Текст книги "Проклятие неудачного четверга"

Глава 11
В которой у меня в пузе грохочет бум

Пока Финрик вёл меня через узкие и мрачные туннели под городом, я мог думать только об одном. Неужели я никогда не смогу извиниться перед отцом за наш последний разговор? Неужели он погиб от лап тролля и последнее, что запомнил в жизни, были жестокие слова сына? Я думал обо всём этом и ещё о том, что я очень голоден. В последний раз я ел после пятого урока, а это было семь часов назад. Для Бельмонтов это равносильно трёхдневному голоданию.

Мы завернули за угол и вышли в огромный подземный коридор, похожий на старый туннель метро, только без рельсов. По сторонам по-прежнему тянулись двери, но их становилось всё меньше. Казалось, что туннель уходил в бесконечность. Пол под ногами стал жёстче и теперь был больше похож на естественный.

Финрик наконец остановился перед дверями. Это были старинные, массивные и мрачные двери, крест-накрест пересечённые чугунными планками. Крякнув, он потянул одну из створок. Петли громко взвизгнули, но их заглушил громкий шум, который доносился по другую сторону.

Мы вошли в такую просторную подземную пещеру, что в ней свободно разместился бы стадион «Ригли Филд». Всё пространство было разделено на несколько маленьких альковов, отходящих от большой центральной комнаты. Над каждой отдельной нишей нависал высокий неровный каменный потолок, под которым метались тени, отбрасываемые тусклым светом горящих факелов, висевших на стенах.

Вокруг нас возились сотни детей всех возрастов. Их голоса гулко отражались от свода пещеры и каменных стен, как в концертном зале.

В небольшой нише у двери стояла современная мебель. Вокруг деревянного кофейного столика стояли стулья и кожаные диванчики. В самом конце я увидел стол для пинг-понга, бильярд и настольный футбол. Возле них толпились дети, громко перекрикивая друг друга. Остальные сидели на диванчиках и оживлённо болтали.

Другая часть пещеры оказалась современной игровой площадкой. В дальнем её углу виднелся вход в настоящую пещеру, частично заполненную прозрачной родниковой водой. Вокруг толпились дети с верёвками, кирками и шлемами. Они так радовались, как будто спелеология была чем-то вроде увлекательной настольной игры.

В ещё одной части пещеры располагалась небольшая металлургическая мастерская – тут были каменные чаны на блоках, наполненные огненным расплавленным металлом, а также несколько железных наковален с молотами и другими инструментами на стойках. Мальчишка не старше десяти лет осыпал пол искрами, стуча молотком по раскалённой полоске металла. Со смесью изумления и неожиданной зависти я понял, что он куёт меч.

Кроме этого в пещере был угол с алхимическим оборудованием – мензурками и флаконами, десятками бутылок и мешочков с различными красочными химикатами и порошками – и небольшая секция, где несколько детей выдували стекло в разные формы.

Похоже, всем им было очень весело, и они либо не знали, либо предпочитали не думать о том, что менее часа назад тролль напал на другого гнома.

– Что это? – спросил я у Финрика.

– Тут дети гномов проводят большую часть свободного времени, – ответил он. – По-моему, сейчас это место называют Арена. Сотни поколений молодых гномов обучались здесь искусству быть настоящими гномами. Они приходят сюда, когда их постигает разочарование в современном мире, а такое часто случается. В общем, когда Совет закончится, я вернусь сюда.

Финрик закрыл за собой дверь.

Большинство детей даже не обратило внимания на моё появление. Неудивительно, потому что пещера была очень просторной. Но трое детей, сидевших на диванчике, улыбнулись и помахали мне рукой, как будто мы давным-давно знакомы.

Я поколебался, решив, что они обознались, но ребята продолжали махать, поэтому я неуверенно пошёл в их сторону, вытирая о брюки вспотевшие ладони. Последние два года только Эдвин проявлял ко мне симпатию, и я уже успел забыть, что это такое.

Там сидели девочка и два мальчика примерно моего возраста. Они казались обычными детьми. По-моему, они и были обычными детьми, если забыть, что они (якобы) были гномами.

