Текст книги "Химеры – навсегда! Файл №314"

– Молдер, не нервничай.

– Не нервничаю.

– Нервничаешь. Но не поэтому. Я же вижу. Зол на Железного Винни?

– Скалли, что ты кушаешь, что такая умная?

– Булочки! С глазурью. Не желаешь еще одну? У тебя в организме явно не хватает булочек с глазурью.

– Хочешь сказать, что я дурак, да? А ты умная, да?

– Хочу сказать, что нам еще сидеть и сидеть. На голодный желудок как-то не хочется.

– Да почему же сидеть и сидеть! Простое дело, проще некуда! Мы его сейчас в момент!

– Хочу поверить.

– Скалли?!

– А что я сказала? Действительно хочу поверить – что мы сейчас в момент.

– Раз плюнуть!

– Плюй.

– Что ж… Так! Прежде всего… У нас есть фотография этого… Кастракиса в более приемлемом виде, не растерзанном? Прижизненная фотография, изображение?

– Фотографии нет. Изображения есть.

– Скалли?!

– Молдер, не нервничай. Когда ты последний раз был в Арт-галерее?

– Никогда. Я там не был. Есть вещи поважней, чем мазня, выставленная в Арт-галерее.

– Почему мазня?

– Потому что мазня.

– Ничего не смыслишь в современном искусстве!

– Зато ты, гляжу, смыслишь. Как свободная минутка, так каждый раз бегом в Арт-галерею, да? О, напитаться прекрасным, о!

– Не каждый раз, но вчера…

– Что тебя туда занесло?

– Не что, а кто. Цинци Хачулия.

– Что за фрукт?!

– Он не фрукт.

– Хорошо, овощ!

– Он не овощ.

– Короче, с чем его едят?!

– Его не едят. Хотя… подозреваемый прокусил ему руку до кости. При задержании.

– А, так это… м-м… прикрепленный?

– Прикомандированный. Не нервничай, Молдер. Железный Винни прикомандировал нам для расследования мистера Патерсона…

– О, как же, как же! Великий и ужасный Вильям Патерсон! Живой бог для желторотых агентов и агентесс! Бог в помощь! Тогда уж не он, великий, к нам, а мы, убогие, к нему прикомандированы. Не было печали – нам еще и Патерсона в помощь! Избавиться бы поскорее от этого плевого дела – и с глаз долой, из сердца вон.

– Молдер! Никто не даст нам избавленья. Ни бог. Ни царь. И не герой. Сами, только сами. Ты пристрастен к Патерсону, я в курсе. Но, полагаю, Скиннер прикомандировал их не для того, чтобы помешать расследованию, а чтобы помочь. Тем более, они занимаются им уже три года.

– Их? Они? Кого – их? Кто – они? Великий и ужасный Билл еще и с компанией?!

– Их всего двое, Молдер. Не нервничай. Патерсон и Хачулия. Цинци Хачулия у Патерсона в подчинении, но нам, между прочим, может оказаться полезным, как я успела заметить.

– Уже усцела?! О, приобщил к прекрасному! В Арт-галерею сводил на досуге. Утонченная натура. Не бог, не царь, но герой.

– Не царь. Но князь.

– Чего-чего?!

– Цинци Хачулия – из династии грузинских князей и весьма этим дорожит.

– Грузины? Кто такие?

– Такие… почти греки.

– Понаехали всякие!

– Молдер, не нервничай. Предки Хачу-лии перебрались через Океан еще в период войны Севера и Юга. И, между прочим, принимали участие в сражениях.

– На чьей стороне?

– Севера.

– Тогда еще ничего, тогда еще куда ни шло!

– Молдер, не иронизируй. Он действительно может оказаться полезным.

– Обойдусь! В Арт-галерею с ним за ручку ходить?

– Молдер, в Арт-галерее мы с ним были в рамках нашего расследования.

– Нашего – вашего с ним? Или нашего – нашего с тобой?

– Нашего – нашего с тобой и с ним!

– И с Патерсоном!

– И с Патерсоном. Совершенства никогда не достичь. Ложка дегтя – как без нее. Патерсона, кстати, с нами в Арт-галерее не было.

– Хоть в этом мы с ним единодушны!

– Молдер! Тебе нужны изображения Адониса Кастракиса или нет?!

– Не улавливаю связи.

