Текст книги "Как предать Героя"

4. Глаза в пустоте

В воздухе, прямо перед Иккингом и Смертенем, висели два красных глаза.

Узкие щелочки со слегка подрагивающими зрачками.

Иккинг моргнул, не в силах быстро понять, что происходит. Уж больно странное и жуткое было зрелище.

Удирая от Драконьего восстания, он позабыл, что люди – Элвин Вероломный и его маменька, ведьма Экселлинор, – тоже ищут его. А на ведьму работают вампиры-ищейки, охотятся и шпионят для нее.

Иккинг никогда прежде не видел вампиров-ищеек, но знал, что они хамелеоны, способные делаться невидимыми почти целиком – кроме горящих глаз.

Вокруг зависших в воздухе красных глаз медленно проступил остальной вампир-ищейка. Мерзкое создание имело голову летучей мыши-вампира и тело громадной мартышки, и вопило оно мартышке под стать.

Мгновение кошмарная тварь маячила у Иккинга перед глазами, а потом его левую руку пронзила острая боль. Он так растерялся, что лишь озадаченно посмотрел на собственную конечность, словно она принадлежала кому-то другому. И увидел, что вампир-ищейка вцепился ему в руку острыми челюстями.

Тварь не успела еще толком сомкнуть челюсти, как Смертень повернул ближнюю голову, отодрал вампира-ищейку от Иккинга и швырнул кровососа в воздух, словно собака, сорвавшая крысу у себя со спины.

Вопящее чудовище мгновенно сделалось невидимым, только красные глаза метнулись вниз по ущелью.

Прежде чем Иккинг успел шевельнуться или подумать, пламя Ярогнева показалось над лесом.

– Я ЕГО НАСТИГНУ-У-У-У!

Горизонтальная стена огня пронеслась по ночному небу. Раскаленная добела, она просто срезала вершину горы за подземным убежищем. Тонны и тонны камня и земли полетели в ущелье внизу.

Три пасти Смертеня одновременно завопили, а пламя лилось и лилось на их головы. Несколькими быстрыми взмахами крыльев трехголовый дракон добрался до скрытого плющом входа в подземный дом.

Они едва успели.

– В него попали… в него попали… – доносились до Иккинга причитания дрожащего Рыбьенога.

Тот помогал другу слезть со спины Смертеня, но Иккингу казалось, будто слова доносятся откуда-то из далекого далека. Он был на грани обморока.

Снаружи Ярогнев, полный мстительных надежд, добрался наконец до места, где мальчишку видели в последний раз. Но добыча исчезла, и громадный дракон снова потерпел неудачу.

Ярогнев взорвался гневом, и вокруг словно наступил конец света. Пламя Драконьего восстания утюжило сожженный и разрушенный ландшафт внизу, а дрожащие Беззубик, Буримуха и Мухрюндель распластались по стенам убежища вокруг входа.

– Он нас тут не найдет, – дребезжал Одинклык, пытаясь подбодрить не только остальных, но и себя. – Он нас не найдет… Он охотился за нами и раньше, и он не найдет нас сейчас…

Но трудно сохранять спокойствие, когда АлаЯрость безжалостно и непрестанно хлещет землю вокруг. Они слышали, как горит, и трещит, и вопит лес, снова и снова поливаемый пламенем. И деревья съеживались, как бумага, и мелкие лесные обитатели вопили, удирая из ада.

– Камикадза… – пропыхтел Иккинг. – Где Камикадза?

– Погоди, Иккинг, ты ранен… – Рыбьеног чем-то бинтовал другу руку. – Погоди…

Но Иккинг не обратил на него внимания и, шатаясь, поковылял во внутреннюю пещеру – вторую «комнату» подземного дома. Камикадзы там не оказалось.

Иккинг прихромал обратно и попытался вскарабкаться по приставной лестнице к выходу. Но его сдуло назад волной жара – словно кулаком в лицо получил. Стена пламени была такая горячая, что ему опалило кожу – даже в нескольких шагах от входа.

Одинклык мягко покачал головой:

– Ты не можешь выйти, Иккинг. Не сейчас…

– Но нам надо за ней! – настаивал Иккинг.

– Не сейчас, Иккинг…

– Куда она подевалась? – спросил Рыбьеног с круглыми, серьезными, испуганными глазами.

– Ее забрали, – раздался голос у них за спиной.

На полу, по-прежнему прикованный к Урагану длинной цепью, лежал Сморкала. Лицо его скрывала тень. Он повторил те же слова, тем же бесцветным мертвым голосом:

– Ее забрали.

– Как это – забрали? – не понял Рыбьеног.

А Иккинг уже знал ответ.

Перед глазами у него молнией вспыхнула жуткая картина – вампир-ищейка. Он словно смеялся над Иккингом.

«Если мне попался один вампир-ищейка, то в ущелье могли скрываться и другие…»

– Ее забрали живой, – сказал Сморкала, – один из ведьминых драконов-ищеек.

5. Укус вампира-ищейки

– Я видел, – тихо продолжал Сморкала. – Она привела меня сюда, но, как раз когда она лезла следом за мной, из ниоткуда спикировал вампир-ищейка и унес ее.

– Ветрогон! Это правда? – Иккинг обернулся к Ветрогону, лежавшему на полу.

Длинное неряшливое тело дракона было посечено дротиками бритвокрылов. Иккинг смутно и отчаянно надеялся, что Ветрогон опровергнет слова Сморкалы, но дракон кивнул с несчастным видом и снова негромко и жалобно заскулил.

– Нет… – прошептал Иккинг. – О нет…

Он обхватил руками свое тощее, бледное, дрожащее тело, пытаясь успокоиться. Рука ныла от боли.

ЭТО ВСЕ Я ВИНОВАТ. ЭТО МОЯ ВИНА.

Камикадза доверяла чутью Иккинга больше, чем собственному. Она не согласилась с его решением, но верно и преданно последовала за Иккингом в бой. И вот теперь они ее потеряли.

Как там говорил Одинклык?

«Пытаясь по доброте душевной спасти Сморкалу, – предостерегал он, – ты поставишь под угрозу нас всех, подвергнешь опасности жизнь тех, кто верен тебе, кто никогда тебя не предавал. Порой доброта оборачивается жестокостью. Это одно из тех трудных решений, которые приходится принимать вождю».

– Ну а чего ты ждал? – произнес Сморкала холодным, жестким тоном, исполненным презрения. – Ты превратил всю операцию в полный бардак. Разбудил Мятежных драконов. По шуму ведьмины вампиры-ищейки наверняка поняли, что ты там. Чем, по-твоему, это могло кончиться?

Рыбьеног, дрожа от ярости, обрушился на Сморкалу:

– Мы вообще оказались там только ради спасения твоей никчемной прыщавой шкуры! Почему ты даже не попытался догнать ее, Сморкала? Она рисковала ради тебя жизнью, а ты даже не почесался отбить ее?

– Разумеется, мне до смерти хотелось рвануть за драгоценной мелкой бой-бабской стервой, – протянул Сморкала. – И я бы молниеносно вскочил на верного коня – ты же знаешь, какой я галантный, Рыбьеног, – но мой верховой дракон самым неудачным образом оказался утыкан жалами бритвокрылов и едва мог шевельнуть крылом.

– Откуда мы знаем, что это не ТЫ передал Камикадзу ведьме? Может, это был трюк, чтобы выдать нас людям Элвина!

Рыбьеног в запале высказал то, о чем Иккинг думал про себя.

– Зачем мы только послушали твои крики о помощи! Ты же наверняка отдал Камикадзу ведьминой ищейке! А ты, – орал Рыбьеног, – не стоишь и мизинца этой девчонки!

Сморкала промолчал. Лицо его скрывала темнота, но, возможно, пальцы его дрогнули, когда Рыбьеног заявил, что он не стоит и мизинца Камикадзы.

А может, и нет.

– Этой маленькой Бой-бабы? – протянул он. – Да ну, она же всего лишь Бой-баба, в конце-то концов…

Сморкала словно нарочно их злил.

И Рыбьеног сорвался.

Сморкала травил Рыбьенога всю жизнь. Любой, кого травили, знает, каково это. Первые десять лет Рыбьеног провел в постоянном страхе, боясь лишний раз выйти за дверь своей одинокой маленькой хижины. Там его непременно ловили Сморкала и его наглый приспешник, Песьедух Тугодум, и били его, пинали, не обращая внимания на слезы и мольбы.

И вот теперь Рыбьеног с друзьями спасли Сморкале жизнь, и Сморкала отплатил им тем, что предал Камикадзу, а ведь Камикадза и Иккинг были единственными друзьями Рыбьенога среди людей.

Пятнадцать лет травли, ненависти, злости и обиды вскипели в Рыбьеноге.

Вся тревога за Камикадзу, весь страх перед тем, что Ярогнев сделает, когда найдет их в этом убежище, вся ненависть к Сморкале выплеснулись единым, раскаленным добела потоком.

– Надо выкинуть тебя из укрытия! – взревел Рыбьеног. – Ты ЛЖЕЦ! Ты ПРЕДАТЕЛЬ! Ты предавал Иккинга и нас всех, раз за разом!

Три головы Смертеня испустили одновременный вопль, и по пещере пошла рикошетом гулять молния. Все три головы набрали воздуху, готовые ударить, ведь Рыбьеног был теперь их хозяин.

БАХ! Рыбьеног двинул Сморкале в нос.

Сморкала опешил. Он никогда особо не задумывался об этом хилятике, Рыбьеноге, разве только чтобы изобрести новый, особенно гнусный способ унизить его. Рыбьеног сроду не смел даже ущипнуть Сморкалу, не то что стукнуть. Сморкала поднял было руки, чтоб ударить в ответ, но предостерегающий вопль гигантского Смертеня остановил его.

БАХ! Рыбьеног ударил снова.

Сморкала едва не рассмеялся. Как бы ни старался Рыбьеног двинуть побольнее, его тощие, слабые ручонки не могли причинить настоящую боль. Но этот его громадный трехголовый монстр… Этот-то может, и еще как. Сморкала то и дело со страхом поглядывал на него.

– Ну, каково? – процедил разъяренный Рыбьеног. – Каково понимать, что ты полностью зависишь от чьей-то милости?

Неприятно, оказывается.

Сморкала смотрел на перекошенное лицо Рыбьенога-берсерка и на ужасный ревущий трехглавый кошмар рядом с ним. Он слегка побледнел.

– Ладно тебе, Рыбьеног, – произнес он неловко, – шуток, что ли, не понимаешь? Я ж всегда просто шутил…

– Шутил, значит? – плюнул Рыбьеног. – Ну так и я сейчас просто шучу! Каково это, когда, что бы ты ни делал, что бы ни говорил, как бы ни умолял, другой НИКОГДА… НЕ… ОСТАНОВИТСЯ?!

БАХ! БАХ! БАХ!

Рыбьеног колотил его снова и снова.

– Стой! – Иккинг ухватил Рыбьенога за руки. – СТОЙ!

Рыбьеног наконец унялся. Красная волна ярости отхлынула от его лица, и он уронил руки.

«Есть нечто воистину ужасное в этой войне», – с усталой тоской подумал Иккинг. Она заставила даже мягкого, отнюдь не воинственного Рыбьенога, мечтавшего стать скальдом, в приступе ярости по-настоящему ударить Сморкалу.

– Сморкала убил бы нас, правда? Он пытался убить тебя, да сколько раз, – мрачно произнес Рыбьеног. – Тебе нельзя быть слабым, Иккинг. Нельзя давать ему столько вторых шансов.

– Так рассуждают Элвин с ведьмой, – вспыхнул Иккинг, чувствуя себя страшно виноватым за Камикадзу и мучаясь страшным подозрением, что Рыбьеног прав. – Любому человеку надо дать шанс. – Он по-прежнему удерживал друга за руки. – А потом дать шанс еще раз.

Друг пораженно уставился на Иккинга.

И тут Рыбьеног вздохнул и откинул с глаз кучерявые волосы. Последняя жгучая искра берсеркской ярости на щеках угасла, он почесал пятнышко экземы на сгибе левого локтя и произнес безнадежно:

– Ты прав… Это все война. Со временем она меняет людей.

Сморкала, совершенно белый, оцепенел от ярости и унижения. Его побил этот хилятик Рыбьеног, а трехглавый Смертень напугал до дрожи. И все в пещере видели его страх.

– Валяйте, обзывайте меня! – горько съязвил он. – Поговорите о том, чтобы дать человеку шанс! Я знаю, в прошлом мы враждовали, но я ведь тоже рискнул жизнью, когда явился сюда предупредить вас, даже помочь вам… – Он пожал плечами. – Но если вы не хотите верить, не верьте – мне-то что!

– Давайте все успокоимся, – тихо сказал Иккинг. – Пока что мы никуда не идем. Мы не можем найти Камикадзу, пока Ярогнев не уберется…

«Если он вообще когда-нибудь уберется. Судя по звуку, на сей раз он не успокоится, пока не спалит нас в собственных постелях…»

– …и многие из нас ранены, – продолжал Иккинг. – Давайте займемся этим, а после Сморкала расскажет нам, что, по его мнению, произошло.

Большинство ран были следами отравленных дротиков бритвокрылов. Извлеченные, они оставляли по себе саднящую боль, хуже, чем от укуса пчелы или шершня.

