Текст книги "Сад господина Ничке"
Автор книги: Корнель Филипович
Жанр: Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Корнель Филипович
Сад господина Ничке
I
Второго мая в половине седьмого утра господин Рудольф Ничке открыл дверь веранды и вышел в сад. Он пребывал еще в мягком полусне, но чувствовал себя хорошо отдохнувшим и бодрым. Утро после вчерашнего дождя было чистым и солнечным; в холодном воздухе ощущался запах фабричного дыма, но его заглушали совершенно иные, новые запахи: аромат пахнущей грибами земли, свежей зелени, цветущих слив и черешни. «Как чудесен этот весенний букет юной зелени; никакая промышленность, никакая цивилизация не может одарить человека таким совершенством!»
Такие мысли, вернее, чувства, владели господином Ничке, шагавшим по тропинке к забору, который отделял его сад от участка соседа. Он спешил туда с большим нетерпением. Дней шесть назад он перекопал землю, обильно сдобрил ее азотистыми удобрениями, костной мукой и роговыми стружками, тщательно разровнял и высеял под шнурок крупную белую фасоль. Прошло уже достаточно времени, чтобы фасоль дала ростки.
С тропинки сорвался дрозд, крикнул, низко, у самой земли, перелетел на другой конец сада и исчез в кустах сирени. Какое-то мгновение мысли Ничке были заняты этой одинокой грустной птицей, но тут же вернулись к фасоли. Только он ее посадил, как на следующий же день наступили заморозки, а вдруг это столь нежное, теплолюбивое растение пострадало?
Приблизившись к грядке на расстояние трех или четырех метров, господин Ничке остановился, заметив на ней какую-то перемену: еще вчера поверхность ее была идеально ровной, а сейчас тут царил какой-то беспорядок, или, вернее сказать, беспокойство. Ну конечно! У господина Ничке не было никаких сомнений: фасоль взошла. И все это произошло за одну ночь. Наклонившись, он внимательно присматривался к этому маленькому чуду, которое всегда вызывало у него глубокое волнение: из влажной, пахучей земли, приподнимая на согнутых в дугу плечиках мелкие камешки, осколки стекла, кирпича, соломенные соринки и кусочки щепы, вытянулись побеги фасоли. Ничке наклонился еще ниже, потом присел, чтобы разглядеть их поближе. Побеги были еще очень бледными, но уже с жадностью хватали утренний свет, чтобы приобрести яркую зеленую окраску. Некоторые почти на два сантиметра приподнялись над землей, другие только вылезали, а многих еще не было видно. Господина Ничке это несколько встревожило. Может, они погибли? Но тревога тут же улеглась. Он вскоре понял, что все дело в неравномерной глубине, на которой оказались зерна. И подумал, что, к сожалению, этого избежать не удалось, – что поделаешь, человек не машина. Но легкая тревога лишь на мгновение омрачила его настроение в столь важную, можно даже сказать, торжественную минуту. Ничке, как и все люди, был весьма чувствителен к явлению, которое авторы учебников по сельскому хозяйству в издательстве «Парейя» именовали «тайной жизни». Господин Ничке, независимо от чтения учебников, с юных лет был чувствителен к этому явлению природы. И вот он снова имел счастье стать свидетелем чуть ли не рождения этой тайны. Из сухого зернышка, которое казалось мертвым и неподвижным, словно камешек, под влиянием тепла и влаги в пышной, хорошо удобренной земле пробился луч жизни! Это было чудо, и господин Ничке, как каждый человек, чувствовал себя немножко причастным к этому.
