, что вас видели в монастыре на Селье. А могу и промолчать.

Сверрир сказал:

– Ты влиятельный человек, хотя и незнатный. Но и про меня тоже можно сказать, что я не из слабых. О знатности сейчас говорить не будем. Нам ясно, что ярл Эрлинг может воздвигнуть лишние виселицы, чтобы повесить нас с Аудуном. У нас с ним хватит сил нести дальше то, что мы знаем. Но хватит и ума, чтобы промолчать об этом.

Симон сказал:

– Ну вот мы и заговорили о том, о чем я хотел: отныне мы вынуждены жить вместе или умереть вместе. Первое нам больше по душе, второе – меньше. Ты, Сверрир, сказал, что знаешь о Сигурде и обо мне достаточно, чтобы нас повесили. Хочешь узнать кое-что и о Хагбарде Монетчике? У него на поясе висит пузырь с ядом.

Сверрир сказал:

– Пузырь с ядом полезно иметь тому, у кого недругов больше, чем может достать его меч.

Симон сказал:

– Вы, конечно, знаете, что Хагбард направляется в Бьёргюн, там собрались люди, которые никогда не займут почетного сиденья на наших пирах. Хагбард обладает сильной волей, и это хорошее качество. Но он неумен. А это порок для того, кто захочет воспользоваться столь опасным оружием.

Сверрир заговорил, задыхаясь, теперь и он поднимался по крутому склону:

– Я еще не видел, как воины умирают от меча, но, думаю, этот день придет и без моей просьбы. Однако я просил бы всемогущего Сына Божьего избавить меня от того дня, когда я увижу, как человек умирает от чарки с ядом.

– Те люди, которых Эрлинг ярл отправил на смерть, тоже просили Господа пощадить их, но Господь не внял им, – возразил Симон. – Думаю, дочь конунга Сесилия, – перевезенная, как телка, из одного хлева в другой, – тоже молила Господа пощадить ее, прежде чем досталась человеку, который в насилии смыслил больше, чем в любви. Если Бог выбирает своим оружием недостойного, люди не в праве противиться Его воле.

– Не дело Монетчика отравлять конунга, – сказал Сверрир.

– Но сын конунга может отравить ярла? – спросил Симон.

Мне редко случалось видеть Сверрира растерянным, он отошел от Симона и словно застыл, не спуская с него глаз. С трудом взяв себя в руки, он снова сел и заговорил, заикаясь, и на этот раз в его словах не было мудрости. Потом заговорил Симон, тихо, равнодушно и сухо, он словно указывал пальцем на каждое слово, приглашая нас обратить на них внимание.

– Вы оба священники, – сказал он. – Как я понимаю, вы не могли рассчитывать получить приходы на Фарерских островах. Вы хотели получить их у архиепископа Эйстейна, но, надеюсь, вам ясно, что и здесь вы тоже не получите приходов. В Нидаросе сейчас находится сборщик дани Карл, если вы попадетесь ему на глаза, считайте, что ваши шеи отведали его топора. Не надейтесь, что вам поможет, архиепископ Эйстейн. Он проявляет мягкость, когда она окупается, но сколько серебра или добрых услуг вы можете предложить, чтобы архиепископ счел выгодным для себя защитить двух священников, поссорившихся со сборщиком дани ярла? Я не хочу мучить вас. Хочу только, чтобы вы видели все, как есть. Что вам надо в Норвегии? А если не в Норвегии, то куда вы теперь направитесь? Есть лишь один путь, и он не легкий, но я иду этим путем, и Сигурд из Сальтнеса идет этим путем, и Хагбард Монетчик тоже идет им, неся на плечах сына-калеку. Много людей в Норвегии идут этим путем. Он опасный. Хотя для вас он не так опасен. Любой другой путь легко может привести к тому, что каждое слово, произнесенное здесь, достигнет ушей сборщика дани или ярла… Теперь я сказал все, – закончил он.