Но куда серьезнее был громадный лилово-черный синяк, расползавшийся, словно цветок, по левой руке Иккинга от места укуса вампира-ищейки. Надо было приложить целебные травы. Сняв тряпки, намотанные на рану Рыбьеногом пару минут назад, Иккинг подскочил от ужаса.

Укус-то был неглубокий.

Но в руке засел зуб вампира-ищейки.

Иккинг наблюдал за драконами много лет и сумел узнать очень многое о разных видах этих существ и их приемах охоты.

Вампиры-ищейки охотятся почти как комодские вараны: кусают жертву – и отпускают ее, оставив в ране зуб. По телу жертвы медленно расползается парализующий яд, и спустя какое-то время вампиры-ищейки находят умирающее и беспомощное создание. Собственный зуб служил им чем-то вроде «маячка», облегчая поиски.

– Не пытайся вытащить эту пакость! – предупредил Одинклык. – Тело со временем его отторгнет, и он выпадет естественным путем. У него зазубренные края. Если попытаешься выковырять его сейчас, только еще больше себе навредишь. А так – будет сильное онемение, может, даже паралич, но скоро пройдет. Да и укус неглубок, так что смерть тебе не грозит. Это как с бритвокрыльими жалами – больно, но не смертельно…

«Но тем временем вампир-ищейка будет следить за мной», – подумал Иккинг.

Беззубик не понимал сути происходящего, но видел, что хозяин расстроен, поэтому ласково уселся Иккингу на голову.

– Не-не расстраивайся, хозяин, Беззубик тут, – напомнил он, съезжая по плечам хозяина и обнимая его за шею крылышками с такой нежностью, что едва не задушил.

Беззубик отчаянно пытался придумать, как бы развеселить Иккинга.

– Хочешь, я шу-шубку надену? – предложил он. – Смотри! Б’бе-беззубик наденет шубку… От этого тебе полегчает…

Он притащил шубку – полуобугленную, поскольку он прятал ее в очаге.

– Так лучше, хозяин? Теперь Б’бе-беззубик ми-ми-милый и не простудится… А-а-апчхи!

Изрядная порция драконьих соплей прилетела Иккингу прямо в лицо.

– У-у-упс! Извини…

– Спасибо, Беззубик, – машинально сказал Иккинг, утирая лицо и подставляя дракончику ладонь. – Теперь мне гораздо лучше.

Мухрюндель угнездился у Иккинга под мышкой и сочувственно пропищал:

– Пощекочи мои именины… пора в ванну… орешки подержи…

Смысла никакого, но Иккинга тронуло, как оба дракона, каждый на свой манер, пытаются его утешить.

Сморкала смотрел, как они все ходят и порхают по пещере, тихие, печальные и напуганные, а снаружи ревет Драконье восстание. Но им еще хорошо – они есть друг у друга. А он тут не вовремя и не к месту, ему отказано в их товариществе – незваный гость, засевший в темном углу.

У Сморкалы был глубокий порез на правой руке и пара-тройка на лице – все от бритвокрыльих крыл. Но никто не собирался помогать ему промыть или забинтовать раны. Ненависть к Сморкале, сгустившаяся в пещере, была так велика и тяжела, что казалось, ее можно потрогать руками. И драконы, и люди избегали смотреть на него, словно от него воняло. Сморкале пришлось оторвать полосы от собственной рубахи и обмотать ссадины, а гордость заставила притвориться, что не так уж ему и больно.

«Только этот нытик Иккинг дает мне шанс», – обиженно думал Сморкала.

– Никто не хочет наконец помочь мне избавиться от цепи? – протянул он. – А потом я расскажу свою версию истории, и вы вполне можете обнаружить, что я всю дорогу был на вашей стороне…

– Если ты на нашей стороне, где твоя Драконья Печать? – Рыбьеног не утратил враждебности. – Покажи ее нам, ты, предатель!

Сморкала спокойно снял шлем и показал лоб, лишенный каких-либо татуировок.

– На мне нет Клейма, – сказал Сморкала, – Но я все-таки на вашей стороне.

– ХА! – фыркнул Рыбьеног, и драконы поддержали его недоверие дымными презрительными усмешками.

– ДАЙ ЕМУ ШАНС ОБЪЯСНИТЬ! – гаркнул Иккинг.

– Спасибо. – Сморкала иронично поклонился кузену.

Беседы с Беззубиком

Когда в доме появляется новый дракон, это может растревожить вашего дракона. Будьте терпеливы, и он это преодолеет. Надеюсь…

Беззубик: Мух-хрюн ни-ни такось муси-пуся ак’ко Б’бе-беззубик.