Он встал и медленно прошел до конца грядки, потом удалился от нее, но, разумеется, не намеревался покинуть ее совсем. Вскоре он вернется, чтобы снова увидеть пробивающиеся ростки и еще раз пережить минуты великой радости. А пока он направился дальше, вдоль низкого, обсаженного подстриженной бирючиной забора из проволочной сетки, у самого угла свернул и оказался на задах своего владения, в наименее приятном его месте. Здесь росло несколько чахлых елок, почти круглый год осыпавшихся; вся земля возле них была усеяна желтыми иглами. Сколько раз Ничке собирался их вырубить, чтобы посадить ну хотя бы орешник, который так быстро разрастается, что очень скоро закрыл бы вид на узкую, некрасивую, посыпанную черным шлаком тропинку, на распространяющий зловоние ручей, берущий свое начало у железнодорожных мастерских, на полуразвалившуюся кирпичную стену, огороженную длинным рядом искривленных, опоясанных колючей проволокой бетонных столбов. А за проволокой находился поросший сорняками пустырь. В будущем там предполагалось что-то построить. Исходя из принципа, что всякий владелец недвижимого имущества имеет право знать, чем цивилизация намерена его осчастливить, господин Ничке уже несколько раз осведомлялся у соседей и даже в магистрате о дальнейшей судьбе этого пустыря, но никто толком ничего не знал. Однажды, правда, кто-то сказал ему, будто соседний пустырь принадлежит военному ведомству. Это его несколько успокоило, ибо любое сооружение для армии все же лучше, чем, к примеру, кожевенный завод или фабрика искусственного волокна. Но пока все здесь являло собой зрелище если и не безобразное, то, во всяком случае, совершенно бессмысленное.
Эта часть сада была наиболее затененной, и Ничке засадил ее растениями, которые, как он выяснил из учебника, не требуют много солнца. Лучше всего тут рос хрен, его бледно-зеленые, будто вырезанные из гофрированной бумаги листья уже на несколько сантиметров возвышались над землей. На узкой, бегущей вдоль проволочной сетки грядке год назад он высадил ландыши и фиалки. В прошлом году они еще не Цвели, но господин Ничке надеялся, что этой весной среди прямых, свернутых в трубку листьев ландыша и мелких темно-зеленых листьев фиалок он в один прекрасный день увидит бутоны, а затем и цветы, столь необходимые именно в таком некрасивом и заброшенном углу. Он живо представлял себе нежные белые ландыши и маленькие темно-фиолетовые, окропленные утренней росой фиалки и почти чувствовал их деликатный аромат. Ссутулившись, Ничке медленно двигался вдоль грядки, стараясь обнаружить бутоны. Но, видимо, их время пока не наступило. Зато неожиданно он оказался с глазу на глаз с созданием, которого в своем саду еще ни разу не встречал: это была огромная жаба – огромная, конечно, по тем представлениям, которые у него были об этих существах. Серо-зеленая, покрытая бородавками жаба сидела неподвижно, вытаращив круглые глаза. Это было на редкость омерзительное создание. «Откуда она взялась в моем саду? – подумал Ничке. – Наверно, забрела издалека, может быть, от Тренчей. В их одичавшем, заросшем сорняками саду легко могли завестись такие твари». А может, кто-нибудь подбросил ему эту пакость? Так как господин Ничке еще не составил себе определенного мнения, насколько жабы вредны или полезны для сада, он оставил ее в покое, решив как-нибудь потом заглянуть в энциклопедию. Мысль о Тренчах немного испортила ему настроение; впрочем, к этим Тренчам ему придется еще вернуться.
А пока господин Ничке покинул эту не по его вине столь безобразную часть сада и направился к плодовым деревьям на прилегающей к улице части усадьбы. Осенью прошлого года он посадил там несколько слив и яблонь, по рекомендации редактора «Советов садоводу», предварительно вырубив несколько оставшихся от предыдущих хозяев старых, прогнивших и покосившихся груш. Кроны молодых деревьев, посаженных Ничке, были обрезаны так, как рекомендовал учебник. Однако мероприятие это причинило господину Ничке немало волнений и беспокойства. Правда, со всеми своими сомнениями он боролся, ибо верил в печатное слово, особенно в печатное слово специалистов. Впрочем, в учебнике было сказано, что рост деревьев может иногда значительно запаздывать. Это и понятно, ведь дереву приходится испытать тяжелое потрясение – оно заново врастает в землю, залечивает раны. Когда господин Ничке приблизился к деревьям, он увидел, как по земле быстро-быстро бежит дрозд, на которого он еще прежде обратил внимание, – бежит, потом с криком взлетает, низко-низко, огибая кусты и деревья, парит над землей, потом взмывает вверх и исчезает в саду у соседа. Ничке остановился, с грустью посмотрел на одинокого дрозда и, когда птица скрылась с глаз, сказал:
– Не улетай, не улетай, останься здесь у меня! Останься здесь, у меня, порезвись в саду, попрыгай вволю, где хочешь. Ешь червячков на здоровье, ешь их побольше!