– Адонис Кастракис три года назад позировал для картины «Омовение красного мустанга» и для картины «Искушение святого Брайдера чудовищем». Оба полотна – гордость Арт-галереи. Каждое – по миллиону долларов. Хачулия обратил мое внимание на то, что серия убийств берет свое начало с убийства молодого человека в Джорджии как раз три года назад. Почерк тот же – глубокие раны на лице, выколотые глаза, отрезанные гениталии и язык.

– Не улавливаю связи.

– Я тоже пока не улавливаю. Но группа Патерсона, в которую входит Хачулия, занимается делом три года, и кое-какие соображения выработала. За три года – по меньшей мере семь убийств. Все жертвы – мужчины от семнадцати до тридцати трех лет…

– И все красавчики, как на подбор?

– Понимаю, куда ты клонишь, но – вряд ли. Следов сексуального насилия на теле жертв экспертиза не обнаруживала.

– Ничего себе! По-твоему, отрезание гениталий – не сексуальное насилие?

– Молдер, я не в том смысле,

– Да понял я, понял. Дальше?

– Что – дальше? Говорю же, изображение Адониса Кастракиса – в Арт-галерее. Количество – два. Если тебе приспичило, иди и смотри.

– Вот еще! А сфотографировать не могла?

– Фотографировать в Арт-галерее запрещено. Говорю же, фотографии нет, изображения есть.

– Срань господня, в Арт-галерее!

– Не только, Молдер, не только.

– Скалли?!

– Понажимай на кнопочку в диаскопе. Там дальше – дюжина эскизов с Кастракиса. Дюжина художников из Университета Джорджа Вашингтона – дюжина эскизов. В ночь убийства он как раз им позировал.

– И ты молчишь?!

– Я молчу?! Ты мне слова не даешь сказать!

– Я не даю?!

– Ну не я же!

– Всё! Слышать не хочу!

– Так я и молчу…

– Один, два, три, четыре…

– Молдер?

– Не мешай!.. Пять, шесть, семь, восемь.. «

– Молдер?

– Не мешай, сказал!.. Девять, десять, одиннадцать, двенадцать… Уф-ф! Отлегло… Не бери в голову. Аутогенная тренировка. Счет до двенадцати с закрытыми глазами.

– Не нервничай.

– Вот теперь не нервничаю.

– Вот хороший мальчик! А теперь еще открой глаза и – эскизы смотреть будешь? Их тоже двенадцать. Пересчитывать будешь? Один, два, три, четыре…

– Скалли!!!

– А что я сказала?

Эскизы как эскизы. Разной степени законченности, но представление об оригинальной модели дают. В раскованной позе – холеный экземплярчик, «юность Мира», совершенная мужская особь. Постричь бы только, перша патлатого. Ага! Постричь и – в армию. Чтоб знал, почем фунт лиха! Хотя армейские от гомиков отбрыкиваются руками-ногами: «Солдат в бою не должен опасаться повернуться к соратнику задницей!»

– Да не гомик он, Молдер, не гомик! Соседи показали, что он жил один, никого к себе не водил…

– И ты после этого утверждаешь, что он не гомик?

– Слушай, в конце концов, какая тебе разница?!

– Да, в общем-то… Нет, ну посмотри сама – а поза? а волосы? а глаза? Г-гомик нетраханый! А на этом эскизе? А на этом? А на этом? Художники разные, но это-то все до единого уловили.

– Что – это-то?

– Что он гомик!

– Молдер! Он мертв. Он убит. О мертвых или хорошо или ничего.

– Тогда я умолкаю… Нет, ну посмотри сама… Вот еще. И еще… Ап! Скалли?!

– Молдер?

– Видишь?

– Вижу.

– Этот эскиз – тоже с натуры? С Адониса Кастракиса?! Скалли?!

– М-м…

– Гила-монстр какой-то! Химера! Как он сюда попал? Он же не отсюда. Явно!

– М-м… Молдер, видишь ли… Это – отсюда. Двенадцатый эскиз.

– Объяснись.

– Эскиз изъят из студии-мастерской на Саут-Дакота-стрит, где был схвачен подозреваемый. Эскиз найден в сложенном этюднике. Эксперты констатировали – штрихи угольным карандашом свежие, нанесены не позднее пяти-шести часов с момента захвата. За пять-шесть часов до захвата подозреваемый пребывал в аудитории университета Джорджа Вашингтона, на курсах повышения квалификации. Дисциплина – рисунок, позирующая модель – Адонис Кастракис. Вопросы, Молдер?

– Пока только один. Он; этот наш подозреваемый, нормален?

– Вот! Вот так вопрос! Наповал вопрос!.. Он десять лет провел в психиатрической клинике города Гори.

– Это где? Штат?

– У них там нет штатов.

– Срань господня! Как – нет штатов?! Где – у них?!

– У русских. В России.

– Не улавливаю связи.

– Молдер, не нервничай.

– Один, два, три, четыре… Стараюсь… Пять, шесть, семь, восемь… Очень стараюсь… Девять, десять, одиннадцать… Я стараюсь, Скалли.

– Двенадцать, Молдер. Открой глаза. Двенадцатый эскиз. Автор – Джордж Магулия.

– М-магулия? Какой-такой Магулия?

– Схваченный нашими парнями. Подозреваемый. Джордж Магулия. Выходец из России – в 1990-м.

– Просто Империя Зла!

– Не укради, Молдер. Рейгану – рейганово. А ты что же думал, из России одни суперзвезды хоккея к нам сбегают?

– Еще танцоры. Которым ноги мешают… Ладно, поехали дальше!

– Дальше ехать некуда. Приехали, Молдер. Джордж Могулия – единственный подозреваемый.

– Только подозреваемый?

– Молдер, ты как маленький! Как неуч-правозащитник, честное слово! Улик у группы Патерсона более чем достаточно. Вплоть до отпечатков пальцев. Но преступником человека вправе назвать…

– … только суд, Скалли, только суд. Я пошутил.

– Шуточки у тебя!

– С кем поведешься – так тебе и надо.

– А тебе надо?

– Надо нам. Итак?

– Насчет?

– Насчет подозреваемого.

– Вторые сутки сидит в камере, в тюрьме. В Лортоне.

– Штат Вирджиния?

– А где еще у нас Лортонская тюрьма? Ты что, Молдер?!

– У нас – в штате Вирджиния. Но мало ли!

– В Вирджинии, в Вирджинии.

– Магулия, Магулия… Что за фамилия?! Он не родственник?

– Кому?

– Твоему Хачулии. Похоже звучит.

– Цинци Хачулия не мой. Нет, не родственник. Даже не однофамилец. Но тоже грузин. В отличие от Цинци Хачулия, нелегал. Эмигрант. Грин-карты не имеет. Виза просрочена три года как…

– Грузин? Ты же сказала – выходец из России.

– Кто их там, в России, разберет! Все одинаковы!

– Ну-ну. И чем занимается наш подозреваемый.

– Молчит. Мычит. Сверкает глазами. Рисует. Непрерывно рисует. Сплошь химеры. Сплошь горгульи. У него изымают бумагу – он начинает на стенах. Одна и та же горгулья – с вариациями.

– Тоже грузин?

– Кто?!

– Горгулия!.. Магулия, Хачулия, Горгулия. Срань господня! П-понаехали!

– Молдер! Горгулья – не имя собственное. Горгулья – она же химера, она же…

– Да знаю, знаю. Что нам еще известно про этого х-художника? Х-художник, срань господня! От слово «худо»

– Тут ты не прав. Он профессионал. Специалист по стенным росписям.

– У нас таких специалистов – черным-черно. С пшикалками по кварталам так и шныряют. Граффити, понимаешь! Чтоб им пусто было!

– Граффити и стенная роспись – между ними большая разница.

– О, не смею спорить! Куда мне до искушенного ценителя, завсегдатая Арт-галереи!

Тем более, если завсегдатай в паре с князем Грузинским!.. Как он хоть выглядит?

– При чем тут?! Ну… неплохо.

– Так-так?

– Блондин. Высок, атлетичен, лицо волевое.

– Так-так?

– Губы пухловаты, но они его не портят. Даже трогательно.

– Так-так?

– Одевается со вкусом, в отличие от некоторых. Портной у него, видимо, неплохой.

– В Лортонской тюрьме? У заключенного? Личный портной?

– Стоп! Ты о ком?

– О подозреваемом, разумеется. А ты?.. Попалась, ага?!

– Один-ноль, Молдер. В твою пользу. Ой, только не строй рожи, прошу. Сказала же, один-ноль.

– Всё. Я – сама непроницаемость… Ну, и как он выглядит?

– Джордж Магулия?

– Джордж Магулия.

– Плохо. Плохо выглядит. Кожа и кости. Неадекватен.

– Что ему инкриминирует Патерсон? Кроме покушения на Кастракиса?

– Патерсон уверен, что вся серия убийств – на совести Магулии.

– Основания?

– Спроси у Патерсона.

– Нужен он мне!

– А ты ему, похоже, нужен.

– Скалли?

– Скиннер приватно мне сообщил, что Патерсон ненавязчиво, но настаивал на том, чтобы привлечь именно тебя в помощь его группе.

– Старина Скиннер! Безотказный наш Железный Винни! Он знал, он не мог догадаться, насколько мы души не чаем друг в друге, я и Патерсон! Было 6 еще дело заковыристое! Тьфу!

– Тьфу – в смысле, раз плюнуть?

– Во всех смыслах.

– Ты изменишь мнение, когда ознакомишься с делом поподробней.

– Что такое? Скалли?

– Наш подозреваемый на первом, предварительном, допросе утверждал, что в момент убийств в него вселялся Некто.

– Пришелец? Дух святой?

– Молдер, не иронизируй. Дух. Не святой. Злой.

– Веришь?

– Всего лишь привожу выдержку из протокола дознания.

– Обычная отмазка любого попавшегося преступника: затмение нашло, злой дух вселился, я – не я, жертва не моя. Симуляция сумасшествия. Ах, да! Не симуляция. Бред шизофреника.

– Почему ты заранее столь категоричен, Молдер?

– Я категоричен? Ты же сама сказала: он ненормален.

– Ничего подобного. Я сказала: он десять лет провел в психиатрической клинике.

– И это называется «ничего подобного»?

– В психиатрической клинике города Гори. Гори – в России.

– Да они там в России все ненормальные!

– Вот-вот. Если бы Джордж Магулия лежал в нашей, в американской, клинике, тогда мы бы предположили, что он действительно душевнобольной. И то лишь до тех пор, пока его оттуда не выписали. Если выписали, значит выздоровел. Но Джорджа Магулию содержали в российской психушке.

– За что?

– Ему поручили написать парадный портрет Брежнева. К Олимпиаде.

– Брежнева? Он же умер!

– Тогда был жив.

– Когда?

– В 1980-м. Сказала же, к Олимпиаде. К Московской.

– В Москве была Олимпиада?

– В 1980-м. Была.

– В Лос-Анжелесе, в 1984, – помню. В Москве, в 1980, – не помню.

– Мы ее бойкотировали.

– Значит, ее и не было!

– Но Брежнев был.

– Был жив?

– Говорят…

– И что Магулия?

– Он написал. Черта в черту, точка в точку. Портрет.

– И?

– И его за это – сразу в психушку.

– Что, непохоже?

– То-то и оно, что похоже.

– И за это сразу в психушку?!

– Не сразу. Джорджу Магулии дали шанс, предложили доработать. Доработал. Над головой у Брежнева разместил пять олимпийских колец. Получилось – то ли нимб, то ли лапша на ушах. И звезды героя на груди дополнил.

– Количественно?

– Качественно! Из пятиконечных – в шестиконечные. В могендовиды.

– Чем мотивировал?

– Дружбой народов. Олимпийскими принципами. Все люди – братья. При Брежневе впервые разрешили эмиграцию русских евреев в Израиль.

– М-м? Русские евреи?

– Афроамериканских не хочешь?

– Не хочу. Срань господня! Вялотекущая шизофрения!

– До этой их перестройки там, в России, диагноз «вялотекущая шизофрения» ставили преимущественно людям здравомыслящим, личностям творческим и неординарным. Джордж Магулия и угодил в психушку – на десять лет.

– Серийный убийца-маньяк – человек здравомыслящий. Помидор – синий. Моника Левински – девственница. Агент Молдер обожает гомиков. Дважды два – пять в периоде. Поздравляю, Скалли!

– Молдер, не иронизируй. Повторяю, он утверждает, что в момент убийств в него вселялся Некто.

– Повторяю, дважды два – пять в периоде.

– Но сам посуди! Он художник. И талантливый художник!

– Как же, как же! И не был убийцею создатель Ватикана.

– Не был!

– Напарник Скалли! Ваша горячность вкупе с верой в волшебную силу искусства похвальна для завсегдатая Арт-галереи, но не для спёцагента ФБР. В нашем деле нет эмоций, Скалли. Сочувствие к преступнику на любой стадии следствия, тем более, на начальной, – прерогатива адвоката. Да и тот сочувствует только за большие деньги.

– Джордж Магулия не потребовал адвоката.

– Вероятно, просто понятия не имеет о существовании таковых в принципе. Грузин, говоришь? Дети гор. И дикий же народ!