Мухрюндель НЕ такой милый, как Беззубик.

Вы: Зубдамс, не-а, Б’бе-беззубик. Б’бе-беззубик разнаилуч’чшейший. Ба надда бу манинирлиш.

Разумеется, нет, Беззубик. БЕЗЗУБИК Самый Лучший. Но мы должны быть с ним вежливы.

Беззубик: Агась, агась. Б’бе-беззубик бу то-олст манинирлиш.

Конечно, конечно. Беззубик будет ОЧЕНЬ вежлив.

Пауза

Беззубик Мухрюнделю:

Мух-хрюн, пж’а-а-а-лст, тву ваще ак’ко хрю-ням’м нуи исч’чо туп-тупч’чи услиз’зни.

Мухрюндель, пожалуйста, ты выглядишь как свинья и ты глупее улитки.

Вы: Б’бе-беззубик!

Беззубик!

Беззубик (жалобно): Ба Б’бе-беззубик грюкссы пж’а-а-а-лст!

Но Беззубик же сказал «пожалуйста»!

Снова пауза.

Беззубик: Мух-хрюн, тву хоч’чи рас-двас-перепрякс? Тву прык-прык ховайсы с муси-пуся мегаого-гоксс мокрзеленкр’в нуи думнямч’чи, а мну ать-ать до туч’а нуваще нуи шарк-шарк тву вынюх-нюх.

Мухрюндель, хочешь поиграть в прятки? Ты спрячешься там снаружи и поиграешь с милым моредракончиком и мозгоедами, а я сосчитаю до ста миллионов и пойду тебя искать…

Мухрюндель (весело виляя хвостом):

Гав! Гав!

6. Другая сторона истории

– Солнцеворот через три дня, – сказал Сморкала. – Время у вас на исходе. Наверное, вы договорились с Валгалларамой так: она выкрадет у Элвина девять Утраченных Сокровищ, потом вы встретитесь на Поющих Песках в Канун Солнцеворота, и она передаст их вам.

– Очень умная догадка, Сморкала, – тихо ответил Иккинг. – Мама велела нам только сидеть в укрытии и встретиться с ней в Канун Солнцеворота.

– Ну так вот, – продолжал Сморкала, – подземное убежище Элвина спрятано в таком хитром и тайном месте, что Стоику с Валгалларамой его ни за что не найти, хоть сто лет ищи. Поэтому твоей матери и ее воинам не удалось выполнить Геройскую Задачу и выкрасть остальные Утраченные Сокровища.

Последовала краткая унылая пауза.

– С чего нам тебе верить, Сморкала? – насупился Рыбьеног. – Ты мог и соврать. Может, девять Сокровищ уже у Валгалларамы, а тебя подослала ведьма. Если ты перешел на нашу сторону, почему у тебя нет Печати Дракона?

– Иккинг не единственный, кто пользуется головой, знаешь ли, Рыбьеног, – ответил Сморкала. – Я думал, что больше пригожусь воинству Драконьей Печати, если притворюсь, будто работаю на другую сторону.

Буримуха коротко и неохотно зашипела в знак одобрения.

– А, – заметила она, – Хитрость и Коварство. Хорошая мысль. – Но тут она вспомнила, что речь идет о Сморкале, и снова нахмурилась. – Разумеется, если это правда.

– Вот я и притворился, что я на стороне ведьмы и Элвина, – продолжал Сморкала. – Дал им отвести меня в убежище. Выяснил, где они держат Сокровища, и убежал искать вас, ребята. Выследил с помощью этого дурацкого Мухрюнделя. Может, эти драконы и глупы, как пробки, зато у них лучший в мире нюх. Я встал лагерем на замерзшем озере в верховьях реки, а ночью оно, видимо, растаяло. За мной погнались волкозубы… вот тогда-то вы меня и нашли.

– Если ты знаешь, где Утраченные Сокровища, – недоверчиво спросил Рыбьеног, – почему ты не выкрал их сам, когда бежал из убежища Элвина?

– Одному мне это было не потянуть, – объяснил Сморкала. – Сокровища охраняют, а Трон тяжелый. От вас-то, конечно, в таком деле толку мало, но, должен признать, ваш замаскированный-до-невидимости и неимоверно громадный трехглавый Смертень весьма пригодился бы для ограбления.