Но дрозд не послушался, и господин Ничке занялся осмотром деревьев. В прошлом году, когда он обрезал их кроны, сердце его кровью обливалось. Под ножом секатора летели ветки с большими, набухшими почками, а на оставшихся ветках почки были мелкие, жалкие, плотно прижавшиеся к ветке. Ничке страдал, но что он мог сделать? В учебнике по садоводству точно было указано, сколько веток нужно обрезать. А Ничке верил учебнику, ведь его автор был доктором и профессором. На одной из слив – на коротком сучке, прямо на основном стволе – единственная, но невероятно толстая почка все же уцелела. Он не обрезал ее, ибо в учебнике ничего не было сказано о почках, растущих прямо на стволе. Господин Ничке не был знатоком сельского хозяйства. Он родился и воспитывался в городе и всеми познаниями в области садоводства был обязан только книгам. Он был убежден, что, если поступать точно в соответствии с учебником, можно быть спокойным за результаты.
Впрочем, это не мешало ему считать подобные явления природы чудом. Правда, такое чудо планировалось и управлялось человеком, но ведь, если делать все по правилам науки, остальное – дело времени. Вот и сегодня эта огромная почка, которая была предметом стольких забот, ожиданий и надежд (что касается учебника, то его автор о цветении и плодоношении молодых деревьев говорил очень мало и несколько загадочно, во всяком случае, весьма неясно, как о явлении, которому не следует придавать особого значения), – да, именно сегодня большая почка и расцвела! Господин Ничке заметил это уже на расстоянии нескольких метров.
Он приближался к дереву очень осторожно, даже замедлил шаг, словно почка была мотыльком, который присел на секунду на ветке его дерева и в любое мгновение может вспорхнуть и исчезнуть. Поэтому на расстоянии двух или трех метров от дерева Ничке остановился и присмотрелся: чудо длилось! Издалека донеслось гудение электровоза, послышался шум пролетающих под виадуком вагонов. У господина Ничке исчезли все сомнения – нет, ему это не померещилось, это вполне реальное явление.
– Мой чудесный цветок, мой чудесный, волшебный цветок… – радостно повторял он.
Между тем цветок оставался недвижим, на том же самом месте, словно ожидая господина Ничке. Чтобы лучше присмотреться, господин Ничке нагнулся над ним, и – о ужас! – лепестки у цветка были обгрызены и разодраны в лохмотья, а жирный, белый, толстый червяк с черной головкой спокойно пожирал его сердцевину. Все самое важное у цветка, все то, благодаря чему дерево плодоносит и размножается – пестик и нежные, осыпанные желтой пыльцой тычинки, – все было съедено дотла!
– Ах ты свинья, ах ты вонючая свинья, ах ты свиное дерьмо! – От гнева и возмущения Ничке не находил слов и твердил одно и то же. У него так тряслись руки, что он лишь с трудом смог при помощи спички вытащить из цветка тучного червя. Господин Ничке раздавил его, вытер пальцы о траву и, проклиная червяка, долго еще затаптывал землю ботинком.