– Моддер! Ты ксенофоб? Цинци Хачулия тебя сейчас не слышит – насчет грузин! Они не дикий народ. Они дали миру не один талант! В том же искусстве, во всех областях искусства, – Пиросмани, Соткилава, Церетели…

– …Магулия. Достаточно, Скалли. Это твой Хачулия просветил тебя насчет грузин – многоталанных и разносторонне одаренных?

– Он не мой. Какая разница, Молдер! Ну, он.

– Всякая мелочь пузатая мнит себя великой нацией! И чем мельче, тем напыщенней. Что албанцы, что румыны, что грузины!

– Ксенофоб!

– А этот твой Хачулия не просветил тебя насчет тесной спайки великой грузинской нации с другим тоже великим народом, с чеченским? С теми самыми боевиками, которые отрезают головы иностранцам из Красного Креста? С теми самыми, которые уже чуть ли не в ООН устраивают публичный мордобой? С теми самыми, которые, не будь мы начеку, готовы хлынуть и сюда и объявить США своей суверенной территорией? Не просветил, нет?

– Магулия не боевик. Он художник!

– Опять двадцать пять! А Яндарбиев писатель! А Заккаев актер драмтеатра!

– Яндарбиев? Заккаев?

– Скалли, ты меня удивляешь! Надо же, кроме как в арт-галереях прохлаждаться, и текущей историей международного терроризма интересоваться! Кто-нибудь из группы Патерсона или сам великий и ужасный за все эти три года не пробовал проанализировать список жертв под таким углом?

– Каким углом?

– Внутренние разборки международных террористов, соперничающих друг с другом за сферы влияния и, соответственно, уничтожающих друг друга. Чеченцы и примкнувшие к ним грузины;

– Молдер, что ты мелешь?!

– Кофе! Будешь кофе? После твоих булочек всухомятку всего шаг до заворота кишок. И шаг этот, кажется, уже сделан.

– Заворот мозгов у тебя, а не кишок! Разборки, понимаешь! Террористов, понимаешь! Чеченцев-грузин, понимаешь!.. Последняя жертва, Адонис Кастракис, кстати, грек.

– Сама говорила, греки – почти грузины.

– Не передергивай! Я говорила, грузины – почти греки.

– Что в лоб, что по лбу!

– Ох, Цинци Хачулия тебя не слышит!

– Еще услышит! Потом. Если захочет… Ладно! Чеченцы и примкнувшие к ним грузины и примкнувшие к ним греки. М-м? Все жертвы – мужчины от семнадцати до тридцати трех лет, самый подходящий возраст для действующих боевиков, от нижней до верхней границы. М-м? Характер нанесенных травм, несовместимых с жизнью, – тоже по почерку присущ боевикам. М-м?

– Бред!

– Что наша жизнь, как не упорядоченный бред, Скалли? Вот меня и занимает сейчас, исключительно из чистого любопытства хотя бы, – группа Патерсона, три года пыхтящая над этим делом, пробовала упорядочить список жертв, исключительно из чистого любопытства хотя бы?

– Согласись, моя версия не хуже любой другой?

– Согласись, моя версия всяко лучше фантазии с маньяком-одиночкой и вселившимся в него злым духом?

– Согласись, моя версия, как минимум, реально поддается проверке на прочность – достаточно пройтись по списку жертв, прочесать всю базу данных на них?

– Скалли?!

– Я думаю, думаю.

– И?

– Соглашусь, пожалуй.

– Ну наконец-то!

– Но и ты согласись – версия с духом, вселившимся в Магулию, имеет право на жизнь.

– Имеет, имеет…

– Ну наконец-то!

– …но не может.

– Молдер!

– Хорошо-хорошо. Там видно будет.

– Где – там?

– В Лортонской тюрьме. Надо посмотреть на этого Магулию.

– Надо.

– Но и список жертв изучить надо.

– Надо.

– Но и выспаться надо.

– Надо.

– Вот хорошая девочка! Само послушание!

– Да иди ты к черту, Молдер!

– Уже в пути!

Лайонел Локридж. 28 лет, белый, холост, род занятий – археолог, прож. – г. Атланта, штат Джорджия. Обнаружен в раскопе поселения Эйрика Рыжего. Травмы, несовместимые с жизнью, – выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.

Мейсон Кепвелл – 19 лет, белый, холост, род занятий – бас-гитарист кантри-группы «Трава у дома», прож. – г. Луисвилл, штат Кентукки. Обнаружен на траве у дома. Травмы, несовместимые с жизнью, – выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.