– Ты, наверное, только что узнал, – сказала девочка. – Видел бы ты своё лицо…

– Когда тебе восемнадцать, это как-то легче воспринимается, – добавил один из мальчиков. – Так нам объясняли, и поэтому некоторые родители тянут. А вот мы всё знали с самого рождения.

Я плюхнулся на диванчик напротив них, всё ещё слишком уставший и сбитый с толку, чтобы разговаривать. Они, похоже, всё понимали и не докучали, позволив мне посидеть и привыкнуть.

У девочки были серебристо-лиловые волосы, которые были завиты с одной стороны и коротко подстрижены и растрёпаны с другой. Она больше походила на участницу какой-нибудь популярной панк-группы, чем на девочку, которая будет зависать в мрачной пещере с кучкой гномов. Один из мальчиков был очень на неё похож, и я решил, что они наверняка близнецы. Длинные жёсткие пряди его волос были всклокочены и делали его похожим на безумного учёного, на нём была самодельная туника с потрёпанными краями и верёвочным шнуром вместо пояса, толстые шерстяные штаны и мягкие потёртые кожаные сапоги. Третий подросток был самым высоким и худым, хотя и не выше среднего роста. У него были короткие чёрные волосы и резкие черты лица, которые придавали ему серьёзный интеллигентный вид.

Меньше всего он был похож на гнома, скорее на мечтательного героя из подросткового фильма.

– Ответствуй корней твоих истоки, простолюдин новоприбывший, – произнёс парень с растрёпанными волосами в сельской одежде. – Або коего рода кровь жилы твои наполняет.

Я уставился на него, открыв рот, и решил, что это, наверное, у него такое своеобразное гномье чувство юмора.

– Не обращай внимания на моего брата, – сказал девочка. – Он просто спрашивает, откуда ты и кто твоя семья.

– А почему он так разговаривает? – спросил я.

– Язык, испокон бывший, память твоя не хранит, – ответил мальчик, выпячивая вперёд грудь.

– Это настоящий язык гномов, – пояснила девочка. – Вернее, это максимально, как нам кажется, приближенный к оригиналу перевод на современный язык. Письменных источников на гномьем языке осталось мало, да и те, что сохранились, далеки от оригиналов.

– Кому вообще нужен забытый язык? – спросил я.

– Ну, нашей семье… – замялась она, как будто ей было стыдно. – Мой отец – упёртый гном, что на деле означает, что он уверен, что мы должны делать всё так же, как гномы в далёкую эпоху Земли отделённой. Папа считает, что гномы должны жить отдельно, по своим правилам.

– А как же ты? – Я осёкся и посмотрел на её современную причёску и одежду.

Она засмеялась. Наверное, это был самый очаровательный смех, который я когда-либо слышал. Как будто она одновременно хихикала и гоготала в голос, отчего мне самому захотелось рассмеяться вместе с ней.

– В отличие от брата, я не купилась на всё то, что вбивал нам в голову отец, – пояснила она. – Именно поэтому я вообще отказалась от мяса и прочих животных продуктов, к великому огорчению и стыду моего отца.

– А серьёзно, кто-нибудь слышал о гномах-вегетарианцах? – со смехом спросил темноволосый парень. – Сколько ещё растений должны пасть жертвой твоих предрассудков?

Девочка протестующе ухмыльнулась и закатила глаза. Совершенно ясно, что ей было ни капельки не стыдно за свои убеждения.

– Но ты так и не ответил, – обратился этот парень ко мне. – Откуда ты и из чьей семьи?

– Ну, я живу тут… В смысле в Бриджпорте, – начал я дрожащим голосом. И сам удивился своему волнению, особенно тому, что мне отчаянно захотелось понравиться этим ребятам. – Мой отец… Тревор Бельмонт.

– Ой… – По выражению их лиц я понял, что они уже в курсе нападения на магазин.

– Мне очень жаль, – сказала девочка. – Твой отец действительно удивительный гном.

Я не ответил, потому что мне стало стыдно от её слов. Меня смутило даже не столько то, что она назвала его гномом, а то, с каким уважением она назвала его удивительным.

Я промолчал, потому что странно было слышать такое про своего отца. Даже Эдвин, самый преданный папин поклонник, считал его скорее чудаковатым и милым, а вовсе не удивительным и выдающимся. Когда я услышал такое о своём отце, боль потери стала ещё сильнее – такой сильной, что защемило сердце.