Господин Ничке на этом прервал осмотр деревьев и пошел к бассейну вымыть руки. Он открыл кран, укрепленный на торчащей из земли и обернутой еще с зимы соломой железной трубе, и с большим усердием принялся мыть руки под струей холодной воды, стекавшей в круглый бетонированный бассейн. При этом он пользовался старой щеточкой и мылом, специально хранившимися для такого случая в расположенном неподалеку сарае с инструментами. Руки он мыл очень долго и очень старательно, и волнение его постепенно улеглось. Нельзя сказать, что возмущение утратило свою силу, но чувство это приобрело качественно новый характер – возмущение уступило место досаде. Размышляя о случившемся, господин Ничке пришел к выводу, что нельзя возложить всю ответственность на глупого, неразумного червяка, который делает только то, что велит ему инстинкт. Нет, виноваты те, кто убил дрозда, ибо дрозд, таков уж закон природы, питается червяками; благодаря этому он является союзником человека и, следовательно, другом господина Ничке. В саду, вернее говоря, в густых зарослях дикого винограда, который обвивал южную сторону дома, свила гнездо пара дроздов, и господин Ничке, как владелец дома и сада, чувствовал себя также хозяином и опекуном птиц. Он радовался, что дрозды выбрали его владение и поселились на его участке. Но вот дня два назад Ничке нашел одного дрозда мертвым. Неподвижная птица лежала на земле возле железной сетки, ее блестящие, черные перья на груди слиплись от крови, глаза подернулись тонкой пленкой, в раскрытом клюве виднелся язык. Ничке поднял дрозда и отнес на компостную кучу; а вчера, заметив, что птицу облепили мухи, присыпал ее известью.
Таким образом, господин Ничке, который два дня назад уже похоронил дрозда, пережил эту потерю, оплакал его звонкий, чистый голос, так чудно звучавший по вечерам, сейчас, увидев, какой вред нанес его саду червяк, заново, еще болезненнее пережил смерть дрозда и воспылал жаждой мести.
Вымыв руки, он решил вернуться домой и позавтракать. За чашкой кофе и утренней газетой он надеялся снова обрести столь необходимый ему покой. Но тут вдруг по другую сторону низкой, чуть повыше пояса живой изгороди появился сосед. Он только четыре месяца назад приобрел дом и сад и ежедневно по утрам – правда, не в столь ранний час, как господин Ничке, но с таким же энтузиазмом и рвением – хозяйничал в своем саду. Сосед этот, по фамилии Копф, недели две назад первым нанес визит господину Ничке, как более давнему владельцу недвижимости. Ничке узнал, что он приобрел усадьбу, думая о внуках, которые учатся в школе и будут приезжать сюда на каникулы. Копф не произвел на господина Ничке благоприятного впечатления; судя по нескольким фразам, которыми они обменялись насчет двух последних войн, ему было приблизительно столько же лет, что и Ничке, но выглядел он, пожалуй, старше. Иссеченная морщинами шея, худое загорелое лицо, на щеках сетка красных жилок. На этом старом лице выделялись удивительно ровные, по-молодому крепкие зубы. Господин Ничке смотрел на них особенно внимательно и вынужден был признать, что зубы у Копфа свои, не искусственные, впрочем, стопроцентной уверенности на этот счет у него все же не было.
– Доброе утро, сосед!
– Доброе утро, доброе утро, – ответил Ничке.
– Хороший сегодня денек, не правда ли?
– Да, пожалуй, – неохотно ответил господин Ничке.
– Жизнь такая короткая и такая паршивая, что человек должен радоваться каждому хорошему дню, – продолжал господин Копф, вовсе не обескураженный холодным тоном господина Ничке. Соседи через изгородь подали друг другу руки, но при этом господин Копф мог ухватиться только за кончики пальцев господина Ничке, тем не менее он несколько раз потряс его руку.
– Morgenstunde hat Gold im Munde…[1]1
Утренний час дарит золотом нас (нем.).
[Закрыть] – пробормотал Копф, жмуря глаза и сверкая белыми зубами. Ничке в это время думал о том, есть ли смысл сказать Копфу о дрозде и о том ущербе, который он, Ничке, понес в результате гибели дрозда. Он решил не говорить, но, видимо, не совсем отказался от этой мысли, так как вдруг услышал самого себя:
– Погода чудесная, мир прекрасен, но, увы, люди гнусны.
– К сожалению, вы правы, господин Ничке. – Копф наклонился, вырвал какой-то сорняк и, оглядывая его со всех сторон, добавил: – Но что можно поделать? Так было, есть и будет.
– Хотите закурить? – спросил Ничке, подавая через изгородь коробку с папиросами.