Сверрир ответил:

– Еще не все, правда заключается в том, что если мы откажемся следовать твоим путем, никто не помешает нам рассказать о людях в монастыре на Селье прежде, чем Эрлинг ярл вздернет нас на виселице. Ты, Симон, умный человек. Друзьями мы никогда не станем, но уже случалось и раньше, что люди, которых не греет тепло дружбы, идут вместе и мерзнут вместе. И это лучше, чем вместе умереть. У тебя здесь пузырь с ядом?

Симон вытащил пузырь с ядом, пузырь был небольшой. Сверрир сказал:

– Было бы правильно, Симон, если бы ты, отведал этого напитка до того, как люди с более возвышенной душой, чем твоя, отправятся на Великую Встречу.

Усмехнувшись, Симон заметил, что если он дал Сверриру плохой напиток, пусть Бог даст ему хорошую совесть. Сверрир развязал пузырь и капнул на стол каплю яда.

– Осмелишься лизнуть, чтобы узнать вкус яда? – спросил он у Симона.

Потемнев лицом, но владея голосом и словом, как и подобает сильному человеку, Симон ответил:

– Свою жизнь я всегда ценил выше, чем жизнь другого.

Сверрир сказал:

– Ты честный человек, и вместе с тем в тебе полно лжи. Как человек ты не нравишься ни Богу, ни мне, но мы оба глубоко уважаем священника Симона. – Он стер локтем каплю и спрятал пузырь с ядом под одеждой. – Приведите сюда Сигурда из Сальтнеса и Хагбарда Монетчика, – велел он.

***

Я привел Сигурда и Хагбарда, потом мы поднялись по ступеням к маленькой церкви святой Сунневы. Наверху Сверрир остановился, над морем висела луна, ветра не было. Все, кроме нас, давно спали.

Тень от горы мешала нам видеть лица друг друга. Сверрир повернулся к нам и медленно заговорил, не прибегая к высоким словам или жестам. Вот его речь, как я ее помню:

– Эйстейн Девчушка – ребенок, он не годится. Люди, которые его окружают, имеют, похоже, больше мужества, чем трезвого соображения. Трезвость они обретут, когда люди ярла порубят их своими мечами.

Власть в этой стране принадлежит ярлу Эрлингу, каждый лендрманн [19]19
  Знатный человек, который получил от конунга землю или другие привилегии и поклялся ему в верности.


[Закрыть]
– его человек, и все ополченцы вооружаются по первому его слову.

У ярла есть серебро и боевые корабли, а если он их потеряет, у него достаточно людей, чтобы построить ему новые. У него есть и торговые корабли, они ходят вдоль берега, есть люди в городах, в Нидаросе, который он взял обратно, в Тунсберге, в Бьёргюне, в Осло. Здесь в стране правит ярл Эрлинг.

Но он не правит мыслями людей, живущих в этой стране, не правит сердцами людей, не пользуется у них любовью.

Однако не забывайте, что и у нас тоже нет их любви.

Ярлу Эрлингу противостоит кучка людей, и, наверное, теперь их будет меньше, чем раньше. Эти люди знают, чего хотят, но не знают, что нужно делать, чтобы их желания сбылись. Если они отступят, это смерть, если пойдут вперед, это может стоить им жизни. Так что в любом случае лучше идти вперед.

У меня еще есть путь к отступлению, я могу уехать прочь из страны, могу наняться на корабль, идущий в Йорсалир. Если я пойду с вами, то только по собственному желанию. Я не слушаю никого и никому не подчиняюсь. Но сперва я хочу узнать всю правду об этой стране и о людях, живущих в ней.

Однажды я молился здесь у церкви. Тогда Он пришел ко мне и стал рядом, Он наклонился надо мной и прошептал что-то мне на ухо. Это был конунг Олав Святой.

Но что он прошептал мне?

Сверрир замолчал, подошел к нам и каждому в отдельности пожал руку. Последним он подошел ко мне. Он смотрел каждому в лицо, теперь мы привыкли к темноте, он был ниже всех и глаза его слабо светились. Он сказал:


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации