Текст книги "Жена завоевателя"

Глава 12

Гвин продолжала разглаживать и оправлять платье. Голова у нее кружилась. От его вопроса она закружилась еще сильнее. Произнесенные хрипловатым мужественным голосом, в котором слышалось и раздражение, и попытка обуздать себя, его слова проникли ей прямо в душу, заявляя о том, чего он хотел.

И что она позволила бы ему сделать.

Она спрятала руки в складках платья и уставилась в землю. Ей не требовалось много времени, чтобы понять, что находиться в его объятиях опаснее, чем сражаться с врагами на пустынной большой дороге. Они могли причинить ей вред. Язычник же был способен проникнуть глубоко в тайники ее души и причинить боль.

А этого она боялась больше, чем насилия.

Гвин сглотнула. Ей следовало держаться подальше от него. Ночь была населена духами – лукавыми, шаловливыми, настойчивыми и бесцеремонными. Ей грезились королевские пиры и таинственные рыцари, осажденные замки и рукопашные схватки. И поцелуи. Обжигающие, страстные поцелуи, вкус которых проникал ей прямо в душу. Глубоко-глубоко. И опалял ее.

Надо было бежать от него как можно дальше.

– Что значит «что делать»? – огрызнулась она, и голос ее прозвучал так же раздраженно, как и у него.

Он улыбнулся, и в этой улыбке таилась опасность.

– Я имел в виду постоялый двор.

– А я аббатство.

– И ты настаиваешь на том, чтобы мы брели ночью по лесу до приюта монахов, рискуя встретить еще большую опасность? Это было бы глупостью.

Она выпрямилась и набрала воздуха в легкие.

– Говорите о себе, сэр-р.

Он бросил на нее мрачный взгляд.

– Я и говорю о себе.

Она выдохнула:

– О-ох!

– Сейчас не время спорить – где-то здесь бродит вожак вражьей стаи, а мы в круге его поисков, – добавил он сурово.

Слова его тотчас унес налетевший порыв ветра. Холодный, пахнущий дождем.

– Или же мы можем добраться до постоялого двора, обмыть свои раны, полечить твою голову, поесть и отдохнуть. И проснуться со свежими сил’Ами и в лучшем настроении.

Она скептически оглядела его.

– Не слышала, что в этих местах есть постоялые дворы. Он вздохнул.

– Я знаю, что есть.

Она стояла в нерешительности.

На фоне зелено-пурпурного леса силуэт Язычника выделялся четко и казался источающим опасность. И все же он был ее единственной надеждой.

– Поедем на твой постоялый двор.

Гриффин вздохнул с облегчением, взял в руки поводья и щелкнул языком, подавая знак Нуару.

Долгое время они двигались в молчании, ожидая, что кто-нибудь прервет его первым. Наконец она спросила:

– Куда ты меня везешь?

Он едва бросил на нее взгляд через плечо:

– Я уже говорил тебе, Гвиневра. На постоялый двор.

Она подняла бровь:

– Должно быть, ты сдерживаешь своего коня.

– Мы уже почти на месте.

– Где?

– Пригни голову, – скомандовал он и поднырнул под низко свисающую ветку.

Они оказались в середине прогалины.

Впереди возвышалось одинокое каменное строение, огромное, местами с искрошившимися стенами.

Несколько окон светились желтым светом – там горели свечи, но в целом сооружение выглядело мрачным и неуклюжим.

Он услышал, как за его спиной Гвиневра судорожно втянула воздух. Его жеребец запрокинул голову и принялся топтаться на месте.

– Спокойно, Нуар, – пробормотал Гриффин.

Она не сводила взгляда со здания.

– Мне показалось, ты обещал доставить нас на постоялый двор.

– Это и есть постоялый двор. – Он сделал ей знак спешиться.

– Гм! – фыркнула она.

Каждая мышца в ее теле болела. Осенний ветер холодил мокрые пальцы рук и ног.

– Ну так где же хозяева постоялого двора и почему…

Она не успела закончить фразу – заметила спешащего к ним человека. Язычник поторопился ему навстречу, и они стали тихо говорить о чем-то, но она не могла расслышать ни слова. Человек приблизился, взял Нуара под уздцы и повел в дальнее крыло здания.

Минутой позже из строения выбежали двое мужчин и скрылись в конюшне, а вскоре галопом выехали и умчались в лес. Проезжая мимо Язычника, они приветствовали его поднятием рук.

Язычник подошел к ней. Лицо его было хмурым и мрачным.

– Пойдем.

Он повернулся и зашагал к строению. Она буравила злым взглядом его удаляющуюся спину, но, похоже, он даже не заметил ее враждебности. А возможно, его не встревожило то, что она все еще осталась стоять. Он не обернулся и не замедлил шага.

И Гвин со вздохом последовала за ним, блуждая рассеянным взглядом по высокой, примятой дождем траве и прихрамывая, потому что от одного из ее башмаков оторвался каблук.

– Должно быть, делу вредит то, что они так далеко от большой дороги, – фыркнула Гвин громко и раздраженно.

– У них есть покровители, – последовал краткий и сухой ответ.

Она снова фыркнула:

– Как им повезло!

Гвин продолжала идти за ним, обхватив себя руками, пальцы ее при этом дрожали. Все представало в искаженном свете, и земля под ее ногами колебалась.

Что касается Язычника, то из обаятельного спасителя он превратился в опасного соблазнителя со сжатыми в ниточку губами. И это превращение пугало ее. Какие еще сюрпризы ожидали ее в этот вечер?

Начался дождь.

Глава 13

Он обрушился сплошным потоком, будто небеса устали держать свой тяжелый груз и решили сбросить эту ношу на тварей, населяющих землю. Небо прорезала внезапная вспышка молнии, а несколько мгновений спустя раздались раскаты грома, сначала усиливаясь, а потом постепенно ослабевая. Косые жесткие стрелы дождя низвергались с неба, бросая в глаза круглые, как дробинки, капли и попадая между складками одежды. Они вошли в дом промокшие до костей. С кончиков их пальцев стекала вода.

Отбросив со лба капюшон плаща, Гвин прислушивалась к голосам из-за стены, но никого не услышала. Из дальней комнаты доносились голоса, потом и они отдалились. Она заметила, что помещение было чистым и просторным. Даже лестница довольно широкая. Странно, что в поле зрения не появилось ни одного путешественника. И все же ей показалось это место вполне подходящим, чтобы провести ночь.

Из тени выступило маленькое женское лицо. Женщина смотрела на них так, будто не хотела, чтобы ее запомнили. Она улыбнулась Гвин, ответившей ей улыбкой, но при этом гостья почувствовала себя странно.

Потом женщина повернулась к Язычнику:

– Мил…

– Нам нужна ванна, – сказал он твердо, подталкивая Гвин к лестнице.

Остальную часть пути они проделали молча, преодолевая ступеньки в темноте, время от времени рассеиваемой светом фонарей в железных держателях, прикрепленных к стенам.

Их свет казался мягким и приветливым в отличие от мрачных теней. Тень Гвин на стенах сначала показалась низкой и приземистой, потом предстала перед ней длинной и угловатой, но все время она видела ее высоко над головой, а тень Язычника, идущего сзади, оставалась темным пятном.

– Вот эти комнаты, – сказал он, показывая ей на дверь справа.

Она резко остановилась:

– А где буду я?

– Здесь только эти покои.

Она предпочла не отвечать и не двигаться, пока он не задел ее бедром, обогнав, чтобы открыть дверь.

Кто-то готовился к его прибытию, и Гвин подавила вздох облегчения, войдя в покои. Комнаты оказались небольшими, но чистыми. К тому же им предшествовала прихожая, а дальше в темноте угадывалась спальня. Обитые ивовыми ветками стены отражали золотистое сияние огня в жаровне. На двух стенах были темно-красные гобелены.

Сквозь маленькую дверцу спальни, тоже завешенную выцветшим гобеленом, она смогла разглядеть постель, на которой громоздилась гора мехов. Гвин снова испустила вздох, чувствуя, как напряжение оставляет ее. Она покрутила шеей, расправляя затекшие мышцы.

– Сначала ванна, – сказал он.

Она подняла плечи:

– Что?

В дверь постучали. Язычник открыл ее, и в комнату проследовали слуги с круглой большой ванной и ведрами горячей воды. Как он сумел так быстро все организовать? Мгновенно ванна оказалась готовой, а в комнате остались только они с Язычником.

Гвин уставилась на ванну. Она не смотрела на него, потому что знала, что он неотрывно смотрит на нее и, что было еще хуже, при этом улыбается чувственной улыбкой. Но тут она услышала его шаги – он направлялся к двери.

– Сэр, могла бы я…

Звук шагов мгновенно затих.

– Вы говорили что-то о посыльном?

Она смотрела не на него, а на стену.

– Я могу это устроить. Гвин чуть повернула голову.

– Но ведь… отсюда далеко…

– Есть человек, который возьмется доставить ваше послание.

– О!

Пар от ванны поднимался к красным гобеленам на стенах. Гвин чувствовала присутствие Язычника за спиной. Он стоял молча, глядя на нее. Она прикусила нижнюю губу.

– Гвиневра!

– Что? – пробормотала она.

– Воспользуйтесь ванной.

Теперь все ее внимание привлекал край ванны, из которой поднимался пар. Она не могла оторвать от него взгляда.

– Вы… вы… Вы уходите? Дверь скрипнула, открываясь.

– Но я вернусь.

Она повернула голову – он уже исчез.

* * *

В дверь снова постучали, и она открыла. На пороге появилась улыбающаяся женщина, та самая, что приветствовала их, скрываясь в тени.

Она заговорила так тихо, что Гвин пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать.

– Он сказал, что вы передадите мне свое послание на словах.

Гвин благодарно улыбнулась:

– Пожалуйста, входите.

Они присели за стол. Странное это было ощущение – находиться в отдаленной гостинице. И никто не знал, где она. Окна были закрыты ставнями, снаружи темно, и потому она не могла сказать ничего о мире за предел’Ами этой комнаты.

Она отправляла весточку в Кэнтербридж, своей подруге Мэри и ее мужу Джону, лорду небольшого, но стратегически важного поместья, где намеревалась остановиться на обратном пути домой. Было маловероятно, но возможно, что король Стефан действительно продал ее фиц Майлзу, и, принимая во внимание, что на кону стоял Эверут, у нее было мало надежды на спасение.

Ей нужен канал связи. Джон Кэнтербридж – любимец короля Стефана и знает, что делать.

Она решила говорить медленно, взвешенно подбирая слова, чтобы сообщить о своем бедственном положении и при этом не открыть ничего важного и не поставить под удар ни свое послание, ни посланца и чтобы ни то ни другое не попало в чужие руки.

– Дражайший Джон, лорд Эндшир собирается взять меня в жены против моей воли, – произнесла она, – и напал на меня, когда я оказалась одна и без защиты.

Она посмотрела на свечу, потрескивающую на столе. Ее пламя было невысоким, но ярким.

– Милостью Божией и чудом я спаслась, но опасаюсь, что милорд наш король допустил это неслыханное насилие, хотя и не могу этому поверить. Не пошлешь ли ты ему петицию с моей мольбой о снисхождении и не испросишь ли у него аудиенции для меня? Сейчас моя величайшая надежда связана с аббатством Святого Альбана. Воспользуйся тайными тропами и по пути ни с кем не разговаривай, Джон. Судьба Эверута зависит от этого.

Женщина повторила в точности ее слова и ушла.

Гвин оставалось только надеяться, что ее друзья в Кэнтербридже поверят тому, что это послание в самом деле от нее, и не сочтут это ловушкой.

Она поразмышляла, не стоит ли передать с посыльной единственную вещь, находившуюся в ее распоряжении, которая вызвала бы уверенность в том, что устное послание действительно от Гвиневры де л’Ами, – клеймо для чеканки монет с изображением бутона розы, ставшее эмблемой Эверута, – но потом решила не делать этого.

Гвиневра знала, что в былые времена Эверут имел привилегию чеканить монеты для королевства, но в нынешние дни беззакония, насилия и грабежей, ставших приметой царствования Стефана, эта привилегия обернулась бременем и теперь монеты в «Гнезде» почти не чеканили. Но особое клеймо сохранилось.

В то время как другие лорды использовали в качестве эмблемы изображения вепрей, соколов и медведей, отец Гвиневры избрал дорогую сердцу его жены розу Эверута, цветущую дважды в сезон.

Такое клеймо украшало и крышку резной деревянной шкатулки, которую передал Гвиневре отец и повелел хранить как величайшую драгоценность, сказав, что там содержатся любовные письма, которыми обменивались они с матерью Гвин, когда он был в крестовом походе.

Гвиневра достала из войлочного мешочка шкатулку и приоткрыла крышку. Внутри лежали письма ее родителей. Она почтительно, как всегда, прикоснулась к ним, но на этот раз ее рука скользнула на дно.

Ее обдало холодом. О Господи! Эта вещь исчезла.

Ее сердце сделало скачок. В дополнение к шкатулке отец дал ей два ключа – золотой и серебристый. Его лихорадочная настойчивость и убедительная просьба сохранить их казались ей загадочными, потому что ни один из них не подходил ни к одной скважине во всем замке. Но ведь она дала ему обещание хранить их, стоя на коленях возле его смертного одра.

Теперь серебристый ключик исчез.

Дрожащими руками она перебрала пергаментные свитки и снова заглянула в шкатулку. Ключа не было. Она выпрямилась и села: кровь ее бешено стучала, мысли метались.

Должно быть, это случилось в лондонском доме: она уронила шкатулку, и ключик выпал.

Но почему у нее возникло такое ужасное чувство? Ведь это были обломки прошлого, не представлявшие особой ценности. А вот для отца они были важны, и потому у нее возникло ощущение невосполнимой потери.

Инстинктивно она дотронулась до своей юбки и принялась ощупывать металл, зашитый на внутренней стороне одежды. Золотой ключик по крайней мере был на месте.

Что означала потеря серебристого ключа?

Отец ее владел грамотой, что было необычным для воина, а мать научилась писать у него. И еще более необычным и странным было то, что отец ни за что не хотел обучить грамоте дочь. Так что письма оставались непрочитанными. Конечно, она могла бы попросить оказать ей услугу Уильяма из Файв-Стрэндс, сенешаля[5]5
  В Средневековье одна из высших должностей при дворе.


[Закрыть], своего старого сварливого друга, но Гвин остро чувствовала, что этого делать нельзя: письма не были предназначены для посторонних глаз.

Глава 14

Гриффин прокрался вниз по лестнице до центрального зала в доме, который никогда не был ни постоялым двором, ни гостиницей. Лет девяносто назад, как раз перед вторжением Вильгельма Завоевателя, это была древняя саксонская крепость, предназначенная для дозора. С тех пор она утратила свое первоначальное значение. И все же в ее стенах обитали люди, замышлявшие свержение королей, – люди вроде Гриффина и его рыцарей, взращенные на полях битв Нормандии.

Когда Гриффин вручил поводья Нуара солдату, который поспешил выйти и встретить его, он послал с ним весточку своим людям, чтобы собрались через полчаса в главном зале.

Двенадцать мужчин и женщин сидели вокруг огромных, грубо сколоченных дубовых столов и отдыхали, наслаждаясь теплым элем. В центре зала стояла жаровня с горящими угольями, а на каждом столе – по три-четыре свечи, укрепленные в лужицах застывшего воска, что позволяло им стоять вертикально.

Гриффин кратко сообщил им о событиях на континенте, о встрече и договоренности с Бомоном, что сейчас было, пожалуй, самым важным, и, наконец, рассказал о несостоявшемся похищении девушки, которое он предотвратил в сражении на мечах с людьми Эндшира, и о последующем ее спасении.

– Так они все убиты? – спросил нормандский рыцарь Дамелран.

Гриффин медленно отвел глаза от огня и окинул взглядом комнату.

– Не все, – ответил он. – Де Луд только ранен.

– Это утешает, – заметил рыцарь язвительно, поднимая кружку, чтобы сделать еще один глоток.

Гриффин ответил ему жестким как кремень взглядом:

– Разумеется.

Он оглядел комнату, полускрытую в тенях и наполовину освещенную огнем жаровни, и помрачнел.

– А что сделали бы вы на моем месте? Оставили ее в руках бандитов?

За этим заявлением последовали переглядывания, сменившиеся молчанием, продолжавшимся не менее двух минут. Гриффин с мрачным видом оглядел товарищей.

Всем им он без опасения доверил бы свою жизнь. Но ни с кем из них не стоило делиться подобными сведениями. Они готовы были понять это превратно и потешаться над этим.

Мужчины хлопали друг друга по спине и поднимали кружки, салютуя ими. Александр, второй по рангу рыцарь после Гриффина, молча наблюдал за ним. Он единственный не присоединился к веселью. Гриффин перехватил его взгляд и пожал плечами. Александр покачал головой и сделал глоток эля. Остальные оставались в игривом настроении.

Гриффин свирепо оглядел соратников.

– Как я сказал, она была в опасности.

– Но не в такой, как мы, когда Эндшир начнет искать призрачного рыцаря, появившегося невесть откуда и увлекшего его невесту неизвестно куда, – заметил Эрве Фэрез, анжуйский рыцарь.

– Согласен, – послышался низкий спокойный голос Александра.

Гриффин покачал головой.

– Мы оставим этот приют на рассвете, а Англию – через два дня. На следующее утро будем в Нормандии, и там Эндшир нас не побеспокоит.

– Возможно, и нет, Язычник, – проговорил Александр, – но какое это имеет значение? Сейчас она в нашем лагере. Что, если она проведает, кто мы и каковы наши цели?

– Она этого не узнает. Завтра утром она проснется, найдет дом опустевшим и отправится восвояси.

Он оглядел комнату и покачал головой, отчаявшись убедить их.

– Все, что от нас требуется, это не замечать, что среди нас оказалась эта женщина. Неужели мы не способны на столь простое благородное действие?

Все наконец успокоились и замолчали. Гриффин отошел в глубь комнаты, где за столом сидел Александр, и опустился на скамью напротив.

– У тебя есть что сказать мне? – спросил он резко.

– Да.

– Так я и думал.

Он плеснул эля из кувшина в деревянную кружку, которую Александр пододвинул ему, расстегнул пряжку кольчуги на плече, и тяжелый клапан опустился ему на грудь. Потом поставил ногу на скамью, оперся локтем о колено и уставился на огонь.

Был слышен шум дождя, барабанившего в окна и стены, От жаркого огня по комнате распространялся запах подсыхающей кожи, старой соломы и дыма.

Огонь отбрасывал трепетные блики, а бормотание мужчин становилось все тише, по мере того как они начинали клевать носом и засыпали.

Гриффин сделал большой глоток эля, вытер рот тыльной стороной руки и посмотрел на Александра, подняв бровь в безмолвном вопросе.

Александр отвел глаза.

Гриффин пожал плечами.

– Чувствую, что я должен объясниться. Утром я провожу ее, и с этим будет покончено.

Александр вытер пальцем со стола влажный круг – след от кувшина с элем.

– Неужто будет покончено?

– Я не первый раз в жизни встречаю женщину, Алекс. И, – добавил он сердито, – не впервые веду себя как положено рыцарю. Некоторые из тех, с кем я знаком, – он со значением взглянул на друга, – повели бы себя точно так же.

– Да, но у тебя особое положение. У тебя есть более важные дела. Все, что от них отвлекает, лишнее.

На дальней стене заплясали тени от огня, горящего в жаровне.

– Зачем она здесь? – спросил он, понизив голос. – Я в самом деле хочу получить ответ, Гриффин. Что происходит?

Гриффин отвел глаза:

– О чем ты беспокоишься, Алекс? Ты меня знаешь. Наступила тишина, которую нарушало только потрескивание огня.

– Тебя я знаю, Гриффин. Я не знаю ее.

Он молча вертел в руках кружку.