– Какой из меня курильщик! Я только испорчу вам папиросу. А кроме того, перед завтраком…
– Вы правы. Сейчас столько говорят о вреде курения. Но люди неисправимы – продолжают курить, хотя знают, что это им вредно.
– Назло самим себе…
– Вот именно…
– Впрочем, с этим курением странное дело. Знаете, я, еще будучи холостяком, не раз пробовал курить. Потом война, безработица, вторая война. Вроде бы поводов хоть отбавляй, а между тем курильщика из меня не получилось. Так, иногда вдруг вспомню и закурю. Видно, некоторые люди без этого не могут, а другим оно ни к чему.
– Совершенно верно. А все потому, что каждый человек отличается от другого человека и двух одинаковых людей в мире нет. У каждого свои потребности и свои пристрастия. Один любит одно, другой – другое, – заметил Ничке.
– А вы много курите?
– Сорок – пятьдесят штук и две сигары.
– Как, в день? – изумился Копф.
– Да.
– Но это же стоит кучу денег. И очень вредно!
– Что делать? Привычка.
– Надо отвыкнуть.
– Пробовал.
– Нет, вы обязательно должны покончить с этим. Вот посмотрите на меня: я бросаю свою папиросу. Скажите себе: к черту! И сделайте то же, что и я. Ну!
Ничке, уступая напору соседа, бросил свою папиросу, хотя и не думал отказываться от курения.
– У людей столько разных неприятностей. Папироса успокаивает, – заметил он.
– Согласен с вами. У каждого свои заботы. Но из этого еще не следует, что все мы должны раньше времени отправиться на тот свет. Прав я или нет? Извините, я на минутку, возьму только молоко. – Господин Копф направился к калитке, взял у молочника бутылку молока, поставил ее на крыльцо и вернулся к изгороди.
– Вы правы на сто процентов, господин Копф, на все сто, но вы же сами только что сказали, что есть люди, которым трудно обойтись без папиросы. Наверно, я принадлежу к их числу, – сказал Ничке и почувствовал внезапную симпатию к своему соседу. Поэтому он добавил: – Скажите мне, господин Копф, что бы вы сделали, если б какой-нибудь бандит застрелил вашу птицу?
– Птицу? – удивился Копф, внимательно и даже с некоторым беспокойством взглянув на господина Ничке.
– Да, птицу – дрозда. У меня в саду жила пара дроздов, и одного из них какой-то негодяй застрелил.
– Да, это неприятно. Наверно, кто-нибудь из озорства, просто так, для забавы.
– Для забавы? Такая забава, господин Копф, должна быть запрещена полицией.
– Конечно, это должно быть запрещено. Да, я не раз видел дроздов и у себя в саду. Очень печально, – продолжал господин Копф таким бесстрастным тоном, что было похоже, будто он думает совсем о другом. – Если это сделали дети – еще полбеды. Дети – глупые варвары. Гораздо хуже, если это сделал взрослый человек.
Господин Ничке подумал: «Ну, конечно, его это мало волнует, ведь птицы жили не в его саду и ущерб понес не он». Он решил больше с ним на эту тему не говорить и, уж во всяком случае, смолчать о своих подозрениях относительно виновников гибели дроздов. Ничке все более утверждался в мнении, что убийцей птицы был один из сыновей судьи Тренча. В этом районе парков и садов господину Ничке довольно часто случалось слышать эхо выстрелов из детского ружья. А разве несколько дней назад (когда это было – во вторник или среду?) он не видел, как они крадутся вдоль забора. При этом старший – ему, наверно, лет пятнадцать – держал в руке что-то вроде духового ружья. Неужели же судья Тренч – столь суровый по отношению к другим – разрешает собственным детям совершать недозволенные поступки? Это было бы весьма пикантно. Но жизнь – огромное собрание парадоксов, и это вполне вероятно. В самом деле, что мы знаем о людях? Вот, например, что господин Ничке знает о господине Копфе? Только то, что месяца три назад или чуть побольше тот приобрел соседний дом и поселился в нем. Что он так же, как и Ничке, протестант и получает пенсию. Еще что? Что он знаком с судьей Тренчем – Ничке однажды видел, как они разговаривали через изгородь, – что у него внуки, уже школьники. И все. Очень немного.