– Кстати, у меня нет простолюдинского имени, – сказала девочка. – Видишь ли, папа абсолютно уверен…

– Простолюдинского имени? – перебил я.

– Ах да, прости, – сказала девочка. – Всё время забываю, что ты только сейчас узнал обо всём. У большинства гномов есть два имени. Первое – настоящее, исконно гномье, и второе – простолюдинское, которое семья использовала, чтобы смешаться с современным обществом.

– Ни у кого из нас нет такого имени, – добавил темноволосый мальчик. – Мои родители тоже традиционные гномы – они никогда не верили в смешение с современным обществом. Поэтому мы узнали о том, что мы гномы, в детстве, а не в восемнадцать лет. То есть именно тогда, когда узнал бы и ты, если бы не…

Я подождал, пока он подберёт нужные слова, чтобы сказать: если бы на твоего отца не напало и не взяло в заложники мерзкое чудовище, которое до этого считалось вымершим.

– Мы никогда не ходили в обычную школу и почти не общались с обычными детьми, – рассказала девочка. – Большую часть жизни мы проводим здесь, под землёй, обучаясь древним искусствам гномов. У нас, как бы это сказать, домашнее обучение.

– Значит, Грег Бельмонт – ненастоящее моё имя? – спросил я, чувствуя, что к горлу подступает отчаяние.

Это могло означать только то, что вся моя прежняя жизнь была сплошным обманом.

– Именно, – сказала девочка. – Настоящая гномья фамилия твоего отца – Пузельбум. А твоё полное имя – Грегдруль Пузельбум. И ты происходишь из одной из самых отважных семей гномов за всю нашу историю.

Глава 12
В которой встречаются Светобойцы, Луноречивые и Пузельбумы

После того как я несколько мгновений пытался переварить (ха-ха) новость, что я Пузельбум (не забудьте про Грегдруля), они представились.

Девочку звали Арийна (Ари) Светобоец. Её странного брата – Лейкленд (Лейк) Светобоец. Высокого тёмноволосого парня звали Иганом Луноречивым.

Они пояснили, что традиционные имена гномов происходят от древних семейных ремёсел или знаний. Ари и Лейк Светобойцы происходили из ветви гномов, которых считали лучшими кузнецами оружия в Земле отделённой.

– Фамилия Светобоец берёт своё начало от того яркого и чистого света, который высекали орудия наших предков, когда они ковали самое превосходное оружие из всех, что гномы, люди или боги держали в руках, – пояснила Ари. – Говорят, что искры были столь яркими, словно Светобойцы ковали само солнце. Наш предок Кайсил Светобоец выковал трезубец Посейдона из цельного куска железной руды с прожилками натурального золота.

– А что насчёт Луноречивого, – спросил я Игана.

– Моим предкам не было равных среди гномов в искусстве переговоров, – ответил Иган и его голос изменился, как будто говорил не мальчик, а профессиональный диктор. – Мы политические лидеры. Моя семья неизменно занимала высокие посты в древнем правительстве гномов. Обаяние и харизма неведомы большинству из нашей расы. В древней Земле отделённой была присказка, что даже самый убедительный из гномов не сможет продать флягу воды умирающему от жажды богачу в пустыне. Историю возникновения моего имени как легенду передают из уст в уста.

– Давным-давно, мой предок Макгрумлин обратился с речью к луне. К той луне, что дарила серебристый чарующий свет лишь дважды в году. Макгрумлин убедил её открывать свой лик двенадцать раз в год в обмен на головы двенадцати горных козлов, двух варёных гусей и пирог с мясом… С тех пор ему воздают хвалу за это.

Я задумчиво кивнул, стараясь не обращать внимания на невозможность всего того, о чём они только что рассказали. Ведь я сам сидел в подземной пещере, где дети мастерили оружие, смешивали зелья и ради забавы занимались спелеологией. Поэтому проще было кивнуть и принять всё как есть. Я всё ещё не знал, стоит ли всему этому верить. Но я с удивлением понял, что мне очень хочется поверить. Тут меня охватило волнение от того, что я могу оказаться частью чего-то невероятного и значительного – наконец-то узнать, что я не просто ребёнок из семьи неудачников, которым только и оставалось, что смириться и нести своё проклятие с широкой и глуповатой улыбкой. Тут же был совершенно новый и неизведанный мир, мир, который принимал меня и в котором были те, кто готов (а вдруг?) подружиться со мной.