Круз Кастилъо – 33 года, белый, холост, род занятий – частный детектив, прож. – г. Бостон, штат Массачусеттс. Обнаружен в аллее парка аттракционов, в кабинке большого колеса обозрения. Травмы, несовместимые с жизнью, – выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.

Керк Крэнстон – 31 год, белый, холост, род занятий – дизайнер-интерьерщик, прож. – г. Конкорд, гит. Иъю-Гэмпшир. Обнаружен в интерьере Дизайн-центра. Травмы, несовместимые с жизнью, – выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.

Кейт Тиммонс – 24 года, белый, холост, род занятий – грузчик-такелажник, прож. – г. Джэксонвилл, штат Флорида. Обнаружен в портовом таможенном складе. Травмы, несовместимые с жизнью, – выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.

Крис Картер – 27 лет, белый, холост, род занятий – водопроводчик, прож. – г. Уилмингтон, штат Северная Каролина. Обнаружен в подвале супермаркета. Травмы, несовместимые с жизнью, – выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.

Адонис Кастракис – 21 год, белый, холост, род занятий – натурщик, прож. – г. Вашингтон, округ Колумбия. Обнаружен у центрального входа в Университет им. Джорджа Вашингтона. Травмы, несовместимые с жизнью, – выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.

Имена-фамилии, однако! Будто из «мыльных» сериалов специально надерганы. Типа «Сайта-Барбары», типа «На острие». Но маловероятно, что жертвы стали жертвами из-за имен-фамилий. Хотя, если по совести, затаенная мечта всякого полноценного телезрителя – уничтожить под корень всю эту говорливую сериальную братию. И желательно с особой изощренностью – глаза им выколоть, язык отрезать, гениталии оторвать. В крайнем случае, как полумера, – ногами запинать до полусмерти. Возражения от обожателей «мыла» не принимаются – сказано, речь о полноценном телезрителе.

Хорошо, что Фокс Молдер не смотрит «мыльные» сериалы, не отвлекается на виртуальную чепуху. Реальная жизнь богаче наших представлений о ней. Тем более, богаче убогих представлений «мыльных» виртуалыциков.

Тут вам не там, виртуалыцики!

Тут – семь жертв за три года.

Закономерностей во всех семи убийствах не обнаружено (кроме характера травм, разумеется!).

Разве что:

Все семеро – белые.

Все семеро – холостяки.

Все семеро – из восточных штатов.

И все семеро – внешне весьма привлекательны, судя по картинке, услужливо предоставленной компьютером по каждой персоналии.

Впрочем, не Фоксу Молдеру судить о привлекательности других мужчин. Он не гомик, чтобы обращать специфически-пристальное внимание на однополых: ка-акой милый!

Но что есть, то есть, – «великолепная семерка» объективно, что называется, не уроды (при жизни, а не после нанесения им травм, несовместимых с жизнью, разумеется).

Не здесь ли кроется причина превращения их в жертв? Холостяки – белые и привлекательные. Белые и привлекательные – почему холостяки? Геи?

Положим, Адонис Кастракис, Тэд Локридж, Мэйсон Кепвелл, и, с некоторой натяжкой Круз Кастильо – геи. Все-таки по роду занятий личности творческие. Но грузчик-такелажник и водопроводчик – определенно, не геи, а обыкновенные педерасты. Ну да то нюансы, важные в среде геев-педерастов!

Положа руку на сердце, Фоксу Молдеру начхать – хоть летающим фаллосом назовись, только на чужую задницу не претендуй. В конце концов, лучший источник, с которым Фоксу Молдеру доводилось сотрудничать, имел оперативный псевдоним Глубокая Глотка, но был сугубым натуралом по части сексуальной ориентации.

Однако, если эта самая «великолепная семерка» – гомики, то напрашивается вариант… В среде гомиков чувства-эмоции аффектированы, преувеличены, надрывны. Из чувства ревности готовы задушить про-ти-ивного – Отелло понуро курит в сторонке, а дедушка Фрейд хлопает в ладоши, подпрыгивает и радостно вскрикивает: «Я говорил! Я говорил!». И если окажется, что и подозреваемый Джордж Магулия нетрадиционно ориентирован… Он ведь тоже холост? Темпераментный мужчина Востока – и холост!.. Тогда мотив налицо. И отстри-гание у жертв гениталий вкупе с языком – логически оправдано. С точки зрения голубой логики, конечно. Мол, так не доставайся же ты никому!