Господин Ничке и господин Копф еще некоторое время стояли друг против друга и разговаривали, но господин Ничке перевел беседу на другую тему. Потом они расстались, – у калитки послышался звонок, Ничке попросил у соседа извинения и отправился за почтой. Почтальон, как обычно, принес газету, а также долгожданные иллюстрированные проспекты с расценками на садовый инвентарь, цветы и семена. Кроме того, господин Ничке получил открытку от дочери. Медленно направляясь к дому, он ее прочел. Вот что писала дочка:
«Дорогой папочка!
Мы все, слава богу, здоровы. Только Хенни часто хнычет, у нее прорезаются зубки. Если бы ты, папочка, знал, какая она прелестная! Эрика получила вчера двойку по арифметике и долго плакала. Мы хотели приехать в пятницу, на твой день рождения, но Рихарду не дали отпуска. Поэтому приедем в субботу вечером. До свидания, папочка! Целуем тебя – твои Хедди, Рихард, Эрика и маленькая Хенни.
Папочка! Эрика и маленькая Хенни просят тебя прослушать концерт по заявкам в пятницу в 21.15!»
Господину Ничке всегда хотелось иметь внука, но судьба полгода назад одарила его второй внучкой. Такое известие огорчило его, но мысль о том, что с планированием в этой области, как видно, пока обстоит еще неважно, несколько утешила.
Впрочем, Хедди был всего тридцать один год, и Ничке мог не терять надежды. Он очень любил свою дочь и заранее радовался ее приезду. Вернувшись домой, Ничке приготовил себе завтрак и за едой сперва просмотрел газету, потом занялся проспектами, а когда обратился к проспекту, посвященному георгинам, неприятная история с цветком сливы отступила на второй план. Там были изумительные по краскам цветы: красные, как кровь, золотые, фиолетовые и белые, словно снег. Каждая разновидность имела свой порядковый номер, название и очень подробную родословную. Ничке узнал имена выдающихся садоводов и селекционеров, посвятивших десятки лет жизни тому, чтобы из многих поколений прекрасных и породистых сортов георгин вывести именно этот, наиболее совершенный, поражающий красотой и изысканностью окраски цветок и дать ему имя царствующей особы или выдающегося сановника. Если даже продавец несколько преувеличил, все равно это был потрясающей красоты цветок. Ничке карандашом отметил на полях сорта, которые собирался приобрести. Георгины цветут осенью, в печальное время года, когда природа отдыхает от трудов. И вот в один из холодных и осенних дней на фоне увядающих листьев и пожелтевших газонов вдруг расцветает такое чудо. Это будет настоящим триумфом сил природы и красоты над временем, разрушением и смертью!
Точное, яркое и поэтичное жизнеописание каждого сорта завершалось сухой, деловой информацией о его продажной стоимости, обозначенной в ценах за штуку, десяток и сотню штук. Клубни таких замечательных отборных экземпляров георгин стоили дорого, даже очень дорого, но господин Ничке с этим не посчитался. Те, кто был хорошо с ним знаком и знал Ничке как очень экономного человека, наверно, удивились бы его расточительности. Но все дело в тем, что господин Ничке просто очень любил цветы.
И вот снова наступил прекрасный день. Один из тех, которые называют «кристальными» или «прозрачными, как хрусталь», так как их хочется сравнить с Чем-то безупречно чистым и совершенным. Была как раз пятница – день рождения господина Ничке. Ночью шел дождь. Ничке слышал шум дождя и, проснувшись около часу ночи и потом уже под утро и предполагая, что будет слякоть, решил встать немного позже обычного, и вдруг такая неожиданность! Отдернув занавеску и открыв окно, чтобы убедиться в правильности своих предположений, Ничке увидел свой сад, исполненный непостижимого очарования. В идеально прозрачном воздухе он сиял всеми мыслимыми красками. Ничке стоял у открытого окна и чувствовал, как его охватывает какое-то торжественное и одновременно радостное возбуждение. И длилось это долго-долго. Господин Ничке ни о чем не думал, он был счастлив.