– Вместе мы сумеем выкрасть Сокровища обратно, – продолжал Сморкала, – и даже спасти эту ужасную мелкую Бой-бабу Камикадзу. Мы явимся на пляж в Теснине Героев в Канун Солнцеворота, со всеми Сокровищами, и тогда Стражи-Защитники Завтра сделают Иккинга следующим Королем Дикозапада, и человечество будет спасено.

– Откуда нам знать, что тебе можно верить? – спросил Иккинг. – Откуда нам знать, что ты не собираешься нас предать и доставить прямо в лапы Элвину и ведьме?

– Да ниоткуда, наверное, – ответил Сморкала. – Вам просто придется положиться на мое слово. Дело ваше. Мне, честно говоря, уже все равно, во что вы верите. Хотите думать обо мне плохо – вперед! А я пока посплю, если не возражаете. Это были длинные два дня.

В укрытии было тепло, ведь его согревали драконы и пламя в очаге, так что одежда Сморкалы уже полностью высохла. Он зевнул, завернулся в одно из одеял Рыбьеноговой матушки, закрыл глаза и прикинулся спящим.

Но глаз под одеялом не сомкнул.

– Можно, Б’бе-беззубик его кусит? – спросил дракончик с надеждой. – Или это г’грубо? А можно быть г’грубым с г’грубым че-человеком? Или это не-не считается?

– Да, это было бы грубо, Беззубик, нельзя его кусать, хотя меня и самого подмывает, должен признаться, – ответил Иккинг.

– Унылые устрицы, – с отвращением бросил Рыбьеног. – Что нам теперь делать? Верим мы Сморкале или нет? Я по-прежнему не понимаю, почему, если он на нашей стороне, у него нет Драконьей Печати?

– Драконья Печать – символ РАБСТВА! – донесся приглушенный голос Сморкалы. – Я на вашей стороне, но не хочу носить Клеймо раба!

Все улеглись и попытались заснуть, но это оказалось трудно. Обитателей убежища снедали злость, смущение и страх.

– Может, зря я взялся спасать Сморкалу? – спросил Иккинг Одинклыка. – Ведь из-за этого схватили Камикадзу.

Одинклык ответил вопросом на вопрос:

– Может ли вообще ошибаться человек, откликаясь на призыв о помощи?

– Даже если Сморкала врет, – продолжал Иккинг на человеческом языке, – он единственный, кто знает, где находится ведьмин лагерь. Поэтому нам все равно придется ему довериться, ведь только он может привести нас к Камикадзе. Ох, как я надеюсь, что с ней все в порядке…

– Да, понимаю, – отозвался несчастный Рыбьеног. – Я сам страшно за нее беспокоюсь. Все уговариваю себя, что ничего с ней не случится… Помнишь, сколько раз она удирала из тюрем. Она же Мастер Побега, в конце концов…

– Да, но Элвин и ведьма становятся все хуже, – с тревогой сказал Иккинг. – Они убивали людей. Я видел шлемы Воинов Печати, развешанные на деревьях там, снаружи. Так они объявляют лес территорией Элвина…

Это была правда.

Снаружи в лесу торчали длинные шесты, воткнутые в землю, и на каждом висели либо головы Мятежных драконов, либо шлемы Воинов Драконьей Печати, захваченные в бою. Шесты поставили в предупреждение другим Воинам Печати, что эту землю застолбили люди Элвина.

Помимо всех этих тревог, рев Ярогнева и Драконьего восстания снаружи тоже не особенно-то убаюкивал. Шумели заново подожженные останки горелого леса. Пламя трещало, переходя на рев, когда очаги пожара превращались в огненный шквал, такой жаркий и высокий, что зарево проникало в окошки укрытия и зловеще плясало на потолке и стенах.

– Я ОТЫЩУ тебя, негодяй! – гремел Ярогнев. – Я чую твою гнилую человечью кровь! НИГДЕ ты не найдешь защиты! Ни в пещере, ни на скале, ни на острове. Я трижды обращу весь мир в пепел, преследуя тебя… Прячься сколько влезет, но ты не можешь прятаться вечно… Всего одна ошибка, и…

…И ОДНАЖДЫ Я ТЕБЯ НАСТИГНУ!

О да, трудно забыться, когда в уши тебе рвется оглушительный рык, словно одна из худших Торовых гроз, а мир снаружи пылает.

Как они вообще выберутся, чтобы отыскать остальные Сокровища и Камикадзу?

Судя по грохоту, Ярогнев не собирался успокаиваться до скончания века.

Некоторое время все крутились и ворочались, и наконец сквозь темноту и ужасный шум раздался тихий голос Одинклыка:

– Поскольку никто не спит, позвольте мне рассказать вам историю о мальчике из прошлого, который напоминает мне присутствующего здесь Сморкалу.