– У тебя предназначение, Гриффин. Ты продолжатель дела, кровный родич. Хранитель. Наследник.

Он посмотрел в непреклонное лицо Гриффина и покачал головой:

– Не мне тебя убеждать или учить уму-разуму.

– О, неужели? Тогда почему ты снова и снова говоришь об одном и том же?

Лицо Александра обрело жесткость.

– Потому что тебе предназначена особая роль – охранять сокровище. Или ты так не думаешь?

Гриффин подался вперед, перегнувшись через стол:

– Я скажу тебе, что думаю о святых сокровищах, Алекс, – ответил он, понизив голос. – Я убежден, что действиями людей руководят алчность и страх. Люди редко воюют из добрых или великодушных побуждений. И хотя иногда они защищают святыни, легенды о скрытых сокровищах побуждают их к действию сильнее, чем все остальное. Я не приемлю того, что делается из чувства алчности.

Он откинулся на спинку скамьи и провел рукой по волосам:

– Я не хочу, чтобы люди служили неправому делу.

Он окинул комнату внимательным взглядом. Распростершись вокруг огня, его спящие соратники казались отсюда бесформенными грудами одежды. Дождь барабанил по ставням.

– В твоих жилах течет древняя, тысячелетняя кровь, Гриффин, – спокойно произнес Александр. – Это слишком веский аргумент, чтобы пренебрегать им. Твоя жизнь не принадлежит тебе одному.

Пальцы Гриффина сжали кружку.

– Знание этого у меня в крови. Но моя древняя кровь не застыла, как тысячелетняя каменная лава. Во мне бьется живое сердце.

– Ты Хранитель, Гриффин, – продолжал говорить Александр, и в голосе его зазвучала гордость.

Гриффин поднял на него глаза.

– А ты Наблюдатель, Алекс. Смотри в глубину. Твоя задача – наблюдать не со стороны.

Лицо Александра стало суровым:

– Да, я Наблюдатель. Я защищаю тебя и тем самым исполняю свой долг.

На лице Гриффина появилась улыбка:

– Можешь называть это долгом, если хочешь, Алекс. Каждый из нас сделал свой выбор.

– Но разве твой выбор в том, чтобы отвергать свою судьбу со дня смерти твоего отца?

– Нет, – тихо ответил Гриффин. – Отвергнуть судьбу невозможно.

Ничто не могло изменить судьбу того, кому надлежало стать тем, кем было стать предначертано. Даже если он попытался бы избежать этого. Гриффин знал, что хранившиеся в подвалах Эверута сокровища имели власть развращать и разрушать. И эта разрушительная сила была настолько мощной, что повергла королей на колени. Эта сила почти сокрушила его отца и Жонесса де л’Ами, павших под бременем алчности.

Об этих сокровищах говорилось едва слышным шепотом на тайных сборищах тех, кто только подозревал об их существовании, но слухи о них не прекращались. Они распространялись в Египте, в Лангедоке, в Иерусалиме. Никто не знал наверняка об их существовании, не говоря уже о местонахождении.

Никто не подозревал, что они бесславно таятся в отдаленном донжоне замка, лишенные дневного света.

И он, Гриффин, их Хранитель.

Он уставился на столешницу, видя на ней не текстуру старого дуба, а безумное от ярости лицо отца. Он не хотел стать похожим на Кристиана Соважа – жестоким, греховным, бесплодным и сокрушенным алчностью.

Неужели ему предстоит подобная участь? Он не хотел ее. – Гриффин, – вторгся в его мысли голос Александра.

Он резко поднял голову и теперь неотрывно смотрел на своего давнего товарища. Александр дотянулся до него и сжал его руку.

– Не знаю, почему ты вообразил, друг, что наши желания имеют значение, – сказал Александр почти печально. – Ты то, чем сделали тебя время и происхождение, – наследник Карла Великого. И несешь это бремя. Ты Хранитель Святого Грааля. И к добру то или к несчастью, но мы уповаем на тебя, Гриффин.

Тот вырвал руку.

– Называй меня Язычником, пока она поблизости. И вышел из зала.