– Он не гомик, Молдер. И семеро жертв Магулии – не гомики.

– Доподлинно?

– Доподлинно. Вот медицинские карты каждого из них.

– Жаль. Версия напрашивалась.

– У тебя и версия с чечено-грузино-греческими боевиками напрашивалась.

– Ну, извини. Один – один, Скалли.

Что-что, а на членов чечено-грузино-греческой организованной преступной группировки никто из жертв не тянет. Ни по роду занятий, ни по стажу проживания в США, ни по именам-фамилиям, наконец. Разве что Адонис Кастракис. Но – один в поле не воин. То есть бывает, что и воин, но строить версию по национальному признаку, на основании единственного проходящего по делу грека-почти-грузина – время терять.

Хотя… не странновато ли: подозреваемый – грузин Магулия, а в группе расследования – грузин Хачулия. Кучность малочисленного грузинского народа на квадратный метр страны Бога и моей не настораживает ли?

Не настораживает. Не должно. И даже не ирония судьбы, но всегдашняя американская сбалансированность.

Если ФБР разоблачает тайную организацию арабских террористов-смертников, то в составе оперативной группы непременно оказывается характерный смуглый-курчавый-носатый Ахмет-Омар-Курбан, завзятый пацифист.

Если ФБР ликвидирует разветвленную сеть наркоторговцев из этнических долбанных ниггеров, то в составе оперативной группы непременно оказывается ухоженный некурящий афроамериканец, ненавидящий рэп и пирсинг.

Если ФБР преследует русскую игорную мафию (специализация – «пьяница»), то в составе оперативной группы непременно оказывается российский стажер-увалень, присланный по обмену опытом, непьющий, столь не азартный, что даже за свой какой-нибудь доморощенный «Зенит» не болеет.

Если ФБР… Да не счесть примеров! Но сбалансированность – непременно. И не в угоду «мыльным» виртуалыцикам. Просто мир таков, каков есть. А он таков. Ксенофобии – гневное «нет»! И на каждую сложную гайку всегда есть болт с фигурной резьбой. И на Джорджа Могулию есть Цинци Хачулия. Диалектика, однако…

Однако диалектика диалектикой, но завтра с подозреваемым Магулией предстоит общаться не Хачулии, а спецагентам Молдеру и Скалли: «Уважаемый, вы – убийца-изувер? Нет? А тогда объясните, почему как только вас, уважаемый, упрятали за решетку, изуверские убийства прекратились, будто по мановению волшебной палочки. Прокомментируйте? Нет комментариев? Что ж, на нет и суда нет…»

Оно, конечно, в вопросе изначально заложена изрядная доля лукавства. Со времени обнаружения последней жертвы, Адониса Кастракиса, и заключения иод стражу подозреваемого, Джорджа Магулию, прошло всего ничего – двое суток. Но не ждать же еще три года, день за днем утяжеляя спуд косвенного доказательства: «Видите, уважаемый, сегодня опять не было изуверского убийства! И через неделю – не было. И через месяц. Год прошел – нету!.. Будем запираться или будем признаваться?!» Если подследственный неискушен в мелких хитростях профессионального дознавателя, то вполне может пойматься на элементарную уловку. М-м?

Впрочем, подозреваемый Джордж Магу лия вряд ли неискушен. Как-никак, отбыл срок в российской психушке, а там сурово спрашивают.

Ладно, утро вечера мудреней. Завтра видно будет.

Завтра-завтра, не сегодня.

А лучше бы сегодня. И тогда аргумент «ты изолирован – убийства прекратились» завтра имел бы некий вес. А так…

А как?

А так, что юноша бледный со взглядом горящим в ночи увлекся процессом – превращением дерьма в конфетку.

Дерьмо – битые бутылки, которых за полчаса ковыряния в мусоросборниках набирается с вагон и маленькую тележку.

Конфетка – финтифлюшки, идущие в сувенирной лавчонке по три доллара за штучку.

Юноша – стеклодув. Он этим на жизнь зарабатывает. Не ахти сколько, но все же лучше, чем хот-догами торговать или «сэндвичем» у секс-шопа озабоченных клиентов заманивать: «Только здесь и сейчас! Пальчик-с-мальчик!»

Прежде чем выдувать из стекла всяческие финтифлюшки, надобно довести до кондиции исходный материал. То есть стекло.