– А что насчёт моего имени? – спросил я, недоумевая, как так случилось что моя фамилия самая непривлекательная из всех гномьих. – Как вы там сказали? Брюхобух?

– Пузельбум, – поправил меня Лейк.

– В Земле отделённой существовала легенда, которую рассказывали детям с самого появления письменности, – сказала Ари. – Легенда о самом известном из твоих древних предков. Мэддоге Пузельбуме.

Она повернулась к Игану, который, видимо, лучше всех умел рассказывать.

– Говорят, – начал Иган с утончённой улыбкой, – что Мэддог был столь яростен в бою и столь отважно бросался на войска, значительно превосходящие его собственные по численности и вооружению, что в утробах его недругов разгоралось пламя, а в утробах его союзников – буря. Громы и молнии, бушевавшие в их животах, толкали их на подмогу, потому что они не могли просто стоять и смотреть, как Мэддог в одиночку одолевает целые армии, позабыв о собственной безопасности. Он вёл в битвы десятки батальонов с куда меньшим числом воинов, чем у противников, и тем не менее они всегда выходили победителями.

Мне смешно было даже представить, что наша семья происходила из бравых и бесстрашных воинов. Я видел, как отец обращался с топором сегодня вечером, и «легендарный» было бы последним словом, которым можно было его описать. Со стороны казалось, что он пытается прихлопнуть муху старой покрышкой от грузовика. Чудо, что он не отрубил голову сам себе.

– Правда, – продолжил Иган, – болтают, что на самом деле фамилия была дана Мэддогу за его склонность к… эм-м… метеоризму. Говорят, что у него всегда в животе бушевала ядовитая буря. Есть даже легенда, что однажды от ветров, которые он пустил, объевшись ветчины и бобов, увяло целое поле цветов.

Ари хлопнула его по руке.

– Но ты должен знать, – поспешно добавил Иган. – Что не важно, как возникла ваша фамилия. Никто не оспаривает её боевую доблесть.

– А вы знаете, какой была фамилия моей мамы до того, как она стала Пузельбум? – спросил я.

– Что? – воскликнула Ари. – Ты что, считаешь, что она просто собственность, которой владел твой отец?

– Чего? – переспросил я, недоумённый и смущённый.

Иган только улыбнулся, а потом пояснил:

– У нас женщины не берут новую фамилию после вступления в брак. Гномы всегда превозносили женскую силу и их индивидуальность. Со времён Земли отделённой мы никогда не относились к ним как к собственности. Какая невозможная дикость и бессмыслица менять фамилию после того, как ты нашёл спутника жизни! У гномьих женщин есть достоинство, и они гордятся тем, кто они.

– Твоё имя – это часть твоей индивидуальности, – добавила Ари. – Это то немногое, что никто никогда не сможет у тебя забрать. Мы, конечно, не видели твою маму, но много слышали о ней.

– Она происходила из древнего рода усилителей оружия, – сказал Иган. – Гномов, которые варили зелье и творили заклятья для оружия и воинов, чтобы усилить их способности в битве, ну и такое прочее. Её имя было Данаэрра Секирвар.

Я кивнул, пытаясь осознать тот факт, что в моей семье не было Бельмонтов – фамилии, которую я долгое время считал проклятой.

В химическом алькове пещеры раздался небольшой взрыв. Я вскинул голову, боясь, что произошло новое нападение. Но увидел всего лишь смущённого ребенка, покрытого чёрной сажей, у которого в руках была мензурка и над которым смеялись все друзья.

– Мой отец всегда уверял меня, что Бельмонт – проклятая фамилия, – сказал я. – Он что, всё выдумал?

Они рассмеялись.

Было так необычно здорово, что они смеются вместе со мной, а не надо мной. Раньше, скажи я что-нибудь столь же (по-видимому) невежественное, то меня бы осыпали градом насмешек и подколов.

– Не совсем, – сказал Иган. – Твоя семья проклята. Только по-особенному.

– Как это?

– Наши тоже, – пояснила Ари с улыбкой.