И тут вдруг в глубине его бездеятельного в эти мгновения мозга мелькнуло какое-то смутное и не очень приятное воспоминание о давнем и таком же ясном, как и это, утре тех лет, когда господину Ничке нередко случалось вставать очень рано; но воспоминание это словно его и не касалось, слезно господин Ничке от кого-то узнал, что кто-то из его добрых друзей именно в такое утро пережил трудно объяснимое и непонятное огорчение. Все вокруг – и воздух, и деревья, и земля – было наполнено неумолимым птичьим гомоном. В нем нельзя было различить ни отдельных голосов, ни даже звуков – все птичьи голоса слились в сплошную, столь же неизъяснимо совершенную музыку, сколь совершенны воздух, которым мы дышим, и вода, которую пьем.
Четверть часа спустя господин Ничке пережил новую, но на этот раз вполне конкретную и поэтому еще более волнующую радость: в его саду после ночного дождя произошло чудесное превращение. В течение одной этой ночи все, что в нем было посажено, вдруг рванулось вверх с такой невероятной стремительностью, как бывает, пожалуй, лишь в трюковых кинофильмах. Вот, например, помидоры. Он посадил их четыре дня назад и поливал дважды в день, но у них еще вчера после обеда был весьма невзрачный и блеклый вид. Сейчас они стояли ярко-зеленые, толстые, сочные стебли выпрямились, а мясистые листья и ветки торчали так, словно их развесили на невидимых, сильно натянутых нитках, они жили, дышали, пили воду, поглощали солнечный свет. А вот и фасоль, первые ростки которой еще две недели назад доставили господину Ничке столько радости, – теперь эта фасоль стояла, как лес. Растения выстроились ровными рядами, словно деревья в питомнике или солдаты на смотру. Даже холода, которых он так опасался, не помешали им; взошедшие сначала неравномерно всходы сейчас выровнялись, отстававшие слабые растения окрепли, и все оделись в новый, ладно скроенный наряд из листьев. Каждое растение само по себе было прекрасно, и хотя все они были похожи друг на друга, все же каждое было существом глубоко индивидуальным и имело свое собственное лицо, несмотря на то что листья их по форме и окраске следовали одному образцу. Ничке мог радоваться: «Прекрасная у меня фасоль, удалась на славу! Скоро должна зацвести». Он не знал точно, когда это произойдет, но, наверно, скоро. Вчера он приметил, что одно растение пустило первый ус, а вот сейчас даже поразился, как этот ус вырос за одну ночь, – ну конечно, вчера он был еще так далеко от торчащей рядом подпорки, а сегодня уже цепко обвился вокруг нее.
Что за инстинкт, какая мудрость руководит простой фасолью и заставляет ее безошибочно выполнять все, что необходимо для жизни и размножения? Ничке присел возле растеньица и долго рассматривал его, он даже коснулся пальцем его шершавого, словно бы покрытого мельчайшей щетинкой усика и погладил его.
Сегодняшнее утро было примечательно еще одним событием. Покинув делянку фасоли, Ничке отправился на свою «передовую» – к грядкам с редиской, луком и салатом. Одна из грядок уже много недель пустовала, но Ничке все равно полол ее и поливал. Месяц назад он посеял тут петрушку и наперед знал, что ожидать ее придется долго. Однако срок, указанный на пакетике с семенами, давно прошел, и господин Ничке уже примирился с мыслью, что грядку придется перекопать. Впрочем, убыток был невелик. И вот сегодня, оплаканная и уже немножко позабытая, петрушка взошла! Правда, пока это было не особенно эффектное зрелище: невзрачные, едва приметные, прерывавшиеся во многих местах зеленые следы обозначали линию посева. Но как обрадовался господин Ничке, что этим тщедушным слабым зернышкам все же в конце концов удалось осилить гнетущую тяжесть земли.