– Одинклык! – воскликнул Иккинг, резко садясь от удивления. – Ты говоришь по-викингски! Я и не знал, что ты умеешь! Я думал, у нас только Буримуха обладает таким даром.

– Я тоже так думала, – печально отозвалась Буримуха.

Для Буримухи это была плохая ночь. Хозяйка пропала, а теперь еще выяснилось, что она, Буримуха, не такая уж уникальная.

– Почему ты никогда раньше не говорил на языке людей, Одинклык? – спросил Иккинг.

– Если обладаешь даром, вовсе не обязательно всем о нем рассказывать, – просто ответил Одинклык. – По-моему, юному Сморкале это может быть интересно…

И вот, в темноте убежища, Одинклык рассказал историю о том, как Печать Дракона стала Клеймом раба.

КАК ПЕЧАТЬ ДРАКОНА ПРЕВРАТИЛАСЬ В КЛЕЙМО РАБА

– Когда-то давным-давно, – начал Одинклык, – я еще не был морщинистой козявкой, которую вы видите перед собой сейчас. Понимаете, – объяснил он, – я моредраконус…

Иккинг ахнул:

– ТЫ??? Моредраконус гигантикус максимус???

– Г’глупости! – пропищал Беззубик. – Ты даже меньше Б’бе-беззубика! Как ты мо-можешь быть мо-моредраконусом?

– Множество глупостей оказываются правдой, Беззубик, – улыбнулся Одинклык. – В начале жизни моредраконусы маленькие, – продолжал он на языке людей, – но они вырастают до огромных размеров, как полная луна. А в старости снова уменьшаются…

Однажды, Иккинг, лет с тысячу назад, когда я был молод и размером примерно с саблезубого ездового дракона, я встретил твоего предка, Иккинга Кровожадного Карасика Первого, и отдал ему Драконий Камень и доверил ему Тайну Камня.

– Ты рассказывал мне об этом, – напомнил Иккинг.

– Рассказывал. Я рассказывал тебе, как Иккинг Первый воспользовался Тайной Камня, для того чтобы обрести власть над драконами и обучить их.

Но чего я тебе не рассказывал, это что в обмен на тайну Иккинг Первый поставил на себя Печать.

Он поставил Печать себе на висок. Это была Печать в форме дракона, состоявшая из его крови и крови его дракона-побратима. Моей крови. Печать скрепила нашу клятву, что мы двое – братья, что мысли наши едины и что мы умрем друг за друга.

Как бывает с символами, она также стала символом Королевства Дикозапада. Все Воины носили этот символ, пылавший у них на лбу, поэтому их называли Драконьими Всадниками.

Печать называли Печатью Дракона…

Юные викинги в пещере ахнули от изумления.

– Стало быть, Печать с самого начала так называлась! – воскликнул Рыбьеног.

Сморкала замер, но глаза его были открыты. Он слушал.

Иккинг коснулся Печати, багрового знака на лбу.

– Выходит, первая Драконья Печать, – прошептал он, – была из твоей крови, Одинклык?

Старый дракон кивнул.

– Больше тысячи лет казалось, что я принял верное решение, доверив Тайну Камня людям. В Королевстве Дикозапада царили мир и благоденствие, драконы и люди жили в гармонии друг с другом. Тайна передавалась из поколения в поколение, и никто не злоупотреблял ее властью. Я вырос размером с гору, таким большим и роскошным, что некоторое время мне пришлось жить в океане.

Ах… Это был золотой век…

Даже когда я начал уменьшаться в старости, много сотен лет назад, я оставался доволен, что основал новую династию, династию счастья, которая продлится вечно… а потом…

– А потом? – прошептал Иккинг.

– А потом… в конце концов все обернулось так, будто я совершил ошибку, доверив Тайну Драконьего Камня людям. Видишь ли, не все люди такие хорошие, как Иккинг Первый.

Примерно век спустя, когда я уменьшился до размеров викингского охотничьего пса, Трон унаследовал новый Король. Он был очень юн… примерно твоих лет.

Звали его Скороход. В детстве Скороход был неплохим мальчиком, но вспыльчивым и склонным дразнить и поколачивать тех, кто слабее.

Этот мальчик очень напоминает мне Сморкалу. Они даже внешне похожи. Как и Сморкала, этот мальчик отказался принять Печать Дракона, когда достиг совершеннолетия.