– Ага! – воскликнул Лейк, выбросив в воздух обвиняющий палец. – Народ наш исторически знатен тем, что печали поражений и утрат наследовал.

– Гномы-неудачники, – перевёл Иган. – Это наша судьба. У нашего народа есть склонность к… как бы это лучше сказать… к неудачам.

Я вспомнил о некоторых неутешительных историях, которые Данмор рассказывал мне совсем недавно. Видимо, его подкосило известие о том, что моего отца взяли в заложники. Вообще-то, мне следовало огорчиться тому, что теперь я, оказывается, принадлежу к группе вечных неудачников, но я, наоборот, успокоился.

– Но в последнее время удача, кажется, вернулась к нам, – восторженно сказала Ари.

– Ты о чём? – спросил я, решив, что не стоит напоминать ей, что мой отец в плену у троллей и, может быть, уже мёртв, и это как раз полностью укладывается в привычный мне жизненный уклад с неудачами.

– Блистательный бердыш, Кровопийцей наречённый, среди руин эпох прежних найден, – сказал Лейк. – Шесть седьмиц тому в Нидерланадах дал знать о себе, сокрытый и найденный потомками средь праха братии нашей ушедшей эпохи древней.

Я приподнял бровь.

– Гномы-шахтёры недавно обнаружили давным-давно утерянного Кровопийцу, – перевёл Иган. – Говорят, что это самый сокрушительный из всех топоров, созданных гномами. Говорят, что он непобедим, хотя тоже несёт на себе проклятие. Легенды утверждают, что он сам взывает к выбранному им воину…

– Кровопийца, – сказал я медленно, и всё встало на свои места – именно так Данмор называл топор, которым отец отбивался от тролля. – Отец принёс его вчера домой.

– Ты видел Кровопийцу! – воскликнул Иган. – Сам? Своими глазами?

Они все подались вперёд от восторга.

– Да, и даже не раз, – ответил я.

Они восхищённо ахнули. А я сидел и думал об этом топоре. И о том, как он говорил со мной телепатически. Несколько раз. Как в легендах, о которых рассказывал Иган.

Внезапно у меня перехватило дыхание. Только теперь мне стало ясно, как бы мне хотелось, чтобы всё это оказалось неправдой. До сих пор я не воспринимал происходящее всерьёз. Я просто плыл по течению, согласно кивал, как будто это всего лишь игра моего воображения. Меня так увлекла необычность всего вокруг и возможность приобрести новых друзей, что я забыл о главном: мой отец в лапах у тролля.

Теперь было ясно, что это не сон. Это всё всерьёз. И голос Кровопийцы у меня в голове тоже. И моё обращение в камень сегодня днём. И тролль, напавший на МЕДИПО. И это значит, что не стоит ждать, что я скоро «проснусь». Единственное, что мне оставалось, – бежать прочь из этого сумасшедшего дома.

– А отсюда можно… выйти? – спросил я.

Ари показала на дверь.

– Нет, в смысле вообще отсюда… из Подземелья, – уточнил я. – Хочу глотнуть свежего воздуха.

Иган кивнул:

– Поверни направо и иди по туннелю до конца, – сказал он. – Там увидишь несколько старых каменных лестниц. Дальше, я думаю, сам разберёшься.

– Понял, спасибо, – сказал я, вставая. – Спасибо вам. Ну, за то, что поговорили и всё такое. До скорого!

Конечно, я и не собирался возвращаться. Пусть я на самом деле гном, но не мог я просто так сидеть под землёй и восхищаться мечами, когда мой отец пропал без вести и, возможно, именно в эту минуту горный тролль добивает его.

Я найду папу, чего бы мне это ни стоило.

Глава 13
В которой я так и не стал великим драматургом

В такое время я мог пойти только в одно место – домой к Эдвину. Или, как я про себя называл его, Замок Алдаронов, потому что он больше напоминал не обычный дом, а королевский замок, который случайно затесался среди других домов на одной из самых крупных улиц Чикаго. В спальне Эдвина размером со спортзал мог запросто уместиться весь мой дом.

Наверное, была уже почти полночь, когда я добрался до дубовых дверей, в которые упирались ступеньки их крыльца. И был очень рад, что дверь открыл мой друг, а не кто-нибудь из его родителей или любопытных слуг.