В это прекрасное утро Ничке не работал в своем саду. Он только осматривал растения, удивлялся им и радовался. Вот из свернувшихся в трубочку листьев ландыша уже показались первые, еще закрытые бутоны; вот в гуще мелких листочков блеснула первая фиалка. Над головой господина Ничке пели птицы, а неведомо откуда набегавший ветерок то и дело сбивал с деревьев капли воды и уносил их с собой. Время от времени капли падали господину Ничке на лоб или щеку; он смахивал их и улыбался. Он решил, что сегодня не будет заниматься прополкой, хотя после дождя, особенно в северной части сада, появилось множество сорняков, не станет окучивать помидоры и вообще работать не будет. Устроит себе праздник. В самом деле: его это день рождения или нет? А разве сама природа не сделала сегодняшнего дня праздничным? Ничке решил, что сейчас он немножко погуляет, потом пойдет на кухню, приготовит к завтраку яичницу с грудинкой и откроет банку с джемом, присланную Хедди. Выпьет кофе й позавтракает, почитает газету, которую скоро принесет почтальон, а может, еще какие-нибудь письма, прейскуранты и проспекты. Потом вынесет в сад шезлонг и до обеда будет читать начатую вчера книжку о кампании Роммеля в Африке, передвигая время от времени шезлонг, чтобы оставаться в тени от стоящего посреди сада спокойного, тихого дома. А потом, в ознаменование своего дня рождения, наденет свежую рубашку, новый костюм и отправится в ресторан «Под каштанами» – посмотрит, что этот старый мошенник Биттнер приготовил сегодня на обед. Господин Ничке еще раз прошелся по саду, затаптывая на ходу извилистые и потрескавшиеся следы крота, который в поисках червей проделал свой ход совсем близко от поверхности земли. Потом он остановился и стал высматривать своего соседа. Господину Ничке хотелось сегодня первым с ним поздороваться. Но господин Копф как раз был очень занят, он все время что-то возил на тачке, и в глубине сада, среди деревьев, мелькала лишь его белая рубашка.
Наконец Ничке уловил удобный момент и крикнул:
– Доброе утро, господин Копф!
– Доброе утро, доброе утро.
– Что вы так суетитесь с самого утра?
– А вот вожу компост под огурцы! – крикнул в ответ Копф и остановился.
– Прекрасно все растет после дождя.
– Как на дрожжах! – ответил Копф и снова исчез в глубине сада. Ничке вернулся в дом и занялся приготовлением завтрака.
Он как раз резал хлеб на хлеборезке, когда послышался звонок. Ничке выглянул через выходящее на Улицу узкое кухонное окно и вместо ожидаемого письмоносца увидел мужчину и женщину. Они стояли возле калитки, женщина оперлась на нее рукой и смотрела куда-то вверх: через плечо у нее висела полотняная сумка. Мужчина разглядывал окна дома господина Ничке, в его облике не было ничего примечательного. Ничке не знал, кто бы это мог быть, он никогда не встречал этих людей, и вид их ни о чем ему не говорил. Потом ему что-то почудилось или померещилось, но он решил, что они, наверно, из тех, кто ходит по домам и скупает старые бутылки, банки и всякий бесполезный в хозяйстве хлам, представляющий, видимо, еще для кого-то определенную ценность, раз его можно продать. Он нажал кнопку автоматического замка, и замок тихо загудел. Потом выглянул еще раз в окно, чтобы убедиться, воспользовались ли незнакомцы сигналом, и, обнаружив, что они идут по каменной дорожке в сторону дома, продолжал резать хлеб. Но когда через минуту, услышав шаги под окном, он вышел, чтоб впустить их в дом, стало ясно, что это вовсе не сборщики бутылок, а просто какие-то бродяги, и он пожалел, что отворил калитку. На мужчине был дешевый, измятый и запачканный холщовый костюм, его худое, изможденное лицо было покрыто редкой рыжеватой растительностью, и он смотрел каким-то странным, будто стеклянным, казалось, отсутствующим взглядом. Этот взгляд его был устремлен не на господина Ничке, а куда-то мимо него. Ничке не сумел бы определить, сколько этому человеку лет, – ему с одинаковым успехом можно было дать и тридцать, и все пятьдесят. Женщина была немолода – лицо потное, жирное, склеившиеся пряди волос. Бесспорно, это были люди, которые спят, где придется, и никогда не умываются
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?