«Королю ни дракон, ни человек не брат, – надменно заявил он. – Это драконы должны носить Печать, чтобы показать верность своему Королю, а я Печать не приму».

Вот и все.

Печать, бывшая символом братства между человеком и драконом, стала символом порабощения.

Ведь куда Король, туда и подданные. Мальчик-воин, будущее Племени, отказался принять Печать, и со временем даже старшее поколение начало стесняться татуировки, некогда служившей им предметом гордости, и надвинуло шлемы на лбы.

И так повелось и со всем остальным. Все хорошее, чего удалось добиться Иккингу Первому, мало-помалу было испорчено и уничтожено.

А я… ну, оглядываясь назад, не думаю, что я помогал исправить дело.

Ибо я судил Скорохода жестко и непрестанно.

Я постоянно ругал его. Я говорил ему, что он предает память предков. Я распекал его днем и ночью.

Один случай я помню особенно хорошо.

Скороход спал в королевской постели. Никому не полагалось его беспокоить. Но я не следовал этим правилам. С чего бы мне? Я был побратимом его прапрапрапрапрапрапрапрапрапрадедушки.

Я влетел в окно, уселся на изголовье и стал ждать, пока он проснется.

Он открыл глаза, а тут я, суровый и мрачный.

«Что ты здесь делаешь?» – зевая, спросил Скороход. Его красивое лицо сразу приняло обиженное выражение.

Он говорил по-драконьи, на языке, который усвоил с младенчества.

«Ты знаешь, почему я здесь, – мрачно сказал я. – Ты отказываешься принимать Печать. Ты пользуешься Тайной, доверенной твоему отцу, чтобы поработить моих братьев-драконов. Ты только что издал Закон, снова дозволивший обращать людей в рабство. Ты помечаешь их Печатью, которую теперь зовешь Клеймом раба.

Твои предки жизнь положили на строительство Королевства Дикозапада. Ты собираешься все это пустить прахом? Ты предаешь труды людей более великих, чем ты…»

Лицо мальчика сделалось красным, как его волосы.

«Да я стану куда более великим человеком, чем все мои предки! – заорал Скороход на меня в ответ. – Как ты смеешь говорить мне о предательстве! Я сделаю это крошечное Королевство Дикозапада поистине великой империей, которая раскинется от самых краев Руси на востоке и до границ Рима на юге. Я верну земли, утраченные моими предками, когда родился этот проклятый Иккинг Первый, богатые плодородные земли на востоке, а не эти скалистые бесплодные неудобья.

Уже сейчас я строю великий город на острове Завтра, город, который затмит Рим роскошью и славой. Но для этого мне нужны рабы, драконы и люди. Поэтому не говори мне о предательстве! Завтра покажет, каким поистине великим королем я стану».

Я снова ругал его, может, слишком резко. Я говорил, что он никогда не станет таким великим человеком, как его предки, и еще много суровых и жестоких вещей.

Скороход зажал руками уши.

«Замолчи! – крикнул он. – Я запрещаю разговаривать на вашем проклятом наречии! Вот так! И теперь мне больше никогда не придется выслушивать упреки твоего раздвоенного языка!»

Тогда я последний раз видел, как мальчик плачет.

Он обратил Тайну Камня против меня – изгнал меня из королевства, пригрозив, что уничтожит всех драконов.

И остался верен своему слову.

Новый Мальчик-Король запретил разговаривать по-драконьи. Он закрыл библиотеку предков. Он выстроил великий город на острове Завтра, город сотни замков. Мальчик, некогда звавшийся Скороходом, сделался самым страшным викингом всех времен и сеял ужас от краев Руси до границ Рима.

ИСТОРИЯ ПОВТОРЯЕТСЯ

В подземном доме воцарилось молчание, когда до всех дошло, кем стал Скороход.

– Мальчик, некогда звавшийся Скороходом? – переспросил Иккинг. Он знал ответ, еще не задав вопрос.

– Он сменил имя, – ответил дракон. – И стал зваться…

– Чернобород Оголтелый, – закончил за него Иккинг.

Повисла длинная-длинная пауза.

Иккинга немного мутило.

– Чернобород Оголтелый, – подтвердил Одинклык. – И как это часто случается, боги решили наказать Черноборода. У него родился сын, недомерок, и его тоже назвали Иккингом, Иккингом Вторым. Чернобород возлюбил этого ребенка больше всех своих детей, но его обманом вынудили убить сына. Он решил, что тот поднимает против него Драконье восстание. И только тогда он осознал свою ужасную ошибку, осознал, как предал и своих предков, и собственное дитя.