– Грег? – удивился Эдвин. – Я звонил тебе в магазин и домой, наверное, сотню раз, но никто не отвечал. Что случилось?

Я попытался внятно выразить всё случившееся, но вместо этого издал лишь слабый вздох.

Эдвин покачал головой и отступил в дом.

– Заходи. Пойдём в мою комнату, – сказал он.

– А родители дома? – прошептал я, идя за ним следом.

– Нет, – ответил он. – Они заскочили вчера на полчасика, чтобы расплатиться с диджеем и заказами для моей вечеринки. Да и в последнее время они так много работают, что почти переехали в наш пентхаус в центре.

У родителей Эдвина было три дома в Чикаго: вот этот замок в северо-западной части, огромный пентхаус недалеко от Золотого побережья и просторное поместье на берегу озера Эвастоун.

Но Эдвин всегда уверял, что на работе они проводят больше времени, чем во всех трёх домах вместе взятых.

Я вошёл в комнату Эдвина, которая занимала почти половину бескрайнего четвёртого этажа в Замке Алдаронов. Когда мы поднимались по лестнице, его кот, мимо которого мы прошли, выгнул спину и зашипел на меня. В комнате Эдвина был шкаф, в котором запросто можно было поселить не одну футбольную команду. Две лестницы. Одна вела в зону отдыха с комнатой для гостей, где я спал, когда ночевал у Эдвина. Другая – на крышу, где был бассейн.

– Прости, если разбудил, – сказал я.

– Я не спал, – ответил Эдвин. – На самом деле я очень волновался за тебя… Потому что после всего, что произошло в школе, до тебе ещё и не дозвониться…

Я кивнул, не зная, что стоит рассказать ему. В первую очередь потому, что Эдвин – мой единственный друг, и мне казалось, что после моего рассказа он решит, будто я окончательно спятил и от меня нужно держаться подальше. А кроме этого, чем дальше я уходил из Подземки, тем больше сомневался, что всё это произошло на самом деле. Хотя и знал, что это самообман.

Тут до меня дошло, что всё это время я что-то бормочу. Вслух. Но что я там набормотал – понятия не имею.

– Грег, успокойся, – сказал Эдвин. – Ни слова не понял, что ты тут наговорил. Что случилось в магазине? На него напали? Ограбили? Ты что-то там сказал про… троллей?

Его взволнованный взгляд успокоил меня. С ним мы делились всем чем угодно. Вот почему мы и стали друзьями. И поэтому я сразу перешёл к главному.

– Эдвин, я гном, – сказал я.

Он моргнул пару раз.

Мне казалось, он скажет: «Да ладно, Грег. Не льсти себе, ты гораздо выше».

Или будет смеяться надо мной, потому что я заявился к нему среди ночи растрёпанный и запыхавшийся, чтобы в самый ответственный момент вдруг выдать такую необычную шутку, достойную короля комедий.

Но вместо этого Эдвин просто сказал:

– Грег, я знаю, что ты гном. И всегда это знал.

– Что? – кое-как вымолвил я. Худший ответ, который только можно было придумать. – В смысле… не понимаю… как так?

– Грег, – ответил Эдвин спокойно. – Я – эльф. Поэтому я всё знал.

Я был готов к любому ответу, но такое мне в голову не приходило.

– А почему ты не рассказал мне? – спросил я раздражённо. – Как ты мог скрывать такое от меня? Ты все это время знал правду, а я даже не догадывался.

– Не хотел вмешиваться не в своё дело, – ответил Эдвин. – Во многих семьях у эльфов и гномов принято держать это в тайне, пока ребёнку не исполнится шестнадцать или восемнадцать лет. И все семьи по-разному к этому относятся. Мне казалось, что надо уважать мнение твоего отца. Мне не хотелось, чтобы вы поссорились из-за этого.

– Из-за чего? – спросил я сердито. – Я хочу сказать, он мой отец, а ты мой лучший друг. Почему ты встал на его сторону?

– Я не вставал ни на чью сторону, – уверял меня Эдвин. Он оживился, но голос оставался спокойным. – При чём здесь вообще стороны? Сотни детей узнают об этом, только когда становятся взрослыми. Что в этом такого? Понимаешь, это как сказать маленькому ребёнку, что Санта-Клауса не существует.