Берешь пустую бочку… такую, над которой граждане страны Бога и моей без определенного места жительства руки согревают, превратив ее в доморощенную печку..

Закатываешь бочку в пустующий дом на снос, предварительно удостоверившись, что там еще не обосновались на ночлег граждане страны Бога и моей без определенного места жительства.

Отыскиваешь на помойке детский тазик без дыр. В качестве варочного котла. Загружаешь в него битое стекло.

Водружаешь тазик-котел поверх бочки, в которой поддерживаешь равномерный костерок. И ждешь.

Вот оно, вот оно! Поплыло, поплыло. Не беспорядочная, разнокалиберная, многоцветная куча осколков – однородная густая тяжелая багровая масса. И помешиваешь, и помешиваешь. Еще немного, еще чуть-чуть, последний миг – он трудный самый! Тот миг, когда исходный материал доходит до кондиции, до нужной. И тогда подцепить текстолитовой трубочкой шмат «огненного киселя» и дуть-выдувать – хоть мышонка, хоть лягушку, хоть неведому зверушку, не снившуюся и кинокомпании Уолта Диснея!

Ожидание последнего мига требует полной сосредоточенности. Нет никого и ничего, кроме увесисто булькающего стеклянного варева! Следить, следить! Язык от усердия высунут. Пересохшие губы. Взгляд горящий – в зрачках отсветы из тазика. А бледен юноша, наверное, потому, что питается плохо. Сувенирная лавка торгует его финтифлюшками по три доллара, но он-то их туда оптом сдает по полтора. Грабеж среди белого дня, если вдуматься! Завтра надо будет поставить условие: или – или! Или по два, или… Не отвлекайся, юноша! Завтра будет завтра. Сегодня – не белый день. Темная ночь.

Темная ночь. Только брызги летят из котла, только жилка дрожит у виска, только жар опаляет. Нет никого и ничего…

…а есть! Тень в плаще с капюшоном. Гражданин без определенного места жительства погреться зашел? На огонек?

На огонек.

Сильная ладонь в резиновой перчатке, легшая на тощий затылок юноши.

Резкий толчок сверху вниз.

Вынужденный кивок – под гнетом мощной руки – лицом в огнедышащий таз.

– Не на… !!!

Бу-л-ль…

Телефон 911. Из сводки происшествий:

«…Рэм Орбитмзн – 18лет, белый, холост, род занятий – безработный, прож. – без опред. м. жит. Обнаружен в заброшенном доме на снос у опрокинутой бочки с застывшей стекловидной массой. Травмы, несовместимые с жизнью, – выжжены оба глаза и язык, отрезаны гениталии. Доставлен патрульными полицейскими в госпиталь Св. Терезии. Жив…»

Жив?!

Н-ну… постольку поскольку. Разве это жизнь – без глаз, без языка, без гениталий!

Но дышит?!

Еле-еле…

Исправительный комплекс (тюрьма) Лортон, штат Вирджиния

Все свободные люди счастливы по-разному. Все лишенные свободы люди несчастны одинаково. Потому что лишены свободы.

То есть там, внутри, за колючей проволокой, ограждающей заключенных от законопослушного населения, имеются, допустим, собственные местечковые градации – авторитет, мужик, обиженный… мало ли! Но счастья это им не прибавляет, просто упорядочивает степень несчастья.

Казалось бы, парадокс – несчастны одинаково, а степеней все-таки несколько. Парадокс мнимый. Чтобы убедиться в его мнимости, достаточно очутиться за решеткой и на своей шкуре испытать, и задаться риторическим вопросом: «Есть в жизни счастье?», – и ответить, как на духу: «Нет в жизни счастья!» Пусть тебя выпускают на прогулку во дворик, где и тренажеры для накачки мышц, и мячики баскетбольные от гиподинамии, и орава сотоварищей в тюремных робах для незлобивых разговорчиков о том и о сем – а счастья нет как нет. И немногим ты отличаешься от бедолаги, которому даже в таких (см. выше) маленьких радостях отказано, – карцер-одиночка, четыре стены, привинченная койка, глухая дверь с одним изумрудным глазком.

Джордж Магулия – в карцере-одиночке. Неадекватен, сказано. Буйный, сказано. Серийный убийца, сказано.

К вам посетители, Джордж Магулия!

Локальные сектора перекрыть, встречным прижаться лицом к стене!

Молдер и Скалли идут по коридору!

– О чем ты собираешься его спросить, Молдер?