– Нет, – сказал я. – Не понимаю, потому что никто мне не говорил такого!

Эдвин беспомощно пожал плечами. Очевидно, что он уверен, что ничего плохого не сделал. А может, так и есть? Может, я перегибаю? Уж если собственный отец скрывал от меня правду. Да и теперь, когда я по-новому взглянул на происходящее, всё это казалось совсем не важным.

– Эдвин, – тихо сказал я. – Ты не можешь быть эльфом.

– Вполне могу, – ответил Эдвин. – Нельзя вот так приходить, заявлять, что ты гном, а потом утверждать, что я не могу быть эльфом. Есть в этом что-то… неправильное.

– Да я не об этом, – пояснил я, старясь побороть голодное урчание у себя в животе (в моём Пузельбуме). – Я хочу сказать, что если ты эльф, а я гном, то мы не можем быть друзьями.

– Кто сказал? – спросил Эдвин с вызовом.

Я напомнил ему, что эльфы и гномы вели нешуточную войну, которая просто приостановлена на время. А кроме этого, сегодня вечером тролль похитил моего отца, и некоторые гномы подозревают, что тут не обошлось без эльфов. А раз он эльф, то, значит, это его народ напал на наш магазин и похитил моего отца.

– Это невозможно, – сказал Эдвин спокойно. – Тролли вымерли. Это всем известно.

– Эдвин, я видел его собственными глазами.

Он отрицательно качал головой, но, может быть, впервые не был уверен в своих словах. Такое странное выражение совершенно не шло тому Эдвину, которого я знал.

– Все считают, что именно эльфы стоят за нападением, – напомнил я ему, потому что он, видимо, прослушал самое важное. – Так что не важно, натравили они на нас тролля или выпалили из пушки. Эльфы… именно вы напали на нас.

Во мне снова всё закипело от гнева, хотя я и был уверен, что Эдвин совершенно не при чём. Он не мог быть причастен к этому. Готов поклясться жизнью. Даже в самый распоследний четверг.

– Нет, – сказал Эдвин. – Эльфы не имеют никакого отношения к тому, что произошло в МЕДИПО.

– Почему ты так уверен?

– Потому что я не просто эльф, – ответил Эдвин. – Мой отец – эльфийский лорд. А значит, что когда-нибудь я займу это место. Это право передаётся по наследству. И значит, что я лучше, чем кто-либо другой, знаю эльфов. Мы просто не способны на это.

Казалось, что все мои прежние надежды рухнули и опору вдруг вырвали из-под моих ног. Отец пропал без вести, МЕДИПО в руинах, моё семейное проклятие не только реально, но ещё и является частью гораздо большего проклятия, а мой единственный друг оказывается наследником престола «мифической» расы. Расы, которая обречена на войну с гномами… То есть со мной. При этом он оставался моим лучшим другом, которому я верил больше, чем всем на свете.

Эдвин, должно быть, принял моё короткое ошеломлённое молчание за недоверие, потому что через несколько секунд он продолжил свою страстную речь:

– Посуди сам, зачем нам идти на такой шаг? – спросил он. – Эльфы как никто другой хотят мира. Мы многое потеряем, если конфликт между нашими расами усилится. Но, даже если допустить на мгновение, что мы действительно имеем к этому хоть малейшее отношение, я это выясню. Я хочу помочь тебе выяснить, кто за этим стоит. Мне дорог твой отец, сам знаешь. Я, наверное, почти так же ошарашен случившимся, как и ты. Я готов помочь тебе, потому что у меня есть власть, которой нет у тебя.

И он был прав.

Не только потому, что он уже вращался в таинственных кругах важных мифологических созданий, и это, несомненно, позволяло ему узнать намного больше, чем мне. Но и деньги тоже играли не последнюю роль. С деньгами по-прежнему можно добиться большего, в том числе и информации. Наверное, он действительно может помочь мне.

– Согласен, – наконец сказал я. – Спасибо.

Эдвин кивнул, и на его глазах выступили слёзы. Мне пришлось отвернуться, чтобы не нарушить единственное правило моего отца: Бельмонты/Пузельбумы никогда не плачут. Вообще никогда.

– Не волнуйся, Грег, мы найдём его, – сказал Эдвин. – Я тебе обещаю.